Я боюсь любить тебя

Васильева Екатерина Игоревна.
Екатеринбург. Декабрь 2016.

Я боюсь любить тебя.

1.

Он (сидит за столом, перед ним лежит тетрадь). …Она ходила по квартире голая. Всегда голая, но в носках. В обычных черных носках, но голая. Утром, когда она вставала с кровати, первое что она делала, это надевала носки, а потом шла делать мне завтрак, умывалась, чистила зубы. Она мыла полы голая, но в носках. Очень весело она это делала. Она ела голая. Когда она приходила домой с улицы, она снимала с себя всю одежду, но оставляла на себе только одни носки, или переодевала их на домашние, те, что всегда лежали под кроватью, пыльные.
Это было раньше, в самом начале, когда она всегда ходила голая, и радовалась жизни, и, кажется, своим разным черным носкам, растянутым.… А потом она стала носить халатик, но тоже с носками. Это было уже потом,…через пару лет. Халат означал плохое настроение. Но раньше я этого не понимал. Это сейчас халат стал для меня знаком… Только сейчас я знаю, что такое халат на ней…
  Однажды, после первых лет брака, я спросил ее, почему она голая, но в носках. Она не долго думала… Она взяла кухонный нож, и зарезала меня,… но не насмерть. Так, вспорола чуть-чуть, и пара кишок вывалилось из живота….
Умирая, на полу, я даже успел ей что-то сказать …. Сказал ей: «Милая моя, я даже мысленно тебе никогда не изменял»,… а потом закрыл глаза, и последнее что видел, это ее носки возле моей головы. Точнее ее ноги в носках возле моей головы… С тех пор халат на ней стал появляться чаще…
Зачем я это записал? Не знаю. Но знаю лишь одно, что раз в жизни я уже чуть было, не потерял ее. И из страха, что это может повториться, я решил запомнить ее, хотя бы здесь, на бумаге…

2.

В дверь звонят. Он чуть-чуть приоткрывает входную дверь. В щелку видно соседа.

Сосед. У вас все хорошо?
Он. У нас? Да. У нас все хорошо, а что?
Сосед. Да так, просто. Просто привычка, знаешь, думаю, так пойду мусор выносить, да и спрошу. Я ведь мусор пошел выбрасывать и вот по привычке, думаю, дай, спрошу. Мда, привычка! Но ведь у вас все хорошо?
Он. Да, у нас все хорошо.
Сосед. Ну, хорошо. Это хорошо. Да,  кажется это у меня уже привычка.
Он. У нас все хорошо!
Сосед. Да ладно, ладно. Раз хорошо, так что ж теперь, пойду, раз так… я ведь мусор… (Показывает  пакет).
Он. У нас все хорошо!

Он одной рукой придерживает дверь, другую руку не видно. Видно только плечо.

Сосед. Я мусор... мусор…  вы, наверно, самые счастливые люди в мире, раз у вас каждый день все хорошо,  но…
Он. У нас все хорошо!

Он захлопывает дверь. За дверью Он другой рукой держит руку своей жены, которая замахивается ножом. Он вырывает у нее нож.

Он. Дорогая, это для мяса. Смотри, это для мяса.
Она. Для мяса?
Он. Да, для животного мяса. Вот видишь, это большой разделочный для мяса. Вот эти маленькие для хлеба можно, для масла. Пойдем. Пойдем завтракать.

Они оба садятся за кухонный стол. Она делает себе бутерброды. Он смотрит на ее ноги.

Он. Носки… да, носки это было что-то святое в нашем доме. Она настрого запрещала выкидывать все носки из дома, даже мои. Те, что у меня рвались, она бережно заштопывала, где еще только можно было штопать, а те, что уже совсем перештопанные, она оставляла себе их, на домашние. Помню, как мы вместе сидели, подбирали носки по рисункам, чтобы пара получилась. Где пара не получалась она забирала себе. Судьба этих беспарных носков была неизвестна. На ней я их больше никогда не видел…

Она (ест бутерброды). Что ты сейчас пишешь? Эй, отвлекись.
Он. Что?
Она. Я с тобой разговариваю.
Он. Я… на тебя засмотрелся. 
Она. И при этом что-то сочиняешь, да? Я угадала? Я по глазам твоим вижу. Про что ты сейчас пишешь? Зачем на столе столько ножей? Кстати, для чего сосед приходил вчера?
Он. Я ножи достал, чтобы поточить.
Она. Почему я ем одна? Я почти все доела, а ты даже не притронулся.
Он. Сосед мусор выносил, только что.
Она. Ты мне почитаешь? Новое? Потом. Я пока зашью, ладно?

Она выходит из-за стола. Скидывает с себя халатик, садится на диван, вываливает из мешка  кучу носков. Он, улыбаясь, смотрит на нее.

Он. Все хорошо… в такие моменты было все хорошо. Она голая, значит все хорошо. Я почитаю тебе. Конечно, почитаю. Она любила засыпать под мое чтение. Она не разрешала ложиться рядом с ней, пока она не уснет сама. И я сидел рядом на стуле возле ее головы, с зажженным маленьким светом. Она просила рассказать ей сказку. Для нее мое чтение было, как терапия. И я читал какой-нибудь рассказ, и она засыпала, или сначала спорила. И пока она спала, это было единственное спокойное время, когда я мог не бояться,… не бояться сидеть спиной к ней, не бояться сидеть в темноте, и можно было во всем доме выключить свет, и дышать спокойно. Сидеть и слушать, как скрипит пол от ветра, от старости, но не от ее шагов. Тогда я мог сидеть возле нее и не боятся говорить ей, как я ее… как сильно я ее… как она спит, как ангел... она и была всегда ангел… Она запрещала говорить это слово. Она говорила, что его не существует. Само состояние есть, а слова нет такого, чтобы назвать это…
    На разные приемы и  презентации я ходил в хорошем костюме, дорогом, а на ногах у меня были перезаштопанные на десять раз носки. Я так всегда боялся, что где-нибудь попросят снять обувь…

В дверь снова звонят. Он выходи на крыльцо. За дверью снова сосед.

Сосед. Вот вынес мусор.
Он. И что?
Сосед. Да вот вынес мусор, иду и думаю про себя, вы, наверно, такие счастливые люди?
Он. Почему вас так все время это интересует?
Сосед.  Да я смотрю, вы совсем не работаете, дома всегда, а дом вон какой отгрохали. Коттедж целый.
Он. Я работаю вообще-то. Я пишу.
Сосед. Ну, я и говорю. Дом, вон какой. Мы с моей старухой и за двадцать лет такой не отстроили.
Он. Вам денег надо?
Сосед. А что ли дашь?
Он. Нет.
Сосед. Ну, я и говорю. Безработные, а дом вон какой… коттедж. По-европейски все.

В окне за шторкой появляется Она. Сосед пытается заглянуть в окно и  рассмотреть ее.

Сосед. А я думал вы только сюда с женой к нам переехали. Это дочь?
Он. Да.
Сосед. А что она голая у вас?
Он. Жена, потому что.
Сосед. Дак дочь или жена?
Он. Жена, дочь, какое вам дело?
Сосед. Ну, уж какое? Мы соседи как-никак. А уж если дочь, да еще голая, мы ведь и заявить можем...  у нас тут в поселке такое не водится… Смотри-ка, понаехали. Коттеджей тут настроили.

Сосед еще раз пытается заглянуть в окно. Она задергивает штору.

Он. Это моя жена! Еще вопросы?
Сосед. А раз жена, дак что она на собрания не ходит? Бабы наши ходят. А твоей что, не интересно как поселок живет?
Он. Я сам приду на собрание. Завтра. (Захлопывает дверь).
Сосед (кричит за дверью). Завтра нет собрания.

Она сидит на диване в халате.

Он. Зачем ты оделась? Он тебя напугал?
Она. Почему мы не ходим на собрания? Кстати, какой день сегодня?
Он. Пятница.
Она. Мне иногда кажется, что я совсем не помню, что было вчера. Или помню. Мне кажется, раньше по пятницам, когда мы жили в квартире, мы все время куда-то ходили. К врачу?
Он. Нет, ты не ходила никуда. Тебе кажется.
Она. Значит, все-таки, ходили…
Он. И… врач сказал больше не приходить.
Она. Это потому что я постарела?
Он. Ты не постарела. С чего ты это взяла?
Она. Почему мы перестали ходить к врачу?
Он. Потому, что ты здорова. А здоровые не ходят к врачу.
Она. Значит, я все-таки, постарела…
Он. Ложись, ложись, пожалуйста. Не обращай внимания на них. На всех. Хочешь, почитаю? Тебе это помогает, помнишь?
Она. Я же говорила, говорила, что это врач прописал. Значит, я все-таки ходила к врачу.

Она ложится на диван, Он садится возле ее головы, гладит ее волосы, после достает тетрадь, начинает читать. 

Он (читает). Оглянувшись на плавно закрывающуюся дверь, вышедшая из подъезда бабка обмерла… В подъездную дверь тащился толстый буро-зеленый крокодилий хвост. Как будто крокодил зашел, и осталось только затащить хвост. Причем хвост был под таким углом захода, будто его обладатель – крокодил ли, кто еще  - не полз по бетону, а заходил на задних лапах. «Свят-свят-свят» - бабка скоро перекрестилась. Хвост исчез. Дверь захлопнулась. «Насмотрелась тиливизера…», заохала бабка и пошла вдоль дома, ковырять мешки с мусором, сброшенные с верхних этажей высотки. Не то чтобы  бабка была такая уж совсем бабка, и не то чтобы она нищенствовала, растягивая, как многие пенсионеры, свою нерастяжимую пенсию, просто ей было интересно. И тут бабка увидала разбитую в хлам рамку, с остатками стекла, и целой фотографией в ней. «Видать поругались молодые да повыкидывали добро», рассудила бабка. Взяла в руки рамку с фото. На фото была пара – она была в шляпке, с ямочками на щеках, он был в цилиндре, и совсем не суров. «Хорошая», бабка продолжила путь. Бабка зашла домой, поставила фото на стол, и тут же заметила какие-то изменения. На фото была только она, но не было его. «Эка напасть седня… надо в церкву сходить» - она раз за разом щурясь всматривалась в фото. Нет, не было его и все. Только тень, будто только что стоял он там и отошел на секунду.
 Батюшка вылез из большого черного лексуса. «Господи, прости мя грешного» - недовольный всем помолился он. Он сегодня не выспался. Оттого, что приснился ему кошмар, и потом он долго боролся с мыслями. А приснилось ему, что отпевал он грешника и разглядел у того, лежащего на отпевании, хвост. Большой крокодилий хвост. Как же нечисть такая в мысли мои проникла? – сокрушался он, ворочаясь в постели. А потом мысли его были заняты лексусом и, вероятно, о плохом бензине – авто не завелось по утру и пришлось вызывать спас и тащить его в сервис. Что же это я о машине? Или это мне испытание? Такой измученный он и приехал из сервиса в свой приход, где исповедалась бабка, рассказав и о хвосте, и о пропаже лиц на фото, и про мешки летающие. Иди с Богом, только и сказал священник. Бабка ушла довольная – сняла грех и помысел дурной с души, решив, что не будет больше ковыряться в мешках. А, придя домой, легла, да тихо померла светлая и чистая».

Пауза. Она уже не лежит, а сидит на диване. Молчит. Смотрит в одну точку.

Она. Ты куришь? Скажи честно.
Он. Ты же знаешь, что нет.

Пауза. Она продолжает смотреть в одну точку.

Она. А помнишь, мы договаривались, что если кто-то первый закурит, мы обязательно расскажем друг другу?
Он. Помню, конечно.
Она. Тогда чего ты накурился, что ТАК пишешь?
Он. Мы…вообще-то, благодаря этому рассказу, в этом доме живем.
Она. Что ты куришь, отвечай? Мы же договорились, что мы оба не курим. Я не верю, что ты не куришь втихушку. Отвечай мне. Где ты прячешь наркоту?
Он. Какую наркоту? Я не курю даже.
Она. Не ври. Не ври мне. Мы же договорились, что не будем никогда врать друг другу. Но ведь нельзя ТАК писать, не накурившись чего-то.
Он. Да я живу с ТОБОЙ! Этого достаточно, чтобы начать ТАК писать.

Пауза. Она встает, начинает медленно ходить взад вперед. Тихо.

Она. Я знала это… я так и знала, что я постарела…
Он. Да как ты постарела? Соседи думают, что ты моя дочь. Ты мне почти в дочери годишься. Ты в принципе не можешь постареть… в моих глазах…

Она уходит, хлопает дверью, снова открывает дверь, хлопает второй раз, третий... 

3.

За окном идет дождь, Она спит, а Он сидит у окна, смотрит в свою тетрадь.

Он. Она не была сильно моложе меня. Она просто, как я узнал позже, подозрительно часто оставалась на второй год в школе, поэтому на курсе она была старше своих сверстников. Почти ровесница некоторым учителям-практикантам. Я тогда вел у них бесполезный предмет в институте. Ну, вел, потому что попросили, для галочки. Сначала я боялся даже допустить и мысли о чем-то таком…. Ходил себе просто на работу, отметился и ушел. Но потом я стал всматриваться в ее лицо, а потом в учительской в лица моих ровесников, потом снова в ее лицо, а потом в их лица… Я тогда подумал, что ведь в моих глазах, она навсегда останется такой маленькой … Я никогда не увижу ее морщин. Нет, они будут, но именно я их не увижу. Потому что, взглянув на себя в зеркало с утра, ее лицо будет просто лицом младенца…
А потом эти женщины среднего возраста, так вульгарно пытались привлечь мое внимание. Во всем была пошлость. Даже как они сидят нога на ногу. Нет, они что, правда, думают, что в этот момент они привлекательны? Как они вульгарно курят, держат сигарету, выдыхают, красятся, одеваются безвкусно. Все в них кричит изнутри. Эти их нелепые прически. Короткие стрижки, первый признак старости. И при всем при этом безобразном виде, они ведут себя, как юные девушки…
А она делала подводки карандашом мимо век, и это было так красиво на ее лице. Она никогда не сливалась с этим стадом, под названием мода. Она делала все так неуклюже, как в первый раз. Даже как она заходила в класс и снимала куртку, она сначала доставала из нее платок, клала его на стол, а нос вытирала ладошкой. Красила обветренные губы гигиенической помадой, а после весь урок снова облизывала и кусала губы, как будто никто ей никогда об этом не сказал, что так нельзя делать, а может, и некому было говорить.… Я смотрел на нее и думал, даже если у нее появятся морщины, она ведь все равно останется в моих глазах сопливой девочкой с обветренными губами….
Она была почти отличницей, и тогда я не понимал, как она могла оставаться несколько раз на второй год. Мне тогда сказали, что по болезни, но я не вдавался в подробности… Уже было поздно…
… Тогда я уже сидел в машине возле общаги, где она жила.  Мы всегда встречались  только у меня в машине. Обычно на заднем сиденье. А в институте мы ходили, делали вид, что не знакомы. Только иногда кивали друг другу головой, как учитель здоровается  со студентом. Удивительно быстро она подхватила эту роль. Мы даже ни о чем не договаривались. Она сама все поняла. Даже как-то по-взрослому все выглядело, чего я от нее не ожидал. Я не думал, что она может быть такой взрослой в своем поведении. Мы все время молчали. Так легко было с ней молчать. Она не трепала нервы, как это делает вся молодежь, не просила ничего. Ей никогда ничего не надо было. Она просто молчала и делала все так, как мы договаривались с ней обо всем глазами. Я подъезжал к ее крыльцу в общагу. Она уже стояла у окна и ждала,  потом выходила, молча садилась в машину. Сначала садилась на переднее сиденье. Мы немного катались по городу.  Потом, когда подходило время, она пересаживалась на заднее сиденье. Я глушил мотор…
Каждый раз потом, уезжая от нее, я ругал себя. Ругал. Пытался прекратить все. Я боялся. Я всего этого боялся. Я не приезжал потом неделю, месяц, три, а потом снова подъезжал к общаге, а она стоит, смотрит из-за шторки. Такое ощущение, что и не было этих трех месяцев, а она и не отходила от окна. И каждый день стоит и ждет в одно и то же время…
А потом ей перестало нравиться долго кататься по городу. Она хотела уже побыстрей на заднее сиденье, чтоб надышать в машине и провести рукой по запотевшим окнам, как в «Титанике». Это был ее самый любимый момент. Иногда мне казалось ,что она стоит и ждет меня у окна, только ради этого… Но, когда я почти уже не мог, ну почти,… она просила еще и еще, и чтоб было жарче в машине, и печку включить просила. А потом проводила рукой по стеклу и улыбалась. Потом еще… но я тогда уже, просто сказал, давай подышим на стекло и все. Так не может больше продолжаться… 
На следующий день, подъезжая к общаге, я увидел много людей, которые стоят под ее окном. Кто-то кричал, смеялся, орали матом. Я так испугался, я думал, я ее обидел чем-то, и она сейчас лежит на асфальте вся в крови. Но когда я пробрался сквозь толпу, я увидел, что они все смотрят вверх и показывают пальцами… Она стояла у себя в комнате за закрытым окном на подоконнике. Ее было видно во весь рост. Она была вся голая, но в черных носках, и кажется, в этот момент самая счастливая….
Из института ее отчислили. Тогда и мне стала понятна причина ее второгодничества. Но... было поздно. Было уже слишком поздно… Я любил эту девушку…

4.

Она выходит из кухни. В руках у нее несколько ножей. Он сидит за столом, но тут же быстро вскакивает со стула.

Он. Вот, черт. (Прячется под стол). Дорогая, я все объясню,… ты только успокойся. Ну, да, я покурил немножко. Там на крылечке.
Она. С тобой что? Это для масла нож, этот для мяса. Сам же говорил.

Она встает на четвереньки, хочет тоже заползти под стол.

Она. Ку-ку! Я иду.
Он. (Вылезая из-под стола, хватает стул, замахивается). Стой! Стой, где ползешь. А иначе, пришибу.

В это время в дом заходит сосед.

Сосед. Я стучал, стучал, а дверь то и не закрыта. Дай, думаю….(Пауза). И зайду…

Она стоит на четвереньках, Он пытается ударить ее стулом. Она забирается под стол. Прячется за края скатерти.

Сосед. Говорят, по весне шизофреников отлавливают, маньяков там всяких. У вас все хорошо?
Он. Кто вам разрешил зайти?
Сосед. Да вот, жена просила передать пирог. За знакомство. И еще вот статейку из газеты вырезала. Говорят, в нашем районе больных отлавливают, сбежавших. Вот. (Протягивает лист из газеты).  Тут с фотографиями даже. (Пытается заглянуть под стол). Вот зашел предупредить вас. Вы тут поосторожней.
Он. Спасибо, учтем. Всего хорошего. (Уводит соседа к двери).
Сосед. А вы газетку-то, попрошу… назад.  Там с фотографиями. И нам пригодится. 
Он. Да, конечно, вот, заберите, уходите.
Сосед.  Но ведь, у вас все хорошо?
Он. У нас? А, вы про это? (Показывает на стул в его руке). Про ролевые игры слышали?
Сосед. Про ролевые игры? Ну, допустим.
Он. Вот и замечательно.  (Захлопывает дверь).

Она вылезает из-под стола. Молчит.

Он. Успокоилась?
Она. А почему я не хожу по гостям, как другие домохозяйки?
Он. Потому что ты особенная, и, вообще, ты не домохозяйка. С чего ты это взяла?
Она. Другие бабы пекут пироги, и носят друг другу угощать. Почему я никого не угощаю? И почему, почему я даже не пеку пироги? Я ведь ни разу ни испекла, ни одного пирога. Ты помнишь, хоть один?
Он. Дорогая, ты не умеешь печь пироги.
Она. Отлично! Я еще, оказывается, и не умею.
Он. Да все ты умеешь…. Да они, они просто бабы. Не смотри на них.

Она садится на диван. Он забирает у нее ножи, уносит.

Она. А дальше что?
Он. Что дальше?
Она. Какое продолжение того рассказа?
Он. Все. Конец.
Она. Тогда другое какое-нибудь. Мне нельзя никуда ходить. Что мне делать целый день?
Он. Я почитаю другое.  Только обещай, что будешь спокойной. И с чего ты взяла, что тебе никуда нельзя? Ты же не в клетке. Здесь просто, просто особо и некуда ходить. Поверь мне. Я все тут обошел. Дома лучше.
Она. Можно подумать у меня есть выбор, где мне быть. И все равно мне нельзя выходить из дома. Я это чувствую. Мы как переехали сюда только спим, едим и, … читаем. Хоть бы чего другого.
Он. Зато умная будешь.
Она. Вот тебе не все равно, какая я буду?
Он. Нет, не все равно. Можно быть равнодушным ко всему, к одежде, еде, но к людям как?…

Она снова ложится на диван. Он сначала гладит ее по волосам, после читает.

Она. Ну, давай, начинай свою терапию.
Он (читает).«6 июня встал поздно. Погода улучшилась, но шел дождь. Заклеивал камеру от велосипеда. Наладил удочки. В 16 часов Коля сосед отвез тетя Галю в совхоз. Пошел ливень, но через двадцать минут остановился. В 9 часов легли спать. Встал в 9 часов, но не выспался, полежал на печке. Поиграл с Костей, это котенок, рыженький и хитрый. Поиграл в футбол, сходил за водой. Днем опять шел дождь, но на улице тепло  +15. 10 июня  дождя не было.  Сажали с тетей Юлей помидоры и капусту, поливали из погреба. Ходили на Хопер. Поймали 24 штуки. Я поймал 18 штук, клевало хорошо, но рыбка мелкая. Везде плескалась рыба. Вечером поливали «капустенку». Играли с бабкой в карты. С тетей Юлей варили картошку курам, потом перебирали шерсть. Ждали посылку. Поливали «капустенку». Сегодня день медработника –  праздник тети Гали. Встал поздно, тетя Галя и  тетя Юля ушли в лес за дровами. Жара смертная. Без ветра. Час ночи, но я не сплю, а сочиняю,… стихи. Некоторые могут не поверить, но для меня это не важно, для меня важно то, что я сам знаю, что сочинил стих. Здорово закручено, да, как завернуто, как заворочено! Теперь серьезней. Я сочинил стих для тети Юли. Ей будет 50.
 Наблюдения. Выводы за лето. В этих местах преобладают западные и юго-западные ветра. Днем в большинстве случаев ветра сильнее 10-12м\с, вечером мертвая тишина. Солнце садится в основном багряное и оранжево багряное. Вдруг почему-то захотелось изучать физику, алгебру, геометрию и английский язык. Читал Грибоедова «горе от ума». Не понравилось. Ходили с тетей Юлей к соседу смотреть «Великая Отечественная» 14 серия «освобождение Белоруссии». Фильм нам очень понравился. Все это время я следил за известиями о встрече на высшем уровне между США и СССР и об договорах. Сегодня вырыли картошку курам. Вечером поливали «капустенку» и огурцы. Огурцы уже цветут  и есть пупырышки. Загорал двадцать минут на огороде, в 11 часов пошли за дровами. В овраге нашли несколько земляничек. Сегодня нашел на вишне две вишенки».

Он перестает читать. Молчит. Она лежит с закрытыми глазами.

Он. Ты спишь?
Она. Нет. Я стараюсь быть спокойной. Я же обещала.
Он. Тебе опять не понравилось?
Она (не открывая глаз). Что это? Это рассказ?
Он. Нет. Это жанр – заметки.
Она. Заметки кого?
  Он. Заметки тринадцатилетнего мальчика.
Она. Так ему еще и тринадцать? Какие еще заметки? Так никто не замечает давно. Тем более тринадцатилетние мальчики. Так замечают только дебилы. Не может мальчик в тринадцать лет так замечать.
Он. Я пишу про советского мальчика. Про заметки советского тринадцатилетнего мальчика.
Она. А кто будет читать про советского мальчика? Кому это надо?
Он. Те, кто жил в то время.
Она. А кто жил? Кто жил, все померли давно. Для кого ты пишешь?
Он. Мы же не померли.
Она. Мы, это кто? Я не жила там. Мне лет сколько еще, чтобы помнить всех советских мальчиков?
Он. Дорогая, ты тоже захватила советское время.
Она. Я не могла там жить, я еще там не родилась.
Он. Ты родилась уже давно.
Она. Значит, давно? Значит, я все-таки старая? Ты всегда мне это напоминаешь. Ты все делаешь для того чтобы напомнить мне, что я постарела.

Она вскакивает с дивана, начинает кричать. Он крепко ее держит.

Она. Черт возьми, сколько же мне лет? Почему я не помню советских тринадцатилетних мальчиков?
Он. Успокойся. Успокойся. Тише!
Она. Почему я не помню советских мальчиков? Я хочу, хочу узнать хоть одного советского мальчика. Я уже совершеннолетняя.
Он. Ты уже давно совершеннолетняя.
Она (кричит). Я не старая!
Он. Я этого не говорил.
Она. Я только недавно совершеннолетняя. И я хочу советского мальчика. Я не хочу тебя. Не хочу больше. Уходи. Я из-за тебя не знала других мальчиков.
Он. Тише! Тише!
Она. И вообще, знаешь, что? Я уже давно представляю других, в мыслях. А тебя я уже давно не вижу. Я не знаю, что мне делать. Но это уже давно в моей голове. Я придумала все другое в мыслях, с другими. Я не вижу тебя больше.
Он. О чем ты говоришь?
Она. А ты, ты тоже представляешь других женщин, вместо меня, скажи?
Он. Никогда, никогда даже в мыслях моих…
Она. А я всегда! И мне плохо от этого, что я вру тебе. Но я ничего не могу поделать со своей головой. Там все время кто-то есть. Я всегда вместо тебя сплю с кем-то другим. Я плохая. Я обманщица. Я знаю это.

В это время кто-то постучал в окошко: «На собрание. Собрание сегодня».

Она (вырывается). Я пойду. Слышишь? Сегодня я пойду на собрание. Мне нужно выйти. Я хочу дышать, в конце концов.
Он. Нет. На собрание пойду я, а ты останешься дома, и будешь сидеть тихо, а иначе…
Она. А иначе, что?
Он. Вот выпей. Это травы. Ты должна это пить раз в день.
Она. Так значит, я ходила когда-то к врачу…
  Он. Нет. Ты никогда не ходила к врачу. Просто это вкусно. Вот видишь, и я тоже пью. (Он делает глоток из кружки). Это полезно, нам обоим. Это успокаивает…  и меня тоже… мы, потом поговорим.

Она садится за стол, потихоньку пьет из кружки. Он накидывает пальто. Уходит.

5.

 На улице недалеко от дома на лавке сидят две женщины, что-то едят из пакета. Она сначала слушает их из окна, после выходит из дома, тихо подходит к женщинам.

Первая. … А я его и выгнала. Вот так, взяла и выгнала.
Вторая. И не ёкает нигде?
Первая. Ага, пукает везде.
Она  (за спиной у женщин). А как же дети?

Обе женщины оборачиваются, молчат, после снова начинают есть что-то из пакета. Она подсаживается на лавку.

Первая. Хм, дети! А че дети? Дети - это явление временное. Родил, накормил и отпустил. Дети… (тихо второй). Новенькая.
Вторая. Знаю. Мой каждый день к ним ходит. Придурок. (Громко). Ну как пирог? Понравился?
Она. Это вы передали? Спасибо. Не пробовали.
Вторая. Надолго в наши края? Даже странно, что городские тут дома покупают. Деревня, деревней.
Она. Я не помню.
Первая. Что не помнишь?
Она. Зачем мы сюда приехали. Не помню.

Обе женщины замолкают. Переглядываются.

Первая (тихо). Как бы ни сутенер. Вон молодая какая.
Вторая. Да не, мой все узнал. Просто старый хрен молодую захотел. Обычное дело. Только она немного того…
Она. А вы вот выгнали,…а где он теперь живет?
Первая. Кто? Мой-то? Да мое какое дело? Хоть в луже пусть живет.
Она. А я вот все думала всегда, как бы так сделать, чтоб никто никогда не расходился.
Первая. Наивная ты, девочка.
Она. Нет, правда. Я так много сижу дома, и все время думаю о чем-нибудь. Мне мой муж говорит, что нельзя не думать, а то тупеешь.
Вторая (Тихо). Завод по вам плачет, мыслители хреновы.
Первая. Да, подожди ты. Ну, ну, а че дальше, интересно же. Когда еще вот так вот посидишь с думающими.

Обе женщины хихикают.

Она. Я вот что надумала. Вот было бы так природой устроено, что когда рождались  бы мальчики, то они питались бы только материнским молоком, не только в детстве, но и потом. А потом бы вырастали и питались уже у своей жены. А у нас у женщин молоко бы было всегда. Неважно, есть дети или нет. Просто так бы было устроено природой, что мы можем есть любую пищу, а мужчины только грудное молоко. То тогда я думаю, они бы не бросали так часто женщин, они бы ценили их. И не было бы так много разводов. Не мы бы от них зависели, а они от нас. Потому что, если он уйдет, он теряет, в первую очередь, еду. И было бы сразу видно на улице кто одинокий, он бы шел весь худой, слабый, оборванец, одним словом. А насилия бы не было. Они бы эти оборванцы искали просто грудь. Просто поесть. А если бы не находили, то умирали бы. Это был бы естественный отбор. Природа сама бы отсеяла этих ненужных мужиков, которые только и умеют, что быть грубыми.

Пауза. Обе женщины падают назад с лавки. Смеются.

Первая. Безтитичный мужик.
Вторая. Вон твой, как раз щас в луже лежит. Скажи, скажи ему сегодня, это не от пьянки, это потому, что он беститичный.

Она встает с лавки.

Она. А хотя нет. Не они виноваты, что уходят.  Вот посмотришь на таких…
Первая. На каких таких? Не красивых, хочешь сказать?
Вторая.  Нет уж, некрасивых женщин не бывает. Тут даже мы поспорим.
Первая. Да. Согласна. Бывают только недофинансированные. 

Обе громко смеются.

Вторая. Нет, правда, что значит, красота требует жертв? Красота не жертв требует, а денег.  Есть деньги, ты красивая. Нет денег…
Первая. А нет денег, тут мужики хорошо  придумали - «Я тебя и такую люблю».

Снова смех.

Вторая. Нет, девочка, ты определено уже приняла что-то.
Первая. Тоже мне интеллигенция. С утра уже накидалась.
Вторая. Даже у нас мужики и то только под вечер, после работы принимают.

Она стоит, молча смотрит на них.

Она. Вы… вы.. вы.. нихрена не романтичные. И кто только на вас женился. Никакой загадки в вас вообще нет. И не было никогда. Так и знайте.

Она уходит. Женщины замолкают, переглядываются.

Первая. А?
Вторая. Че?


Она быстро забегает к себе в дом. Он ждет ее на крылечке.

Он. Ты где была? Я тебе сказал не выходить.
Она (проходит мимо него, садится на диван). А ты знаешь, что бабы – это зло. Все зло в этой жизни, и все плохое идет от баб. Все разводы только из-за них. Все несчастия идут от них. Вот, если бы они рождались хоть чуть-чуть мудрее. Хоть чуть-чуть с извилиной, какая есть у мужчин, но какой нет у них, то мир был бы лучше. Я это уже давно поняла, что мир никогда не станет лучше, пока в нем живут БАБЫ.

Она тяжело дышит, Он садится рядом, улыбается, молчит.

Он. (Тихо. Сам с собой). Теперь ты понимаешь, почему я живу с тобой. Вопреки всему… И почему я так сильно тебя…
Она. Молчи. Я не с тобой разговариваю. Я просто тебе говорю, что бабы это самые главные потребители. Им только дай, еще дай, а потом еще дай. А ничего взамен. Только дай, да дай. А с чего они взяли, что им вообще кто-то что-то обязан давать?
Он (улыбается сильнее). Ну, потому что многими признано, что это, якобы, слабый пол.
Она. Тогда умри. Умри при рождении раз ты слабая. Раз ты только не успела родиться, а уже считаешь себя слабой. Нечего тут делать слабым. Слабая, так помри. А остаться жить, для того чтоб потом спекулировать, что ты слабая. Че придумали!
Он. Ну, ты тоже бываешь местами потребитель. (Пытается обнять ее).
Она. В чем?
Он. Ну, вспомни «титаник».
Она. Ну, я же ни копейки твоей не затратила на это. Я не потребитель. Я на «титаник» ни рубля не попросила.
Он. (Тихо). Уж лучше бы мы тогда в ресторан ходили.
Она. Чем лучше?
Он. Я тебя иногда не понимаю.
Она. Я тоже не понимаю, как это ты меня не понимаешь.
Он. Ну, что ты завелась? Ты выпила травы?
Она. Просто бывают хорошие дни, бывают не очень, а бывают такие, когда тебе никто не нужен.
Он. Почему?
Она. Ну, во-первых, потому что. Что ты пристал? Ты давно не работал. И я тоже. Еще скажут про нас, что мы бездельники. У меня, между прочим, новая сельскохозяйственная программа.

Она садится на диван с небольшим компьютером, после встает, раздевается, остается в одних носках. Ложится на диван, ставит компьютер себе на живот.

Он. Бывают дни хорошие, бывают не очень, а бывают, как сейчас. Самые лучше. Вот бы всегда, как сейчас. Она была голая и в носках. А значит, все хорошо. Она любила копировать меня, когда я сидел за компьютером и работал. Она целыми днями могла так сидеть, и такая была тишина. Ее новая сельскохозяйственная работа, на самом деле было просто игра, ферма. Она любила выращивать там разный урожай. Клубничку, деревья разные. Иногда вставала, и говорила, как она устала, как наработалась. Сколько литров молока надоила. Сколько вырастила цыплят. И сколько засеяла полей. А когда я подходил к ней спросить, как идут дела, она так радостно подергивала ножками. Это была ее милая особенность - лежа танцевать ножками в черных растянутых носках. В эти минуты, я еще больше понимал, что я бы ни дня уже не смог прожить без нее… Ни дня бы не смог, не увидев, как она радостно доит корову. А в конце дня она мне рассказывала систему сборов. Главное время не проспать, когда нужно делать сбор. Собрал, начинает новое расти. А если проспал время и не собрал, тогда не начнет новое вырастать, а значит к концу дня небольшой сбор. Работая так на дому, она называла себя фрилансером.

Она. А что там с мальчиком?
Он. Нет, даже не проси. Мое чтение больше не является для тебя терапией. Я больше не буду тебе читать.
Она. Нет, ну, мне правда хочется узнать дальше.
Он. Кстати, а что там ты говорила, про кого-то в твоей голове…
Она. Это никто. Забудь. Это так,... голоса.
Он. Голоса? И чем вы там занимаетесь с голосами?
Она. Я пойду, приготовлю еду. Этот нож для масла, этот для хлеба, это для мяса…
Он. Не надо… Хорошо. Садись. Только обещай…
Она. Да.
Он (читает). «Было жарко, копали картошку, поливали капустенку и огурцы. Получили два письма от мамы и папы, пели песни. Наша рыба подсушилась. Но мне не скучно. Нет! нет! Сегодня наконец-то пошел дождь. Гремел сильный, страшный гром. Я испек четыре яблочка. Приходи Колька лесник - домашний  (он же Кот, кока, аут, талалай). Вечером шел дождь. Пололи тыкву, осыпали помидоры, пололи «бахчу» (так называют арбузы и дыни хотя их с «гулькин нос») с гулькин нос, значит очень мало. Пробовал косить траву. Не получалось, не очень хорошо. А у тети Юли и Гали было «тело». Тело это трава, скошенная очень низко, и остается одна земля. Я не умел до тела косить. Сегодня я сделал маленький дом из палочек, покрыл корой, как крышей. Сделал окна и дверь. Но потом домик сгорел, так как близко был костер. Врун. Я сам его сжег. Сегодня курица вывел 15 цыплят. Ходили в поле за горохом, но горох очень маленький. Жара +35.  В поле красота, да… Смотрели у соседки шестнадцатую серию Великой Отечественной «освобождение Польши». Поляков погибло шесть миллионов. Слушал по радио свои любимые мелодии.  «Горячий снег», Моцарта, Огинского и другие. Сегодня вырезал ложку из дерева. Еще сегодня мыли голову дедушке. Потом смотрели последнее сражение войны. Про разгром японской армии в Манчжурии и в северном Китае. Поразил меня дух самураев, их бессмысленное сопротивление и фанатизм. Вечером в саду снова гулял наш ежик. Прогноз о том, что научно- исследовательская станция (ее осколки) упадут в районе Индийского океана, оправдались не полностью. Большинство осколков упало на побережье южной Австралии. Что-то очень грустно. И вообще со мной что-то происходит. Может, взрослею, а может что-то другое,… меняются взгляды и вкусы…да…».

Она засыпает.

6.

На крыльце стоит сосед,  Он приоткрывает слегка дверь.

Он. У нас все хорошо.
Сосед. А я как раз хотел спросить. У вас все хорошо?

Он молчит. Смотрит через узкий дверной проем.

Сосед.  Я вот так-то по другому поводу. Я вот что хотел сказать. Вот крестьянин пашет землю. Заводы детали разные, нужные производят. Вот, каждый что-то производит. (Пауза). А вы что делаете?
Он. Вам что нужно?
Сосед. Вот сейчас одни только менеджеры. А что вот они делают, что производят? Я вот что понять хочу.
Он. Я не знаю, я не менеджер.
Сосед. Тогда мне еще больше не понятно. Как можно такой дом купить, и даже не быть менеджером.
Он. Я сто раз уже говорил - я пишу.
Сосед. Ну и что ж? Я вот, например, механик, но, допустим, тоже интересуюсь художественными произведениями. И что ж с того? От этого я на дом-то не заработал.
Он. Я не коллекционер. Я сам пишу.
Сосед.  Ну, допустим, я еще был электриком, но я тоже музыкой интересуюсь, и книжки разные собираю.
Он. Вы их читали? (Пауза).
Сосед. Ну, допустим, что нет. Какая разница? В душе-то я может тоже творческий человек.
Он. Что вы хотите?
Сосед. Что я хочу? Я хочу просто понять, как вот можно хрень всякую писать, и в таком доме жить? Я всегда поражался таким людям. Нет. Я вам больше скажу, я восхищаюсь такими людьми. Я вот, допустим, тоже хочу, может и в доме таком жить, и жене, допустим, купить что-то нарядное. Да и допустим, я может, и жену-то другую хочу. Допустим, молодую. Почему у всех писателей молодая жена, а? Вот где это  прописано, что так должно быть? А ведь это всегда так. Ну, так?
Он. Ну, допустим, так? Я что могу сделать? (Пауза).
Сосед. Предлагаю, соавторство.
Он. Что? Да вы хоть, знаете, что это слово значит? Соавтор, тоже мне…
Сосед. Знаю, знаю, а еще я вот это знаю. И уже давно. (Достает из кармана вырезку из газеты). Не зря у нас тут объявили охоту на больных. Что? Знакомое личико? В том выпуске смазано было. А вот в свежей как на ладони все. Не ваша красавица молодая тут изображена?
Он. Дай сюда.
Сосед. Я ведь сразу все понял про вас. Я так и понял, либо сутенер, либо она больная. Что, думал, выкрал ее из психушки, и тут спрячешь, в глуши? А я ведь и заявить могу. По закону с больными в браке жить нельзя. И по идее, у тебя сейчас не должно быть жены, и уж тем более, молодой. Ну, что, как насчет соавторства?
Он. Урод. Не посмеешь. Отдай сюда. (Пытается забрать вырезку из газеты).
Сосед. У меня таких десять штук, и еще куплю.
Он. Мы вам что, помешали как-то? Мы к кому-то лезем? Я держу ее дома, она никому не причинит вреда. Я обещаю вам.
Сосед. Это уж не известно. Сегодня спим, а завтра всю деревню перережет. У нее ж непредсказуемое настроение. Нет, тут уж договариваться как-то надо. Сам посуди.
Он. Что мы вам сделали? Как мы помешали вам жить? Что мы сделали?
Сосед. Помешали! Еще бы. Одним своим фасадом помешали. Ни черта не производят, а смотрите-ка… А мы всю жизнь пашем, как проклятые, а не можем позволить себе даже лишнюю пару трусов. Носки! И те, перезаштопываем!

Он начинает кидать в соседа разными предметами. Сосед пятится назад.

Сосед.  Но… мне вас жаль. Жена просила передать. (Убегает).
Он. Вон! Вон отсюда! Я никому ее не отдам! Проваливай! (Кричит вслед). И, между прочим, мы носки тоже заштопываем!

7.

Она лежит под одеялом. Он сидит возле ее ног. В комнате горит одна тусклая лампочка. За окном шумит дождь.

Он. (Тихо). Ты сегодня такая спокойная. Такая хорошая. Завтра нам надо собрать вещи, понимаешь?
Она. У нас на доме кто-то написал плохое слово.
Он. Это потом закрасят. Другие. Мы продаем дом.
Она. И ты даже не пойдешь узнать кто?
Он. Если я пойду узнавать, кто это сделал, я убью всех. Всех, кто хоть даже заденет меня плечом, пока я иду. Но что изменится? Можно выйти на улицу и каждому бить морду в знак протеста, а можно просто пассивно сидеть дома, молчать и ничего никому не доказывать. Это своего рода пассивный протест всему миру. Мы так и делаем. А все равно кому-то помешали.
Она. Мы снова переезжаем?
Он. Да.
Она. Тогда почитай мне на ночь последний раз, в этом доме. Про мальчика.

Он достает тетрадь.

Он (читает). «Сегодня в 10.50 умер наш дед. Я сидел рядом. Сначала дед долго дышал с хрипом и закатывал глаза. Бабка тоже рядом была, и сказала, что он умирает, и чтоб я сидел тихо. Сказала: «Не мешай ему умирать». Потом дед перестал дышать. Я подошел к нему, приложил ухо к его груди, но хрип внутри все равно продолжался. Но бабка сказала, что он умер, хотя внутри у него до сих пор все хрипело. А потом дед так вытянулся на кровати. Стал таким длинным. Руки и ноги казались длиннее обычного. Да. Бабка и тетя Юля оплакивали его. Тете Юле, тете Гале, дяде Боре и отцу моему особенно тяжело. Ведь они сестра и братья, и мой дед им ОТЕЦ! Мы с отцом ходили, давали телеграмму всем кому надо. Доставили заказанный гроб. Очень много канители. Вчера спали на печке. Вот уже девять часов вечера. 22 июля похороны дедушки. Сначала пришли старушки отпевать. В 13.00 вынесли дедушку, мы пошли по деревне. Я нес венок. Многие ставили табуреты. Прошли по всему селу с гробом, венками. В готовую могилу опустили гроб, закрыли накатником, и завалили землей. Все плакали. Даже отец с дядей Борей. Я еле удержался, чтобы не заплакать. Потом все фотографировались. Приехав обратно, нам сказали, что приехала моя мать. Чуть-чуть она не успела на похороны. Потом мы все родные поминали дедку. Так закончился этот день…»

Она лежит на подушке, смотрит вперед в стену, молчит, почти засыпает.  Он гладит ее по волосам.

Она. Про что это? (Пауза).
Он (тихо). Это про то, что все люди по своей природе уроды. И, если верить, что есть всевышние силы, то конец света обязательно должен быть. Потому что каждое поколение становится только хуже и хуже, и нас всех должно смыть,… нас уродов.  Чтобы кто-то начал заново.
Она. Это хорошо, про мальчика. Это ты хорошо придумал.
Он. Да ничего я не придумал. Спи.
Она. Я хочу спать в такой тишине, чтобы даже птичек не было слышно. И дождя не было. Чтобы проснутся и ничего, ни единого звука. Чтоб даже уши закладывало.
Он. А ты представь. Представь, что ты одна. Я, когда ты спишь, люблю смотреть на луну, полную, на чистом небе. Я смотрю на нее и понимаю, что я во всей вселенной всего лишь песчиночка. Я представляю, какая я на самом деле маленькая точка. И ты представь. Тишину. Все стремятся в какой-то рай, после жизни. Найти тишину где-то там, в каком-то раю. Так наша планета и есть рай. Пока ты живешь на ней, что-то делаешь, двигаешься, пока тебе дают такую возможность двигаться, быть этой точкой на земле, пока ты, маленькая точка, ты, песчиночка, существуешь, ты и есть в раю. Тебе дан такой случай, побывать здесь. А сдует тебя,… тебя, точку в этой вселенной. И все. И нет тебя уже нигде. И ни в какой другой жизни.

Она спит. Он садится за стол, пишет.

Он. Знаешь, я заметил, после дождя ты такая спокойная. Все проходит как будто. Дождь на тебя как-то действует. А потом все высыхает после дождя, и сохнешь и ты внутри. Тебе становится тесно внутри себя,… а после дождя мы даже как будто счастливы. Да. Именно после дождя, когда еще не совсем все высохло…

8.

За окном раннее утро. В дверь стучат. Он не открывает, а в спешке собирает сумки.

Он. Не стой, пожалуйста, так? Собирай тоже.
Она. В дверь давно уже стучат.
Он. По голове пусть себе постучат. Дорогая, я хотел тебя сказать, вот, смотри, стакан, там жидкость вкусная. Если они все-таки зайдут…
Она. Кто они? Соседи? Но - это же соседи.
Он. Нет, это не совсем соседи,… так вот если они зайдут, а мы не успеем уехать, ты не волнуйся, ты просто выпей вот это, и все, но с ними никуда ни уезжай.
Она. А ты будешь это пить?
Он. Да, конечно, после тебя. Ты хорошо запомнила, что нужно сделать? Все, теперь помоги мне.
Она. Они так давно стучат.
Он. Нет! Стой!

Она чуть-чуть приоткрывает дверь, но с другой стороны, кто-то сильно толкает дверь и она распахивается полностью. В дом заходит сосед, две женщины и два человека в белых халатах.

Сосед. Вот, посмотрите, фотография совпадает.

Два человека смотрят на фотографию, переговариваются.

Он. Я не разрешал! Кто вам позволил врываться? Пошли вон!
1-ый человек (спрашивает у женщин). Вы свидетельствуете ее словам?
Первая. Так было, все подтверждаю.
Вторая. Как есть, так и сказала.
Он. Что, что она может сказать? О чем вы говорите? Уходите.
Первая. Подтверждаю, хотела наших мужиков в титечных обратить.
Вторая. Да, и я тоже так подтверждаю. Что-то еще говорила, но остальное вообще было из ряда вон непонятное.
Первая. Да, остальное просто было не разобрать. Определенно, что-то невнятное говорила.
Вторая. И злое. Да. Так и запишите. Что-то злое было в ней.
Он. Что вы несете? Какое зло в ней? Вы сами ведьмы, уродины, клизмы старые!
Первая. Вот еще и этого проверьте. А то, поживи-ка с такой, и сам станешь… слышите как ведет себя?
1-ый человек. Ну, что оформляем? Факт побега уже доказан. Девушку вашу давно уже ищут. Соседи подтверждают. Зачем всю деревню перепугали?
Сосед.  Да, подтверждаем, голая еще любит у окна стоять. Извращенка еще до кучи. А он это позволяет. А еще оба не работают, а деньги имеют. Вон, дом какой купили. Это тоже проверьте, а то вдруг, деньги-то…
Первая. А еще я им пирог передавала, тарелку так и не вернули. Это вот о чем говорит?
Вторая. Да, согласна. Конечно, это о многом говорит… Да, забирайте их обоих. Че тут обсуждать-то?

Она стоит, прижавшись к стенке, ничего не понимает. Два человека пытаются подойти к ней. Он закрывает ее собой.

Он. Чем мы вам помешали? Я не уйду. Она нормальная, слышите, нормальная.
1-ый человек. Ну, хватит уже, ну который раз вы ее крадете из больницы. Сами подумайте. Сейчас мы ей укольчик поставим, она поспит…
Он. У нее что - бешенство, укольчики ставить? Закололи ее совсем. Уроды. Не отдам.
1-ый человек. Поспит, а проснется уже в своей палате и ничего не вспомнит. Будете как раньше навещать ее.
Он. Она нормальная, как вам это объяснить? Как вы не понимаете этого?

Оба человека подходят ближе, Он хватает все ножи со стола.

1-ый человек. Тихо, тихо. Ну, вы подумайте, ну ведь таких даже и полюбить-то по серьезному нельзя. Так только, ради экзотики. Это же смешно. Это против здоровой природы человека. Вы же умный, здоровый человек. Вы должны это понимать.
Он (кричит). А вы? Вы не умные и образованные? Вы в первую очередь должны это понимать? Как вам объяснить, как? Я даже не знаю, за что я ее люблю, я не знаю как это понять и как вам объяснить. Я ничего не могу с собой поделать. Ну, вы, вот, вы, вы любили когда-нибудь? Ответьте мне?
1-ый человек.  Конечно, но у вас другой случай…
Он. Тогда вы должны меня понимать.
1-ый человек. Я любил нормальную женщину.
Он. А она, она, что ненормальная? Вот смотрите у нее такие же руки, ноги. Она из  того же туловища что и вы… поймите меня, я не могу, я не знаю как я буду дальше,... что я буду дальше... как я день буду проводить.. как я встану утром, а ее нет. Ее голой. Пусть голой, но она же в носках, носках.. Вы что ее из-за этого забираете? Она же не совсем голая, она в носках.
Обе женщины (тихо). Ну, все, совсем чокнулся… туда же. Пропал мужик.
Он. Чем я буду дальше без нее?... Нет, я согласен, это не любовь. Вы правы. Я не знаю такое слово, это глупое идиотское слово, я ненавижу его это слово, его придумали вы, люди, чтобы что-то сказать, когда нечего сказать, когда неловкая пауза и нужно что-то сказать, чтоб не молчать по-глупому. А у нас нет, нет этих неловких пауз, у нас никогда их не было с ней. Нам всегда было, что сказать друг другу. А вам баранам не понять этого. Она нормальная. Слышите, нормальная. И я, я нормальный. Ну, посмотрите на меня. Разве я идиот? Если бы я был идиот, я бы что жил с ненормальной?
1-ый человек. Ну, что вы так убиваетесь? Мы же не усыпляем ее навсегда. Ну, хотите мы специально для вас сделаем разрешение на визиты в любое время?
Он. Вы не понимаете, вы даже меня не слышите. Ну как, как я буду дальше? Как я просыпаться буду один, как я один буду в пустом доме? Она нормальная. Вы этого просто не знаете. Только я один знаю насколько она нормальная. Она лучше вас всех. Вы бездушные твари, вы даже не знаете, о чем я говорю. Вы даже ни на грамм не знаете о чем я. Вы никогда так не любили. Куда вам до этого, тупорылые идиоты? Вы то и есть идиоты, ненормальные, а не она. Вы даже не знаете этих чувств, о которых я говорю вам, ни на грамм не знаете. Вам только известна эта гребанная примитивная любовь. И все! И дальше нее вы ничего не видите, не знаете, и никогда вам не почувствовать это. (Он опускается на колени). Ну, уведете вы ее, и что я буду? Что я буду завтра, послезавтра? Будет ли это завтра, вообще?

Она так и стоит у стенки, дрожит, что-то шепчет губами. Два человека подходят к ней, берут за руки. Он сидит на коленях, не препятствует. Женщины о чем-то причитают  у двери.

Сосед. И что, вот всё? Что, как-то так все и заканчивается? Так быстро? Нет, ну я, конечно, представлял себе… я не так представлял. Я думал, я правда думал… (Пауза). Простите меня….
Он. Подождите! Я все понимаю, да, я же не дурак, вы правильно заметили. У меня просьба, последняя. Можно?
1-ый человек. Да, пожалуйста.
Он. Я хочу выйти с ней на задний двор, еще раз побыть там вдвоем. Места здесь красивые, воздух чистый. Одни, можно?

Он встает, ножи так и держит в руках.

1-ый человек (указывая на ножи). А это зачем? Оставьте.
Он. На всякий случай. Вдруг мешать будете нам, природой любоваться.

Он берет Ее за руку, подходит к столу, поднимает стакан, и они оба выходят во двор.
Во дворе Он кладет ножи на землю, крепко обнимает Ее, смотрит вперед, в одну точку.

Он. Какой тут воздух чистый, да?
Она. Так легко дышится сейчас.
Он. Дыши. Пока еще дыши.
Она. А мы не поедем с ними?
Он. Я так боялся тогда, тогда полюбить эту маленькую студенту, а сейчас, я не знаю, как отпустить тебя…

Подносит стакан к лицу, осматривает его.

Он. ...после дождя, ты такая спокойная. Все проходит как будто. Дождь на тебя как-то действует. А потом все высыхает после дождя, и сохнешь и ты внутри. Тебе становится тесно внутри себя,… а после дождя, мы даже как будто счастливы. Да. Именно после дождя, когда еще не совсем все высохло…
Она. Я бы никогда отсюда не уезжала.  Из всех мест, где мы были, это лучшее…
Он. Да?

Пауза. После он выкидывает стакан в кусты.

Он. А, знаешь, я тут вспомнил… (поднимает ножи с земли, все также смотрит вперед). Оказывается вот этот нож не для масла.
Она. Не для масла?
Он. Нет. Совсем не для масла. А вот этот нож не для мяса. А вот этот уж тем более, не для хлеба.
Она. Не для хлеба?
Он. Нет, не для хлеба. Совсем не для хлеба.
Она. А для чего же?
Он. Для чего? А для чего сама хочешь, для того и будет.

Он берет ее за руку. Она держит все ножи. Они поворачиваются и медленно идут обратно в дом!

Конец!