В 2015 году ознакомился с опубликованной в сети статьей Максима Ивановича Зуева «Лермонтов. В непреодолимом статусе». Её основной вывод: «Михаил Юрьевич Лермонтов дворянского статуса по юридическому отцу иметь не мог». Статья оставила двойственное впечатление. Отметил для себя её достоинства и несколько явных огрехов, но писать замечания не стал. Автор статьи не догматик, склонен к критическому анализу, опирается на объёмную информационную базу, а значит, при сохранении прежней дотошности, способен сам обнаружить свои ошибки. Тем временем М.И. Зуев опубликовал дополнение к первой статье, озаглавив его: «Лермонтов. За мишурой фантазий». Литературоведы из Пятигорска и Грозного в начале прошлого декабря сообщили мне и ещё двум десяткам адресатов ссылку на обе эти публикации на портале Стихи.Ру. Судя по второй из них, М.И. Зуев лишь утвердился в прежнем мнении о незаконном получении Ю.П. Лермонтовым в 1829 г. статуса дворянина Тульской губернии и отсутствии статуса дворянина России у поэта и офицера Михаила Юрьевича Лермонтова.
Отдаю должное, М.И. Зуев подобрал статьям интригующие названия. Читаешь с первой строки до последней в надежде узнать какой-то особенный статус Лермонтова и зачем его надо было преодолевать. Прямых ответов не находишь. Ту же участь разделило обещание показать во второй публикации настоящего Лермонтова, скрытого «мишурой фантазий». В заголовке есть, в содержании отсутствует. Хотя, если обе публикации считать единым эссе, то в нём всё же присутствует образ поэта, каким его видит М.И. Зуев. Результат заслуживает подробного разбора, но до его изложения следует упомянуть об установленных Зуевым рамках своего труда. Говоря о себе в третьем лице, он сообщил: «В круг его интересов не будет входить вопрос вероисповедания и анализ кавказских стихов, как тем – предопределяющих содержательно желаемую цель поиска, что склоняло бы его к версии М. Вахидовой». Проще было написать, что автор дистанцируется от мнения М.А. Вахидовой о чеченских корнях М.Ю. Лермонтова. Но, как выразилась в похожем случае с другим автором моя остроумная приятельница, толковый литературовед: «\имярек\ сам знает, что сказал».
Упомянутая здесь версия Марьям Адыевны Вахидовой известна исследователям жизни Лермонтова из её книги «Ужасная судьба отца и сына..» (Нальчик, ООО «Тетраграф» 2013 г.), статей в журналах и социальных сетях, выступлений на научных конференциях и других публичных мероприятиях. Посетителям портала Проза.Ру доступны публикации обоих авторов, что освобождает меня от подробного изложения их доводов. На первый взгляд, Зуев частично поддерживает Вахидову, цитирует её, защищает от огульной критики. В главном же, в отношении к Лермонтову, он диаметрально противоположен. Марьям Адыевна пишет о поэте с уважением и любовью, сочувствием к его матушке. Иное следует из текстов М.И Зуева. Присмотритесь к нескольким цитатам.
Об уходе Лермонтова из Московского университета Зуев пишет: «6-го июня 1832 г. отчислили за лентяйство, а не за срыв урока-(лекции) словесника профессора Малова, как утверждается официально. Срыв урока произошёл 16 марта 1831 года. За этот протест были наказаны Александр Герцен и Андрей Оболенский. Шесть студентов из наиболее родовитых семей, принявших на себя вину за срыв, - отделались лёгкими внушениями и отсидкой в карцере. И стали героями. Л<ермонтов> к этой шестёрке не примкнул. Отчислен, как бы «по собственному». Вот первые два штриха к создаваемому Зуевым образу М.Ю. Лермонтова. Лентяй в учёбе и не борец за справедливость. Верно ли это?
В «Историческом очерке Николаевского кавалерийского училища. Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров 1823-1873 годы» военного историка В.А. Потто (Изд. СПб, 1873 г.) есть такие строки: «По окончании экзаменов Лермонтов пишет знакомой: «надеюсь вам будет приятно узнать, что я выдержал экзамен в первый класс всего через два месяца после поступления в Школу,- что я один из первых»... Конечно, Лермонтову, обладавшему блестящими способностями, получившему первый приз в университетском пансионе и находившемуся некоторое время в университете,- не пришло бы в голову тревожиться экзаменами и распространяться об успехах, если бы они доставались легко..» Далее историк пишет: «Лермонтов определился в Школу,-10 ноября 1832 года; до тех пор он слушал курс в Московском университете, и вышел оттуда вследствие какой-то незначительной истории с одним из профессоров» (стр.106-109 по архиву Н.С. Калмыкова). Генерал-лейтенант Василий Александрович Потто к соцреализму и лермонтоведению не причислен. Просто пользовался оригиналами документов и общался с однокашниками поэта. Если М.И. Зуев знает более весомые источники, не грех бы поделиться.
А насколько ленив был Лермонтов в московский период жизни? Знаток этого периода, серьёзный исследователь Светлана Андреевна Бойко отмечает особый взлёт творчества Лермонтова на Молчановке: «В эти три года — с августа 1829-го по июль 1832-го — он напишет больше, чем когда-либо в жизни: около 250 стихотворений, примерно 17 поэм, 11 биографических заметок, драмы... Эти цифры далеко не полные» («Лермонтов. Московские страницы жизни и творчества», Москва, ООО «Издательство «Планета» 2014 г. стр.15).
По Зуеву, следующий этап жизни Лермонтова обострил осознание им своей сословной неполноценности. Привожу цитату, слегка сократив её.
«Ещё была Школа юнкеров. Но она – тоже для детей дворян… Использовал своё влияние один из братьев деда Л. – Арсеньев, бывший попечителем московских училищ. Короче, Л. не в соответствии с требованиями на право поступления, но вопреки им, ….. был принят в Школу, но только на своекоштное отделение. И это не было следствием платонической любви бабушки к внуку, но была неизбежность, едва уложенная в обстоятельства. Далее о возрасте в момент поступления в Школу юнкеров. …. «счастливый брак» М.М. и Ю.П. увенчался в 1814 году октября 2(3) числа рождением сына в «погорелой» Москве. …......Здесь же отметим только мудрую прозорливость Е., как бы предвидевшей, что в момент поступления в Школу юнкеров её внуку не должно быть более 11 – 14 лет. При его малом росте показанный возраст не вызывал проблем. (Вот и суди после этого о корсетах. Они, бывая и не тесными, скрывают явления жизнетворные… («Сашка» строфа 61)».
В обеих статьях М.И. Зуев настойчиво внушает, что Лермонтов родился до 1812 года, а официальная дата — лишь придание видимости его рождению в законном браке. Отсюда следует, что в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров поэт поступил уже 20-летним человеком. А оказавшиеся вместе с ним Михаил Столыпин, Тизенгаузен, Синицин, Юрьев, Михаил Мартынов, двое Вонлярлярских и многие другие будто бы ещё не достигли 15 лет. Если бы сложилось именно так, то каково было бы Лермонтову прикидываться ровесником недорослей? И в каком возрасте Елизавета Алексеевна упаковала внука в корсет, коли названная Школа учреждена в 1823 году? Под эту выдумку можно предположить, что мудрая прозорливость могла настигнуть бабушку задолго до указа Александра I. Всерьёз же остается признать: М.И. Зуев первый и пока единственный, кто приоритет в выборе Лермонтову военной профессии отдает его бабушке.
Выдумка о влиянии попечителя московских учебных заведений на приём в юнкерскую Школу тоже от лукавого. Дистанция до Санкт-Петербурга в лермонтовское время измерялась не только сотнями километров, но и ярусами власти. Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров курировал лично Великий князь Михаил Павлович. В связи с его убытием в военный поход во время поступления Лермонтова в Школу юнкеров ею заведовал начальник штаба Отдельного гвардейского корпуса генерал-адъютант А.И. Нейдгардт. Самые достоверные сведения о Школе содержатся в трудах тех, кто знал и понимал о чём пишет: в уже упомянутом очерке В.А. Потто, в «Сборнике сведений о военно-учебных заведениях в России» Н.Н. Мельницкого (СПб 1857 г. по затронутой теме см. т.1 часть 2, главы VIII и Х) и в книге нашего современника С.В. Волкова «Русский офицерский корпус» (изд. «Центрполиграф», 2003г.). В изложении нужного из них буду краток. Кандидатами в Школу юнкеров допускались лица не моложе 17 лет. Казеннокоштных «отделений» не существовало. В эскадрон юнкеров и роту подпрапорщиков принимались только «на свой кошт» (взносы около 2000 руб. в год). Благодаря Николаю Сергеевичу Калмыкову мне известен и такой редкий документ, как Приложение к очерку В.А. Потто. Там на стр.118-120 имеется интересная сводная таблица по всем выпускам. Лермонтовский выпуск 1834 года в количестве 45 чел. был полностью своекоштным. Перемены наступили через 7 лет в связи с утверждением 15.10.1838 г. нового положения. В Школу стали принимать пажей (кандидатов Пажеского корпуса) и детей потомственных дворян не моложе 13 и не старше 15 лет. Из них только 20 пажей принимались на казенный счет, все остальные воспитанники были своекоштными. Юный возраст поступавших обусловил увеличение длительности обучения. Она возросла с прежних 2-х лет вдвое и составила 4 года. Лермонтова эта реформа уже не касалась. Таким образом, реальные факты опровергают идею М.И. Зуева об обострении у Лермонтова комплекса неполноценности.
Ещё цитата М.И. Зуева: «Сводный брат – вольноотпущенный Ю.П. <Лермонтовым> – Александр Петрович. Отчество «Петрович» - не случайно. В измайловской ветви Лермонтовых новорождённые мальчики назывались по имени деда по отцовской линии. Здесь, надлежащее по традиции, имя Петр (имя деда по отцу) – для камуфляжа перенесено в качество отчества. Стихотворение «Гляжу на будущность с боязнью» (датировано 1837 годом), - 15 строка: «Я в мире не оставлю брата». Александру Петровичу не менее 6 лет. По линии Ю.П. <Лермонтова> он приходится Л<ермонтову> родным братом. Но смыслом приведённой строки Л<ермонтов> сетует, что уйдя в Мир иной, в этом Мире у него не останется брата. Тем самым Л<ермонтов> не признаёт своим биологическим отцом Юрия Петровича Лермонтова – его юридического отца»!
Приведенный выше текст — предположение о мотивах выбора взрослыми имен для новорожденных. Бог с ними, взрослыми. Здесь одновременно кроется повод для сомнений в порядочности корнета М.Ю Лермонтова по отношению к наследодателю («официальному» отцу) и его внебрачному сыну. По завещанию Юрия Петровича, поэт должен был наделить младенца-вольноотпущенника Александра 500 рублями или оказать ему иное покровительство. Неужели Лермонтов в течение 6 лет уклонялся от исполнения воли покойного? Ни «за», ни «против» доводов нет. Как и данных о дате рождения и судьбе Александра. Скрупулезный в оценке других документов, М.И. Зуев в этом случае вычислил возраст брата-небрата по датировке одного из стихотворений. Почему не из «Сашки»? Позволил бы младенцу пожить дольше. В общем, под чужую «мишуру» автор подложил скрытую мину.
Текст, следующий за абзацем о младенце-вольноотпущеннике, раскрывает подлинное отношение автора к Лермонтову. М.И. Зуев пишет: «Однако есть смысл привести краткую характеристику Л., данную его родственником: - «В характере Лермонтова, - отмечает И. А. Арсеньев, - была ещё черта далеко не привлекательная – он был завистлив. Будучи очень некрасив собой, крайне неловок и злоязычен, он, войдя в возраст юношеский, когда страсти начинают разыгрываться, не мог нравиться женщинам, а между тем был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин. (ЛВС, 1989.с. 56 – 57)».
М.И. Зуев, приводя цитату из пасквильной части заметки И.А. Арсеньева «Слово живое о неживых», предусмотрительно обрезал её начало и продолжение. Ведь дальше назывался источник нелестной характеристики Лермонтова. Это его убийца Мартынов, которого Илья Арсеньев «хорошо знал», как «человека доброго, сердечного». Любителям Лермонтова известна та заметка и нулевая цена её содержанию. Живший близ Москвы И.А. Арсеньев родился в 1822 году. Известно, что из Тархан в Москву бабушка заезжала с внуком Мишей Лермонтовым по дороге на Кавказ и обратно в 1818, 1820 и 1825 годах. Во время приезда в Москву в 1827 году Лермонтов уже вырос из ребячьего возраста, а мальчику Илюше шел только 5-й годок. Лично он Лермонтова не знал и ничего о нём не помнил. В 1840 году Илья окончил Московский университет, послужил до 1848 года в канцелярии московского генерал-губернатора и перебрался в Санкт-Петербург, чтобы стать журналистом. Когда в культурной среде и печати поднялась волна интереса к Лермонтову, Илья Арсеньев напомнил названной выше заметкой о своём дальнем родстве с гениальным поэтом. Фактически пересказал в ней слышанное от Н.С. Мартынова. И хотя последнему Арсеньев давал в разных изданиях противоположные характеристики, ссылка на «Слово живое о неживых» превратилась в фирменный знак хулителей Лермонтова. М.И. Зуевым она использована продуманно. Мартынов как бы не назван, зато его клевета на поэта выпячена. А разве не так же поступили создатели фильма «Неизвестный Лермонтов» Мария Никитенко и Андрей Данилин? Собрали о поэте всё гадкое, что смогли, и уже два года собирают этим отвратительным фильмом аплодисменты культурной публики, в т.ч. по лермонтовским местам.
Убедив себя в отсутствии у Лермонтова дворянского достоинства, М.И. Зуев заключил: «Это обстоятельство при его врожденном тщеславии имело если не решающее, то очень сильное влияние на его неестественные решения, поступки и вообще на трагически сложившуюся судьбу». Неестественные, то есть, противоречащие человеческой природе поступки и решения! Генетически заложенное тщеславие! Что стоит за этими смысловыми новациями? Только пробившаяся сквозь словесную завесу неприязнь к М.Ю. Лермонтову. Но М.И. Зуев и не обязан любить его. Да и как полюбить такого, каким предстает из эссе. Трусливый лентяй без университетского диплома, пробившийся в гвардию по фальшивым справкам. Появление искаженного образа закономерно. Без кавказских произведений юного и зрелого Лермонтова не создать его творческий образ. И не устыдиться поставить рядом с автором «Я к вам пишу случайно право...» того «доброго человека», что сотворил поэму «Герзель-аул».
На выводе о сословном положении Лермонтова, и пожалуй, всей конструкции статей М.И. Зуева, сказалось мелкое упущение — забвение названия ближайшего к солдатам, младшего в воинской иерархии командного звена. Им было «унтер-офицерство» (сержант, капрал, вахмистр, фельдфебель, бомбардир, подхорунжий, подпрапорщик). Следующее звено, «обер-офицеры», состояло в лермонтовское время из воинских чинов, поименованных в XIV классе Табеля о рангах (фендрик /прапорщик/, хорунжий, корнет). С этих чинов военнослужащие обретали статус потомственных дворян. Лишиться его могли за совершение преступления, но только решением императора. Самодержец нечасто лишал прав состояния, даже в случае предложения такой меры судом. Мог написать офицера в солдаты и не лишить дворянства. Наказанному приходилось в таком случае вести себя по служебному титлу, а не сословному титулу.
Спустя почти 4 года после гибели Лермонтова, манифестом от 11 июня 1845 г. класс чинов, дающих право на потомственное дворянство, был повышен. Потомственное дворянство на военной службе стал приносить первый штаб-офицерский чин (майора— VIII класса), а на гражданской — чин статского советника (V класса). Привожу это обстоятельство, чтобы подчеркнуть существо ошибки М.И. Зуева. Видимо он перевел понятие «обер-офицер» на современный язык, как «старший офицер», и спутал его с штаб-офицерским чином. С юридической точки зрения, по отцовской линии поэт был потомственным дворянином. Тем, кто сомневается в отцовстве Ю.П. Лермонтова, остается признать, что корнет и сам достиг этого статуса 22 ноября 1834 года. В этом отношении интересны воспоминания Ивана Николаевича Лермантова (через «а»): «..по производстве своем в офицеры корнет М.Ю. Лермонтов присылал ко мне просить гербовой нашей фамильной печати, что мною, конечно, и было исполнено…»
Служилые дворяне после отставки пользовались весомыми привилегиями на выборах различных органов управления на местах и другими. Притом несли определенные обязанности по части военной. Из многих трудов по этой тематике нахожу лучшей для восприятия современниками уже упоминавшуюся книгу Сергея Владимировича Волкова «Русский офицерский корпус». Она оцифрована и доступна в Рунете.
Согласно пунктам 4 и 6 указа Правительствующему Сенату 16 января 1721 г. и Табели о рангах 1722 г. документом о дворянском статусе служил выдаваемый на руки патент. Естественно, что он не прикладывался к прошениям, объявлениям/заявлениям/ и прочим ходатайствам, а предъявлялся правомочному лицу. В необходимых случаях лица, обладающие доверием в данной местности, свидетельствовали факт, подлинность и т.п. до заверяющей подписи губернатора/предводителя. Пересказывать здесь обширные канцелярские правила не имеет смысла. Не доказательств дворянского достоинства из родословных книг запрашивала Елизавета Алексеевна через Юрия Петровича у Тульского губернского дворянства. В пансионе и университете требовались документы, определявшие обучение за казенный или собственный счет. По современному, это справка о финансовом положении. При этом в учебном заведении сколько учеников (студентов), столько справок должно предъявляться для последующих фискальных проверок. Причины волокитной переписки Юрия Петровича с губернским собранием можно найти в архивах. Говорили, в переписке есть указания на интересное обстоятельство. Пока никто из ныне живущих эту переписку не ищет. А вот записывать Михаила Юрьевича Лермонтова в родословную книгу какой-либо губернии никто не пытался до 1832 года, ибо до кончины Юрия Петровича поэт нигде не имел недвижимого имущества.
Здесь к месту привести сокращенную часть выдержки из уже называвшейся книги С.В. Волкова:
«Основным документом, характеризующим прохождение службы офицером, был послужной, или формулярный, список. Этот документ, форма которого не менялась с XVIII в., имел следующие графы: 1) чин, имя, отчество и фамилия; 2) сколько лет от роду; 3) из какого состояния (т.е. сословия) происходит и если из дворян, то обладает ли имением — в каком уезде, губернии и сколько душ крестьян; 4) даты (год, месяц, число) вступления в службу и получения следующих чинов; 5) даты переводов из части в часть; 6) участие в боях и походах; 7) образование; 8) когда и сколько дней был в отпусках и явился ли в срок; 9) был ли в штрафах по суду и без суда; 10) семейное положение с указанием дат рождения детей; 11) нахождение в штате, сверх комплекта, в отлучке (с какого времени, по чьему повелению и где) и 12) достоин ли к повышению и если нет, то почему.......этот документ был не только служебным, но и определял положение и права офицера и его семьи в обществе (право на дворянство, поступление в казенное учебное заведение и т.д.)......... С 1827 г. в графе об имущественном положении требовалось указывать не только имения, но и любую недвижимость— дома и т.д».
Формулярные списки поступали в Инспекторский департамент Военного министерства. Там же хранились списки на отца и деда поэта. Надеюсь также, приведенная выдержка подскажет исследователям жизни Лермонтова, почему его бабушка до раздела имущества закрепила за внуком нескольких крепостных без земли, а двоюродный дед подал в 1832 году прошение о внесении поэта в родословную книгу дворян Тульской губернии. Ну а мне пора перейти к заключению.
М.И. Зуев не столько поддержал Вахидову, сколько облокотился на Марьям Адыевну, чтобы изложить свои взгляды на Георга Лермонта и имущественное положение некоторых его потомков в России. По теме, заявленной в названиях статей, он несколько напутал. В неосновательности претензий к количеству записей событий в одной выписке из метрической книги легко убедится сам, зайдя в ближайший православный храм. Хорошо бы узнать, надолго ли в 1797-1798 гг. уезжал из Тулы губернский предводитель В.И. Похвиснев? Для этого надо не только желание, но и молодые ноги. Вполне логично, что за себя предводитель оставил не кого-либо из дальнего уезда губернии, а тульского уездного предводителя дворянства Егора Михайловича Крюкова (26.10.1750 - 24.01.1816). Что же касается хранилищ Лермонтовских музеев, то по аналогии с формулой создателей «кота Матроскина», прежде чем что-либо получить из музеев, туда это что-либо надо положить. Их фонды действительно следует пополнять, хотя бы копиями из архивов. Последних множество. И надо четко определить, что искать. Среди персонала музеев, архивов и библиотек, как везде, люди разные. И немало беззаветных и бескорыстных тружеников. Сладкой их жизнь не назовёшь, а начальники над культурой требуют от них громадьё разномастных мероприятий и доходы от каждого сантиметра площади. Поэтому полагаю публикации Максима Ивановича полезными. Они свидетельствуют о представлениях и уровне знаний среди людей, не чуждых литературному творчеству и самостоятельным исследованиям. О состоянии культуры общения, дискуссий и полемики. Пробелы в описании жизни М.Ю. Лермонтова есть. Их замещение достоверной информацией требует внимательной коллективной работы. Современные средства коммуникации позволяют дистанционно сверить проблемные или спорные моменты, наметить способы и средства их выяснения, пробудить интерес молодежи к исследованиям. Поменьше бы состязаний в подборе желчных характеристик оппонентам, побольше доброжелательности. Возможно в наступившем 2017 году настоящие исследователи сумеют объединить свои силы в этом направлении. Желаю им в этом успеха.
На фото коллаже портрет военного историка Василия Александровича Потто и одна из его книг.