Не могу похвастаться необозримым числом поклонников, но романы у меня были. В основном скоротечные, хотя с моей стороны всегда с надеждой на долгую и счастливую семейную жизнь.
Изо всех моих поклонников мне запомнился один скромный, но серьезный молодой человек.
По рекомендации Веры Александровны я четыре месяца проработала в школе рабочей молодежи при одном московском вузе. Замещала молодую маму.
После обычной школы ШРМ казалась настоящим раем. Вопрос о дисциплине не стоял, ученики приходили после работы уставшие, некоторые просто засыпали на последних часах. Уроки готовить им было некогда — многие из них имели семьи, детей.
Главное требование в ШРМ — приходить на занятия, чтобы выполнить норму наполяемости класса. Поняв специфику работы, я не докучала своим ученикам ни опросами, ни контрольными работами, а старалась рассказать что-нибудь интересное.
Со своей стороны, я пыталась развернуть внешкольную работу, организовать экскурсии, поездки. Мы даже ездили с учащимися за город, на лыжную прогулку. А еще были на нашумевшей выставке авангардистов в Манеже, где экскурсовод долго и с умным видом объяснял нам, что портрет фиолетовой дамы с шестью грудями — это апофеоз материнства. Я, конечно, такой трактовки вынести не смогла и высказалась, что никакой это не символ материнства, а супоросная свинюшка. Завязалась дискуссия, собралась целая толпа, и все кричали, отстаивая свою позицию. Веселое было время!
Когда я ушла из школы, ко мне стали приезжать два ученика. Одного я помнила, а вот с другим, Геной, как бы заново познакомилась, потому что в каждом классе, где я преподавала, было по много учащихся, так что всех не упомнить.
Мы втроем гуляли по Москве, ходили в парк, в кафе. Они даже напросились ко мне на день рождения. У меня тогда был знакомый, Дима, который тоже хотел прийти, но я наврала ему, что уезжаю на дачу — посчитала, что придет и так уже много парней. Не хотелось только мужского общества, но все мои подружки уже повыходили замуж и были заняты с детьми.
Самое смешное было то, что Дима все равно пришел, но в квартиру не поднялся, а остался стоять на улице с противоположной стороны дома и смотрел, как я танцевала то с одним, то с другим.
Окна были открыты — середина июня. Он потом долго и довольно ехидно напевал мне песню из репертуара Майи Кристалинской «Ты слышишь звуки сердца моего, люблю тебя, тебя лишь одного…», под которую мы танцевали.
Через какое-то время Гена стал приезжать уже один. Сначала я не догадывалась, но в конце концов поняла, что это не визиты вежливости к учительнице, а очень настойчивые ухаживания с серьезными намерениями.
Конечно, приятно, когда за тобой ухаживают, тем более что делал Гена это красиво, от полноты души.
Я понимала, что он — простой рабочий, учебный мастер цеха, без образования и особой культуры. Но этот мой поклонник всегда был очень вежлив, и в конце обеда обязательно говорил: «Спасибо, я обкушался». Я потом осторожно его поправляла, но он в очередной раз «обкушивался».
За время нашего знакомства Гена ни разу не назвал папу по имени-отчеству — не мог осилить «Генрих Казимирович», хотя я постоянно ему напоминала. Папе это, конечно, не нравилось. Гена не мог поддержать разговора с ним и просто помалкивал. Отношения с моими родителями у него явно не складывались.
Внешне Гена выглядел неплохо. Не красавец, но высокий, хорошо сложен, крепкий, с открытым взглядом голубых глаз и темными гладкими волосами. Он всегда приходил в аккуратно выглаженном костюме и свежей рубашке.
Самым трогательным было то, что, когда открывалась дверь, его лица не было видно. Тетя моя называла его «человек-букет», потому что в руках у него всегда был огромный букет цветов. Это были не дорогие цветы, но каждый раз очень яркие и свежие. Наша соседка по коммунальной квартире Екатерина Васильевна восхищалась им: «Таких кавалеров поискать!»
Как я теперь понимаю, программа наших свиданий была тщательно продумана. Сначала — просмотр самого модного фильма. Какой бы величины ни была очередь, Гена говорил: «Ну, я побёг». Исчезал, а потом всегда появлялся с двумя билетами. Потом была прогулка по парку с обязательными аттракционами и катанием на лодке, экскурсия на теплоходе, посещение кафе и так далее.
Однажды, когда мы катались на лодке, я запела какую-то песню — так, под настроение. У Гены глаза просто засветились от счастья.
От ресторанов я категорически отказывалась. Но один раз он все же затащил меня в ресторан «София» на площади Маяковского. Помню, там играл женский оркестр — блестящие жилетки и сверкающие трубы, а у окна уже был сервирован столик на двоих. Он усадил меня и сказал: «Сегодня у меня день рождения».
На праздники Гена всегда мне что-то дарил. Как-то раз вручил мне большую красную коробку в виде сердца, где внутри был женский туалет: зеркало, щетка для волос и небольшой маникюрный набор. Все на розовой атласной подкладке, с искусной вышивкой на обратной стороне. Папа увидел этот подарок и отчитал меня: «Зачем ты принимаешь такие дорогие вещи? Ведь ты не собираешься за него замуж».
Действительно, замуж я за него не собиралась. Наверное, надо было бы сразу отказать ему, но мне казалось, что все мое поведение говорило об этом. Я не позволяла никаких объятий, поцелуев, ничего такого. Возможно, моя отстраненность только усиливала его чувство.
Во время наших прогулок он все просил сфотографироваться вдвоем, а я упорно отказывалась. Но Гена все-таки уговорил меня. У меня даже осталась эта фотография — мы сидим в парке, и он пододвинулся ко мне.
Когда мы гуляли по Москве, он часто рассуждал о том, что вот сейчас он заместитель начальника цеха, но ему обещают дальнейшее продвижение. Или о том, что купил новый стол, шкаф, а через некоторое время сказал, что заметил на шкафу какой-то наплыв и поменял его на другой. Мне было скучно — ну купил, ну поменял, сколько можно об одном и том же!
Это только сейчас я понимаю, что он готовился к свадьбе. Гена даже под каким-то предлогом затащил меня к себе в квартиру. Это был большой сталинский дом недалеко от метро «Сокол». Высокие потолки, отдельные комнаты. Сказал, что брат в армии, и что с ними живет тетя. Она выглянула. Предполагался чай и знакомство, но я куда-то торопилась и ушла.
Я думала о наших отношениях. Часто ловила себя на мысли, что этот человек будет хорошим заботливым мужем, что он честный, порядочный, хозяйственный. Помню, как-то он потрогал крючок на двери у нас в квартире и сказал: «Это не годится, укрепить надо». Еще как-то он заметил, что я поскальзываюсь на туфлях с кожаной подошвой. Он забрал у меня туфли, а потом принес, наклеив на них аккуратные резиновые набойки.
Гена действительно был человек положительный, работящий, нацелен на женитьбу, старше меня лет на пять — и чего было искать журавля в небе? Если действовать по уму, мне надо было за него выходить. Стерпится — слюбится. Но я не хотела замуж без любви, а Геночку я не любила. И не смогла бы сделать его счастливым.
Я никогда не искала с ним встреч. Мне приятно было его внимание, но не хватало решимости, глядя в его любящие глаза сказать: «Не приходи больше». И я стала прятаться. Он приходит, а я говорю тете — меня нет, поздно приду. Он оставлял букеты, а тетя только головой качала.
Один раз Гена принес мне билеты на концерт, и, как тетя Зина ни отказывалась, он ушел, а билеты оставил. Когда я на них посмотрела, то ахнула! Мой любимый лирический дуэт — Алла Йошпе и Стахан Рахимов. А в то время они были очень популярными, и билетов на концерты было не достать. Какие у них мелодичные песни! Наверное, как-то в разговоре я упомянула о них, — и вот Гена достал.
Боже мой! Концерт в МГУ — далеко, но есть еще два часа. Я говорю тете: «Скорей собирайся, едем!». Она посмотрела на меня строго: «Ты совсем ошалела». Я понимала, что рискую: вдруг он будет там ждать? Но мне так хотелось услышать любимые песни! Закуталась в платок, чтобы не узнал, и мы поехали.
Слава богу, пронесло: Гены на концерте не было. Я чувствовала себя обманщицей, но мне не хотелось ехать с ним — что поделать, сердцу не прикажешь.
Оправдывала я себя тем, что я никогда не играла его чувствами, не кокетничала с ним, но, когда он приходил, мне не хватало смелости ему отказать.
Я делала все, чтобы месяцами не видеть его. Он начал писать мне письма. Они были короткими и неграмотными. Письма были о любви, о том, что я — его первая настоящая любовь, и он не может меня забыть. Я не отвечала.
Потом я вышла замуж, как и мечтала, за любимого человека. Гена узнал об этом по справочной службе — ему выдали бумагу, что я поменяла фамилию. Тогда он написал мне последнее прощальное письмо. Письмо было длинное, с ошибками, путанное, видимо, немного выпил для храбрости. Я до сих пор его храню. Он написал, что его брат пришел из армии, и что невеста брата дождалась. Хотя Гена не знал моего мужа, в письме были такие слова: «Дай Бох, чтобы он любил тебя так, как я».