Сан Саныч бросил взгляд на часы: пошел шестой час утра. Заканчивалось суточное дежурство, и он чувствовал всепоглощающую усталость. Он закрыл последнюю историю болезни и встал из-за стола, потянувшись налившимся усталостью телом. Кажется, в шее что-то хрустнуло. Он вышел из ординаторской и направился в реанимацию.
Полумрак, только дежурное освещение и зеленое мирное мерцание сигнальных ламп приборов, да равномерный шум аппаратов искусственной вентиляции легких. Стойкий, специфический больничный запах висел в воздухе. Зеленые кривые кардиограмм выбрасывали на мониторах равномерные всплески. Зеленый свет – это хорошо, устало подумал Сан Саныч и вздрогнул от неожиданности. Возле кровати Стекольникова кото-то стоял.
В первый момент он было возмутился: кто пустил постороннего в палату реанимации?! Куда делась медсестра? Вот вернется, устрою ей взбучку! Но в следующую секунду, присмотревшись, понял кто перед ним. У изголовья кровати стояла пожилая, седовласая женщина в чем-то длинном и смотрела на больного. Ее лицо было очень старым и, одновременно, божественно прекрасным. Тихое сияние любви струилось из больших глаз. На фоне темного провала окна ее силуэт казался слишком громоздким из-за сложенных за спиной крыльев, свет уличных фонарей пронизывал ее фигуру насквозь. Повезло Стекольникову, подумал Сан Саныч, у него ангел-хранитель есть!
Сан Саныч, сорокалетний врач-реаниматолог, стал видеть тех, кто приходит в наш мир с ТОЙ стороны, примерно год назад. Что послужило толчком, он и сам не знал. Но, анализируя происходящее, отмечал, что видеть сущности (как он их называл) у него получается обычно в конце тяжелого дежурства, когда силы на исходе, а усталость валит с ног. Он видел крылатых призраков у постели больных, балансирующих на тонкой грани между жизнью и смертью, и со временем стал понимать, что эти ангелы действительно помогают своим подопечным выжить.
Будучи абсолютным материалистом, Сан Саныч никак не мог объяснить происходящее, но и отрицать очевидное было бессмысленно, и поэтому молчал, никому не говорил о том, что видел. Да и кто бы ему поверил? Визит ангела-хранителя он истолковывал как предвестник хорошего исхода с вероятностью 95%, даже если больной был крайне тяжелым и почти никто из врачей не верил в успех. Его прогнозы сбывались из раза в раз и спустя некоторое время он получил от коллег уважительно-ироничную кличку «провидец» и молодые, менее опытные коллеги даже стали обращаться к нему за советом.
Но приходили не только ангелы. Темные сущности, что были противоположными ангелам по своему назначению, иногда тоже появлялись и тогда надо было держать ухо востро и ни на секунду не расслабляться, даже если пациент был совершенно стабилен и его вот-вот собирались переводить в обычную палату. Какое-нибудь редкое и совершенно неожиданное осложнение могло возникнуть на ровном месте и, если врач не был готов, такого больного запросто можно было потерять. А потом все сидели и удивлялись, с чего вдруг так случилось?
Наблюдая за происходящим как ученый, он понял, что реанимация была сумеречной зоной, залом ожидания, из которого было два выхода: обратно в мир жизни и солнечного света или в мир вечного мрака. И не только медики боролись за своих пациентов в этой зоне, за право перетащить своего подопечного в ту или другую сторону сражались гости из невидимого для обычных людей мира.
Увидев ангела, Сан Саныч перестал беспокоиться о Стекольникове, молодом мужчине чудом выжившем в страшной автокатастрофе. Интересно, думал он, рассматривая ночную гостью, какая-нибудь бабушка так сильно любившая внука, что продолжает о нем заботиться даже с того света? А та с нежностью и любовью взирала на распростертое на кровати бессильное тело, опутанное пластиковыми трубками и проводами.
Доктор подошел к окну и посмотрел в ночь: по темным улицам огромного города были рассыпаны янтарные бусы фонарей. Город не спал даже в этот час, редкие машины проносились на большой скорости, не сдерживая мощь лошадиных сил под капотом, а на востоке неба тьма уже стала редеть, пропитываясь оттенками синего и зеленого. Вдруг за его спиной раздался тихий голос:
- Поменяй ему антибиотик!
Сан Саныч обернулся и удивленно уставился на женщину. Потянуло слабым запахом ладана. Он иногда слышал их голоса, понимал, что они говорят, но тут удивился. Не привык он, будучи опытным врачом с большим стажем, прислушиваться к советам ангелов. Неужели ангелы бывают с медицинским образованием? На него смотрели встревоженные темные глаза.
- Не вижу смысла, - вежливо и тихо, чтобы никого не разбудить, ответил он, - пока попробуем оставить прежний антибиотик, если надо будет - поменяем.
Он ушел за перегородку в другую половину палаты проверить, все ли в порядке. На подоконнике сидел странный тип в элегантном костюме-тройке и при галстуке. Надо же, подумал Сан Саныч удивленно, сегодня у нас просто проходной двор, сколько гостей набежало! Странный тип был низеньким и толстым, на доктора с интересом смотрели маленькие глазки сквозь щели век, нос был таким курносым, что смахивал на свиной пятак, крупные мясистые губы при виде доктора растянулись в улыбке от уха до уха, а вот уши были необычными, треугольными, покрытыми короткой серой шерсткой, как у волка.
- Привет, док! – радостно провозгласил гость, помахивая ногой в щегольском замшевом ботинке, и продемонстрировав в улыбке мелкие остренькие зубки.
- Тсс! – шикнул на него Сан Саныч, - люди спят.
Визитер беспечно махнул круглой ладошкой с короткими пальцами, покрытой редкими, но длинными и жесткими волосами, и погрозил доктору пальцем с вытянутым заостренным ногтем, похожим на звериный коготь.
- Да будет тебе, док, я ж по делу!
- По какому еще делу?
- Отдай мне этого клиента! – страстно зашептал толстяк, соскочив с подоконника и припав к постели больного, чью фамилию Сан Саныч никак не мог запомнить. – Для него уже давно забронировано место в нашем «санатории». Мы уже заждались, а вы его все удерживаете. Не честно, док, мужичонка то дрянь, чего за него боретесь? – из-под век на доктора сверкнули змеиные глаза с вертикальным зрачком.
- Что значит, дрянь? – переспросил Сан Саныч.
- Разве ты не знаешь?! – толстяк изобразил на круглой физиономии такое неподдельное удивление, что доктор невольно засомневался: может, он чего-то не знает важное об этом пациенте? Пошевелив волчьими ушами, странный тип вытащил неизвестно откуда бумажный свиток, по виду напоминающий древний египетский папирус, и снова вспрыгнул на подоконник. – Ну, слушай, дохтур!
Торжественно развернув свиток, толстяк принялся читать с выражением, словно прокурор на судебном заседании:
- Во-первых, наш достопочтенный клиент лжец и обманщик, и всю свою никчемную жизнь он врал как дышал! – стрельнув в доктора острым, как лезвие, взглядом и не заметив никакого интереса, толстяк поторопился читать дальше, - Во-вторых, беззастенчиво пользовался служебным положением и брал взятки!
Сан Саныч усмехнулся и повернулся было уходить, но чтец не унимался:
- Во-третьих, однажды наш клиент бросил свою жену с малолетним ребенком и оставил их без средств к существованию, подлец! – изрек, точно припечатал, толстяк и внимательно посмотрел на доктора.
А у того перед глазами замелькал калейдоскоп картинок из его собственного детства, когда он рос безотцовщиной в бедности, граничащей с нищетой, когда мама разрывалась на трех работах, чтобы прокормить сына. Сан Саныч вздохнул и мотнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Что за чертовщина? Что за морок наводит на него ночной гость?
- В-четвертых, - продолжал читать волчеухий визитер с интересом поглядывая на реакцию доктора, – предавал друзей, шел по их головам, делая себе карьеру. Ну, точно, как твой Пахомов!
Сан Саныч вздрогнул: откуда эта нечисть знает про Пахомова? Серега Пахомов был его лучшим другом со студенческих лет. Они вместе учились, вместе после института работали на кафедре, занимались наукой, вместе защищали кандидатские. Он делился с Пахомовым всеми своими идеями, обсуждал все научные проблемы. А когда Сан Саныч созрел для докторской диссертации, оказалось, что старый друг уже застолбил место, воспользовавшись его идеями и разработками. При воспоминании в душе тяжко всколыхнулась старая обида. Он тогда в один день уволился с кафедры, бросил науку и совсем бы ушел из медицины, да жена удержала от импульсивного поступка. С тех пор он и работал в обычной реанимации обычной городской больницы, усилием воли заставив себя забыть бывшего друга.
- Ну, док, честно говорю, дрянной человечишко! – заискивающе глядя ему в глаза, бормотал толстяк, - Что тебе стоит отключить вот этот проводок?
Толстяк потянулся толстыми, короткими пальцами к проводам, будто собирался отключить безымянного больного от систем жизнеобеспечения. Сан Саныч знал, что ничего не случиться, что для действий в физическом мире нечисти нужен помощник, но все-таки невольно дернулся вперед в предостерегающем жесте:
- С ума сошел?! Я тебе сейчас отключу проводок! – с угрозой прошептал он.
- А если бы на этой койке лежал Пахомов?.. – змеиные глаза смотрели испытующе, - Отключил бы?..
Что-то дрогнуло в груди Сан Саныча, и мутная взвесь непрощенных обид и невысказанных упреков неожиданно для него самого всплыла из темных глубин души. Заколебался доктор, засомневался на долгую-долгую, показавшуюся вечностью, секунду. Он представил себе бывшего друга лежащим на больничной кровати в белых сугробах простыней, его бессильно раскинутые руки с беспощадно впившимися в вены змеями капельниц, судорожно вздрагивающую грудь под равномерное гудение аппарата ИВЛ, бледные, потрескавшиеся губы с торчащей в углу дыхательной трубкой, смеженные мукой слабые веки с голубоватыми прожилками…Тонкая, острая игла жалости кольнула в самое сердце. Да просто попасть на эту койку – уже наказание, какого врагу не пожелаешь!
- Нет, не отключил бы! – твердо ответил он. – Я же не судья. Не мне судить кто грешник, а кто праведник. Я всего лишь врач, я лечить должен и преступников и невиновных, без разбору. Работа у меня такая. Так что, шел бы ты отсюда, не мешал работать.
Толстяк возмущенно отбросил в сторону бесполезный свиток, тот с сухим хлопком упал под кровать и закатился в угол. Змеиные глазки злобно сверкали.
Вдруг незваный гость со стоном схватился за голову волосатыми лапками, круглую физиономию исказила гримаса боли, будто кто-то вонзил ему в мозг невидимое сверло.
-У-у-у-у! – завыл он страдальчески. – Кто же за эту сволочь молитву читает? Подлец, мерзавец, злодей, клейма на нем ставить некуда! А ведь поди ж ты, все-таки нашлась добрая душа, заступается за него перед… - он оторвал правую руку от головы и потыкал волосатым пальцем с длинным когтем в потолок. - Странные вы существа, люди.
-Да, - сочувственно покачал головой Сан Саныч, – Не понять тебе людей, не понять… Иди уж, не трать время!
Толстяк злобно сверкнул на него глазами и сгруппировался на подоконнике.
- Ничего, дохтур, еще встретимся, я терпеливый и настойчивый! – проскрипел металлическим голосом толстяк и прыгнул в ночь через окно, словно там не было никакого стекла.
Утром, сдав дежурство и переодевшись, Сан Саныч вышел на улицу из здания больницы и медленно направился к автомобильной стоянке. Отступившая было на шаг зима, пропустив пару дней оттепели, вернулась снова небольшим морозцем. Из низких мохнатых туч падали редкие крупные хлопья снега, будто кто-то наверху вытряхивал пуховые перины. Идти было тяжело из-за налившихся свинцовой усталостью ног. В голове глухо и натужно гудел колокол, а веки так отяжелели, что приходилось усилием воли держать глаза открытыми. Он остановился возле своего автомобиля и вдохнул полной грудью свежий, морозный воздух, что немного взбодрило его. Старым становлюсь, плохо переношу нагрузки, грустно подумал Сан Саныч, садясь за руль и заводя мотор. Он, как большой пес, потряс головой, отгоняя сонливость и приказал себе: «До дома не расслабляться!». Предстояло еще тащиться по утренним пробкам домой, подниматься на девятый этаж, а там спать, спать, спать…
Он включил передачу и плавно нажал на педаль газа, но тут же в испуге даванул на тормоз. Машина дернулась и остановилась. Впереди, перед самым капотом, стояла седовласая женщина в чем-то длинном, огромные крылья топорщились за спиной. Она склонилась вперед, опираясь на капот машины руками, и, тревожно сверкая глазами, произнесла, в упор глядя на доктора:
- Поменяй ему антибиотик! Прошу тебя! – и с такой мольбой заглянула в самую душу Сан Санычу, что тот сглотнул застрявший в горле комок, левой рукой распустил сдавливающий удавкой шею шарф, а правой достал телефон.
- Иван Николаевич, - пробормотал он в трубку, - извини, совсем замотался, забыл, а надо бы поменять антибиотик Стекольникову.
- Чего вдруг, Александр Александрович? – растерянно поинтересовался коллега. – У него же все вроде нормально!
- Да как тебе объяснить?.. – он мучительно пытался придумать рациональное объяснение своей просьбы, но в уставшую голову ничего не лезло. – Ну, считай, что у меня предчувствие…
- … Ладно, поменяю. Вот кто бы мне другой сказал, Саныч, послал бы куда подальше! А твоим предчувствиям верю. Так что не волнуйся, все сделаю! Езжай домой, отдыхай.
Сан Саныч облегченно вздохнул и отключил телефон. Перед капотом машины никого не было. Только мягкие снежные хлопья кружили в воздухе, очень сильно смахивая на белые перья ангельских крыльев.
Доехав до дома, он поднялся на лифте на свой этаж, удовлетворенно отметив, что лифт все-таки починили, а то пришлось бы тащиться пешком, и, кто знает, вполне возможно, не дошел бы до своей квартиры, заснул бы где-то между пятым и седьмым этажами, прямо на лестнице. Но лифт работал, дверь он открывал уже на автопилоте и, скинув в прихожей ботинки и куртку, оставив их на полу, прошел прямо в гостиную и, не раздеваясь, рухнул на диван и мгновенно заснул.
Громко лязгнул в замке ключ, и в квартиру ввалилась, смеясь и болтая, ватага ребят-подростков. Первый из них, вихрастый, ясноглазый пацан, очень похожий на Сан Саныча, увидев на полу в коридоре валяющуюся куртку, вдруг резко остановился и выбросил вверх руку с вытянутым указательным пальцем.
- Тихо! – скомандовал он.
Ребята замолчали, удивленно переглядываясь.
- Ты чего, Сань? – спросил тот, что стоял за спиной Саньки.
- Отец дома, – шепотом ответил тот, - пришел с суток, наверняка спит.
- И чё?
- Не чё! Давайте-ка, подождите на улице, - и Саня стал бесцеремонно выпроваживать, выталкивать друзей за дверь.
- А как же чай с мамиными пирогами? – жалобно заныл один из компании.
- В другой раз, ребята, в другой раз. Я быстро! – и дверь за компанией закрылась, а Санька повесил отцовскую куртку на вешалку, стащил с ног кроссовки и на цыпочках прошел в комнату к спящему. Он двигался бесшумно и плавно, с легкой, природной грацией юного существа, словно кошка.
Отец спал, черты его лица во сне смягчились, разгладились, кисть правой руки устало и расслаблено свешивалась с дивана. Мальчик остановился, глядя на спящего, что-то обдумывая. Вдруг какой-то резкий звук донесся с лестницы, и Саня мгновенно напрягся, превратился в упруго сжавшуюся пружину, готовый в любой момент грудью встать на защиту спокойного сна отца. Но все стихло и сын, ступая тихо и осторожно, достал плед и бережно укрыл им спящего. Осмотревшись по сторонам, он подошел к окну и задернул шторы, и мягкий сумрак сразу заполнил комнату.
Через пару минут мальчик, прихватив спортивную сумку и потертый футбольный мяч, уже закрывал за собой дверь, стараясь поворачивать ключ в замке как можно тише. В квартире раздавалось только мерное тиканье часов.
Не успела закрыться дверь за Санькой, как сквозь закрытую балконную дверь в комнату вошел тот самый толстяк в костюме-тройке и с волчьими ушами. Он с усмешкой посмотрел на спящего доктора и, засунув руки в карманы брюк, выпятив вперед круглый живот в элегантной жилетке, отправился осматривать квартиру. Ничего особенного, обычная малогабаритная квартирка в блочном доме на окраине города, вот только запах… Толстяк заводил носом по сторонам, его ноздри шевелились, трепетали, втягивая воздух. В квартире стоял отчетливый запах любви и бережной заботы. Он был не сильный, а как бы фоновый, всепроникающий, заполняющий собой все пространство, каждый угол, каждый закуток. Круглая физиономия недовольно и брезгливо сморщилась. Вдруг он уловил тонкий, аппетитный аромат запеченной рыбы и пошел за ним, как за путеводной нитью, облизнув мясистые губы красным острым языком.
Аромат сочился из-за дверцы духового шкафа на кухне. А на кухонном столе он заметил листок бумаги, явно вырванный из школьной тетрадки по математике. Учительским четким почерком синей шариковой ручкой на листке было написано:
«Саша, дорогой мой! Суп в холодильнике, рыба в духовке. Поешь как следует. И Саньку заставь пообедать, когда придет после тренировки. Буду вечером. Целую, твоя Нина».
Толстяк хмыкнул и положил волосатую пятерню на бумажку, но тут же отдернул руку, как будто обжегся, даже подул на кончики пальцев, и криво усмехнулся.
- Вот, значит, как? Не подобраться к тебе, док. Со всех сторон защищен… Ну, и черт с тобой! Придется искать другой способ…– незваный гость зло плюнул себе под ноги, попав на носок щегольского замшевого ботинка, и еще больше разозлился. – Хранители хреновы!...
Спустя полминуты его низенькая круглая фигура растаяла, растворилась в воздухе.
А Сан Саныч медленно плыл в лодке по реке снов. Подхваченная легким течением, лодка плавно покачивалась на волнах. Он посмотрел по сторонам, чтобы разглядеть берега, но берега скрывались то ли в тумане, то ли в предрассветном сумраке. Да и были ли те берега? Может он плыл в безбрежном океане? Перед ним в лодке сидела та самая седовласая женщина. Лицо ее было очень старым, испещренным сетью морщин, но при этом невыразимо прекрасным.
- И все-таки прошу вас, - убеждал ее Сан Саныч, - объясните мне, какой именно катастрофы мы избежали, заменив антибиотик вашему внуку? Для меня это важно, как для врача!
Но женщина молчала и улыбалась, и смотрела на него взглядом, исполненным нежности и сострадания, как смотрят на собственного ребенка, маленького, слабого, наивного и беззащитного, которому еще неведомы тайны Вселенной. И в этом взгляде была вся любовь и мудрость Мира.
За спиной женщины были видны ослепительно белые огромные крылья, казалось, что от них исходит слабое сияние. Сверкающие в сумраке перья почти касались поверхности воды. Мелкие волны, расходясь от носа лодки, беспокоили, колебали зеркальную гладь воды. И вдруг Сан Саныч испугался. Вдруг крылья намокнут и отяжелеют? Сможет ли ангел летать? А если не сможет, что же тогда будет с Мирозданием?...И мысли эти были столь важными и столь тревожными, что он беспокойно заворочался и проснулся…
Он с трудом разлепил отяжеленные сном веки и огляделся по сторонам. Сквозь шторы осторожно, крадучись просачивался дневной свет. В комнате никого не было. Только на стене негромко тикали часы. И это мерное, умиротворяющее тиканье наполняло тишину таким покоем, таким домашним уютом, что Сан Саныч улыбнулся, потянувшись упруго, сильно и молодо всем телом, и подумал: «Господи, как хорошо дома!»