Эпилог. Татьяна и Шротт

Ольга Заря
Шротт сидел в пустом доме на единственном стуле, принесенном из гаража, и глотал таблетки. Запивал он их шнапсом. Глаза его были заплаканы, вид убитый и растерянный. Он только что звонил Татьяне и умолял ее вернуться.

Он открыл настенный шкаф и поставил туда коробку. Кухонный гарнитур частично остался, а вот антикварный сервант с английским фарфором сын продал на блошинном рынке, как, впрочем, и все остальную мебель и посуду.Он же мастер по продажам, много лет этим занимался. После того, как пропил собственный ресторанчик-название, конечно, громкое для такого заведения, скорее, локаль.

С сыном у Шротта отношения с самого начала не складывались, как он ни старался. Гюнтер обожал мать... Несмотря на это мастер блошиных рынков уговорил отца переехать к нему, когда ушла Татьяна.Отец долго раздумывал и сопротивлялся, но потом, внезапно согласился-скука одолела и отсутствие впечатлений; он был деятельный человек по натуре и ко всем прочим аргументам, типа, развеяться, переменить обстановку (переменить обои, как выражаются немцы), он успокаивал себя тем, что это все временно, ведь у него есть собственный дом и рента.

Переехав в Штутгардт, Шротт заскучал еще больше- внукам он был не нужен, у них свои интересы-интернет,клубы, подружки.Они парочками забирались на модерново обустроенный чердак с самодельной кроватью размером с миниатюрное футбольное поле и кувыркались там с девчонками,пинали поролоновую пантеру, ели и пили.Деду оставалось только тарелки и бутылки за ними прибирать. Сидел он в кресле и целыми днями пялился в ящик.И , конечно, пиво. Сноха выговаривала ему:" В вашем возрасте пить столько пива нельзя,и вообще, у вас сердце оперированное!" Шротт только мычал в ответ:"Да, сердце у меня свиньячье..." Сын у него вызывал раздражение (ждет, когда умру), хотя тот и старался сдерживаться и не говорить лишнего.
 Гюнтеру это прескучило и он оформил отца в альпийскую клинику-санаторий."Там свежий горный воздух,приличный уход,-говорил он,-ты там хорошо себя будешь чувствовать!"Отец понимал, что от него откупаются, отсылая в Альпы, но был слишком слаб, чтобы противоречить.

В санатории все было прекрасно- в холле стоял рояль,на террасе можно было пить кофе с пироженым и мороженым, у Шротта была собственная комната, питание было вполне на уровне, если не нравилось, то, ради развлечения, он готовил швайнебратен (запеченная в соусе свинина) сам.Седенькие старушки поглядывали на него, пытались завести разговор, но он только мрачнел с каждым днем все больше и больше и вынашивал тайные планы.  Все было здесь чужим-запахи, звуки,люди. Все нарушало многолетние привычки. Однажды он взбунтовался и сбежал из богоугодного заведения.

Радостно открыл он ключом дверь собственного дома и замер на пороге-мебели не было даже в холле. Вдоль лестницы, на стене, стояли раньше кубки и ценные призы, завоеванные им в спортивных соревнованиях, теперь там зияла пустая ниша, затянутая по углам паутиной. Он прошел дальше в гостиную-там та же картина, он поднялся в спальню на второй этаж- даже его кровати не было, не говоря о зеркальных шкафах и туалетном столике.

Позвав своего верного друга Тони, Шротт, с его помощью соорудил нечто в роде лежбища или индийского помоста с приступочкой. Они постелили на него одеяла и пледы, привезенные другом." Теперь можно жить", - сказал бодро Тони и , долго не задерживаясь, укатил на своем видавшем виды мопеде.

Наш бунтарь опять остался один. Любимые его кошки-Мицци, Петер и Пинки остались в Штутгарте, телевизора не было.Но у него была неплохая рента и он мог начать все с нуля.

Шротт вспомнил Татьяну, ее глаза, ее вкусные котлеты и слезы опять навернулись на его глаза."Упрямая оказалась женщина, а , скорее всего, не умеющая прощать", - печально подумал он и, бросив в рот очередную горсть таблеток, залпом выпил шнапс.Голова у него закружилась, предметы расплылись и потеряли первоначальный цвет. Он еле успел дойти до помоста и стечь на него, как выстоявший зимнюю стужу снеговик стекает весной в лужу.Коснулся щекой подушки и уснул тяжело и неумолимо тянущим его куда-то вниз сном, да, так, что больше не проснулся. Помост оказался погостом.

Декабрь 2016