Лоскуты книга рассказов

Белякова Надежда
Лоскут желтенький и с люрексом.

Заветной мечтой Немчинова было вернуться в ту жизнь на пасеке, на которую он поступил работать после того, как десять лет прятался в тайге. Но и тут не усидел со своим строптивым характером правдоруба. Потому вылетел с пасеки со всем семейством в мутную непредсказуемость постперестроечной поры, когда рушилось все вокруг - колхозы, обветшалый транспорт не обновлялся, что заставило ругачевцев в снег-пургу, вдождь-гром и молния, в любую непогоду передвигаться на своих двоих вдоль занесенной зимой снегами - трассой.  И работы - никакой по всей округе. Потому, пока он фыркал, набивая себе цену, время летело мимо нужд его семьи и дела становились все плачевнее.
Хорошо, что брат разузнал через школьного друга милиционера, что его дело, как безнадежный косяк, закрыли и потому им с Ларкой можно уже так не прятаться в непроходимой тайге. Хотя в сладостный, праздничный Адлер, только зимой пустующий, отсыпающийся, как гуляка-забулдыга после затяжного праздника. Туда возвратиться ему уже не придется никогда. Так рисковать нельзя. А вот, например, в Подмосковье, откуда его Ларка родом, под крылышко ее матери - это, пожалуйста. И вернулась теща ради них в родные места: из Адлера в Ругачево.
Так же стремительно, как бежали они из Адлера, так же они помчались в Подмосковье.
Там он устроился работать на пасеке пасечником. И хорошо они там зажили, в служебном помещении –двухэтажный отдельно стоящий, от деревни, вдалеке от городка кирпичный дом. И квартиру получили в пятиэтажке в городке. Но жили всей семьей безвылазно в пчельнике. Сладкие, медовые годики потекли неспешно и тягуче, как хороший мед. Дочки на автобусе ездили в школу, Лариса хозяйствовала с ним на пасеке. Жизнь, словно все заначки, припрятанные на чёрный день, возвращать стала! Жизнь-лучше не надо Пасеку, где-то с тридцатых годов, устроили именно в этом месте, потому что здесь находились остатки большого барского липового парка. На удивление, спустя без малого век после пожарищ революции, и полвека после войны -сохранивший и полукружья – хороводов исполинов – деревьев, окаймляющих поляны, в центре которых летом дикорастущие гвоздики напоминали о том, где находились усадебные клумбы. И несколько проложенных еще в восемнадцатом веке липовых аллей, расположенных четкими коридорами в стиле эпохи Просвещения. Огромные, старинные липы, буйно цвели в начале лета. И духмяный, сладкий и томный их запах манил сюда пчел. И колхозная пасека процветала до самой перестройки. А, когда с наступлением перестройки всё рухнуло, пришлось Лешке со всем семейством съезжать с пасеки и искать работу!

Поэтому пришлось ему из этого заповедного рая наняться сторожем в пустующий мрачный пионер лагерь. Жить приходилось теперь бобылем вдали от семейства. Правда благо, что находилось оно не далеко - участок в 20 соток был получен им "от государства" ещё в советское время, как раз через дорогу от пасеки. Но и строиться то ему было ни к чему, уж такой сладкой медовой была жизнь в теплом кирпичном доме пчельника, поэтому стоял там на 20 сотках лишь грубо сколоченный сарай, "обшитый" рубероидом-порванным и потертым на ветру, под многолетними дождями и снегами.

 И потому, увидев заинтересованность москвича -архитектора, он каким-то особым чутьем прочувствовал, что эта встреча может оказаться судьбоносной в его жизни. Он тотчас предложил Николаю съездить и посмотреть пасеку, которая с началом перестройки стояла пустующая и заброшенная. Пообещал, что его связи дадут возможность оформить покупку этого строения: пасеку, и оформить землю. Большой кусок-весь участок в 90 соток на двоих пополам. Но сначала придется совершить покупку на его имя, ведь москвичам  землю не продадут. А он местный и столько лет проработал тут на пасеке. Ему и карты в руки. И  он - честный немец, всё предлагает решать четко и честно. Деньги за весь дом с Николая возьмет, а позже разделят дом пополам и обязательно вернет долг. В залог отдает документ- свидетельство на свои законные давно уж оформленные 20 те самый 20 соток.  Как продаст их , так и вернет долг за свою половину дома. Поэтому все необходимые достройки,  готов вести сам, но, конечно на стороне части дома Анны и Николая - тут, уж. Понятное дело - все работы за отдельные деньги. Землю, прилагающийся к дому участок, тоже потом пополам оформят, как уговаривал Леха.
И застучали по пасеке топоры и молотки. Николай покупал все строительные материалы. Нанял и оплачивал в помощь Алексею беглого таджика по-русски называвшего себя Мищя. К нему приехала жена Гуля. Они поселились в комнатке на втором этаже на половине Николая и Анны, где красивая, кареглазая Гуля, нисколько не смущаясь  подвешенным состоянием их молодой семьи,  исправно, каждые одиннадцать месяцев за три года достроя дома, рожала новых детишек. Веселых и здоровых маленьких таджиков.

Однажды под этот стук и треск на пороге Анны и Николая возникла Ларка, то есть Лариса Евгеньевна; жена Алексея Немчинова, обычно потаенная с продолговатыми, зелено-волчьими, всегда настороженными глазами, а тут вдруг неожиданно расцвела. Как-то романтически вздыхая, c неожиданно тщательно уложенными волосами, однажды вдруг вплыла в их кухню. Ее впустил Николай, тоже, отметив про себя, провожая ее в кухню, где крутилась Анна у плиты, что – то дожаривая ему перед дорогой, чтобы покормить перед отъездом. Перекладывая со сковородки на тарелку,Анна заметила  явные   изменения в облике Ларки.  Которые, судя по  подмигиванию ей Николая,идущего за широкой спиной Ларки из коридора в кухню, тоже не остались  не замеченными им. В голове Анны пронеслось:
       - Что-то она вдруг так изменилась? Ба! Да, не как и кокетничать стала. Глаз блестит! Взгляд игривый. Нет! Точно! Расцвела наша Лариска!
     - Расцвела – промелькнуло и у Николая в голове. Тут она, как-то замедленно- плавно, как могут только толстушки, даже после 66 размера, чинно  уселась, явно украшенная и наполненная, какой-то многозначительной тайной. И сказала, томно вздохнув,
     - Коль! А, Коль! Мне в Москву надо!
     - Ты же никогда не ездишь в Москву. Что это тебя вдруг потянуло?
     - Да вот лечусь я, Коль, лечусь.
     - Ты что болеешь? Да? А по тебе не скажешь! И, нет, что-то так расцвела! А,
       Ань, смотри!
    - Нет, конечно! Я через часок поеду в Москву, давай, подброшу.
       Всегда, пожалуйста.
    - Но мне нужно, так.... – не надолго . А потом обратно, что б вернуться!
    - Ну, так чего, какие проблемы? Я тебя подвезу, куда тебе нужно.
      А на электричке сюда сама вернешься.
     -Да нет! Коль! Я на электричке не могу. Я ж с водой поеду.
               Тяжесть такая! Ведра полтора-два получится.
Николай, услышав про воду поперхнулся поданным Анной котлетой. И долго не мог откашляться.
    - С какой водой? С ведрами, что ли поедешь? - наконец смог спросить он.
Анна подошла постучать его по спине, пока Николай и откашливался, и смеялся одновременно.
    -Да, ну тебя скажешь тоже! В пластиковых бутылках повезу. Ну, эту… заряженную воду! Мне ее много дают - отмахнулась Ларка.
   - Заряженную??? Патронами, что ли? - не выдержала и вмешалась Анна.
   -Ой, ничего–то вы, москвичи, и не знаете, что у Вас там в Москве делается! Вы хоть телевизор-то смотрите? Неужели и не читаете ничего?!О них и в газетах и в журналах, ну , везде пишут. Такие акадЭмики!!! Чудеса творят! Муж и жена - эктросенсы! Знаменитые такие! АкадэЭэмики!
    Тут Анна вспомнила, что, однажды, щелкая переключателем их старенького телевизора, мельком увидела передачу о целителях-магах. Анна иногда даже любила посмотреть на расплодившихся после перестройки и на телевидении в том числе, проходимцев - целителей. Ее тетя Таня  Фердинандова, юрист по профессии , всегда с восторгом отзывалась о процессах на мошенниками, как о самом захватывающем спектакле. Она вспоминала, как всем курсом их юрфака, после лекций ,вместо кино, отправлялись всей гурьбой  на открытое заседание в суд, где слушалось дело , какого-то, как она по старинке называла «шармёра», от слова шарм. То есть мошенника, «работавшего на обаянии».
Вот и тогда, увидев на экране эту сладкую парочку; ее- голливудской стати красотку с чувственным, силиконовой подкачки ртом, и ее мужа- пухлого мужичка, в стиле «задумчивый деревенский» деревенский батюшка- целитель. Целителей, которые не только излечивали тут же, звонящих в студию, но и лихо рассказывали всю и биографию с упоминанием родословной. Поясняя, за какой грех, какой прабабушки поплатился позвонивший болезный.
     Анна сама с 1981 по 1984 годы работала художником на ЦТ, сначала в Останкино в отделе Пропаганды. А потом на Шаболовке в детской редакции. Поэтому про «звонящих в студию» - все хорошо знала. Но у нее навсегда остался профессиональный интерес: как и из ччего в этот раз слеплена эта лабуда.
 Да и какие новые тенденции на родном ЦТ- тоже любопытно. Она немного посмотрела передачу, где, кстати, именно в этот момент они разъясняли зрителям , что они действительные и почетные академики   Всемирной Академии Магии и Целительства. Да и того, что расценки у них под стать недавно появившимся дорогушим бутикам, Анна тоже узнала из этой же передачи.
    -Да уж, нахалы эти АкадЭмики редкие! Неужели находятся придурки, верящие в этот бред? - подумала тогда Анна, переключая телевизионный канал телевизора
А вот, пожалуйста! А всё оказалось под боком. Да, вот и ходить далеко не нужно, оказывается не пришлось. Почитательница этих проходимцев проживает у них за стеной.
Лариса, жительница маленького городка Ругачево, мать троих детей готова «целиться» у таких, ездить к ним в Москву и возить  от них сюда тяжеленную "заряженную воду" в Москву!
Лариса, в жизни не заплатившая честно за электричество, вечно скручивающая счетчик!
 Лариса вечно, ноющая, что только богатые москвичи радуются на Белом Свете, слопав всю «ихнюю»  колбасу еще в 60-тые годы! И до сих пор «все неприятности от москвичей!»- это аксиома в Подмосковье верна  раз и на всегда. Анна думала и изумлялась, перебирая в уме:
       - «Такие «бедные», с мужем Лешкой, что свою половину стоимости за дом, пообещали вернуть принадлежавшим им участком , то есть продажей участка и тем самым расплатиться с Николаем за свою часть дома. Правда так и не перевели на него участок. Сначала долго тянули, что де мол пока не досуг. Потом  попросили свидетельство на право собственности, на те 20 соток с сараем, объяснив ,что что бы продать и вернуть долг. Но кинули. Продали , и продали дорого, но ни копейки не вернули. Не вернули ни сколько даже тогда, когда на них с Николаем горе накинулось на несколько лет; тяжело смертельно больная мать Анны, болезнь которой  требовала больших денег. Не вернули и, узнав о похоронах. Кинули. Вечно клянчащие в долг, легко пишущие расписки от руки, и разу ничего ни разу не  вернувшие...И они могут себе позволить такое развлечение? Да! Мы не знаем свой народ»! - промелькнуло в голове у ошарашенной Анны.

Они: Николай с Анной и Лариса с большой охапкой пустых пластиковых бутылок из-под воды поехали в Москву за «заряженной» водой.
 Он просто обалдел, когда увидел тару для «заряженной» воды, понял, какой «заряженный» литраж ему придется перетащить в машину.  Потому, что брать Лариса Евгеньевна этой чудодейственной воды собиралась с размахом; и себе, и всей многочисленной родне, готова была щедро приплатить за увеличенный литраж жидкого чуда.
   -А что же на себе экономить?! Хватит жаться! - суетливо поясняла Ларка, как бы извиняясь за то, что им вместе с нею придется таскать «заряженную воду».
Действительно, чего «жаться»?  Тем более, что нищету свою: русского мужа ее дочка  Элька    бросила. И уже открыто закрутила с азербаджанцем, торговцем на рынке. А то скрывала, да таилась. А от этого- одни нервы!
 А тут, как раз  Костька, муж ее, загудел. Да так загудел, что и загулял. Да так загулял, что и залежался у своей крали-Гали на целую неделю. А потом и на вторую.
Ну, Элка и не растерялась, придралась. И, теперь уже,как потерпевшая от гулящего мужа , она больше не скрывала их отношения , перебралась с двухлетней дочкой Милой на руках к Мухамеду. Он, конечно, староват для нее, и вся ее большущая родня только и судачила об этом, сильно осуждая ее.
Но Мухамед торговал на рынке. И в то время: после дефолтное период- был при деньгах. Он снял квартиру и забрал туда Эллу с маленькой Милой. Полностью содержал их, что позволило Элле не работать и жить по Ругачевским меркам с шиком. От этого шика перепадало и всей ее семье. Вот и Ларисе на исцеление, правда не понятно от чего, но уточнять Мухамед не стал, а просто отсчитал стопочку купюр.
Лариса любила пожаловаться на голову. То есть; говорила, что голова болит. А тут и передачу посмотрела про чудеса искусных целителей-акадЭмиков из академии нетрадиционной медицины. Под сильным впечатлением, и рассказывала о чудесах из телевизора, когда дочка с азербайджанцем Мухамедом зашла навестить семью. Мухамед, для улучшения общего климата в семье и расщедрился. И предложил за больную голову Ларки нужную для поездок и леченья сумму.
И вот, она никогда не ездившая в Москву, потому что и далеко, и непосильно ей было. Но, теперь она, ободренная самим телевидением, украшенная свежим перманентом и яркой желтизной выкрашенных волос, многозначительная и торжественная ехала в Москву, сидя на заднем сиденье Колиного старенького Форда.
Когда он подъехал к симпатичному особнячку, притаившемуся в закоулках старой Москвы, ему стало ясно, что Ларку закрутили маститые мошенники, и вправду- в своем деле это были явно «акадЭмики». Офис был отделан «как надо» и дорого, и неожиданно со вкусом. Видно, что на работу дизайнера не поскупились. Да и само дело было обставлено с размахом. Да и без «Станиславского» не обошлось.Как только Николай, любопытства ради  вместе с Ларкой вошел в офис. Тотчас, едва не сбив Николая с ног, как чёрт из коробочки возникла, сомнительная парочка с букетом, которые нарочито бравурно благодарили акадЭмиков за чудесное исцеление и счастливые превращения к лучшему в до того несчастной их судьбе, тщательно и несколько заученно произнося текст. Что, словно глину в руках мастера, тотчас «размягчило» Ларку, придав ей некоей особой доверчивости. Николая ноги сами вынесли из «Логова чудотворцев». Уже на пороге он, полуобернувшись крикнул
Ларке:
- Вернусь через полчаса!
Когда он вернулся, Ларка уже ожидала его на улице. С целой баррикадой пластиковый бутылок с волшебной заряженной водой. Но таскать эти пластиковые бутыли в машину пришлось ему. Единственное, что придавало сил, то что он предвкушал, как  они вдоволь обхохочутся с Анькой . Когда будет рассказывать ей о своем впечатлении, показывая в лицах и хозяйку заведения, и повадки царственной Ларки, удостоенной, а по ее поведению, удостоившей этот мир своим визитом, и спасенных с букетом роз. Словом, как написал М.Ю. Лермонтов, а поколения школьников не зря заучивали наизусть: «Зачем я побеспокоил честных контрабандистов?»






ЛОСКУТ РЫЖИЙ В БЕЛЫЙ ГОРОШЕК

Анна и Леонид уже приближались к Михеево, когда оба
 вспомнили , что у них в доме картошка  кончилась. Да потому и вспомнили, что по обеим сторонам дороги расположились старушки с ведрами картошки. Анна вышла ,и вдруг , как называл это Леонид- «остаточная строптивость, неубитая предыдущими браками» взыграла, и Анна пошла посмотреть ; а не лучше ли картошка на той обочине, что напротив, у другой старушки.
Леонид окликнул ее, уж так не хотелось задерживаться. Да и шашлык в пластиковой баночке, взятый по дороге ,«заждался».
- Ну , куда ты? Бери эту картошку! Чего ты выбираешь?- крикнул ей Леонид, приспустив  ветровое стекло машины.
Анна повернулась и неожиданно рассмешила его нелепым замечанием:
-Но я хочу посмотреть: вдруг там другой сорт...может быть он лучше.
- Хватит дурака валять! Здесь везде только  один сорт - ворованный!
Это замечание так рассмешило Анну, что она смеялась ,  даже покупая картошку у старушки. И, действительно , ей припомнилось , что ,когда Толик, муж старшей дочери Сашки Зиттеля -Аринки работал  у них в доме, доделывая отделочные работы, которые отказался делать Сашка
в зачет не возвращенного долга за его половину дома. Так вот ,когда Толик завел свою любимую песню о том, что москвичи богато живут и все-то на них дуриком валится. А они без денег сидят, потому , что все  лучшее у москвичей. А  они потому бедствуют. Скоро совсем голодать будем, мол- жалился с похмелья Толик.
Он так достал своим занудством Анну, что она не выдержала и предложила ему показывая на свой участок земли :
- Вот кусок земли. Сажай здесь для семейства картошку! Будет тебе пропитание!
-Да что я лох, какой-нибудь , чтоб с лопатой корячиться.
Вон у голландцев картоха скоро  вырастет. Там и накопаю! - обиделся Толик.
А ведь из покон веков предки его крестьянствовали. Он родился и вырос в деревне. Правда, в советской деревне, где все жили на том, что держали в подсобном хозяйстве скотину. Да и чего ее в те годы
не держать. Ведь корма в колхозе, были... да! «Воруй , не хочу»! Бесплатные корма. Когда же воровать стало нечего, держать скотину стало накладно. И пошли рушиться хозяйства.
А за ними и судьбы.  А тут и перестройка накатила и разметала оседлый люд во все стороны, но поближе к Москве: барыньке-кормилице.
Еще раз припомнив неожиданный каламбур про единственный сорт- ворованный , они смеялись, подъезжая к дому. Но тут вдруг оба отчетливо увидели то, что заставило их резко замолчать.
Это была развешенная для просушки такая родная, милая шкура с приметными белыми пятнышками –горошинками, разбросанным по буро-рыжей шкуре Милки.
Корова Милка. Сколько добрых надежд было связано с нею.
Ларка целых полгода-долго и упорно ходила к ним с Леонидом. Сидя у них на кухне, терпеливо жалостливила их, что только с коровой им выжить. Ведь они люди бедные: «А с коровой мы «во» ,как заживем!»- поясняла Лариса Евгеньевна , выразительно чиркая  большим ,заскорузлым пальцем  правой руки по своей толстой белой шее.
- Всего- то триста долларов и нужно! Дай! Николай! Корову купим! Внукам молоко живое от коровки, своей- это же малым само здоровье! Ну, помоги!
Потом и они сами научились этому приему, который они называли «суметь стать раздражающим фактором», чтобы легче было сделать то, о чем просят, чем отказывать.
Но Лариса Евгеньевна, насчет поклянчить, была и есть непревзойденный мастер. Все доводы. что и для москвичей- Николая и Анны, это значительная сумма, отметалась, как сор на пути, вооруженной идеей высшей справедливости граждан перед денежными знаками, не зависимо от усилий по их зарабатыванию. Словом, достала, так, что после множества ее уверений, что просит она не просто так, а только в долг, который скоро вернет. Потому что с коровой: «во!», как заживем!»- и опять для пущей достоверности –пальцем по пухлой дебелой шее.
 Николай сломался, да и рассуждения, что ради хороших отношений с соседями, придется потратиться, он еще раз подтвердив, что дает триста долларов только в долг, сказал:
- Пиши расписку!
Лариса долго и степенно писала расписку. Прежде чем ставить подпись долго задумчиво вздыхала, широко распахнув свои прозрачные и по-волчьи раскосые глаза. Устремляя их чуть в сторону и в тоже время –в никуда, как она всегда, делала, давая понять, что слышать ей приходиться что-то не приятное для нее. И странно, что говорящий все еще не понял, что делает бестактность настаивая на своем.
Это выражение лица Леониду и Анне не раз потом пришлось поизучать. Особенно, когда они пытались заговорить о возврате денег. И так, написав расписку, Лариса приготовилась получить нужную сумму. Леонид отдал ей заначку, отложенную для поездки с Анной к морю.
Вот тогда и была куплена корова Милка. Николай был от нее в восторге. Фотографировался с нею, нежно обнимая ее за щею. Фотографии носил в бумажнике. И всем на работе показывал. Фото, где Милка с задорно, как девичьи кудряшки, лихо закрученными в разные стороны рогами, нежно лижет его лицо. Милка жующая клевер. Милка склоненная над ручьем. Милка... словом, всем показывал, что он завел корову. Но отдал ее в пансион, на воспитание. Волоокую Милку, обожаемую им, как любимую кошку или верную, обожающую хозяина собаку.
Покупал ей корма всю зиму с такой же нежностью, как старые девы покупают корм любимым рыбкам или «Вискас» старому бабушкиному коту.
 Когда они с Анной приезжали в Петрово, он первым делом бежал в поле поздороваться с пасущейся Милкой. Но Милке пришлось не легко. Хотя она, как говорится, не подвела. Молока давала с избытком. Так что; семья Немчиновых и продавала, и дети росли на парном молоке.
И пару раз и им с Анной перепадало по большой банке молока. Правда, после того, как Аня увидела, будучи приглашенной их средней дочерью в сарай, где стояла Милка, как содержат корову, она запретила Николаю брать молоко. То, что она там увидела, ужаснуло ее. Корова стояла не мытая, в густой жиже навоза. Вымя, бока коровы было вымазано и засохшим, и свежим навозом. Нет, решила Анна: «Милка, конечно мила, но… Тут любую заразу подцепить можно".
Да и тот довод, что корову Немчиновы покупали в долг....
- А, если станем брать молоко, да, они же скажут –вот вы сами молоко пили, так за что же долг возвращать- убеждала Аня мужа. Этот довод Ани убедил его в том, что лучше впредь не брать у соседей молока.
 Тогда у Николая и Анны еще были иллюзии, что, если человек и обещает и расписку пишет- то, значит возврат долга обязательно будет. Поэтому это и были самые счастливые времена их жизни в Петрово. Когда Николаю казалось, что он выстроил гармоничный счастливый мир взаимоотношений с живущими на земле людьми, отношения взаимо порядочные, добрые. Это были те времена, когда
они сиживали вместе за чаем, обсуждая темы благоустройства их общего, хотя и с отдельными «входами-выходами» дома.
- Вот ведь возможно, по-хорошему, по-доброму выстраивать отношения с людьми. Ну, конечно, бывают трудности у людей. Нужно же быть добрее и терпеливее друг к другу. Ничего- продадут свои 20 соток, и вернут те 10 тысяч долларов, которые заплатил за их половину дома, скопив за счёт сверх урочных работ и заказов Николай. Вернут и за Милку, зачем им портить отношения
с соседями. Ведь они же видят, что они с Анькой творческая интеллигенция. Не бандиты же какие-нибудь. И деньги свои зарабатывают честно. Он архитектор, она художница и писательница. Дай, Бог, каждому таких соседей. Конечно, еще висит вопрос об оформлении земли, и что-то Сашка никак не соберется поехать и заняться оформлением его половины дома и земельного участка, но
после всего, что Николай для них сделал, кто же пойдет на обман...Ничего, все разрешится. Все будет по - доброму, правда, что-то крутит Сашка с договором на землю. Ну. ничего! Разрешится все со временем! - думалось Николай.

Анна с Николаем возвращались из Москвы к себе в Петрово. О чем-то болтали и смеялись, но оба резко замолчали, когда увидели нечто поразившее их во дворе Немчиновых. Растянутая, плохо вымытая, в комках запекшийся крови бурая шкура. Теперь это то, что еще вчера было Милкой.
Милкой, с «кудрявыми» рогами», ассиметрично лихо закрученными, направленными в разные стороны.
Шкура была вывешена, как знамя капитуляции всех светлых чувств и надежд- оно было вывешено во дворе.
- Зарубили...-тихо произнес Николай, сидя за рулем медленно проезжая мимо участка Немчиновых к себе во двор: «Нашу Милку, зарубили…».
-Теперь понятно почему ее совсем не кормили последнее время. - добавила Анна, тоже не отрываясь, глядя  на бурую шкуру Милки.
-Да. На нее смотреть было жалко. Я тоже не мог понять, почему ее так плохо последнее время содержали. И даже перестали просить запасти привозить ей корма – ответил Леонид. Но…теперь долг вернут. Да…
Прошло время, но о долге соседи помалкивали.  Молчат и сегодня.




Лоскут атласный - яркий, но потёртый.

Лариса, выйдя из дома обошла вокруг и подошла к их – южной стороне дома.
Остановилась у входа. И стала ждать, когда выйдут Анна с Николаем, запрут дом и сядут в машину, чтобы поехать вместе с ними Москву. Она опять собралась к целителям -акадЭмикам из знаменитой в те годы Академиии магии и оккультизма, рекламой деятельности, которых пестрели многие газеты и журналы тех лет. Когда Николай, заперев дом, сел в машину, где уже примостилась на сиденье рядом с ним , Анна.
Ларису не пришлось даже ни о чем расспрашивать. Она сама весьма словоохотливо начала хвалиться, как ловко сторговала забитую Милку. Оказалось, что выручить за мясо и за шкуру удалось :600 долларов. И. вот с ними-то она и ехала в Москву исцеляться дальше. Ехала она опять туда же - в «логово оккультистов».
В зажигательно-развлекательную Москву, где каждый найдет себе радость по вкусу. Вот и Лариса-крестьянка, обыкновенная дворничиха села Ругачево, катит в столицу шикануть дармовыми деньжищами, от невыплаченного соседям долга, чтобы получать удовольствие от того, что проходимки, с неистребимым говорком далекой глубинки, избавиться от которого и жизни не хватит, будут ублажать ее своим вниманием. И только скучные москвичи едут вечером в воскресенье, караваном, томясь в пробках, чтобы вернуться домой с подмосковных дач.  А с понедельника по пятницу работать, просто работать, чтобы жить. И так без конца.
    - О! Шестьсот баксов! Так ведь ты же и долг вернуть можешь! – совсем не прозрачно намекнул Николай.
  - Да, что ты, Коль?! Мне же и этого на леченье не хватает! Нужно-то тысячу долларей!
  -Ты хоть объясни, что там с тобой делают. И от чего ты лечишься? - как-то уныло спросил Николай Ларису, нисколько не смущающуюся. И, кажется, вовсе не способную смущаться.
  - Так от головы ж лечусь! - удивленно, что нашелся еще кто-то в их деревне, кто еще ее не знает про то, какая она вся больная.
  - Слушай, так может быть тебе давление померить. Обследование пройти? - почти возмутился Николай.
  - Ну, ты чудной, Коля! Что врачи понимают?! Не-е-е... Вот бабки и знахари другое дело! Особенно эти акадЭмики. Они же смотрят на меня и я вся от их взгляда потею! А они в это время меня насквозь всю видят!
Николай посмотрел на ее огромные груди, 10 номера, на которых с трудом сходилось безразмерное пальто. Ее раздутые плечи, на которые почти свисали ее толстые, но упругие щеки. По всему было видно, что такая толстуха  и должна потеть при каждом движении.
  - И, представляешь? Вот прикинь! Я ж им про себя ничего не рассказываю.  А она, эта - акадЭмичка, ну или акадЭмиха, как на меня посмотрела. И еще руками вот так повела и говорит:
  - У тебя почти все близкие уже померли!» А?!! Прикинь! Коль?!
  - Извини, Лариса Евгеньевна, но по тебя видно, что ты уже не девочка. Девчушка лет под 50! Естественно, что в таком возрасте большая часть родственников уже...того, знаешь ли!
Анна слушала их болтовню и думала:
 - «Как? Как два взрослых и неглупых вроде бы человека смогли так вляпаться? Поселится с такими, связать с ними свою судьбу...Не иначе, как Некрасов –картежник во всем виноват. Воспитывали, изучали   в школе. Да еще и наизусть описанные им ужасы царизма заучивать заставляли.
Про то, что народ-страстотерпец, мучительства от злых бар терпел, и потому мы все пожизненно перед ним виноваты. А он, народ...вот такие: Лариски-вымогательницы, они всегда правы. А они только к свету и чистоте тянуться... Ну, чисто сорняки в поле! А мы интеллигенция этой же страны, этой земли- мы для них только чудики, которых нужно обдуривать, обманывать, обворовывать. Мы чужие на своей земле. И ведь, вот она правда жизни – живущая на земле крестьянка, зарубила дойную корову, за которую и не думает долг возвращать. А зарубила, чтобы кататься в «Центр оккультизма и магии» - аж в Москву. А еще врет, что голова болит. Это ли не конец Света!»
Николай резко тормознул, и поток досадных размышлений вытряхнулся из ее головы, словно пыль из старого ковра.
Оказалось, что он увидел, идущего по обочине пешком Юрку, от постоянных запоев, высохшего точно йог. Юрке было уже под семьдесят.
Жил он один в деревне, внизу, в доме у дороги. Только летом приезжала невестка из города, жена покойного сына с его внуками -погостить в деревне и «откормить» старика. А зимовал Юрка стойко на жидком топливе. Он хоть и жилистый мужик, и крепкий, но очень обрадовался, что Николай его взялся подвести. Все же еще долго идти в магазин за водкой. Но, согласно деревенскому этикету; «рассыпаться в благодарности» не стал. А нечего перед этими москвичами, лицо терять» - прочитывалось в его поджатых и обветренных губах. .
   - Ты в магазин? За ней родимой? За водкой? - попытался поддержать разговор Николай.
   - Ну?! – ответил Юрка.
   - Да, Юр. Далеко тебе ходить. Ты бы уж запас ее побольше! - душевно посоветовал Николай. Юрка с удивлением посмотрел на него, и с каким-то искренним изумлением, хмыкнув, ответил:
- Так разве ж ею напасешься?!
- Да, уж,пожалуй, что так. - ответил Николай, стараясь не расхохотаться. Тем более, что подъехали к магазину. Юрка вышел. И пошел запасать свое жидкое топливо. Анне припомнилось, что-то о солнцеедах...Но, странно, и как-то не справедливо -почему же не относится к чудесам то, что местное население зимует с песнями и плясками только на "жидком топливе"? За окном уже промелькнули улочки Ругачево.  Николай остановил машину прямо у магазина.
Юрка вышел. А они поехали дальше.
  – Значит, ты там в Москве потеешь, Лариса? - продолжил разговор Николая.
  - Ой! Потею, Коля! Потею! Вся от ее взгляда акадэмического потею! - многозначительно откровенничала Лариска.
   - За 600 долларов потеешь? Давай я тебе за эти деньги баню истоплю, потей на здоровье! В Москву мотаться не нужно будет! - еще раз напомнил Николай о долге.
  -Ха! Скажешь тоже! Твоя баня...Там же сейчас на меня такие акадэмики смотреть будут! И еще и будущее предсказывают! Они, эти знахари- акадэмики, все насквозь видят! Да я ж тебе объясняла, что и так денег не хватает! Нужна тысяча долларов.  Она, целительница так мне и сказала:
  - Жаль, что у Вас денег не хватает! А то я бы Вас совсем вылечила! Никогда бы больше голова не болела бы!
А потом еще, так шепотком мне добавила:
 - Как же я тебя лечить –то буду? Ты же сексом не живешь!
 Вот видишь, Коля, какой у меня тяжелый случай? Меня лечить трудно! А главное: ну, откуда она знает, что я сексом не живу? Что на мне это написано, что ли? А?
Вот! Я ж тебе и говорю: «Насквозь видят!» эти АкадэЭэмики...
Николай, потрясенный ее откровениями, но уже наученный деревенской жизнью и ее политессом, мысленно уговаривал себя: «Не долго осталось сдерживаться. Потом обхохочусь». Он старался и на Лариску не глядеть, потому, что ее неумело намалеванный перламутровой, неистово розовой помадой рот, задорно взвихренная крепким начесом голубая мохеровая шапочка на выжженных краской желтых волосах, да и все пуговицы внатяг на огромных пудовых грудях желтой с люрексом блузы– все хором кричали: «Такие сексом не живут!»
Когда они высадили Ларису, проехав еще немного, Николай остановился. И они, уткнувшись друг в друга, так хохотали, что не сразу и с трудом Николай сочувственно произнес, обнимая Аню:
 -  Как же я тебя лечить-то буду? Ты же сексом не живешь?
 -  Да! - сквозь смех сказала Анна- нелегко теперь придется ее мужу -  Лешке!
Отработает секс - должок по полной!