Знаю, что миф непобедим. Что бесполезно взывать к рассудку людей, мозги которых намертво закоротила лукавая советская пропаганда. Никогда их головы не будут думать непредвзято… И думать вообще.
Пытаться сразиться с мифом – значит уподобиться Дон Кихоту, скачущему на своем доходяге Росинанте на бой с ветряными мельницами.
Но он – скакал, причем надеялся победить. А я – пишу, причем понимаю, что усилия мои – тщетны, что поиски истины – занятие бессмысленное, что у каждого человека – свой мир и свой миф, за который он стоит горой и не может иначе. «Hierstehe ich und ich kann nicht anders». Мартин Лютер.
Вот такие дела.
Правда, истина, veritas, die Wahrheit, the truth и так далее, видимо, людей не интересует вообще.
Совсем недавно взяла я в библиотеке книгу Лидии и Константина Азадовских «История одной фальсификации». Она вышла в свет в 2011 году тиражом всего лишь 1000 экземпляров (М.: Российская политическая энциклопедия). На том, что попал в мои руки, как говорится, муха не сидела, хотя книга издана более пяти лет назад. Я – первый читатель этого экземпляра. И, что не исключено, последний. Надеюсь всё же, что другим экземплярам этой книги повезло больше, потому что история, рассказанная Азадовскими, весьма занимательна.
Речь в «Истории одной фальсификации» идет о фальсификаторе В.И. Анучине, который, преследуя вполне определенные цели, а отнюдь не из любви к чистому искусству, написал несколько подложных писем от лица Максима Горького к своей собственной особе. Кроме того, он ухитрился прослыть также корреспондентом В.И. Ленина и рассказывал о своей якобы имевшей место встрече с будущим вождем мирового пролетариата в Красноярске в 1897 году, когда тот направлялся в ссылку в Шушенское.
Биография В.И. Анучина, до Октябрьской революции – эсера, была в глазах советской власти далеко не безупречной, потому он и решил в тяжелые времена укрыться в тени громких имен.
Но хотя аргументы Азадовских не оставляют сомнений в том, что В.И. Анучин – фальсификатор, хотя доказательства этих исследователей солидны и подтверждены длинным рядом источников, в Википедии тем не менее опубликована сильно отретушированная (скорее всего, им самим) биография «профессора Казанского университета», в которой нет ни слова о том, что он занимался подлогами и сочинял в свою пользу апокрифы.
И эта фальсификация, этот миф будет жить и множить свои интернет-клоны. Потому что кто сейчас читает книги?.. Тем более – заставляющие думать?.. А вот в Интернете роются все, кому не лень. И, не обладая необходимым минимумом знаний, принимают на веру всякий, даже самый убогий, бред, кочующий с сайта на сайт.
«Творчество» В.И. Анучина привлекло к себе внимание советского и российского историка, археографа, архивиста В.П. Козлова. В его книге «Обманутая, но торжествующая Клио» этому фальсификатору посвящена глава «Сибирский Пимен», или Несостоявшееся открытие гения В.И. Анучина». Козлов смотрит на фигуру Анучина под несколько другим углом, нежели Азадовские, но согласен с ними в главном – этот господин пытался ввести в заблуждение музу истории.
Обидно, что в текст книги Козлова вкралась ошибка: автор сообщает, что Анучин утверждал, будто встречался с Лениным в Красноярске в 1903 году. Выше сказано, что эта вымышленная встреча относится к 1897 году. А что касается 1903 года, то теоретический друг угнетенных классов был в это время уже в эмиграции.
Насколько могу судить, книга «Обманутая, но торжествующая Клио» издавалась уже несколько раз. Может быть, в повторных изданиях указанная выше ошибка исправлена. Но велик ли общий тираж книги?.. Не думаю. Например, в 2015 году московское издательство «Новый хронограф» решилось выпустить в свет всего лишь 500 экземпляров «Обманутой, но торжествующей Клио»… В масштабах России это даже не капля в море… То есть в целом безбрежном океане воинствующей мифологии, с восторгом поднимающей на щит практически любую фальсификацию.
* * *
Общеизвестно, что история Великой Отечественной войны мифологизирована и фальсифицирована в нашей стране до крайней степени. Тем не менее после краха советской системы появилось несколько книг, заслуживающих доверия. Эти повествования когда-то писались для себя, в стол. И среди неподцензурных крамольных рукописей есть не только мемуары, созданные по прошествии многих лет после войны, но и фронтовые дневники.
К таким подлинным документам своего времени относится фронтовой дневник Л.А. Белинской. Лидия Александровна служила в 1942–1945 годах в санитарно-эпидемиологическом отряде, следовавшем по пятам за боевыми частями Красной Армии, и видела собственными глазами многое из того, о чём советские писатели и журналисты даже не заикались – ни в годы войны, ни после неё.
Картины войны, встающие со страниц её «Дневника» (Псков: ПОИПКРО, 2015), достоверны. Повторяю: прежде всего, потому, что Белинская, человек думающий и наблюдательный, делала записи для себя и не собиралась предавать их широкой гласности («Дневник» был опубликован краеведами, в ведение которых перешел личный архив Лидии Александровны, через 14 лет после смерти автора). И еще потому, что Белинская не надеялась получить за свой труд деньги, так что не корысть водила её пером.
Но для «родившихся в СССР» это не аргумент.
– Почему я должна верить какой-то там Белинской? – спросила меня однажды особа средних лет, по неизвестной мне причине твердо убежденная в том, что уж её-то рассудок избежал гибельного воздействия советской пропаганды. Хотя она не только бывшая советско-подданная, она к тому же и педагог. А российские учителя (других я не знаю) – это категория людей, зомбированных еще и полученным профессиональным образованием. В школе, как известно, двух мнений быть не может. Вот тебе учебник – по нему и валяй.
Советские в прошлом педагоги верят толстым раззолоченным томам, написанным искренними (такое бывает и в России) и купленными апологетами сталинских военачальников. Содержание этих книг ни в малейшей степени не отражает истинное положение вещей в минувшую войну. От взгляда на фронтовую жизнь из окопа на передовой до взгляда на неё же из штаба армии, фронта или Ставки Верховного Главнокомандования – дистанции огромного размера. Съедаемый вшами, страдающий «куриной слепотой» и фурункулезом от хронического недоедания и авитаминоза, грязи и холода окопник видел реальную жизнь. Генералиссимус Сталин – её искаженное отражение, препарированное не только сознаниями информаторов, но и своим собственным.
Отец моей школьной подруги, Людмилы Алексеевны Чернеги (в девичестве Хохловой), побывал в окопах Великой Отечественной и остался жив. Будучи после войны нищим колхозником, которому нечего терять, о виденном и пережитом говорил откровенно.
– Всё именно так и было, как пишет Белинская, – сказала мне Людмила, прочитав «Дневник». – Это чистая правда. Мой отец нам так и рассказывал…
Думаю, что это свидетельство простого солдата (и даже целого взвода их) тоже не было бы для упомянутой выше учительницы аргументом… Советские пропагандисты своё дело знали туго.
* * *
Среди моих хороших знакомых есть особа 1938 года рождения, гордо называющая себя сталинисткой. От неё не однажды я слышала утверждение:
– Сталин заботился о простом народе, он цены снижал, а вот Хрущёв!..
Многочисленные соратники моей знакомой стрекочут в Интернете ей в тон: «В СССР карточки на продукты были отменены в 1947 году! А вот в Англии!.. А вот во Франции!..»
Но ведь про 1946 и 1947 годы не потерявшие память жители нашей страны рассказывают страшное. В столицах, возможно, обстановка была другая. Но провинция голодала. Хлеба, который уже не распределялся по карточкам, не хватало. Деревня нищенствовала.
К этому времени относится устный рассказ Николая Павловича Кузьмина, живущего сейчас в одном из районных центров Псковщины. В первые послевоенные годы он был курсантом военного училища.
Однажды весной Кузьмин с товарищами был отправлен училищным начальством в некий совхоз за семенной картошкой (дело происходило в приуральских степях – то есть в местах, которые под оккупацию не попали). Само собой разумеется, из совхозных закромов курсантам не дали ни одного клубня. Вместо этого директор пошел с будущими офицерами по домам рабочих совхоза.
Собиралась эта семенная картошка под крик и плач женщин…
– Я зашел только в один дом, – говорил Николай Павлович. – Больше не смог. На улице оставался. Хозяйки кричали по картошке, как по покойнику…
Запомнилось курсанту Кузьмину не только это. Его поразил измученный, обессиленный вид проходивших по улицам поселка людей, их изможденные, землистого цвета лица. Поразили одежда и обувь девушек, пришедших вечером в клуб потанцевать с курсантами. Юбочки из мешков, что-то вроде самодельных сандалий из кусков шинной резины («вездеходы») на ногах… А ведь они, эти девушки, нарядились (!), надели на танцы лучшее, что у них было…
Такой же простой советской нищей была и моя бабушка Анастасия Ивановна Курчуева, мать троих детей, вдова красноармейца, участника боев на Калининском фронте, умершего от ран в госпитале в январе 1943 года.
В моем семейном альбоме есть фотография. Датирована она 1949 годом – когда Сталин, заботясь о народе, уже вовсю регулярно снижал цены. И когда на экраны страны Советов вышел фильм «Кубанские казаки», живописующий счастливую, сытую досыта, богатую колхозную жизнь.
Изображены на снимке моя бабушка, моя мать (ей тогда было 17 лет) и её младший брат Владимир, то есть мой дядя. В руках у бабушки и у мамы – бумажные цветы, то есть они принарядились, прихорошились, опять-таки всё лучшее надели, чтобы сфотографироваться на память.
Дядя, ещё подросток, стоит рядом с бабушкой Анастасией Ивановной – босой. Абсолютно и совершенно – босой.
Почему же моя бабушка не купила для него в магазине по новым низким сталинским ценам хоть какие-нибудь ботинки или сандалии?.. Не по карману, значит, была бабушке обувь для сына? Или – просто не стояло в магазинах этой пресловутой подешевевшей обуви?
Я полагаю, здесь и то, и другое.
Певец Александр Вертинский, необдуманно вернувшись в СССР, вынужден был здесь много и тяжело работать до самой своей смерти. Он и скончался на гастролях в Ленинграде, в мае 1957 года, от острой сердечной недостаточности. Обо всем этом рассказывается в книге «Дорогой длинною…» (М.: Правда, 1991), в которую вошли мемуары, тексты песен, письма Вертинского.
С концертами в сороковые и пятидесятые годы XX века Александр Вертинский странствовал по Советскому Союзу «от Москвы до самых до окраин». Бывал, само собой, в магазинах – и на Сахалине, и в Алма-Ате, и в Ташкенте. Ведь и певцам надо что-то есть! Соловья, как гласит известная поговорка, баснями не кормят.
Бесконечные поездки непременно сопровождались почтовой перепиской. Из письма в письмо (а писал певец часто, и жене, и дочерям, и друзьям) идет рефреном: прилавки магазинов пустые. Какую-то еду можно было купить лишь на рынке. Если в данном населенном пункте он был.
Вот отрывок из письма Вертинского жене, написанного 4 декабря 1950 года, когда певец давал концерты в Холмске на Сахалине:
«<…> Но доставать продукты трудно. Цены тут аховые. Например, мясо 45 р. кило. Яйца 75 р. десяток <…>. В магазинах, кроме конвертов и спирта, ничего нет. Он страшный, из древесины, его зовут «сучок» или «лесная сказка». <…> Никто из актеров сюда не заглядывает, кроме халтурных бригад, поэтому мои концерты – событие огромной важности и значения. Один чудак даже сказал: «Мы видим в этом заботу правительства о нас…» Я его не хотел разочаровывать и скромно потупил очи… Бедняжечка, если бы он знал, что это я сам гоняюсь за «длинным рублем», как тут говорят. Кстати, вчера на улице один пьяный пел:
Сахалин мой, Сахалин!
Сопочки с углями…
Завались ты, Сахалин,
С длинными рублями…»
Свидетельства очевидцев о нищете, убожестве и тяжести жизни в СССР, дневники, фото и письма… Это – правда, это – на одной чашке весов. На другой – раззолоченные тома, вышедшие из-под щедро оплаченных перьев, и советские кинофильмы о генералиссимусе Сталине и колхозном счастье, то есть – советский миф.
И он, миф, – перетянет, он – победит. Да что я говорю – он уже победил! Причем давно, легко, всухую. Это показывает любой «круглый стол» на тему «Правда и мифы о …», собранный в провинциальной библиотеке. А мифами в таких случаях организаторы называют как раз некую неприглядную истину.
Против созданного советской пропагандой мифа выступит один участник «круглого стола», от силы – двое, все остальные, десятка полтора-два, будут – за.
Потому что никому в нашей стране не нужна тревожащая сознание горькая правда. «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман…» (Хоть и сильно заезжено, но ведь в этом случае лучше Пушкина всё равно не скажешь.)
Потому что «родившиеся в СССР» до сих пор оплакивают времена, когда «нас все боялись»…