Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 2

40
Царь делает подарок. Недовольство народа и жрецов
     Время не стояло на месте. В одно прекрасное утро Агилия Татия приободрила новость, облетевшая Исеи за считанные часы: царь-освободитель (правда в народе теперь его называли иначе) обмолвился о расширении своих владений и подумывает отбыть. Аристократ даже намеревался отметить большим пиром его отъезд, разумеется, приурочить к другому событию, но истинная причина эта. Жаль ликовал он недолго: настроение Татула Эгимноса переменчиво, как ветер весной. Он отложил отъезд на неопределенный срок.
     - Чем же он намерен заняться в этот «неопределенный срок»? – сквозь зубы процедил Агилий Татий, когда ему донесли последние новости.
     Раб, испугавшись гнева хозяйского, попятился назад и уперся самым выпуклым местом в дверь. Ни с того ни с сего она открылась – в залу влетел поверенный господина – и стукнула докладчика, упавшего ничком.
     - Пшел отсюда! – прикрикнул поверенный, замахнулся.
     Вскочил раб на ноги, вылетел, пока не досталось от обоих господ сразу.
     - Что ты, Лаг, врываешься ко мне и командуешь слугами? – холодно пошутил Агилий Татий, сегодня ему не до смеха со сладостями: когда он становился весел, всегда ел сладкие блюда.
     Впрочем, это не столько его предпочтения, сколько народная исейская традиция: тебе хорошо – ешь сладкое. Данное выражение со временем стали использовать как пословицу. 
     - Скоро у нас может вообще не остаться слуг. – Поверенный господина закрыл дверь.
     - Объясни, Лаг, о чем толкуешь? – стал серее тучи Татий.
     - Налоги растут, за последние недели они выросли на треть!
     - Он хочет разорить нас. – Господин налил кубок вина, но не выпил его, а отставил.
     - Он пирует и пирует, уже выдал малолетнюю дочь, чтобы пополнить казну, за царя Сибония.
     Двенадцатилетней Ливии пришлось несладко: отец приказал погрузить ее на корабль и привезти к царю Сибонию. Так Татул Эгимнос рассчитался с кредитором и поправил дела: он мог отправляться в следующий поход. Но по каким-то причинам отложил войну.
     - Слухи, слухи, одни слухи! – негодовал Агилий Татий. – Когда что-нибудь станет доподлинно известно?!   
     - Или он уедет, или нас погубит, - пробубнил под нос Лаг.
     Господин он был не слишком богатый, но все же доход имел. Он преданно служил Агилию Татию, как служили его отец и дед знатному и древнему роду Татиев, известных на всю округу. Когда дела у аристократа шли в гору, и у Лага они были на подъеме, стоило Агилию провернуть неудачную сделку (такое редко, но тоже бывало), это отражалось и на кошельке поверенного.
     За годы сотрудничества они сдружились, тем более что их первенцы, их сыновья и наследники, оба погибли в одно и то же время, воюя за Татула Эгимноса. Наверное, ненависть к царю объединила их крепче любых пут. Жена Лага так и не оправилась от горя и потеряла рассудок, дочь, слабое здоровьем создание, вышла замуж, но не родила детей и муж с нею скорехонько развелся. Разведенная и бездетная, она уже не могла надеяться на хорошую партию и жила замкнуто, ухаживая за матерью и присматривая, чтобы не спился отец.
     - О великая Динона, - вздохнул Агилий Татий, - дитя выдать замуж за старика, - вдруг сказал он, когда до него дошло, в какую беду попала несчастная дочь царя.
     - Да уж, Сибонию далеко за сорок.
     Дочь Лага покинула отчий дом в юном, но довольно приличном возрасте – пятнадцатилетнем – а мужу ее на тот момент было двадцать два. Не так велика разница, да и парень он был хороший. Это теперь отрастил пузо и пьет с царем за столом до упаду. До чина почетного дослужился – на побегушках у крафтика и в царских прислугах. Женился. Вторая жена родила ему дочь, и он развелся и с нею: сына ему подавай. Подождать не мог?
41
Поговаривают, он ходил к прорицателю и тот сказал, будто от жены сыновей не будет, но не сказал от какой жены по счету. Бывший зятек женился в третий раз и по прошествии времени Лаг ожидал очередного развода: уже год третья супруга не может зачать. Человек он нетерпеливый, от него можно ждать чего угодно. С таким дела серьезные делать не стоит.
     Лаг пропустил очередной кубок вина: потеря первенца тяжело сказалась на его здоровье. И психическом тоже. Агилий Татий предложил отведать другой сорт питья, но гость отмахнулся.
     - А что говорят в общем? – спросил аристократ: мало ли, может быть визитеру известно что-то новенькое, а не только о любовных похождениях царя.
     - Да все тоже: Исеи украшаются для торжественного шествия нашего государя.
     - Он все не находится? – проворчал Агилий Татий еле слышно.
     - Что ты сказал?
     - Я говорю, праздники разорят Исеи: одни растраты с ними.
     - Еще какие: Клеобул, помнишь его, он с тобой спорил о повышении цен на мясо и рыбу, так вот он заказал для государя редкую рыбешку, дабы угодить ему. Поговаривают, он хочет отдать ему свою дочь.               
     - Дурень он, - снова проворчал Агилий Татий.
     - Что? – переспросил Лаг. Не дождавшись ответа, он покачал головой, сказал: - Эта рыбешка – Клеобул, очевидно, совсем спятил – стоила ему пяти быков!
     - Точно спятил, - заметил Агилий Татий, он не стал бы убиваться и лезть из кожи вон ради безбожного лицемера-насильника.
     Он не присутствовал на пирах с участием всей знати, где во главе стола восседал Татул Эгимнос, не участвовал в шествиях, по-прежнему почему-то называющихся торжественными, ссылаясь на слабое старческое здоровье и надуманные болезни. За плату лекарь подтверждал всякий раз ложь и благодаря ему на улицах Исей рассказывали, как еще слаб господин Агилий Татий и не может почтить царя, хотя так желает. Ради отвода глаз ему пришлось послать подарок государю, не слишком ценный, чтобы тот не явился благодарить, но и не слишком дешевый, чтобы не вызвать подозрений и не навлечь на себя гнев пренебрежением и скупостью. Агилий Татий снял со стены длинный меч, привезенный из первого боя сыном (славный он был малый, добрый и честный, этим он в мать), и отдал трофей доверенному лицу со словами:
     - Дождись подходящего момента и преподнеси государю этот меч. Не торопись: он должен запомнить этот миг.
     Он надеялся, Татул Эгимнос погрузится в воспоминания, загрустит о войне, вспомнит погибших, хоть на мгновение, на больше его не хватит: речь ведь не о женщинах. И не ошибся: царь заскучал о сражениях, о погибших друзьях, снова захотел взойти на колесницу и срубить вражьи головы. После от тоски по оружию всплакнул и напился. Не было дня, чтобы он не говорил о возобновлении войны, не говорил о намерениях отвоевать часть соседней земли, пойти дальше на север, до самых гор и там затеять небольшую битву. Если ранее его отговаривала принимающая сторона, то теперь крафтик и исейская верхушка помалкивали, когда речь заходила о продлении визита, и всячески поддерживали разговор о новых походах и завоеваниях.
     Все это становилось известно Агилию Татию, и он тихо посмеивался над лизоблюдами и шутами царя. Им потребовалось время, чтобы понять, кто посетил их город и что их ждет, если он не отправится на подвиги ближайшие месяцы.
     - Ох, пустая моя голова, - ударил себя по лбу Лаг, - новости: у государя новая пассия.
     - Тоже мне новость, - посмеялся Агилий Татий, этим его не удивить: царь не успокоится, пока не возобладает всеми женщинами и юношами в Исеях.
     - Он купил у ювелира прекрасное ожерелье стоимостью в целое состояние и послал своей избраннице.
     - Ожерелье, говоришь. На ее месте, я бы бежал от него прочь, - сказал Агилий Татий и
42
запил слова вином.
     Перед Атеоной слуга открыл крышку ларца и подал его на вытянутых руках. Она бросила презрительный взгляд на подношение и обернулась на ошеломленную юную Сеную, другие служанки тоже глядели на ожерелье безмолвно.
     - Знаешь что это? – сказала Атеона, сохраняя достоинство. Голос ее не дрогнул, ни одной корыстной мысли не проскользнуло в ее голове.
     - Знаю, госпожа.
     - Выйдите все! – велела Атеона.
     - А куда ожерелье, госпожа? – спросил слуга, принесший подарок.
     - Верни его хозяину!
     Слуга побледнел: как он отнесет это послу царя?!
     - Нельзя, дитя мое ссориться с государем, нашим благодетелем, - сказал римарих, издали наблюдавший за этой неприятной для динонианки картиной.
     - Выходит… - начала было Атеона, но Отиний перебил ее, не дав договорить:
     - Ты сейчас в гневе и не можешь рассуждать здраво…
     Тут не выдержала динонианка:
     - Я в гневе? Нет, я потрясена: на твоих глазах, благородный Отиний, происходит нарушение древних законов, оскорбление Диноны, которое карается казнью. И что значит – я не рассуждаю здраво? То есть – я не рада? Не бегу в объятья греховодника и мужеложца?
     Римарих подал знак, и Атеона замолчала, где ее выдержка? Она слаба, это большой минус и шаг к победе Татула Эгимноса. Вера – ее главное оружие и щит. Она воспользуется ими.   
     - Государь, дитя мое, преподнес дар через тебя Диноне, - сказал римарих. - Щедрый дар, смею заметить.
     - Так пусть отнесет его на алтарь, - сдержанно и холодно заметила Атеона.
     - Отнеси его сама, ты ведь ее служительница. – Уходя, римарих приблизился и тихо, по-отцовски, посоветовал ей: - Будь аккуратней, дитя, не то беды не миновать.
     Он покинул залу, а Атеона стояла неподвижно, пока служанка не позвала ее.            
     - Что теперь, госпожа? – Глаза Сенуи были на мокром месте: грех-то какой – оскорбление самой Диноны! Покарает она всех, ой, покарает!
     - Сделаю, как говорит римарих: отнесу ожерелье на алтарь! – Атеона решительно подошла к ларцу, изъяла из него дар и с подушечкой, на которой он лежал, отнесла в храм.
     А слуга донес господину: подарок доставлен адресату.
     Атеона должна была готовиться ко сну, но не могла: она сидела бездвижно у зеркала и ничего не видела и не слышала. Она не могла знать, что уже весь город только и говорит о новой пассии государя-спасителя, будь он неладен. Знали о его не предвещающем ничего хорошего выборе Маргелар, слуги, рабы, хуты. Сенуя подумывала, крысы в погребах и те знают, что Татул Эгимнос решил заполучить в объятья не кого-нибудь, а динонианку! Чтобы сам царь, владыка мира, законодатель, блюститель и защитник древних традиций и верований так грубо нарушал их?!
     - Видимо, мир катится к пропасти, - пробормотал римарих, видя свет в окне Атеоны. Значит, она еще не спит. Бедное дитя.
     Никто не догадывался, сколько он сделал, чтобы царь не вспоминал ее и не видел. Он прятал Атеону все эти месяцы, как мог: то к отцу ее отправит, то слугу к ней отправит и обманным путем заставит задержаться у Маргелар либо с хутом. Что произошло с Татулом Эгимносом и как такое могло случиться, что он вспомнил о существовании златокудрой динонианки и воспламенился. Благородный Отиний подливал государю самого хмельного вина (и сам пострадал здоровьем), приводил самых красивых женщин и танцовщиц Исей, выписывал тайком у соседей, из крупных городов и из провинции, и те присылали своих красавиц, дабы ублажить государя. А тому все мало: ему Атеону на золотом лониде подавай.  На таком подносе только самое ценное преподносят в великие религиозные праздники.    
     - Что беспокоит тебя, господин мой? – спросил приближенный римариха.
43
     - Государь наш, - тихо ответил Отиний.
     - Я слышал, народ противится деяниям государя. – Приближенный подал римариху ночные одежды: Татул Эгимнос посвятил себя в этот вечер охоте, и господин смог остаться дома и отдохнуть от вина.
     - Народ не более чем скопище глупцов – они ничего не сделают, пока во главе не станет могущественный вождь.
     - Ты мог бы им стать, - заметил проницательный слуга тихо-тихо.
     Римарих поглядел на него через плечо, натягивая на себя ночные одежды, как полагается роскошные, расшитые золотом.
     - Пожалуй, ты единственный, кому я доверяю здесь. Поэтому я тебя не велю наказать, - строго ответил римарих, поправляя одеяния, пока слуга завязывал завязи.
     - Разве мой господин доволен событиями, блуждающими по Исеям?
     - Я прикажу вырвать тебе язык, если ты не замолчишь! – бросил Отиний.
     - Прости меня, господин, я невежественен, - склонился слуга перед ним низко.
     Римарих усмехнулся.
     - Ты умнее и прозорливее любого дурня, бегающего за мной и почитающего меня, - укладываясь в постель, сказал он. – Лицемеры и воры. – Он устало провел рукой по лицу. – Я уже слишком стар, чтобы бороться с ними. Как я устал.
     - Мой господин еще полон сил, - возразил слуга.
     - Не уподобляйся им, тем более мы одни. – Римарих подозвал приближенного, преданного и верного ему человека. – Что ты обо все этом думаешь? – Глаза его прищурились.
     - Господин мой, я думаю, Исеи погрузятся во мрак, если предадут обычаи и сложат их к ногам гордыни и греха.
     - Вот за это я тебя до сих пор не запорол до смерти, - промолвил римарих серьезным голосом, не шутка говорить подобные вещи о государе. Так недолго и головы лишиться: с  царями шутки плохи.
     - Ты сам спросил меня, - напомнил Гектор, укрывая господина привезенным из-за моря покрывалом тонкой работы.
     Римарих направил свой прямой и проницательный взгляд на слугу: несмотря на низкое положение, он хорошо образован, умен, ответственен и верен, не лжив и не лицемерен, а честен и благороден. Но это не заставит Атеону полюбить его. Римариху имя Паллант было известно. Трогательный молодой человек, безобидный, потому он еще жив: у Отиния не поднялась рука разбить сердце прекрасной златокудрой динонианке. Он только ей мог доверить Сеную и ни разу не пожалел: она лучше любой матери заботится о ней.
     - Мы введем траур, - вдруг сказал римарих. - Объявим скорбь и закроем двери храма!
     - Как надолго это сдержит его? – засомневался Гектор.
     - На некоторое время сдержит.
     - Господин, - придвинулся Гектор к нему, и, глядя прямо в глаза, сказал: - Ты сам не веришь себе.
     - Ты прав: я не уверен, что смогу защитить ее.
     Слуга встал с колен, выпрямил спину.
     - Когда-то, еще в детстве, меня серьезно ранили, оттого, что я защищал мать и сестер от ворвавшихся в наш дом воинов-убийц. Отца убили сразу, он успел лишь сказать, чтобы я не сдавался. Я выжил, а они – нет. Я видел, что они делают с завоеванными женщинами. И если бы они меня убили, я был бы им благодарен, потому что тяжело носить груз моего прошлого.
     - Я думал, тебя гнетет рабство, - отозвался римарих по-отечески, – потому даровал тебе свободу. – Он освободил раба сам не помнил когда и нанял его на работу в качестве простого служащего, в то время как жрецы изумлялись: зачем римарих дает свободу, чтобы потом платить за ту же работу?
     - Хуже любого убогого рабства – рабство души.
44
     - Это ты верно сказал, - откликнулся Отиний. -  Но разве душа твоя не в рабстве?
     - Ты прав, господин, накажи меня, я не подумаю оправдываться, - твердо произнес Гектор, заслуживший доверие самого римариха.
     - Иди-ка ты спать: неизвестно что принесет нам завтрашний день.
     - Господин, - вдруг вспыхнули глаза Гектора, - почему бы нам не написать письмо?
     - Кому? – озадачился римарих – что задумал приближенный, который как-то интригующе покосился в сторону. – Ах ты, плут, - догадался он. – Знаешь, что с нами сделают, если узнают?
     - Скорее всего, подвергнут пыткам, а после – казнят.
     - Это слишком рискованно, - закачал головой римарих.
     - Мы же заботимся об Исеях, о древних обычаях и мире.
     Живого ума слуге не занимать, Отиний давно догадывался о его талантах, но чтобы так все повернуть... Видимо, сама Динона послала его исейцам во спасение.
     - Неси краску и бумагу, - вставая с постели, распорядился римарих.    
     Исеи встретили своего государя менее радушно, чем несколько месяцев назад. На охоте ему сопутствовала удача, ей уступила место народная любовь. На улицы народ высыпать не хотел и если бы не распоряжение крафтика и толчки стражей, вряд ли бы смогла набраться маломальская горстка людей. Когда официальные лица донесли наместнику государя, то бишь крафтику, что исейцы не хотят встречать Татула Эгимноса, он тут же создал указ, согласно которому каждому умеющему ходить надлежало явиться к городским воротам и почтить своего государя и благодетеля.
     Городскими силами удалось собрать большую часть горожан, для этого стражам порядка приходилось стучаться во всякую дверь и силой выпроваживать исейцев из домов. Иные, самые смекалистые, попрятались от блюстителей закона кто в погребах, кто в бедных районах. Худо-бедно стражи справились с задачей и выполнили распоряжение крафтика: государь въехал в город на коне, и его встретила бушующая толпа. Кстати, бушевала она тоже по распоряжению градоначальника.
     Воодушевленный удачной охотой Татул Эгимнос принял пир, к которому подготовился римарих: прихватил с собой средство по рецепту Маргелар.
     Пил он медленно, претворяясь захмелевшим, веселился и потешался над шутками и остротами, отпускаемыми государем. Когда тот, изрядно захмелев, подозвал музыкантов и, выхватив из рук первый попавшийся музыкальный инструмент, сыграл несколько аккордов, огромную пирующую залу накрыла волна хохота. Играл царь сносно, плясал отвратительно.
     - И этот шут указывает нам что да как, - шепнул на ухо римариху Эвклисий.
     - Тише, не то не сносить тебе головы.
     Отиний взмахнул рукой, раб наполнил ему кубок, а рабыня надела новую цветочную гирлянду на грудь взамен увядшей.
     - Я хочу провозгласить тост за нашего благодетеля! – встал он и поднял кубок, пошатываясь, однако разум его был трезв как никогда.
     - Как ты будешь говорить тост, коль едва стоишь на ногах?! – засмеялся Татул Эгимнос, с ним – его военачальники.
     Исейские же сановники, аристократы и чиновники поостереглись насмехаться над самим римарихом. Грешно это – кидать усмешки через него в лицо самой Диноне. Цари сменяются чаще, чем боги. Кто знает, может быть, уже завтра Татул Эгимнос лишится не только трона, но и жизни?
     Римарих посмотрел на отвергающего данную власть жреца Эвклисия, поднявшего на него неоднозначный взгляд, и вернулся к царю. Он как раз закончил музицировать и испытывать терпение утонченных слушателей, знающих толк в музыке и пении.
     - Государь, я хмелею не от вина и пива, коим упиваются наши доблестные воины, празднуя славные твои победы, - сказал римарих.
     Эвклисий взволновался и побледнел даже: рискует господин. Всеми жрецами рискует. 
45
     - Я хмелею, - продолжал римарих, видя как насторожился Татул Эгимнос, - от могущества нашего государя: ему нет равных в поединках, в метании копья… - Нет, ему не показалось, царь действительно был тронут речами религиозного владыки. Второго после него. - Государь, я мечтаю отпраздновать твои новые победы во славу державы нашей! Да не закатится свет славы твоей! Да преумножатся богатства и земли твои!
     - Да преумножатся богатства и земли твои! – подхватил Эвклисий, хитрец и лицемер, он понял, к чему ведет его господин.
     - Да преумножатся богатства и земли твои! – скандировали прочие пирующие.
     - Да накроет слава твоя всю обитаемую сушу! Да прославишь ты предков твоих своим вознесением! – провозгласил громкий тост Отиний.
     Крафтик пожалел, что не он произнес эти яркие слова. Римариху всегда лучше давались подобные речи, на то он и верховный жрец, чтобы красиво говорить.
     Татул Эгимнос подошел к нему, положил руки на плечи и поцеловал.
     - Твои слова особенно дороги мне, Отиний. Выпей же со мной! – Он взмахнул рукой, и ему поднесли два внушительных кубка. – Пей же! – сказал он, осушил кубок и утер с усов и бороды капли вина.      
     Римариху ничего не оставалось, как выпить ненавистное вино, на которое уже смотреть не хотелось. Он и в молодости столько не пил, куда ему теперь, почти что в старости, спиваться?
     - Пойте же и танцуйте! – бросил на пол пустой кубок Татул Эгимнос. – Веселитесь перед великими битвами!
     Римарих вернулся на свое место и подпер подбородок рукой.
     - Господин мой, тебе нездоровится? - озадачился Эвклисий.
     - Я удивлен, как он еще держится на ногах. – Отиний допил последние капли средства Маргелар.
     - Уже скоро свалится, - шепнул на ухо римариху Эвклисий. – Слуги унесли пятый кувшин.
     - После пятого они унесли бы меня, - грустно пошутил Отиний.
     - Говорят, он на охоте выпил больше.
     - О великая Динона, он спивается и спаивает нас, - прошептал римарих.
     - После сегодняшнего, думаю, он не задержится тут: его уже тянет на ратные подвиги, – кивнул Эвклисий на разбушевавшегося царя: он сунул в руки юноше-рабу меч, велел защищаться и сам схватился за оружие.
     - Помолись о его душе, - сказал римарих, предвидя, чем закончится сумасбродство владыки.
     - Государь мой, - испугался за своего любимого слугу крафтик, - он не умеет держать меч в руках: он простой раб и ничего кроме домашней утвари в руки не брал.
     - Крепкий парень – и кувшины да миски разносить? – Татул Эгимнос схватил юношу за шею и толкнул к военачальникам. – Я сделаю его воином! Мне нужны крепкие мужчины для похода!
     Римарих и Эвклисий переглянулись: лед тронулся, но исейцам придется заплатить за уход государя самыми красивыми и крепкими юношами.
     Мимо Татула Эгимноса проплыла танцовщица. Полуобнаженная, она собиралась танцевать. Он схватил ее за руку, притянул резким движением и впился в ее губы.
     - Жаль вам запрещено любить! – смеялся он громко. – Как можно не желать эту грудь? - рывком он повернул танцовщицу лицом к жрецам, схватил за женские прелести ее. – Как можно не желать эти бедра? – Его руки оказались на них. Затем он впился пальцами в ее подбородок и взглянул в испуганное лицо женщины. – Уверен, это не все. – Он опять громко засмеялся и начал срывать с нее немногослойную одежду.
     - Надеюсь, нас не заставят смотреть на это? – пробормотал Эвклисий.
     - Если он захочет, ты будешь смотреть на все, - перебил его римарих. – Потерпи и тебе
46
воздастся.
     - О Динона, пощади, - закрыл лицо рукой Эвклисий, деяния царя его оскорбляли очень серьезно. Он, жрец высшего сословия, знаменитый на весь город и его округу лекарь, почти что мальчишка на побегушках у пьяного сквернослова и грехоблудника!
     Взгляд римариха, ледяной и прямой, смутил, казалось, царя. На миг он остановился.
     - Государь, позволь нам, скромным служителям Диноны, пойти принести жертвы и помолиться за тебя, - обратился с просьбой верховный служитель.
     - Ступай, Отиний, и замолви за меня словечко, - благосклонно отпустил жрецов Татул Эгимнос. – Смотри, молись, как следует! – крикнул он им вслед и под смех военачальников вцепился в танцовщицу, переключился на красивого юношу, подававшего жаркое приближенному царя, потом опять притянул женщину.
     - Шут, пес, - негодовал под нос Эвклисий, руки его тряслись от гнева.
     - Тише, - остановил его римарих, за ними шла целая свита из высших жрецов.
     Они бы прислушивались, если б сами не были возмущены увиденным и услышанным только что.
     - Этот насмешник потешается над нами! – ходил туда-сюда по зале Эвклисий перед римарихом, оставшись наедине.
     - Остановись! – велел Отиний – Сядь, - указал он на сиденье подле себя. – Побеждает тот, кто умеет совладать с собой и ждать. Ты же не мальчишка, чтобы бездумно губить себя.
     - Господин, что нам делать? – упал на стул Эвклисий.
     - Ждать, - спокойно и уверенно ответил римарих.
     - Чего, о Динона?!
     - Ее воли, - поглаживая подбородок, откликнулся Отиний.
     Эвклисий усомнился, что господин в своем уме: кто ж такие вещи пускает на самотек.
     - Ты прочел молебен, принес щедрые жертвы, но…
     - Ты усомнился? – поглядел на лекаря римарих, и тот осекся. – Ты еще молод, горяч и нетерпелив. Все, что происходит, происходит по высшей воле. Я жду ее свершения. Что бы это ни было.
     - Господин мой, ты же могуществен, - напомнил Эвклисий.
     - У меня есть золото, земли, прихожане, слуги, есть обученные стражи, но нет армии, которая все это разом уничтожит по первому его требованию!
     Эвклисий притих.
     - Гнев застлал глаза твои, - отвел от него взор римарих, сохраняя достоинство и внешне выглядя спокойно. – Остуди голову, приди в себя и пробьет твой час: ты будешь отмщен.
     - Из Леоса я получил письмо: и там жрецы недовольны царем. Они замышляют свергнуть его.
     - Нет смысла затевать переворот, если он может сам собой свершиться, - изрек римарих. Отвечая на немой вопрос, сказал: - Кто знает, вернется ли государь со следующей войны?
     - Когда она случится? Мы ждем, ждем, а он не собирается в поход. Наши погреба и амбары скудеют, кошельки тоже, на полях вытоптаны рожь и пшеница! – негодовал Эвклисий, пиры и частая охота государя нанесли существенный урон Исеям.
     - Хорошо бы крафтик чаще напоминал государю о его громких победах, - благочестиво сложил ладони римарих.
     - Мудрость твоя, Отиний, велика. Да продлит Динона дни твои.
     - Ступай спать: уже светает, а ты глаз не сомкнул.
     - И тебе надо отдохнуть, римарих.
     - Мой гнев отрезвляет меня и попирает сон, - был ответ.
     Эвклисий отвесил почтительный поклон своему учителю и поспешил удалиться: что принесет с собой новый день? Может, в следующий раз Татул Эгимнос не отпустит жрецов слишком рано.
     Римарих раскис, сил у него нет и здоровья напиваться до упаду. Чудодейственное
47
средство Маргелар спасло его в эту ночь. Он уже стар, куда ему ночи напролет пировать и пить. Он с тяжестью в ногах и голове подполз к окну вдохнуть свежего утреннего воздуха и увидал Сеную. Она оглядывалась, что-то прижимая крепко-крепко к груди. Неужели… Атеона! Кроме нее некому дать служанке краски и бумагу: она всегда была в цене. И теперь дорога. Вцепился римарих пальцами в подоконник и глядел из окна на юную девушку, скорехонько делающую наброски. Она постоянно озиралась по сторонам и видно было: она чего-то боится. Во дворе поднялся шум, и она наскоро собралась и исчезла. Римарих задвинул занавеси и прилег отдохнуть, но мысли, преследующие его, не дали уснуть. 
     В минувшую ночь Татул Эгимнос напился до страшной дурноты и упал без чувств на пол в пирующей зале. Задал он задачку крафтику, советникам и своим военачальникам. Испугавшись за состояние царя, они забегали. Протрезвели даже самые первые пьяницы: очнется он и разгневается. Полетят головы, как бывало. Его вспышки гнева сменялись приступами милости, и он щедро раздавал титулы и награды, но как понять подо что попадешь ты?
     Несчастный градоначальник не вставал с колен и молился, пока доктор не успокоил его, мол, с государем не случится смерти. И крафтик успокоился: в его доме никто из царского рода не отойдет в мир иной, в противном случае его б ждало отстранение от дел и ссылка, а может быть и казнь, если не сумеет доказать, что это не убийство.
     - Всемилостивая Динона, - обрадовался крафтик у постели царя. – Государь, какая радость: ты здрав и бодр!
     Татул Эгимнос с похмелья совсем не походил на бодрого человека: его покачивало, тошнило, лицо землистого цвета отекло, а печень давала о себе знать специфическими методами. 
     - Вина! – проревел он, и его желудок очистился от резкого жеста.
     Рабы подбежали и все убрали.
     - Государь, тебе нужно выпить лекарство, - протянул чашу с питьем лекарь.
     Татул Эгимнос ударил его по руке и питье пролилось.
     - Вина! – громче повторил он, и ему опять стало нехорошо.
     - Государь, ты можешь не встать более, - предупредил лекарь и получил сильный удар в лицо, ведь царь был хорошо сложен и крепок физически.
     - Выведите его, выведите, - затараторил крафтик.
     Рабы схватили медика с разбитым лицом под руки и увели.
     - Вина, принесите вина! - распорядился градоначальник, и стоило царю выпить, как он вновь рухнул на ложе.    
     Лучшие исейские лекари отпаивали и выхаживали его, а он, едва придя в себя, снова взялся за свое. Он кутил до рассветов, блудил и развлекался. И ничто и никто не мог остановить его.          
               
         
         

               







    
 
48
Царь желает посвящения. Хитрость жрецов
     К воротам храма подъехал вооруженный конный. Едва остановив лошадь, он спешился и кулаком постучал в двери.
     - Кто? – отворил окошко храмовый стражник. 
     - Открывай: письмо римариху от государя.
     В окружении свиты Отиний развернул свиток и прочел его, затем поднял глаза на присутствующих жрецов, с нетерпением ждавших новостей.
     - Друзья мои, - сказал римарих, вставая с кресла и погружая своим видом залу в печаль, - государь изъявляет желание быть посвященным в наши мистерии.
     Ропот и негодование пролетели по зале.
     - Нам остается принять его здесь и посвятить в наши священные тайны.   
     - Отиний, это неслыханно! – возмутился Эвклисий.
     - Великая Динона покарает нас! – поддержал Листим.
     - Римарих, остановись: это нарушение всяких правил! – предостерег один из самых яростных защитников веры и тайн.
     - Вот ты, Ливий, и будешь готовить государя и одновременно внушать, что ему этого не надо, - произнес Отиний. – Затягивай подготовку к посвящению, пусть она ему надоест. – Римарих пощелкал пальцами, кто знает, вдруг он поймет, что и все остальное так же скучно и не нужно.
     - Нельзя, нельзя идти на поводу у самодура! - гневался седовласый жрец, советник римариха.
     - Этот, как ты выразился самодур, враз вонзит в тебя меч. Ты и заметить не успеешь. – Римарих медленно прошелся перед высшими жрецами, а их тут собралось немало. – Насколько я успел его изучить, с ним нельзя категорично, - ходил он взад и вперед, заложив руки за спину. – Вспомните-ка как его?..
     - Кипсела, - напомнил Листим.
     - Кипселу, - продолжал римарих. – Страшная участь постигла несчастного: государь разрубил его прямо на пиру за то, что тот отказался ради забавы биться с ним.
     Жрецы впали в строгое молчание.
     - Есть желающие возразить государю? – спросил их римарих. Как он предполагал, смельчаков не нашлось. – Мы должны создать иллюзию покорности и преданности. В конце концов, на что только не пойдешь ради мира в Исеях, - благочестиво и смиренно произнес римарих, и с ним жрецы согласились.
     Кому была охота прощаться с состоянием, роскошным домом, с жизнью.      
     - Итак, приготовьтесь к встрече, - объявил Отиний и, подозвав приближенного, велел динонианкам во время визитов царя не покидать нижнего женского храма: туда никогда не ступала нога мужчины.
     Татула Эгимноса встретили  жрецы со всеми почестями, устроили праздник «Вхождения в храм». И первое время он был доволен приемом, но нудные нравоучения скоро наскучили ему и он, обзевавшись, обратился к верховному служителю:
     - Я здесь не впервые, но что-то не вижу жриц. – Он зевал на каждом слове наставника, но как только заговорил о женщинах, оживился: глаза его заблестели.
     - Вспомнил, - злорадно прошептал Эвклисий стоявшему подле жрецу. – Только тут нам разврата недоставало: он каждое святилище и алтарь в городе осквернил прелюбодеянием.
     Жрец согласно кивнул, он так же негодовал, держался изо всех сил, чтобы смолчать.
     - Государь мой, - ответил римарих, - динонианки постятся и не покидают нижнего храма –  сердца нашего святилища. 
     - Как долго им поститься? – падая на подушки и пожевывая виноград, спросил Татул Эгимнос.
     - Еще две декады строго поста, потом … - солгал римарих.
     - Безумие! – приподнялся царь. – Вы их заморить голодом решили?! Выпустите их! –
49
потребовал он.
     - Государь, - ответил Отиний, - их вера и преданность Диноне настолько крепка, что они легко переносят тяготы служения.
     В это время динонианки, сидя в прохладном и сыром храме, тряслись от холода. Римарих распорядился носить им воду и еду тайно, а так же приносить теплые покрывала, дабы они не заболели от длительного пребывания в условиях столь непригодных для жизни.
     - Вы, жрецы, не пользуясь женской красотой, так хотите их замучить? – Царь негодовал. – Отнесите им еды! – отодвинул он от себя полные блюда. Столы в храмах ломились от обилия вкусностей и деликатесов. И он готов отказаться от них ради служительниц. Ему показалось, это щедрый жест.
     - Отнесите динонианкам еду, - распорядился римарих.
     Слуги тотчас похватали блюда и ринулись в нижний храм к замерзающим девам.
     - Что мы тут делаем? – поднялась с холодного сидения Лионида, она совсем продрогла.
     - Мы ждем, - ответила Октавия.
     - Чего ждем? – Лионида погрела дыханием замерзшие пальцы. – Мы тут окоченеем.
     - Имей терпение, - произнесла Атеона, тоже замерзая. Она укуталась в теплое покрывало, принесенное служанкой, и прижалась к молчаливой подруге, младше ее на три года.
     - Ох, великая Динона, - взмолилась Лионида, - долго нам тут еще сидеть? – Она запрокинула голову, обращая взор к потолку. Серому и печальному потолку, нагоняющему скуку. Здесь росписей нет и ярких красок. Серость и унылость одна. Впрочем, сюда динонианки приходили не за развлечениями, так что чему удивляться, что строители не позаботились о красочности и уюте храма.
     - Атеона, скажи хоть ты, что мы тут высиживаем? – спросила нетерпеливая Лионида.      
     - Татул Эгимнос наверху, - получила она ответ.
     - И что? – озадачилась она.
     - А то, что римарих борется за твою честь: он укрывает тебя от ненасытных глаз царя, - открыла тайну Октавия.
     Лионида завертела головой, неужели это правда?
     - Государь посмеет?.. – Она побледнела.
     - Наш храм единственный, неоскверненный его деяниями.
     Лионида от потрясения села на первый попавшийся камень. Их было вокруг много. Собственно они, один алтарь посреди круглой комнаты и пять стульев, которые принесли служанки специально для жриц, составляли всю обстановку.
     - Как же?.. – пробормотала Лионида. – Как же так? – Она подняла глаза на Атеону.
     - Будем ждать, - приободрила та юную особу.
     Лионида закрыла лицо ладонями, какая страшная правда. Она думала, слуги преувеличивают и слухи – всего лишь выдумка. 
     - Чего хочет государь?
     - Ему Атеону подавай, - прошептала Октавия, но ее услышала каждая жрица. Слишком тихо в храме, все слышно.
     Лионида бросила на нее испуганный взгляд.
     - А ты тоже красива, - сказала Октавия, вставая.
     - И очень молода, - подхватила Лаодика, ей только-только исполнилось двадцать два.
     - Прекратите ее пугать, - остановила их Атеона. – Все вы молоды и каждая красива.
     - Да, царь может пожелать любую из нас, - согласилась Октавия.
     - Я же просила! – нахмурилась первая динонианка, и младшая осеклась.
     - Когда он покинет храм? – спросила Лионида.
     - Лучше бы он покинул Исеи. Так мы будем в большей безопасности, - сказала Лаодика, кутаясь в шерстяное покрывало.
     Наступила тишина. Жрицы молчали. Может, страшились, их кто-то услышит. Они насторожились, услыхав шорох многочисленных шагов. Первой встала Атеона и подала знак
50
всем молчать. Звуки показались ей подозрительными, с чего царю красться? Он бы шел уверенной походкой, побрякивая металлом на поясе.
     Когда в храм вошли рабыни с яствами и расставили блюда на камнях, они и успокоились и обрадовались: можно было поесть и согреться. Динонианки накинулись на еду.
     - Я как будто вечность не ела, - жуя, сказала Лионида.
     - Наверное, ты плохо позавтракала, - цинично заметила Октавия.
     - Мы покинули теплые комнаты до рассвета! – напомнила Лионида, подруга верно забыла. - Уже вечер!
     - Вы или ешьте, или разговаривайте, - сделала замечание Марциана, обычно она сохраняла молчание и редко разговаривала вообще – истинная динонианка. Потому на младших жриц ее слова подействовали сразу.
     Флегматичный темперамент позволял ей сносить тяготы жречества смиренно и не задавать лишних вопросов ни Атеоне, думающей о чем-то и не слышащей разговоров подопечных, ни жрецам высшего ранга, ни римариху. Она не искала встреч с родными, отдавшими ее безропотно в храм, когда за нею пришли жрецы, не искала встреч с кем бы то ни было еще. Монахиня в душе, она смиренно принимала все, что с нею случалось. Была ли она, миловидная и светловолосая, готова к встрече с Татулом Эгимносом? Вряд ли, но уповала на Динону. Она молилась более остальных жриц, почти все время.
     Октавия и Лионида стали жевать в тишине. Атеону она смутила, зловещей ей показалась. Угнетала ее.
     - Почему вы замолчали?
     Марциана поглядела на нее, подруга удивляет.
     - Не будем тратить драгоценное время впустую и давайте повторим, чему нас учили, - предложила Атеона. – Лионида, какие ты знаешь ритуальные травы?
     Юная девушка спешно прожевала кусок пирога и, вытянувшись, произнесла с выражением ученицы:
     - Вербена, полынь, тысячелистник, нимфея… - Она перечисляла медленно, вспоминая по ходу, какие травы она знает и какие из них наиболее важные и полезные.
     - Какие ядовитые травы мы используем в Праздник Ночи и как, Октавия?
     Девушке пришлось отвечать на ряд сложных вопросов, зато старшие динонианки легко находили ответы на вопросы Атеоны. Так они коротали время до глубокого вечера.
     Поняв, что избавиться от жреческих наук ему не удастся, Татул Эгимнос оставил храм, почти что сбежал от скуки подальше. Римарих проводил взглядом царскую фигуру. Он доволен выбором: Ливий поистине скучный наставник и страшная зануда. Слушать его невозможно. Царь еще долго продержался – целых четыре дня его терпит.
     - Молодец, - похвалил Отиний яростного защитника веры и тайн: он сам того не подозревая делает благое дело.
     Римарих позвал начальника храмовых стражей и велел стеречь ворота более чем прежде, оповещать надзирателя, хозяйственника и его лично о приближении государя незамедлительно и обязательно предупреждать динонианок.
     - Выпустите жриц! – распорядился он, удаляясь в свои покои.
     Лионида подскочила первой, и едва старшие динонианки вышли на волю (она шла, как полагается, за всеми), вылетела из заточения и набрала полные легкие воздуха.
     - Ох, как прекрасен закат! – пролепетала она. – Как чуден миг наступления ночи!
     Октавия, жрица, полная скептицизма, покачала головой, Лаодика скрыла насмешку, молчаливая Марциана возблагодарила Динону, а Атеона подбодрила юную девушку:
     - Ты права, - сказала она, подходя к ней, - закат, рассвет и даже темная и глухая ночь прекрасны. – Она обняла по-сестрински юницу, они обе посмотрели на полоску засыпающего заката. – Мир прекрасен, - мягко сказала Атеона.
     Жриц встретили две рабыни и, освещая им путь, повели их в покои. Процессия из пяти женщин в сопровождении двух не могла остаться незамеченной. За ними поглядывал Ка с 
51
одной стороны, с другой – садовник, с третьей – хозяйственник: они женщины, за ними надо приглядывать. И четвертая сторона не осталась пустовать.
     Неподалеку от шествия мяукнул котенок. Атеона прислушалась: глупенький, он выдаст себя и тем самым погубит!
     Откуда ни возьмись, появился слуга римариха. Динонианка заволновалась не на шутку. Он стоял поодаль, тоже прислушивался.
     - Госпожа, - шепнула Сенуя, - он донесет римариху.
     Атеона не шевельнулась, вместе с нею остановилась вся процессия. Бездвижно, одними глазами она отыскала котенка: он каким-то чудом забрался на дерево и не смог оттуда слезть.
     Атеона напряглась: слуга римариха пошел прямиком к дереву, в ветвях которого сидел напуганный котенок. Приближенный господина обошел древо, выглядывая пищащего животного, прильнул к стволу, и, почему-то улыбнулся. То, что произошло в следующее мгновение, удивило всех жриц: он схватился за нижние ветви, подтянулся и полез вверх за котенком!
     - Он его сбросит, - схватилась за щеку Сенуя. – Или утопит.
     Как и все Атеона ждала, проявляя сдержанность. Слуга римариха пробирался все выше и выше, а жрицы смотрели на происходящее, подняв вверх головы. Он карабкался осторожно, цепляясь за толстые ветви, которые могли его выдержать, ведь он достаточно крупен и силен. О том говорили его рельефные мышцы. Когда достиг середины кроны, он отыскал испуганного котенка и, обхватив ногами толстую ветвь древа, отцепил поочередно кошачьи лапки: котенок когтями вцепился в кору, боясь упасть. Он жалобно мяукал и мяукал. Сенуя испуганно вскрикнула, когда подумала, слуга сейчас сбросит его, и животное разобьется.
     Опасениям не суждено было оправдаться: не живодер же приближенный римариха. Он так же медленно, как и взбирался, начал спускаться, посадив котенка в карман штанов. Атеона, кинув беглый взгляд на хута, выжидала. Сенуя прикусила губу, остальные девушки из любопытства глядели на спасателя, повисшего на одной руке. Прыжок – и он приземлился на ноги. Ловко получилось. Другая служанка высоко оценила его способности. Что ему взбрело в голову рисковать, дабы спасти какого-то котенка. Она лукаво улыбнулась, не будучи набожной как Сенуя, завидя приближение спасателя. На ее поведение обратила внимание Октавия и кашлянула. Служанка опустила глаза.
     - Ведешь себя распутно, - шепнула ей молодая и строгая жрица.
     - Прости, госпожа, - покаялась прислужница.
     - Предлагать себя мужчине – позор, - негодовала Октавия, о ней тоже плохо подумают, если увидят. 
     Меж тем слуга римариха сделал еще пару шагов и встал напротив Атеоны, держа на ладони котенка. Сенуя закрыла глаза, сейчас он отнесет малыша к господину, и тот велит наказать всех причастных!
     Слуга впервые так близко подошел к прекрасной жрице. Всего несколько шагов разделяли их. Он видел мельчайшие детали ее лица, туалета, украшений, оттенки волос, переливающихся в свете факелов. Огонь еще больше позолотил ее волосы, они выглядели чрезвычайно эффектно. Пышная челка, лежащая на высоком лбу, завитки, часть обрамляла лицо, часть была собрана на макушке, и две густые переплетенные меж собой пряди змейкой переползли с затылка на длинную тонкую шею и легли на плечо, положив хвостик на зону декольте – любимая прическа Атеоны.
     - Возьми котенка, Ка, - посмотрев на него, сказала она и снова перевела взгляд на слугу: каковы его дальнейшие действия?
     Как человек неглупый, он сразу обо всем догадался: жрица спасла некогда бегающую тут кошку и приютила. Но не это его удивило.
     - Госпожа знает имя презренного раба-хута?
     Ка протянул длинную с вздутыми венами от тяжелых работ руку и забрал котенка.
52
По тому, как он пополз по хуту, слуга понял: они знакомы.
     - Отнеси его, - обратилась к рабу Атеона, и он ушел. – Когда-то потеряв свободу и побывав рабом, ты называешь хута презренным существом? – Она тоже далеко не глупа и увидела, что слуга совсем так не думает. Кроме того, она увидела и то, что до римариха история с котенком не дойдет. – Благодарю за помощь, Гектор.
     Ошеломленный, он стал свидетелем, как она плавно отдаляется от него. За нею вереницей последовали остальные девушки. Точно завороженный он пошел следом, окутанный запахом ее благовоний. Поравнявшись с нею, но идя на почтительном расстоянии, позволяющем законами, принятыми давным-давно, он спросил, не веря своим ушам:
     - Госпожа знает и мое имя?
     Вид его настолько показался ей растерянным, что она позволила себе слабо улыбнуться: ее позабавила данная ситуация.
     - Почему это так удивляет слугу римариха, его доверенное лицо? – не останавливаясь, ответила она, демонстрируя ему свой правильный профиль.
     - Госпожа наблюдательна, - сказал Гектор, запинаясь. Он, правда, растерялся. Впервые он настолько близко к ней, впервые за столько лет они разговаривают. Он служит римариху бог знает сколько лет! Бывало, он приносил ей записки от него, но передавал через служанок, а она находилась где-то далеко, в другом конце комнаты либо залы и, казалось, совсем не замечала его, простого слугу и бывшего раба.
     Жрицы, невольные свидетельницы спасения и разговора, шли и помалкивали, а Сенуя молилась, чтобы он не донес римариху о случае, она же не обладала проницательностью Атеоны.
     - Надо быть слепцом, чтобы не видеть очевидного: римарих мог приблизить к себе только того, кому действительно доверяет, - ответила динонианка. Она ничуть не кокетничала, напротив, была по обыкновению собрана и сдержана.
     Что на это мог ответить Гектор – только развести руками, как она права. И он знал, насколько близок к господину и дорог ему.
     - У тебя интересное имя.
     Искренне говорила Атеона, это видно. И тронуло до глубины души слугу. Он и польщен ее вниманием и окрылен.
     - Оно древнее.
     - Троянское, - припомнила динонианка, она читала «Илиаду» Гомера.
     - Да-а-а, - растерялся снова слуга. Почему-то он почувствовал себя очень глупым. Раз она улыбается, то он и выглядит так же. – Я… да.
     - Знаешь, кем был Гектор в «Илиаде»? – Атеоне подумалось, об этом интересно будет послушать всем.
     Пока он хаотично перебирал знания в голове и пытался увязать одно с другим, она сама ответила, полагая, он не знает:
     - Он был сыном царя Приама и главным воином троянцев.
     Чтобы не показаться еще глупее, Гектор промолчал. Его девушки на смех поднимут, если он подаст вид, что знал историю о троянском воине, его происхождении, но увидав прекрасную жрицу, все позабыл.
     - А кто такой Хомер? – тихо спросила у Октавии шедшая позади Лионида.
     Не успела та ответить, как Гектор, открывая себя, автоматически поправил юную девушку:
     - Гомер, греческий поэт-сказитель.
     - Его брата звали... – произнесла Атеона.
     - Парисом. Родители Париса и Гектора – Примам и Гекуба, - быстро ответил Гектор и только потом понял, что обнаружен: она догадалась, что он читал «Илиаду», что довольно грамотен и знания его превосходят знания иных жрецов.
     Фундаментальное образование он получил на родине, потом самосовершенствовался
53
благодаря милости господина и своему усердию. Ему нравились книги, он запоем мог читать. Глядя на римариха, постигал науки и разбирался в искусствах. Но был пригоден к физическим нагрузкам и военному делу. Рост и физическая сила позволяли ему держать меч, носить тяжести и претерпевать лишения и голод – бывало когда-то. 
     - Я… читал Гомера, - смутился Гектор, несмотря на то, что на него Атеона не смотрела, но он чувствовал – она слегка улыбается.
     - И Гесиода, и Платона, - перечислила она, подходя к крыльцу здания, в котором жили динонианки.
     - Да, госпожа. – Гектор поник.
     - В библиотеке не хватает трудов Платона, - ступая по ступенькам, сказала Атеона.
     Храмовое книгохранилище, занимающее два этажа, огромно. Оно насчитывает десятки тысяч книг. Каких там только нет. Доступ к запрещенной литературе ограничен, но Платон в этот список не входит, и Атеона решила его почитать. К своему удивлению она обнаружила нехватку собрания сочинений и немало удивилась: динонианки не интересуются работами грека, а жрецы заняты чтением звезд, медициной и алхимией. Кому понадобились труды Платона, теперь она догадывалась.
     - Я верну, - пообещал Гектор, точно каясь.
     Сенуя отвлеклась и обожглась о факел. Она вскрикнула, поднесла палец  к губам и подула на него.
     - О, Динона, что за невезенье! – причитала она, привлекая взоры окружающих.
     - «В своих бедах люди склонны винить судьбу, богов и все, что угодно…», - сказала Атеона.
     - «Только не самих себя», - тихо продолжил фразу Гектор и ощутил на себе взгляд. Ее.  Удивленный.
     - Платон.
     - Аристокл настоящее его имя.
     Атеона взошла на крыльцо, дверь перед нею распахнули служанки. Она не торопилась входить. Обернулась: Гектор не спешил уходить.
     - Если ты грек, почему тебя назвали троянским именем, ведь греки и троянцы воевали?
     - Из-за женщины.
     - Елены, - вспомнила Атеона имя прекрасной девушки, разрушившей хрупкий мир между двумя государствами.
     Гектор кивнул, подумав, ответил:
     - Наверное, мои далекие предки выходцы из Трои, - предположил он. – Меня так отец назвал, но почему?.. – Он пожал плечами.
     - Красивое имя, носи его достойно, - молвила Атеона и полная достоинства зашла в дом.
     За нею подтянулись динонианки, последними зашли служанки, одна из них подарила ему заманчивую улыбку, на которую он не обратил внимания.
     - Ух ты, - выдохнул Гектор, когда дверь закрылась. – Ох, господин! – опомнился он и помчался к римариху.
     Не успел он влететь в его покои, как напоролся на вопрос:
     - Где ты был?!
     - Господин, я… -  начал оправдываться Гектор, его не было слишком долго.
     Римарих пригляделся и с проницательным выражением лица покачал головой.
     - Ты помнишь законы? – строго спросил он и не шутил.
     Слуга отлично помнил, что грозит ему в случае нарушения устава и опустил глаза в пол.
     - То-то же! – прогрохотал римарих.
     Гектора накрыл сердитый взгляд.
     Атеона сразу не пошла спать, а задержалась с рабынями, решая бытовые вопросы. И ими приходилось заниматься динонианке. Наличие при храме жреца-хозяйственника не освобождало ее от мелких вопросов, касающихся жриц Диноны. Мелочи мелочами, а решать
54
их надо. 
     Она раздавала рабыням задания, какие им следовало выполнить до прихода утра, как ее на полуслове оборвал вскрик. В храме, у нее под боком кто-то закричал! Без промедления Атеона зашагала прямиком на звук и толкнула приоткрытую дверь, ведущую в покои своей подопечной.
     - Что здесь происходит?! 
     Октавия замахнулась прутом на служанку, упавшую на пол и скукожившуюся, ожидая удара.
     - Она порочно и бесстыдно строила глазки слуге римариха! – Возмущению ее не было границ. – Каким позором она покрывает себя и напускает тень на меня, думая о грехе тут, в храме!
     За спиной первой жрицы выросли одетые в ночные рубашки динонианки и служанки, ухаживающие за ними.
     - Опусти руку, Октавия! - строгим голосом молвила Атеона. – Я не буду повторять.
     Той пришлось повиноваться, но дух ее негодовал по-прежнему.
     - Она не жрица, - заговорила дочь Агилия Татия, - не монашка, она простая молодая женщина со своими простыми мирскими желаниями. Нет ничего зазорного в том, чтобы любить. Если это не порочное желание, не пагубная страсть, то это дар самой богини. Созданы женщины и созданы ею мужчины, они должны соединяться в союзе – так учит Динона. И верно я тебя плохо учила, коль ты о том позабыла!
     Октавия не забыла, но слишком вульгарными ей казались взгляды служанки на мужчину.
     - Это было пошло!
     - Уймись, наконец! – Атеона прошла в комнату и вырвала из рук подопечной прут, которым она побивала не угодивших ей слуг. Прут она передала Сенуе. – Выброси его! Нет у тебя больше, Октавия, орудия насилия и не будет: я запрещаю совершать любое насилие! Это касается всех вас! – громко сказала Атеона присутствующим. – А что до тебя, Октавия, так в твоем сердце пока много ненависти, ее надо искоренять. – С минуту подумав, она слегка улыбнулась и немало удивила подопечную: - У нас есть чему поучиться у Скики.
     Динонианки удивились не менее Октавии, наверное, даже больше.
     - Сейчас тебе девятнадцать, - прохаживаясь, говорила Атеона, - ты юна и привлекательна своею юностью. А пройдет одиннадцать лет, ты покинешь храм и будешь искать себе мужа. Ты будешь не так свежа и хороша собой как теперь. Тебе придется идти на те уловки, которыми пользуются обычные женщины, дабы заполучить в свои объятья  мужчину.
     - Я никогда не буду строить мужчинам глазки! – тяжело выдавила обиженная Октавия, она же не доступная девица, не знающая что такое честь! Еще не хватало, чтобы она, уважаемая динонианка, бегала за ласками мужчин! – Такому не бывать! – зарыдала она.
     Атеона подплыла к ней и, положив ладонь на щеку, сказала:
     - Ты – женщина, тобою должны любоваться. Мужи – это чиновники, торговцы, воины, скульпторы, художники... А ты вдохновительница, их муза. Так устроила Динона, «слава всего живого». – Первая жрица отошла в центр комнаты, занимая самое выгодное положение в ней. – Таков порядок: женщины должны быть любимы мужчинами. – Она помедлила и договорила с улыбкой на устах: - А для этого женщинам порой приходится трудиться.
     Октавия утерла слезы, Марциана и Лаодика слушали и не перечили. Лионида, милое, юное и доверчивое создание, ждала момента, когда сможет покинуть скучные стены храма и найти свою половину. Сенуя хоть и не надеялась выйти за высокие ворота, но думала о той самой любви, о которой говорила госпожа, и о которой слышала на каждом перекрестке.
     - Скика, встань, - велела Атеона, - ты вольна любить, однако если ты ради корысти или побед затеяла игру, я сама тебя накажу! – Она вышла неподражаемой, ее индивидуальной плывущей походкой. 
     За нею высыпались в широкий коридор жрицы и служанки, молча разбрелись по комнатам и улеглись спать.            
55
     Еще до наступления рассвета динонианки покинули покои, дабы укрыться в нижнем храме. Отиний послал к ним гонца, не Гектора, чем расстроил его. Из окна он видел, как они спешили в храм, едва накинув на плечи покрывала. Жрицы даже не успели крошки в рот положить.
     Высоким гостем занялся все тот же старый зануда Ливий. Царя усадили в кресло и принялись учить. От скучности знаний Татул Эгимнос не мог найти себе места. И так усядется и эдак – все не то. Наконец он поднялся и, бросив в лицо жрецу «ласковое» словцо, исчез.   
     - Отличная работа, - похвалил римарих Ливия.
     - Ничего не понимаю, - разводил руками тот.
     - Он сбежал, - констатировал Эвклисий, посмеиваясь. – Ненадолго ж его хватило.
     - Нетерпеливость бывает полезна, - изрек Ливий, вытягивая палец вверх. Он любил поумничать, считая себя самым умным в силу лет и службы в храме. На самом же деле он являлся посредственным жрецом и не отличался в чтении по звездам.               
     А назавтра пришло письмо от царя, ничуть не обрадовавшее жрецов, зато хоть что-то прояснившее.      
     - Достопочтенные мужи, - сворачивая послание, сказал римарих, - государь наш намерен расширить владения и объединить окрестные земли, установив на них свою власть. Потому ему некогда ежедневно являться сюда, тратя время на учебу.
     Ухмылка Эвклисия была очень громкой, ее услышали все.
     - Ты хочешь что-то сказать? – спросил у него римарих, откладывая письмо на рабочий стол, на нем полным-полно было бумаг.
     - Да, хочу спросить: он между этапами посвящения будет ездить на охоту и пировать до рвоты?
     - Он велит посвятить его за один день и вкратце.
     Возгласы негодования оглушили римариха, он поднял руку.
     - Тише, тише!
     - Он велит! – шумели одни.
     - Он смеет нам приказывать?! – гудели другие.
     - Отиний, он царь, но не жрец! – встал седовласый советник римариха. - В храмах Исей ты хозяин! Мне много, слишком много лет. На моем веку не раз менялись цари, но такого никогда не видели мои глаза! – Старческие руки его тряслись, голос дрожал. Не от страха, от гнева. - Жаль дожил я до времени, когда они хотят хозяйничать тут и творить мракобесье под сводами храмов!
     - Это ты красиво сказал, - откликнулся римарих, - но не убедительно: он спалит нас под хмелем или без.
     - Я не стану в этом участвовать!
     - Ты не сможешь, - возразил римарих, сожалея.
     Советник поник, Отиний прав: жрецы не готовы выступить против государя, обрекая себя на верную и страшную гибель.          
     - Нам следует обдумать, как поступить… - заговорил римарих, обрывая мысли присутствующих.      
     Собрание заголосило наперебой, ему пришлось останавливать жрецов и давать каждому слово. По очереди они излагали идеи, далеко не все пришлись по вкусу требовательному римариху. Дело дошло до споров. Жрецы успели поссориться и помириться, и снова разругаться. Не раз Отиний останавливал скандалистов, трепещущих пред царской немилостью.
     За завесой стоял Гектор и, скрестив руки на груди, покачивал головой: ученые мужи, а как дети. Вечером, оставшись наедине с римарихом, он предложит свои варианты действий и внесет поправки в некоторые моменты, утвержденные на собрании. С разрешения господина, разумеется.
56
Посвящение царя, его решение. Гектор помогает Палланту
     Наутро пришло радостное для исейцев известие: на границах царства соседи нарушают покой простых граждан.
     - Ну вот, наконец-то он уберется отсюда, - пробубнил советник римариха.
     - Хорошие новости, ничего не скажешь, - присоединился Эвклисий, его радость куда шире, чем у других: царь-освободитель настолько прикипел к нему душой, что держал на пирах до последнего и оттого гадостей и оскорблений он наслушался сверх всякой меры.
     Что только не творил Татул Эгимнос на глазах у горожан. Не останавливали его ни советы приближенных, ни наставления жрецов, ни предостережения советников-военачальников. Богохульство так и сыпалось с его уст, уши жаждали чрезмерной похвалы, а тело – услады. В Исеях он приобрел дурную славу. Ему доносили о толках, но себялюбие отторгало всякую критику, следовательно, разум спал. Да и сам царь отдавал предпочтение не ему, а желаниям, легко поддающимся грубой похоти.
     - Государь прибудет сегодня на посвящение? – поинтересовался римарих у гонца, поправляя светлой материи накидку, лежащую на плече.
     Яркая красная кайма ее – отличительная черта высших жрецов – имела геометрический узор, символизирующий реку. Он напоминал греческий. Тому виной торговые связи с Элладой.
     Жрецы (точнее говоря, Гектор) составили Татулу Эгимносу письмо, в котором уверяли его, что с радостью посвятят любимого государя в Величайшие тайны, как желает, за один день и безо всяких промедлений, и он станет самым мудрым царем на всей обитаемой суше. 
     - Государь будет завтра.
     - Он только это велел передать?
     Гонец сделал поклон, отдавая должное римариху, и умчался по дальнейшим поручениям.
     - Что ж, друзья мои, приступаем к подготовке! – объявил Отиний.      
     Издали на них посматривал Гектор и все слышал, до последнего слова. На его лице возникло удовлетворение. Не кичился он признанием господина, несмотря на то, что был его правой рукой, не обуяла его гордыня. Почему? Он о том не думал, а ответить постороннему на вопрос – сложно. Если вы спросите, знал ли кто-нибудь о его влиянии на римариха, скорее всего – нет: господа жрецы слишком были уверены в себе, чтобы заподозрить его, простого слугу, в чем-то, чего они сами не всегда понимали. Как их самолюбие могло допустить мысль, что бывший раб, ныне обычный слуга, разбирается в сложных вещах, разумеет науки, не пренебрегает философией и пробовал себя в алхимии, ассистируя римариху.   
     Перед сном господин застал слугу за прочтением книги. Гектор зачитался и не заметил его, он подошел слишком близко.
     - Что тебя так увлекло? – забрал книгу римарих, прочел название и отложил. – Приготовь-ка мне ванну.
     - Она готова. – Гектор проводил господина в соседнюю, тоже роскошную комнату и помог ему снять облачение.
     - Отправь остальных спать, - велел Отиний.
     Слуга подал знак рабам, которые тотчас удалились.
     - Что это ты вдруг зачитался стихами? Сам решил стихотворцем стать? – посмеялся римарих. Не зло.
     - Боюсь, у меня нет такого таланта, - посмеялся и Гектор. – Пробовал когда-то слагать стихи, но получилось посредственно.
     - Почитай. – Римарих откинулся на высокую спинку ванны и расслабился, вдыхая запах благовоний. Он предпочитал запах цветов: нежности, понимаете ли, не хватало ему. Жена особенно не привлекала его еще и в молодости, с годами он совсем к ней охладел, она тоже не питала к нему глубоких чувств, так как ее насильно выдали замуж. Дочери интересовались побрякушками да упивались роскошью. Так что нежность ему дарили только
57
цветы.
     - Господин, я не уверен…
     - Почитай-ка, почитай-ка мне, - потребовал римарих. – Очень интересно.
     Гектор кашлянул: он никому не читал собственных стихов. Они казались ему простыми и смущали его. Но господин требует и он прочел:
Ударит в сердце враг мечом.
Опомниться мне время дай!
Чтоб я отмстил за край родной.
Когда б я на ноги вставал,
Я б обязательно поднял мой меч,
И полетели б главы с плеч.
     Губы римариха крепко сцепились: он задумался.
     - Хм, неплохо. Очень неплохо. Почему ты не читал мне раньше?
     У Гектора не нашлось ответа.
     - Как давно ты это написал? – поинтересовался римарих.
     - Давно, - ответил слуга.
     Он сложил эти строки в плену, когда считал, что все кончено, и жить ему осталось совсем ничего. Но судьба-насмешница привела его сначала в Исеи на невольничий рынок, расположенный прямо в порту, а затем – в храм Диноны. Чистой насмешкой считал он ее решение, пока не случилось то, что случилось: из апартаментов римариха в сопровождении женщины вышла девушка, совсем юная, лет пятнадцати. С золотыми кудрями дева, ясными глазами, высокая, прекрасная. Он не влюбился, как вы могли подумать, он был потрясен до мозга костей. Теперь вы понимаете, почему он до сих пор не совершил побег, не лишил себя жизни, хотя возможностей было пруд пруди.
     - А о любви ты не пишешь? – хитро прищурил римарих пытливый глаз. – Признавайся?
     - Тут я полный профан, господин. – Гектор накинул на него ароматизированную ткань, чтобы обтереть кожу.
     - Прочти, давай-давай, - поторопил римарих, жутко интересно.
     - Я как-то… не… э-э-э, - запинался слуга.
     Отиний засмеялся:
     - Когда дело касается меча, слова сами слагаются, а когда речь зашла о любви – ты заикаться стал? – Он вспомнил себя в молодости и перестал смеяться. – Да, кхе-кхе, - откашлялся он, как бы ему не пришлось отвечать на вопросы. - Порадуешь меня словами о любви?
     Гектор порозовел, и римарих понял: слова есть, но стихотворец смущен.
     - Уважь меня, почитай, - уселся Отиний в кресло, замотавшись в ткань, и приготовился слушать.
     Гектор помялся, помялся и прочел:
Амур, шутя, пустит стрелу,
Злодей, вонзит мне в сердце.
Любовный яд по жилам разлился.
И я в страданьях день живу,
Где мне найти на свете место,
Укрыться боли вопреки?
     Римарих молчал: задумался о чем-то. Слуга тоже не нарушал тишины: зачем ее перебивать, если человеку надо подумать?
     - Что ж, - молвил римарих, - тронули меня твои строки. Но тебе стоит тренироваться: большой труд слагать стихи.
     - Я никогда не желал стать поэтом.
     - Отчего же? – спросил Отиний, дозволяя переодеть себя в ночное одеяние.
     - Ветер у них в голове, господин. Вот и у Плиция, которого я читал, судьба сложилась не
58
завидно и по его вине: приключений искал и нашел.
     - А стихи-то у него хорошие.
     - Да, он известен и его помнят, но он бесчестно поступил с избранницей и предал мать. Поэт – ненадежная партия для женщины, - с иронией заметил Гектор.
     Римарих посмеялся над шуткой.
     - Довольно забавляться, - сказал он. - Как приготовления к завтрашнему дню? Все проверил?
     - Господин, у тебя масса помощников.
     - Эти дурни могут все испортить и самое простое дело не доведут до конца.
     - Я проверю еще раз, господин.
     - Давай, давай, сходи, проконтролируй, - позевывал римарих. – Я проверял, но вдруг...  Разбуди меня пораньше: хочу лично убедиться, что сюрпризов не будет.
     - Слуг я подготовил, жрицы предупреждены, сакральное – спрятано в надежном месте, господин, - поправляя балдахин, перечислял Гектор.
     - Хвалю. – Римарих удовлетворенно закрыл глаза. – Напиши еще что-нибудь.
     - Я хотел закончить с опытами, господин.
     - Подождут твои лягушки и змеи, - направил прямой взгляд на слугу Отиний и снова опустил веки. – Что за тяга к препарированию? – пошутил он.
     Гектор отрицал тягу к насилию, но, в общем, господин прав: как еще можно назвать вскрытие и опыты над живыми существами? Только – насилием. Однако науке требуются жертвы. Чтобы понимать, как утроен мир, он должен знать, как утроено простое существо.
     - Я хочу понять, - сказал он вместо «Доброй ночи, господин».
     Римарих посмеялся опять – пытливый ум, ничего не скажешь.
     - Иди, иди, - ответил он, - дай мне отдохнуть: завтра сложный день.
     Пришел следующий день, а с ним – Татул Эгимнос с малочисленной свитой, которую жрецы оставили за дверями. Не опасаясь за свою жизнь, он смело вошел в комнаты со жрецами. Пока его мучали (или он мучал сам себя) сакральными (или тем, что за них выдавалось) науками, динонианки прятались от него в нижнем храме.
     Октавия тяжело вздохнула и отложила зеркальце. Спустя минут восемь снова поглядела на отражение и с разочарованием спрятала его.
     - Что с тобою? – поинтересовалась Атеона: ее подопечная чем-то расстроена.
     - У нее прыщи, - ответила Лионида.
     - Кто тебя за язык тянет?! – возмутилась Октавия и кинула сердитый взор на нее.
     - Прекратите! – раздался голос Атеоны.
     - Невозможно: сколько можно слушать их ссоры, - поддержала ее Марциана.
     - А мы не будем: в следующий раз сразу накажем.
     Горе подруги прикусили языки, ведь Атеона не шутила.
     - Что это ты, Октавия, стала испытывать дискомфорт от прыщей? – хихикнула Лаодика. – Их совсем не видно.
     - Ничего себе не видно: они усеяли мои щеки!
     Старшие динонианки переглянулись, мило улыбаясь. Не скрыть от них того, что она хотела утаить. Лаодика хотела было посмеяться, но глаза первой динонианки остановили ее.
     - Используй маргаритку для промывания. Она помогает при нечистой коже, - посоветовала Атеона.
     - Благодарю, - вымолвила Октавия.
     Она устала бороться с прыщиками. Тот юноша, что так глядел на нее давеча, обязательно заметит их, если приблизится хоть на шаг. Он смотрел на нее издали, она почувствовала взгляд, и гордо вскинув голову, ушла, дабы он понял, как она презирает всякого рода привязанность к мужчине. Ранее она не видела его, зато он приметил ее давненько. Однако как он мог подойти к ней и заявить о себе? Это невозможно.
     Достала Октавия зеркало и посмотрелась опять – нет, они не сошли. Какая досада. Едва
59
ли юноше понравятся красные бугорки на ее румяных щеках. Она просто уродина с ними!
     - Ну как, не исчезли? – пошутила язвительно Лионида.
     Что она хотела этим добиться? Октавия разозлилась:
     - Они сойдут, а твои веснушки будут украшать тебя еще долго.
     Атеона встала, за нею встали прочие динонианки.
     - Чтобы вы любили друг друга и молчали, когда хотите сказать плохое, я запрещаю вам вести разговоры вне служения и проводить совместно время!
     Девушки переглянулись – с кем же им теперь разговаривать и, главное, кто их будет понимать?
     - Отныне вы будете читать каждая у себя в комнате, - продолжала Атеона, - передвигаться по храму отдельно,  на занятия приходить по отдельности и праздники, кроме религиозных, ныне тоже отменяются.   
     Остальные часы девушки сидели в гнетущей тишине, и тихо вышли их нижнего храма, когда за ними явились служанки с факелами в руках: значит, Татул Эгимнос покинул храм.
     Посвящение прошло, как было запланировано: государю долго и нудно показывали сцены из священных книг, а по их окончанию сказали, что это самые что ни на есть сокровенные учения. Как предполагалось, царь, лишенный энтузиазма, вяло отреагировал на новый титул – высший посвященный. Он торопился к праздничному столу, повесив на грудь знак господина посвященного: медальон с начертанными символами. Такой носил каждый жрец, посвященный в древние сакральные тайны. Храмовый ювелир под контролем слуги римариха постарался: в сжатые сроки он изготовил очень похожий знак, однако незначительно поменял очертания символов, зато сильно исказил значение слов, выгравированных на нем. Да, римариху было чему порадоваться: он провернул дело так, что государь ничего не заметил и не понял.
     Врата закрывались за спиной Татула Эгимноса, а он тихо сказал жрецам:
     - Мы не совершили преступления, и уберегли Исеи от большей беды. Поистине для нас сегодня праздник.
     Рабы далеки были от всего жреческого, церемониального и потому не поняли слов римариха, а вот Гектор хорошо осознавал, о чем господин толкует: под страхом смерти запрещено открывать тайны недостойным и не прошедшим испытаний людям.
     Жрецы, жарко обсуждая решение государя, отправились в ритариум – зал, где происходили собрания и принимались наиболее важные решения. Господа были слишком заняты спорами и не увидели, как римарих посмотрел на своего приближенного. В этом взгляде читались благодарность и доверие. 
     - Сообщите жрицам! – отдал он приказ. Не Гектору.
     По взмаху господина раб, что был ближе всего к нижнему храму, рванул туда спасать от холода и гнетущего молчания динонианок.      
     А жрецы громко обсуждали слова Татула Эгимноса.          
     - Мне донесли, соседи шалят на границе: я распорядился послать туда мои лучшие отряды и назначил Вирия главою моих солдат. Он давно служит мне верой и правдой – преданный воин, - сказал он перед уходом и разбил надежды жрецов на скорый отъезд.
     - Вы подумайте, - негодовал Эвклисий, - он не собирается никуда уезжать!
     - Мы так с ума сойдем! – подхватил Листим.
     - Зато теперь ему нельзя с нами ссориться: государю нужна наша поддержка, - сказал римарих.
     - Ему нужны наши деньги! – вставил свое слово Эвклисий.
     Ни для кого не секрет, что с незапамятных времен храмы обладали несметными сокровищами. Их богатства обеспечивали им независимость и давали право диктовать условия. Порой они имели полную свободу, как, например, Дельфы  (город-государство с собственным управленческим аппаратом), давали ссуды государствам, и просто утопали в роскоши. Жрецы, их дома резко контрастировали с гнущими на них спину бедняками с их
60
убогими жилищами.
     - Благодари Динону, что ему нужны наши деньги, а не жизни, - обратился к Эвклисию римарих.
     Жаркие споры Гектор оставил господам и отправился следить за рабами, прислуживающими господину Отинию, отправился проконтролировать точность выполнения его распоряжений,  проверить, как идет отгрузка продуктов и товаров, прибывших из-за моря, и многое другое.       
     Вечер уже наступил, но не ушел глубоко в ночь. В дверь Гектора постучали.
     - Господин зовет? – отворил он рабу, здорово напугав.
     На Гекторе был фартук, испачканный чем-то красным, и руки окрашены в красный цвет. 
     - Н-н-нет, - запинаясь, ответил раб.
     - Тогда чего тебе?
     - Я… принес… - Раб почувствовал, как его затошнило.
     В комнате горел слабый свет, или так только казалось: слишком угрюмой выглядело помещение, где слуга римариха ставил опыты. Странный запах бил в нос, а пучки всевозможных трав при скудном освещении походили на пауков. Смуглый раб побледнел при виде горшков и клеток из пальмовых ветвей, поставленных друг на друга, в которых копошились ящерицы, лягушки, змеи, скорпионы и тьма-тьмущая жуков. Он забыл, зачем пришел. 
     - Что принес? – поправляя закатанные рукава, спросил Гектор.
     - Ж-ж-жир. – Раб протянул ему керамический сосуд со свиным салом.
     - А-а-а, поставь на стол.
     Слуга римариха отвлекся на что-то, а у раба ноги подкосились: посреди комнаты на столе подле письменных принадлежностей лежали кости. Острые ножи из бронзы и кремня напугали не меньше ядовитой змеи, вставшей в атакующее положение. Его едва не вытошнило, когда он ударился бедром о стол, на котором лежал прикрепленный к дощечке мертвый тушканчик. 
     - Меня ждут! – Раб ринулся к выходу.
     - Дверь закрой! – бросил ему вслед Гектор, не понимая, почему тот держится за рот обеими руками.
     Хм, что он здесь такое увидал? Исследователь осмотрелся – рабочая обстановка. Терять время он не имел права и вернулся к делам. Его тень навился над телом тушканчика, острие ножа сверкнуло в воздухе и коснулось плоти животного. Намеревался Гектор узнать, отчего умер зверек и мог бы он спасти его. Змея, глядя на него, все еще стояла, точно намеревалась атаковать. Между тем ее никто не собирался умертвлять: она нужда для сбора яда. И только.
     С мыслью о том, что Гектор душегуб и колдовской слуга, раб мчался без оглядки прочь. Он упал, подскочил и снова помчался. Скорее! К житнице! Он лучше хлебом будет заниматься всю оставшуюся жизнь, таскать огромные мешки зерна, молоть муку, чем еще хоть раз пойдет к живодеру и колдуну.
     Исследование Гектора стояло в самом разгаре, когда в комнату с низким потоком вошел римарих.
     - Господин освободился быстрее, чем я думал. – Слуга отложил нож, дощечку со зверьком отодвинул.
     Отиний склонился над ним.
     - Отчего он умер? Выяснил?
     - Не от старости, это видно по шерсти, ногтям, состоянию зубов. Не от голода, не от болезни, не от яда. Полагаю, от испуга. Видишь, господин, его сердце? - раздвинул деревянными палочками грудь зверька Гектор.
     Осмотрев внутренности тушканчика, римарих согласился.
     - Я не сумел бы его спасти, даже если бы сразу взялся. – Исследователь вытер руки, снял фартук и умылся.
61
     - Ты собрал яд? – перебирал пузырьки и склянки римарих, ища его.
     - Да, господин. А она с характером, - хохотнул Гектор, подходя к змее, надежно запертой. Он присел на корточки, взглянул ей в глаза. – Не бойся.  - Он разбирался в змеях лучше, чем любой другой в храме. Пойди поищи еще такого знатока.
     Змея не шевелилась. Туловище с гладкой чешуей (некоторые виды аспидов имеют так называемую килеватую чешую) держало голову, покрытую постоянными щитками. Гектор видел пару неподвижных ядовитых клыков, несущую смерть любому, кто имел неосторожность соприкоснуться со змеей. Нужно быть смельчаком или сумасшедшим, чтобы держать ее у себя. Гектор работал над противоядием и ему это удалось.
     Кобра раздувала капюшон и умела выбрасывать яд через маленькие дырочки на концах клыков. Но исследователь не страшился, а с интересом наблюдал за повадками.
     - Она проделала длинный путь, - сказал он, оборачиваясь к римариху. Ее привезли издалека. И тем ценнее она была. 
     - Красавица, - полюбовался ею Отиний. – Яд ее на вес золота.
     - Одной змеи мало, - согласился Гектор. - Надо бы еще.
     - Поговори с купцом. Он завтра отбывает, пусть привезет еще ядовитых змей. – Римарих подбросил мешочек с монетками, а слуга в воздухе поймал его. – Иди сейчас, если не хочешь отправиться к нему до рассвета.
     Сунул Гектор кошелек за пояс, поправил тунику и оставил господина наедине с рептилиями, насекомыми и мелкими зверьками. Чем занимался там римарих, никому неведомо, однако слуга никогда не спрашивал: он не имел привычки любопытствовать там, где не следовало. Захочет господин, сам скажет, спросит, покажет.
     Ровным шагом Гектор продвигался к заданной цели. Что заставило его свернуть с дороги? Понятия он не имел, но услыхав шорох и шепот, замер. Прислушался. Два голоса: женский и мужской. Оба нежны, один дрожал.
     - Как неосторожно, - говорил первый.
     - Я более не мог сносить разлуки, - отвечал второй.
     - Ты подвергаешь себя опасности.
     Гектор укрылся в ветвях кустарника, узнав голос Атеоны. Он закрыл глаза, забыв, что нужно идти.
     - Я не боюсь ее, что мне она – смех. Я бросаю ей вызов, - говорил Паллант. – Без тебя моя жизнь – не жизнь!
     Атеона много хотела сказать добрых и ласковых слов, но не смела.
     - Как ты пробрался сюда?
     - Я спрятался и ждал, когда ворота закроются.
     - О великая Динона, - испугалась Атеона, - ворота! Они закрыты! Тебе надо выбираться!
     - Не думай обо мне, - успокаивающе отвечал Паллант. – Я написал стихи. И посвятил их тебе, сердце мое. – Он передал листок динонианке. – На нем нет имени, я никогда не упоминаю твоего прекрасного имени, чтобы оградить тебя.
     - Безумец, - мягко произнесла Атеона, раня невольного слушателя. – Думаешь, я смогу спокойно жить, коль буду знать, что ты пострадал из-за меня?
     - Прочти, и ты поймешь, - поэтично отозвался Паллант. – Поэт всегда безумен! – расправил он руки к небу. – Любовь окрыляет.
     - Она лишает головы, - заметила Атеона, шутя, и испугалась. – Я слышала шорох. Умоляю, беги! Осторожно!
     Паллант послушался: он услыхал лязг доспехов стражей, совершающих обход.
     Динонианка подарила поэту прощальный взгляд и скрылась, а он притаился в кустах, ожидая ухода стражников.
     - Сюда, господин, - позвал его Гектор.
     У Палланта не было выбора, если б он пренебрег помощью, попался б в лапы жрецов.     Он укрылся в том месте, где только-только таился слуга римариха. Стражи подошли к нему
62
вплотную.
     - Ты чего тут делаешь? – грубым голосом спросил рыжий бородатый страж, самый сердитый из трех.
     - Дышу свежим воздухом, - непринужденно ответил Гектор.
     - Мы слышали здесь голоса.
     Слуга римариха пожал плечами.
     - Я разговаривал с деревьями, - сказал он.
     Стражи переглянулись, верно, вино было крепким.
     - И как они, деревья? – посмеялись они.
     - Хм, как раньше, - ничего умнее Гектору в голову не пришло.
     Стражи посмеялись в голос.
     - Ты в следующий раз закусывай, - дал дельный совет один из них.
      И они пошли дальше нести дозор.
     - Бедняга, пить не умеет, - посочувствовал ему рыжий бородач. Несмотря на невыносимый характер и у него в груди билось сердце.      
     Как только они повернули за угол, Гектор поманил незваного гостя и повел его тропами к воротам. На пути им никто не встретился, но все же следовало быть осторожными и поторопиться.
     - Накинь плащ, господин.
     Паллант так и сделал.
     - Иди за мной и никому не отвечай, - произнес Гектор.
     Подойдя к вратам, он сказал стражам, стерегущим их:
     - Откройте, я иду по велению римариха! 
     Те узнали слугу Отиния и сразу отворили дверь.
     - Я скоро вернусь! – предупредил он.
     - А это кто с тобой? – приглядывался страж, потирая усы, смоченные пивом. Самый любимый напиток стражников. И доступный.
     - Он от купца, я должен спешить к нему: он завтра уплывает.
     - Что-то я не видел, как он входил.
     - Наверное, твой друг открывал ему дверь, пока ты задумался о густом пиве, - вкусно произнес Гектор.
     Страж вспомнил о доброй кружке хмельного напитка в сторожке и пропустил незнакомца.
     - Не стучи громко, когда вернешься! – крикнул он слуге господина.
     Двое перешагнули порог храма и очутились на широкой улице, ведущей на площадь. Они вместе пересекли ее и свернули на дорогу, идущую дальше и дальше – к порту. Поняв, что страж их более не увидит, даже если захочет, они сделали остановку.
     - Благодарю тебя. – Паллант порылся в кошельке и вынул монетку. – Держи.
     Спаситель усмехнулся блеску металла.
     - Нет, господин.
     - Возьми, возьми, купи, что хочешь.
     - На мои желания нужно слишком много денег, - спокойно сказал Гектор.    
     - Вот это да! Как ты говоришь! - изумился Паллант. – Ты не обычный слуга.
     Гектор не знал что ответить, он не знает.
     - Как зовут тебя, спаситель?
     - Гектор.
     - Воин Трои, - припомнил Паллант.
     - Мне говорили, - отрывисто откликнулся спаситель. Почему бы ему просто не развернуться и не уйти? Зачем он слушает того, кто ему неприятен? На кой он рисковал, спасая совершенно постороннего?
     - Позволь узнать, что бы ты хотел приобрести?
     Вздохнул Гектор, незнакомец ему в душу лезет.
63
     - Змею, - признался он.
     Паллант подивился немало.
     - Зачем она тебе?
     - Мне нужен ее яд. – И почему людей правда парализует больше, чем ложь? Гектор засомневался, что спутник хорошо себя чувствует.
     - Ты колдун? – насторожился поэт.
     - Колдуны не используют яд, они читают заклинания. – Гектор о том слышал, но насколько это правда, не знал.
     - У тебя странные желания.
     Гектор подумал, подумал и согласился.
     - Из яда я делаю лекарства и противоядие.
     Паллант обрадовался и похлопал по плечу спутника.
     - Удачи тебе, друг мой.
     Спаситель нахмурился, с этой минуты он не сможет ненавидеть поэта.
     - Я не знаю, сколько стоят змеи, но, уверен, человечность дороже. – Паллант сунул в его руку монету. – Так кто ты на самом деле?
     Гектор не горел желанием отвечать, как ему быть?
     - Я слуга и не более. – Он откланялся и исчез в сумерках прежде, чем поэт сообразил, что все-таки произошло.
    
    
    

    
    
             
            
             


















      
 


    
64
Сенуя и римарих. Атеона получает стихи и заступается за Ка
     Служанки суетились, готовя динонианку ко сну: приготовили ей ванну, расчесали густые вьющиеся волосы, переодели в ночное облачение, а она отпустила их, ссылаясь на возникшее желание почитать. Она велела подать ей накидку, намереваясь выйти в коридор, не внимая предостережениям служанки, мол, не следует выходить из личных комнат в столь поздний час.
     - Я вчера видела здесь слугу Эвклисия. Он выглядел весьма подозрительно, - взбивала подушки Сенуя который раз. Она очень хотела угодить жрице.
     - Ты стараешься, - отметила Атеона, и служанка обрадовалась: госпожа ее похвалила.
     - Я о твоей речи: ты делаешь успехи и говоришь, правильно строя предложения. Грамотно выражаешь свои мысли. Молодец. – Динонианка накинула на плечи накидку, у двери обернулась. – Почему ты решила, что он выглядел подозрительно?
     Сенуя постаралась подобрать правильные слова, чтобы госпожа ее опять похвалила.
     - Вид у него был такой, как будто он что-то высматривает. А глаза так и бегали, - широко распахнула свои она.
     - Хм, думается мне, ты преувеличиваешь: он положил глаз на Скику. – Атеона нажала ручку и переступила порог.
     Сенуя возразила:
     - Нет, госпожа, он прислушивался: уши к дверям прикладывал!
     Атеона вернулась в комнату, близко подошла к служанке.
     - Подслушивает, говоришь. – Она задумалась. – Он тебя видел? Что сказал?
     - Ничего не сказал, развернулся и ушел. – Сенуя и раньше собиралась рассказать о нем, но ее сегодня весь день не было. – Да, неспроста он тут шастает. Вынюхивает и высматривает чего-то.
     Атеоне тоже стало любопытно, что ему тут понадобилось. Какие такие тайны динонианок его прельщают? Только одно приходило ей на ум: он действует по указке Эвклисия.
     - Что ему надо? – задумчиво произнесла Атеона.
     - Может, подглядывает? – копошилась Сенуя, перебирая вещи госпожи.
     - Слуга здесь ни при чем, я о его господине. Зачем ему соглядатаи в доме жриц?
     Пожала плечиками Сенуя, откуда ей знать. Забав господ ей не понять.
     Атеона обратилась к ней с маленькой просьбой, и девушка пообещала в точности выполнить ее, обрадовавшись, что может быть полезна госпоже. Она воодушевилась и немножко возгордилась собой. Ненадолго. Это быстро прошло. Но оно такое упоительное – чувство собственной необходимости.
     Оправившись от известий, Атеона запахнула накидку и вышла из апартаментов.
     Пройдя по широкому коридору, уставленному жреческими приспособлениями и дарами верующих, которые можно было видеть повсюду, она перешла в залу, потом миновала другой коридор, соединяющий дом динонианок с главным зданием храмового комплекса, и вышла к библиотеке. Огромной храмовой библиотеке. Согласитесь, жрецы после столь тесного общения с государем едва ли станут читать книги в такой поздний час. Так же рассуждала и Атеона. Она смело вошла в зал, чей потолок уходил высоко-высоко. Но и под сводом было полным-полно свитков, табличек: глиняных и деревянных, листов, уложенных в кипы. Голова могла закружиться от обилия выбора литературы.
     Вышла в центр библиотеки Атеона, встав в кольцо мозаичного пола, огляделась: ярусы спиралью обвивали книгохранилище. Она пошла наугад, оглядывая стеллажи, касаясь наиболее старых книг. Здесь стоял устойчивый запах бумаги и пергамента, металла и дерева.      
Приятный запах. Запах знаний и, наверное, надежды.
     Она издали увидала полку с сочинениями «отца истории». В голове стояли у Атеоны его слова: «Мощь царя превышает человеческую, и руки у него загребущие». Она мало знала государя (хвала Диноне), однако предполагала, так и есть. Слишком уж часто слышала она от жрецов, что житья никакого не стало с приездом Татула Эгимноса в Исеи.
65
     На улицах горожане все чаще упоминали налоги, их рост, падение спроса на местные товары и взлет цен на ввозимые. Быстро государь сделал жизнь исейцев тяжелой. По последним слухам, принесенным из города рабыней, скоро крестьян и мастеров заберут в ряды его армии. То-то господа обрадуются, что некому обрабатывать землю, печь хлеб и пироги, шить, изготавливать посуду, обжигать глиняные горшки, мести улицы, вывозить мусор, доставлять воду, ловить рыбу. Первыми пойдут за Татулом Эгимносом сильные кузнецы, а он, как известно, далеко не миролюбив. С такими темпами в городе скоро некому будет лошадь подковать. Атеона не сильна в большой политике, но, по ее мнению, не всякий враг хуже такого друга, как Татул Эгимнос.
     Она взбежала на второй ярус, потянулась, встала на цыпочки – не достать ей Геродота. Досада не завладела ею, ведь взгляд упал ровно на полку с сочинениями Платона, где по-прежнему не хватало томов.
     Книги Платона находились немногим ниже: Геродота библиотекари поместили очень высоко. Атеона протянула руку к свиткам – не получилось. И куда делась лестница? Упорства ей было не занимать, она повторила попытку и поддела свиток, еще и… на нее посыпались книги! Дождь из книг! Редкое явление, если ты не нерадивый библиотекарь. 
     Испуганная Атеона вскрикнула, отскочила и дождалась пока прекратиться книгопад. Как она неаккуратна. Пожурив себя, она взялась собирать ценные тома. Хорошо она одна и никто не узнает, как поступила с философом, уважаемым господином. Свитки точно разбежались кто куда, это осложнило задачу. Пришлось Атеоне вставать на колени, заглядывать под стеллаж. Она пыталась по возможности быстрее убрать следы маленького преступления.
     Придерживая одной рукой охапку свитков, другой она собирала остальные. Один из них сам приблизился, и Атеона машинально присовокупила его к собратьям, наклонилась за следующим. Замерла, поняв, что не одна. Гектор и дальше б скрывался за стеллажом (пришел покопаться в библиотеке), но тут такое случилось, и он взялся помочь.
     - Я думала, что здесь одна.
     - Мне нужно было найти кое-какую книгу. – Гектор отобрал у жрицы охапку. - Госпожа  не ушиблась?
     - Цела, - поправила она накидку. – Немного испугалась только и всего.
     - Да, я слышал. - Гектор по одной складывал книги на место, он выше ростом и ему намного легче дотянуться до полки.
     Атеоне пришлось постоять в стороне: у него все равно лучше получалось. Она ничего не спросила, он первый заговорил.
     - Завтра я верну остальные тома: некогда было.
     Атеона слегка улыбнулась. Забавно: в храме Платона читают только она и слуга римариха. Девушек-динонианок и вовсе не заставить изучать его труды, рабам он без надобности, да не все читать умеют.
     - Он мне не к спеху: читай, сколько угодно.
     Гектор присматривался к динонианке. Так и есть: она волнуется за того поэта, подкараулившего ее у дома жриц. Болван, он мог погубить ее! Определенно болван, но он ему завидует.
     - Какая книга нужна госпоже? – сложив свитки-беглецы, он осмотрел стеллаж.
     - Поучительная, нравственная, но не скучная. – Атеоне не хотелось бы уснуть на второй странице.
     - Хм, - призадумался слуга римариха: задали ему задачу, - поучительная, нравственная и не скучная... Это сложно: философы не пишут просто.
     Атеона кивнула, это верно. Сложно подобрать подходящую книгу.
     - Ну, только… - Гектор покопался в свитках и подал некий, - эту. Басни.
     - Эзоп? – развернула динонианка лист.
     Что ж, басни. Это интересно.
     - Тут и поучения, и нравственность. И она не скучная, - объяснил свой выбор Гектор.
66
     Атеона признала: он прав.
     - Самые лучшие я почитаю динонианкам: нам всем они будут полезны.
     Она поблагодарила за помощь и отправилась вниз. Гектор зачем-то пошел за нею.
     Атеона обернулась, заслышав шаги. Остановилась, чтобы он нагнал ее. Он так и сделал: раз она позволяет, почему бы и нет?
     - Дела в библиотеке закончены? – спросила она не из любопытства, а из сопереживания.
     - Поздно уже.
     - Римарих спит? – спускаясь, поинтересовалась Атеона.
     - Думаю, пятый сон видит. Он очень устал. – Гектор держался на расстоянии, но и то, что отделяло его от нее, было слишком близким.
     - В свете последних событий немудрено: ему надо отдохнуть.
     Гектора нисколько не удивило ее добросердечие. Такая красота не может и не должна быть злой. Даже без прически, без диадемы, без краски на лице и в ночном платье она – истинная красавица.
     Он заметил у жрицы в руках еще другую книгу, и сразу узнал ее.
     - Госпожа любит поэзию?
     Она напряглась на мгновение, после, когда поняла, к чему вопрос, успокоилась. Кивком дала знать, что он прав. Книжицу она прихватила, чтобы почитать Сенуе, да и себя порадовать. Поэзия, она прекрасна. Кто в этом может усомниться? Атеона, получающая стихи  от нежного возлюбленного? Или Гектор, слагающий строки по ночам, когда никто не мешает и не видит, чем он занимается? Нет, они ярые поклонники стихотворства.
     Они вышли из библиотеки. Вопреки ожиданиям Атеоны, Гектор пошел по направлению к жилищу динонианок. У нее и мысли не промелькнуло, что он хочет ее проводить. Зачем ему надо провожать ее? Верно, дела в той стороне. Какие – невежливо спрашивать.
     Перед ними появилась дверь, ведущая в дом динонианок. Гектор только хотел отворить дверь перед жрицей, как послышались возмущения. И громкие:
     - Хватит преследовать меня: мое сердце не принадлежит тебе!
     Молниеносно Атеона узнала голос и помчалась на него. Умничка Сенуя, по просьбе госпожи сделала, как та просила: дабы задержать соглядатая, поднять шум. 
     - Ненормальная, ты чего орешь? – постучал кулаком себе по лбу слуга Эвклисия.
     - Я не люблю тебя! – не остановилась Сенуя. – Слышишь?
     - Да отстань ты от меня! – отмахивался от нее слуга.
     - О, прости, что я разбила тебе сердце.            
     - Сумасшедшая! – негодовал он. – Вот привязалась, - хотел он, но не мог убежать: она перекрыла ему дорогу.
     Атеона вытянулась: остальные девушки спят, нет в постели лишь ее. Значит, Эвклисий чужими глазами следит не за динонианками, а за ней! Соглядатай искал ее и не нашел!
     - Что тебе здесь надо? – спросила она, подходя.
     У Гектора созрел тот же вопрос – что делает на женской части мерзкий служка подлого жреца? Каков хозяин, таковы и слуги. Один хуже другого: ни одного приличного человека в свите Эвклисия нет. Каждый норовит донести друг на друга, гадости говорят, шантажируют товарищей по несчастью.
     - Г-г-госпожа, - стал заикаться слуга, - я… запутался!
     - В одном коридоре? – Атеона встретилась глазами со служанкой и взглядом одобрила ее старания.
     - Я… я… ошибся! Не знаю, как так получилось! – Он упал на колени, не дай великая Динона ему пропасть: вдруг ему припишут тягу к динонианке?! Его казнят! Подвергнут пыткам и казнят! 
     Гектор внимательно, как полагается исследователю, вглядывался в слугу Эвклисия: он лжет. Вывод напрашивался сам собой.
     - Он прикасался к динонианке? – посмотрел на Сеную Гектор.
67
     Как с последними словами затрясся слуга Эвклисия, сложно описать. От природы он трус, и ему очень страшно.
     Взглянула на жрицу Сенуя, поняла, что к чему и ответила:
     - Не знаю, но он не впервые тут: к дверям подходил. Это и Скика видела и наши рабыни, госпожа.
     Слуга Эвклисия едва сознание не потерял: с него с живого снимут кожу и…
     - Нет, нет! Я мужчин люблю, мужчин! – признался он в грехе, лишь бы ему не приписали нежных чувств к динонианке. За этот грех осудят, побьют, но не казнят!
     Сенуя по-детски поморщилась.
     - Фи. – И осеклась: госпожа рядом.
     Гектор, Сенуя и соглядатай смотрели на Атеону, ждали ее решения. Она указала на выход, строго глядя на незваного гостя, убравшегося быстрее ветра.
     - Ты правильно все сделала, - отметила Атеона, передавая книги Сенуе.
     Гектор оценил придумку динонианки: смышленая она.   
     - Этот мерзавец следил за госпожой, - признался, что догадался, он.
     - Если бы не моя Сенуя, я бы не знала, - ласково погладила ее по волосам Атеона.
     - Да, она молодец, - подтвердил Гектор. Подумав, сказал: - Сегодня поздно, а завтра я расскажу римариху о слежке.
     - У господина римариха возникнет вопрос – что ты здесь делал?
     Гектор отлично понимал, что «мимо проходил» не подойдет.
     - Библиотека рядом – тоже не ответ. – Атеона сложила руки, надо же что-нибудь придумать.
     - Я заметил, как он крадется, и проследил за ним, - осенило Гектора.
     Ничего не сказала Атеона, едва заметно улыбнулась и ушла. Что это значит?
     - Ну да, ложь, - сказал сам себе он. – Что я могу еще сказать господину? – Не признаваться ж ему, что он случайно столкнулся с динонианкой в библиотеке, помог собрать ей книги, нашел, что почитать перед сном, затем проводил до женской половины. Его тут же выпорют.
     Тяжело вздохнул Гектор и поплелся назад.
     - Госпожа, что будет? – поинтересовалась Сенуя, забегая вперед, чтобы зажечь освещение.
     - Полагаю, дознание и… небольшой скандал. Но больше пострадает глупец, следивший за мной по указке Эвклисия: он вмиг отречется от слуги и тот пропадет.
     В груди Атеоны сильно колотилось сердце: как давно за нею следят и что успели рассказать хозяину. Зачем Эвклисию она? Что ему от нее нужно?
     А Гектор в эти минуты обдумывал, как бы правильно преподнести господину информацию. И он нашел решение.
     Новости застали римариха врасплох: он негодовал.
     - Ко мне его! Немедля!
     Эвклисия послы римариха нашли в постели и привели в ночном одеянии, не дав проснуться, как следует.
     - Ты что это творишь?! У меня под носом самоуправством занимаешься?! – Римарих стукнул кулаком по столу.
     Дрогнул Эвклисий, опасно ссориться с господином.
     - Господин мой, это клевета!
     Глаза римариха покраснели ото лжи.
     - Как смеешь ты лгать?! У меня неоспоримые доказательства и свидетели!
     Эвклисий поперхнулся, то-то он не видал слуги: с ним уже беседовали дознаватели. Много интересного узнали. Бедняга с испуга наговорил что надо и не надо.
     - Это все ради безопасности моего господина!
     Римарих руками развел.
68
     - От кого она исходит? Уж не от динонианок ли?!
     - Они преданы моему господину, - уверил Эвклисий.
     - Назови имена подозреваемых, и я назначу расследование! – потребовал римарих.
     Понимал Эвклисий, что дознаватели накопают то, что он хотел бы скрыть. Преданных людей римариху много, подкупить их возможность отсутствует. Беда ему, беда.
     - О мудрый Отиний, - уклончиво ответил он, - я не могу: у меня нет имен.
     - Тогда скажи мне, зачем твой слуга ходил к динонианкам?
     - Мой великомилостивый господин, он глуп.
     - Ты хозяин его и тоже будешь отвечать: отныне за тобой будут следить, а слугу – к столбу!
     Хорошее решение, приговор порадовал Гектора. Теперь Эвклисию будет неповадно следить за златокудрой динонианкой. С наигранной учтивостью он открыл дверь перед ним. 
Тот покосился на слугу и с презрением отвернулся.
     - Индюк, - пробормотал Гектор.
     - Ну, где тот болван? – стучал по столу пальцами римарих.
     - Ждет твоего решения, господин. – Гектор поднес ему отчет и протокол допроса.
     Отиний пробежал глазами по записям. По мере прочтения лицо его серело. Все это происходило у него под крышей! Он не ездит в собственное имение (что ему там делать?), живет здесь, в храме, и упустил такой пикантный момент! Для чего Эвклисию понадобились динонианки? Атеона? Его подкупил Татул Эгимнос? Маловероятно: он ненавидит царя. Римарих отбросил отчет – деньги способны стереть любую ненависть. Или он для отвода глаз претворяется ненавидящим государя? Надо проверить.
     - Что скажешь? – обратился к слуге римарих.
     - Он ведет свою игру: я не знаю правил и цели.
     - У него нет правил. Он мог все испортить! – смахнул бумаги со стола Отиний. – Вели контролировать каждый его шаг! Пускай он будет под присмотром!
     Римарих поблагодарил слугу за службу, ведь тот  хоть и не обезвредил врага, но обнаружил его. Отиний знает, что ожидать от Эвклисия, знает, на что он способен. Как говориться: предупрежден, значит, вооружен. Он будет глядеть в оба и не допустит, чтобы в его храме строили козни и чинили бесчинства.
     - Приведи ту девицу, - отдал он распоряжение.
     - Свидетельницу? – уточнил Гектор. – И госпожу?
     У Сенуи ноги подкосились: ее зовет римарих! Как же она предстанет пред ним?!
     - Госпожа… - пролепетала она.
     - Ничего не бойся, - подбодрила Атеона, в конце концов, она же не к постороннему идет на допрос. – Говори правду и не лги.
     В сопровождении раба они отправились к господину. Впервые Сенуя шла по рабами названной мужской половине и страшно боялась. Боялась, лишится чувств, и ее выгонят прочь. В свою очередь Атеона испытывала некоторое удовлетворение: дочь наконец-то познакомится с отцом, правда не узнает о том. Так и лучше, он посмотрит на нее, и, кто знает, может отцовское сердце дрогнет? Бедная Сенуя комкала передник и к моменту, когда они добрались до цели, он стал мятым. Жестами Атеона показала, что надо отряхнуть его, девушка попыталась. Не смогла.
     У дверей римариха их встретил Гектор. По его взгляду Атеона поняла, что их ждет.
     - Господин зол? – Она приготовилась входить.
     - С утра был в гневе.
     Атеона-то поняла, на кого, а несчастная Сенуя схватилась за щеки: пропала она!
     - Он задаст вопросы, вы ответите. И все, - объяснил ей Гектор.
     Сенуя судорожно дышала. Испуг налицо.
     - Соли дать нюхательной? – предложил он.
     - Да, пожалуй, - согласилась Атеона: девушка едва на ногах держится.
69
     Гектор махнул рабу:      
     - Скорей!
     Понюхав соли, Сенуя пришла в себя. Но поджилки ее заметно тряслись.
     - Приготовьтесь. - Наступил страшный момент: Гектор отворил дверь.
     Две женщины очутились в рабочем кабинете римариха, стоявшего около стола. Он принял их подготовлено: ни строг, ни мягок. Если б Атеона не знала, зачем их позвали, не догадалась бы, в каком состоянии духа он пребывает. Что ж, дочь он встречает вполне неплохо. В первый раз Сенуя видит его так близко, о нем зачастую она слышала от других слуг. И совсем его не знает.
     Он остановил взгляд на ней. Задержал. Опомнился и обратил всего себя к динонианке.
     - Дитя мое…
     Хорошо начал, есть шанс, что Сенуя не упадет к его ногам без сознания.
     - …поведай мне все, что знаешь. 
     Атеона мало знала, почти ничего. И рассказала все как есть.
     - Вот как? – перевел взгляд на служанку римарих. – Она преданно служит госпоже.
     - Я попросила ее об услуге, и она помогла уличить его, - сказала Атеона.
     А юная девушка следила за дыханием, как посоветовал слуга господина. Во избежание неприятностей.
     - Столь юная девушка и такая смелая? – подошел к ней римарих, услышал ее тяжелое дыхание. - Она не больна?
     - Она волнуется, - помогла Атеона.      
     Гектор сохранял спокойствие, и она понимала: бояться нечего.
     - Ну да, ну да, - заложил руки за спину римарих. – Так что ты можешь нам рассказать? – начал он прохаживаться по кабинету. Он волновался. Волнительная встреча. Оно и понятно.
     - Я… видела его в коридоре. Другие тоже видели. Я сказала госпоже. – Сенуя запнулась. – Вот и все, господин. – Она не поднимала глаз: боялась.
     - Что он делал в коридоре? – серьезно спросил римарих.
     - Прислушивался и приглядывался.
     - Как?
     - Прикладывал ухо к двери.
     - Он тебя видел? – спросил римарих.
     Сенуя мечтала убежать и сдержалась.
     - Бывало, видел.
     - Плохой из него следопыт, - посмеялся римарих и поулыбался Гектор. – Эвклисий мог бы выбрать кого-нибудь потолковее.
     - Тогда бы мы не обнаружили слежку, - заметила Атеона, подбадривая служанку.
     - Справедливо замечено. – Римарих остановился и обратился к Сенуе: - Ты подтвердишь показания, если понадобится?
     Она молчала. Не могла произнести ни слова.
     - Ты меня слышишь? Ты повторишь то, что сказала мне, а дознаватель запишет твои показания.
     Это обычный процесс, но откуда Сенуе было знать.
     - Да, господин, - прошептала она.
     - Говори громче! – Римарих не расслышал, напугав ее окончательно.
     - Да, господин! – чуть не заплакала юная служанка. На глаза ее навернулись слезы. Если бы не госпожа, она б рыдала навзрыд.
     - Идите! – взмахнул римарих рукой. Чего доброго она упадет от страха.
     - Пойдем, - поманила ее Атеона. – Ты молодец, - сказала она, выходя их кабинета. – Смелая, - без иронии добавила она.
     - Я чуть не умерла. – Руки Сенуи тряслись, а смятый передник выглядел непотребно, потому динонианка велела снять его.
70
     Мысль о том, что ее привлекут к делу и станут допрашивать, служанку выбила из сил. Она не стала ужинать, хотя госпожа предлагала ей неоднократно, отказалась от воды и не спала всю ночь. Наутро под глазами появились синяки, и Атеона выругала ее за безответственное отношение к своему здоровью.
     - Немедленно иди спать! – отдала она распоряжение. Еще не хватало, чтобы римарих стал винить ее в том, что она не приглядела за его кровиночкой. Естественно он не скажет этого вслух, но обязательно подумает. В том жрица совершенно уверенна.
     Девушки заканчивали с ее туалетом, Сенуя направлялась к выходу, как вдруг в распахнутое окно влетел свиток.
     - Что это? – подбежала к нему служанка и подняла. Она высунулась на улицу, перевалившись через подоконник: никого.
     В это время где-то в стороне проходил Гектор, неся охапку свитков и коробок.
     - Хм, странно, - подивилась Сенуя и по требованию динонианки передала свиток.
     Атеона, развернув послание, встала из-за столика, отстранилась от рабынь и прочла стихи. Как они прекрасны! Опять Паллант не послушался ее и пробрался в храм. Она перечитала строки. Снова. Вспомнила предыдущие стихи, которые он передал в сумерках. Она читала их тайком, пряча в толстой книге, чтобы никто не догадался. Сенуя думала, госпожу захватило чтение басен некоего Э… Э… Эзопа. Но все гораздо серьезнее.
     Атеона вознесла хвалы Диноне: Паллант сумел выбраться из запертого храма! Она опустила на волосы жреческую диадему и отправилась в святилище. Следить, чтобы горел огонь, чтобы курились смолы в курильнях, чтобы дары умилостивляли богиню – ее главная задача. Усердно она молилась, Марциана не вставала с колен. Молилась Лаодика, Лионида, Октавия внушала себе, что молитва – это то, что ей необходимо, а мысли занимал юноша, ищущий ее глазами в общедоступном храме.
     - Омой ноги! – одернула его мать, когда он засмотрелся на динонианку, и дала ему затрещину. – С ума сошел?! – Тише шепнула: - Тебя закопают. Живьем. Слышал? Новое указание римариха. А сначала, - решила она усилить эффект, - запытают до полусмерти: сам не будешь рад, что поднял на нее бесстыжие глаза.
     А сын все никак не разумел.
     - О горе мне! Сын хочет погубить меня! – причитала она. – Слава Диноне, отец не дожил до этого горького дня!
     - Матушка, оставь отца в покое: он тут ни при чем. – Мать любила преувеличить, сын привык.
     Она сморщила нос. Значит, не остановится, рассудил он.
     - Ты захотел на старости лет оставить меня одну? Хочешь, чтобы я с голоду в помойной яме с прокаженными померла?
     - Матушка, у тебя состояние от отца досталось: ты не окажешься в помойной яме.
     - Не перебивай мать! – она отвесила сыну очередной подзатыльник. – Лишу тебя наследства, будешь знать.
     Отпрыск словно не слышал угроз: он вдали завидел Октавию, она смущенно опустила глаза.
     - Омой ноги! – повторилась мать у специальной емкости с водой для омовений. – Теперь входи в храм! Поторопись: очередь!
     В выходной день здесь бывало много народа, не протолкнуться – по праздникам. Каждый торопился принести дары на алтарь Диноны и попросить у нее здоровья, детей, дом, работу, хорошего урожая и так далее. Кто-то просил богатств, преподнося часть дохода.  Жрецы охотно принимали жертвы, благословляли верующих. Среди динонианок не принято было обсуждать количество пожертвований, этим занимались служители-мужчины. Они же являлись казначеями, администраторами, руководителями. В общем, занимали высокие административные должности. В том числе в храме.      
     Весь день исейцы толпились у алтаря. К вечеру религиозный пыл поутих, и возник новый
71
- души их жаждали зрелищ и развлечений. Кто куда побрел. Кому хотелось уединиться, кому-то интересно было в театре, кто-то присоединился к государю, начинающему следующий пир…
     В храме дела обстояли иначе: Атеона обошла вверенные ей объекты, проверила, поправила, наставила. Лионида, сегодняшняя дежурная, кивала, пока она говорила, повторила слово в слово задание и только потом приступила к выполнению обязанностей.
     Атеона проведала Маргелар, послушала ее, рассказала о происках Эвклисия, чем позабавила отшельницу.
     - Я всегда знала, что он подлец. Но что он еще и глуп, для меня новость. – Она просмеялась. – Так ему и надо! – Ее глаза сверкнули. - А что со слугой?
     - Его привязали к столбу. Римарих приказал поморить его голодом, а потом отправить на поля.
     Маргелар оценила его мудрость.
     - Что он сказал девочке? – Она покашляла.
     - Ты больна, тебе надо… - озаботилась ее здоровьем Атеона: слишком сильный кашель. Она никуда не выходит, не видит света и не вдыхает свежего воздуха. Живет слишком замкнуто, от такого образа жизни любой разболеется.
     - Я здорова! – перебила динонианку отшельница. – Что он сказал ей?
     - Он спрашивал по существу: видела ли она соглядатая в нашей части храма, и что он делал. Спрашивал, сможет ли она повторить показания. – Атеона подала отшельнице воды. – Попей, завтра я принесу тебе трав.
     - Эвклисий?
     - Он не настаивает на расследовании.
     Маргелар усмехнулась, еще бы, следователи враз докажут его виновность – прямая дорога к пыткам.      
     - За ним следят люди римариха, - поведала Атеона с тревогой на лице.
     - Давно пора, он много наделал ошибок. – Отшельница вновь закашлялась.
     - Маргелар, я беспокоюсь: тебе бы выйти на солнце.
     Она была бледна, слаба, как растение, которое прячут от солнечных лучей, и оно чахнет и гибнет, в конце концов.
     Она отказалась даже взглянуть на улицу, точно приговорила себя к вечной темноте. Атеона не настаивала, не силком же тащить ее на свет божий. Уходя, она оставила дверь открытой. Ее план сработал: Маргелар подошла к выходу и выглянула. В глазах ее отразилось уходящее солнце, темнеющая вечерняя листва, трава, здания, в нос ворвались внешние запахи, в уши влетели звуки. Знакомые, трепещущие…
     Маргелар захлопнула дверь.
     Сенуя вышла встретить динонианку, готовя покрывало: госпожа мерзнет в тоннелях дальнего заброшенного дома. Недалеко, у подножия храма, возился хут. Выполняя грязную работу, он напевал песенку на своем родном языке и не видел никого и ничего.
     «Презренное существо», - говорили ему вслед даже низшие слуги, которые выносили помои и убирали нечистоты, и которых ценили не более чем обломок глиняного горшка. Ниже него в Исеях не было никого. Животные, особенно породистые собаки и лошади стоили гораздо дороже людей, что говорить про хута. Он хуже бездомного и безпородистого пса, коротающего ночи под мостом и в дождь и в зной. Господа считали ниже своего достоинства обращать на него малейшее внимание, и где б он не появлялся, от него отворачивались, мол, он грязен и резко пахнет. 
     К нему чинно подошла одна из упомянутых выше служанок и резко набросилась:
     - Ах ты, вор! – завопила она. – Мерзавец! Украл мой гребень! Люди, он украл мой гребень!
     Возвращаясь от отшельницы, Атеона стала свидетельницей скандала и скапливающейся массы слуг. Завидя приближение динонианки, они рассосались. Остались скандалистка, хут
72
и она с ничего не понимающей Сенуей.
     - В чем дело? – Атеона приготовилась вникнуть в суть дела. Вопрос динонианки вызвал короткую паузу.
     - Он украл мой гребень, госпожа, - склонила голову перед ней служанка-пострадавшая.
     Атеона взглянула на хута, на нее и сказала:
     - Ка лишен свободы, но он не вор. – Она была уверена в том, что говорит, а вот слова служанки ставила под сомнение. Следовало разобраться в деле и отреагировать на обвинения, иначе Ка мог серьезно пострадать.
     - Ты понимаешь, что обвиняешь человека в воровстве?
     Служанка, по-видимому, решившая привлечь к себе не дюжее внимание, поэтому громко только что кричала, кивнула.
     Ка, опустив голову, молчал: его слова здесь – пустой звук. Для жрецов и даже простых слуг он – бездушное существо. Его не станут слушать. Он не может свидетельствовать, ему не предоставят защитника, ибо таков закон, он не имеет права на апелляцию, и вообще ни на что не имеет прав, как не имеет свободы. Осталась одна – нравственная. 
     - Ты знаешь, - спрашивала далее Атеона служанку (даже то, что на нее посмотрела жрица, уже было честью для низшей прислужницы), - что тебя станут допрашивать, и ты будешь в присутствии дознавателей давать показания?
     Рабыня кивнула во второй раз.
     - А ты знаешь, что случится, если ты солгала и его вина не будет доказана?
     На этот раз рабыня не пошевелилась.
     - Какой гребень пропал у тебя?
     - Не деревянный гребень, твердый, темный, тяжеленький с рисунком вверху и камушками.
     - Зачем Ка гребень, – рассуждала Атеона вслух, одновременно вразумляя слушателей, - если он не покидает храма и, естественно, не сможет продать его? Я не вижу мотива преступления. Почему ты решила, именно Ка украл его?
     Служанка четко и ясно объяснила почему, и Атеоне раскрылся замысел скандала: ей надо, а вернее, поручено кем-то намеренно опорочить хута. Текст составлен больно грамотно. Кто-то хорошо продумал план избавления от Ка. Листим, жрец, которого Ка избавил от боли, вряд ли: он напротив, благодарил Атеону за хута, ведь тот не ошибся и удалил именно больной зуб. Уж не тот ли это жрец, кому хут отважился перечить. И вот он, оскорбленный неповиновением, вознамерился отмстить таким подлым способом? Если бы не заступничество жрицы, Ка непременно бы казнили через повешение. 
     Долгое молчание динонианки, и служанка повторила слово в слово все, что сказала ранее – заученный тест. От зубов отскакивает.   
     Атеону расстроило ее намерение: сколько интриг и подлостей на маленьком клочке земли. Страшно делается от мысли, что за воротами их еще больше.
     - Так ты сказала, гребень не деревянный, твердый, напоминает янтарь с геммой вверху и  резными листьями?    
     - Да, госпожа.
     - Откуда же у служанки, - спросила Атеона уверенным голосом, - дорогой черепаховый гребень?
     Из горла Сенуи вырвался изумленный возглас:
     - Госпожа, это же…
     Атеона перевела взгляд с Сенуи на низшую служанку.
     - У Маргелар пропал такой гребень. Совсем недавно. – Динонианка согласилась, что отшельница – идеальная кандидатура: не покидает подземелья и никому не скажет о пропаже. - По чьей указке ты порочишь Ка?
     - Госпожа, я говорю…
     - Правду?
73
     Служанка поклялась, что говорит правду.
     - Предоставь нам свидетелей, и я поверю тебе, - молвила Атеона. – Иди за ними. Что же ты стоишь? Хочешь, чтобы я обратилась к дознавателям?
     Служанка замотала головой.
     - Он не крал, - призналась она тихо-тихо.
     Что и требовалось доказать. Атеона не сомневалась в невиновности хута.
     - Ка, что на твоей родине делают с лгунами? – спросила она, полная достоинства, как всегда.
     - Отрезают язык, госпожа, - ответил он.
     - Если ей отрезать язык, она не выйдет замуж: на нее не посмотрит ни один мужчина, - сказала как себе динонианка.
     Служанка страшно испугалась.
     - Ка, - обратилась Атеона, - неси щипцы и нож: она обвиняла тебя, ты вправе призвать ее к ответу.      
     Зарыдала служанка, упала к ногам и стала молить о пощаде.
     - Если тебя обвинят в воровстве, а тебя дознаватели признают виновной в воровстве, тебя ждет суровое наказание. Хочешь быть повешенной?
     Служанка рыдала навзрыд. Она не хотела расставаться с языком, еще больше – с жизнью.
     - Мы не будем к тебе слишком жестоки, - сказала Атеона.
     - Я отрежу тебе только кончик языка, - подыграл хут.
     Динонианка поняла это, понял Гектор, слышащий разбирательства от начала до конца и подивился ей, а Сенуя запереживала: неужели госпожа не остановит хута?
     - Он заставил меня! Заставил! Пригрозил расправой! – плакала служанка, не называя имени.
     Атеоне не нужно было: сама догадалась.
     - Даже если тебя вынуждают и грозят, ты вправе выбирать: достоинство или предательство самой же себя через кого-то. – Она велела увести лгунью и попросила Ка помочь ей.
     Травы для Маргелар она сама собрала перед самым уходом солнца, а он сходил в погреба за медом. Атеона не легла спать, пока не приготовила для нее чудодейственное лекарство. На всякий случай прихватила отдельные травы: Маргелар своенравна и возможно откажется от помощи и собственноручно изготовит снадобье от глухого кашля.
     С рассветом Атеона отправилась к ней с коробкой в руках. С удовлетворением отметила, что отшельница приняла ее лекарство: поблагодарила, в ее присутствии понюхала, поглядела на свет и отпила.   
     - Хорошо, хорошо, - похвалила Маргелар. – Туда б добавить душицы.
     - Благодарю за совет: в следующий раз я обязательно добавлю в средство душицу, - пообещала Атеона.    
     - Зверобоя достаточно.
     - Липы?
     - Вполне. Листья мать-и-мачехи в избытке, - проворчала отшельница.
     - Я убавлю.
     Маргелар покосилась на гостью.
     - Ты хочешь мне угодить? – Она засмеялась.
     - Хочу, чтобы ты поправилась.
     Маргелар прекратила смеяться.
     - Уходи, я хочу побыть одна.
     Атеона поняла, что сделала больно ей. Чем только? Какие чувства всколыхнула она? Она не хотела теребить старые раны. Уходя, она сказала:
     - У меня нет матери, что передала бы мне свои знания и умения, а у тебя – дочери, чтобы отдать то, что есть у тебя.
74
     Маргелар закуталась в покрывало, принесенное ей динонианкой, и отвернулась.
     - У меня ничего нет!
     Атеона не ответила на последние слова, отшельница сама знала, что сказала неправду.
     - Я совсем забыла: нашелся твой гребень. – Динонианка положила его на ближайший камень и оставила Маргелар, как та просила – в полном одиночестве.
         
               
    
    
      

         

    
 
    
 

    
      
 

      
    
               
    



    





















75
Непреклонность Атеоны. Она спасает Лиониду
     Вельможи и сановники покинули храм: римарих совершил церемониал, и они ушли вполне довольными. Во главе царедворцев и военачальников, само собой, был государь. Он ушел удовлетворенным: он посвящен и мнил себя великим и ревнивым служителем  Диноны.
     В Исеях прошла подготовка к празднествам. У Татула Эгимноса намечался пир после охоты. Может наоборот, жрецы Диноны запутались. По большому счету последовательность не так важна, а цель одна – развлечь скучающего государя. Праздность его жизни поднадоела крафтику: народ начал выражать недовольство, сановники пылали гневом, жена, молодая и красивая особа, устала от его попоек и грязных намеков царя. Он отправил ее к родственнице. Далеко от Исей. От греха подальше.
     Динонианки провели множество часов в нижнем храме в полной тишине: Атеона не сменила гнев на милость. В ушах звенело от молчания. Девушки соскучились друг по другу, по совместным вечерам, по разговорам по душам – такие тоже были. Длительное пребывание в таком мрачном месте стало последней каплей в смирении динонианок.
     Закончив дела, они обошли курируемые объекты и собрались у одной двери.
     - Стучи! – сказала Октавия.
     - Почему я? – озадачилась Лионида.
     - Ты ближе всех.
     - Мы все близко. – В самом деле Лионида попросту побаивалась: вдруг Атеона накажет ее.
     Марциана и Лаодика стояли безмолвно. Они-то тоже виноваты в том, что случилось. Наверное, они и стали инициаторами прихода сюда: у Октавии и Лиониды не хватало духу, чтобы предложить этот смелый шаг. Если Атеона скажет римариху, их всех высекут. Но невозможно более такое существование: жить в замкнутом пространстве и не заговаривать без крайней надобности! Они, который день завидя подругу на дорожке, переходят на  другую и, встречаясь в храме лишь обмениваются короткими фразами вроде: «Принесем божественной Диноне дары» или «Восхвалим ее святость». Нелепо существовать рядом и делать вид, что чужие.
      - Я постучу. – Марциана, самая набожная жрица Дома Диноны раздвинула подруг и стукнула кулаком по дверце.
     Из-за нее высунулась голова Сенуи.
     - Мы к госпоже, – услыхала она.
     - Ее нет.
     Динонианки переглянулись: они долго настраивались, наконец, решились, а она отсутствует. В следующий раз им может не хватить решительности.         
     Они расстроено поникли.
     - Погодите-ка, - собралась Лионида, - не время отчаиваться!
     Ее тон и настрой потрясли динонианок.
     - Я сказала, не время отчаиваться! – повторила она на тот же манер. – Где госпожа?
     Сенуя пожала плечами.
     - Мне сказала, что к Маргелар пошла и чтобы я ее не ждала. Наверное, еще куда-нибудь заглянет.
     - Пойдемте ее искать! – скомандовала Лионида. 
     - И куда мы пойдем? – замялась Октавия, не злословя по поводу и без. Раньше она бы сто раз сделала замечание юной подруге и услышала бы сто ответов. Сейчас все по-другому. Время не то, да и не место.
     - Сначала к Маргелар, потом… еще куда-нибудь. В сад, на плантацию…
     - Мы так до утра можем искать ее: храм слишком большой.
     - А если она у римариха? – озадачилась Лаодика.
     - Римарих с государем, - послышался голос за спинами.
76
     Динонианки обрадовались: не надо никого искать, она сама пришла!
     - Что вам здесь надо? – медленно подплыла дочь Агилия Татия.
     - Атеона! – выскочила вперед Лионида.
     - Погоди-ка, - отстранила ее Лаодика, - после скажешь. Атеона, мы пришли просить тебя вернуться к прежним временам.
     - Каким? Когда вы не умели ладить друг с другом? Сейчас все намного лучше: я не слышу ссор, жалоб, не вижу гневных лиц. В храме Диноны мир и покой – преимущества на лицо. Мой ответ – нет!
     - Атеона! – вскрикнула Марциана ей вслед. – Сейчас не так, как было!
     Взгляд первой жрицы, брошенный через плечо, выражал сомнения. 
     - Я не уверена. – Дверь за ее спиной закрылась.
     Динонианки постояли, постояли под нею и, не солоно хлебавши, разошлись. Уже потом, глубокой ночью, проверив наличие света в комнате, Лионида прошмыгнет к Атеоне. Ее унылый и виноватый вид тронул строгую в некоторых вопросах динонианку: она открыла перед ней двери.
     - Прости нас, - покаялась юная жрица.
     - Милая моя, - молвила Атеона, - вы не должны делать ничего, за что после пришлось бы просить прощения. Не передо мной вы виновны, а друг пред другом.
     Лионида хотела заплакать. Атеона утерла ей скопившиеся в уголках глаз слезы.
     - Не помогут они: пойди и исправь ошибки.
     - Октавия, - хныкала юная жрица, - она все время меня поддевала.
     - А ты старалась ответить ей так, чтобы уколоть побольнее.
     Лиониде было стыдно, она грустнела и грустнела на глазах. Еще немного и она зачахнет, как нежный цветок без солнечного света.
     - Мы теперь никогда не будем разговаривать просто так?
     - Придет время, и заговорите, -  уверенно ответила Атеона.
     - А когда оно придет?
     - Зависит от вас, - загадочно произнесла первая динонианка.
     Лионида ничего не поняла, но приняла решение побывать в храме и попросить Динону указать ей путь к разрешению конфликта.
     В дальнем углу на узенькой кушетке прикорнула Сенуя. Дверь закрылась, почти бесшумно. Она проснулась.
     - Госпожа, я думала она останется до утра.
     - Уже и есть утро.
     Сенуя вытянула шею: за окном из-за горизонта пробивался рассвет. Хорошо она уснула, даже не заметила, как. На середине разговора динонианок она ушла в сон. Какой прекрасный сон ей снился. Она бежит по полю, за нею – прекрасный юноша и осыпает ее цветами. А потом сновидение оборвалось и ей снились галка, павлины, лягушки, осел, и – страсти какие – блохи! 
     Улыбнулась Атеона, юная девушка морщится, как вредная старушка на базаре.
     - Ты кислую ягоду съела? – пошутила она.
     - Госпожа, мне всякая гадость снилась: лягушки, павлины... Бр-р-р, блохи!
     Атеоне знакомо было данное явление, она о том читала. Она поведала Сенуе, что  прочла Лиониде в назидание басни Эзопа.
     - Больше всего на тебя произвела впечатление басня «Блоха и Человек», как я поняла, - засмеялась жрица.
     Сенуя поразилась: она слышала во сне, о чем говорила госпожа и запомнила! Но почему она не помнит, что говорят соседки за стеной, а они иногда громко ругаются. По ночам в том числе. Иной раз такой шум поднимают, что все слуги просыпаются. Сенуе было дозволено приходить к госпоже в любое время, и она пользовалась привилегией. Тихонько пробиралась и спала на кушетке. Атеона намеренно передвинула ее в уютное местечко и засыпала
77
подушками. 
     - Они интересные? Басни?
     Не знала, как ответить Атеона: кому-то они по душе, а кто-нибудь назовет их скучными и нравоучительными. Но на то они и басни, чтобы поучать.
     Она открыла книгу, выбранную Гектором, наскоро спрятала письма со стихами, которые хранила в свитке, и прочла басню «Галка и Павлины».
     Смеялась Сенуя так, что покрывало упало с ее трясущегося тела. Галка с павлиньими перьями – смех, да и только.
     - Он правильно сказал: «Будь довольна тем, что ты есть...». – Она приуныла: она всего-то служанка.
     Зато не в нищете, не в не просветном голоде. У нее есть ночлег, любимая госпожа, и к тому же на нее засматривается слуга Литсма. Приятный молодой человек, правда, с характером. На днях он подрался с приятелем (что-то они не поделили), так с тех пор оба ходят с синяками под глазами. Жрец-хозяйственник, увидев их, просмеялся и сказал: «Теперь вам факелы ночью не нужны: и так светитесь». И главное симметрично так отпечатали синяки – если юношей поставить рядом, то один кровоподтек находится справа, другой – слева. Вмиг они получили прозвище «Синие братья».
     - Ты пойдешь сегодня рисовать? – поинтересовалась Атеона, давненько она не видела Сеную за творческой работой.
     Она промолчала, поджав губы.
     - Что-то не так? – Атеона разглядела в ее взгляде нерешительность и застенчивость. – Краски закончились?
     Сенуя стеснялась попросить новые. Иные цвета слишком дороги и редки.
     Атеона протянула ей блестящую монетку со словами:
     - Ты можешь сама зарабатывать.
     Сенуя удивилась немало – каким образом? Она не покидает храма.
     - Продавай свои рисунки: они способны украсить дома, - предложила Атеона.   
     Скромность считается украшением, но, наверное, это не всегда справедливо. Сенуя решила попробовать... Что если случится чудо и ее нарекут – ох, страшно подумать – художницей! Вот это будут дела: без роду без племени девица и – художница!
     - Мы попросим нашего милого плотника, - загадочно сказала Атеона, - и он сделает твоим рисункам рамки.   
     Щеки Сенуи вспыхнули: откуда госпожа узнала, что он звал ее погулять?             
     - Он не болтлив, - добавила Атеона, водружая на чело жреческую диадему. - И с удовольствием поможет тебе.      
     Сенуя поджала нижнюю губу, за поцелуи он согласиться помочь. Бесстыжий, уже намекал. Его намеки и предложения она отвергла, зато приняла подарок – гребень. Узорный.
     - Руки у него работящие, парень он талантливый, - заметила Атеона.
     - Да, только целоваться лезет, - проворчала Сенуя.
     - Что же в том плохого? – поинтересовалась динонианка.
     Девушка не хотела, чтобы она ее услышала и порозовела.
     - Да ну его.
     - Тебе дозволено то, что строго-настрого запрещено мне, - молвила Атеона, подходя к служанке. – Ты в некотором смысле свободнее меня. Я же в ограниченном пространстве живу. У меня запрет на любовь, на любое проявление чувств к мужчине. Несправедливо женщине запрещать любить. Тебе не кажется?
     Сенуя пожала плечами: молодой и красивой женщине, наверное, да.
     - Госпожа, вам можно все.
     - Благодарю тебя, - отозвалась Атеона, ей приятно слышать добрые слова в свой адрес. – Сложи травы, я отнесу их Маргелар.
     - Там, у двери, госпожу ждет… - растерялась Сенуя.
78
     - Да, - ответила Атеона. Она догадывалась, Лионида придет к ней с утра.
     Из покоев она вышла безмолвно, так же без слов они вдвоем достигли дальнего домика, в тишине вошли в него и тихо вышли.
     - Маргелар опасно оставаться там, - прошептала Атеона, не до конца притворяя дверь, чтобы отшельница хоть через узкую щель могла увидеть краем глаза солнечные лучи. 
     Лионида лишний раз не пошла бы сюда: Маргелар неприветлива, сегодня сердита, хотя они принесли ей лекарственный сбор. Спрашивается, за что она окатила их строгим взглядом и проворчала: «Зачем пришли?». Только Атеона понимала, что отшельница нуждается в ней даже больше, чем отрицает данный факт, только ей хватало терпения сносить грубости и не обходительность Маргелар. Лишь она умела сглаживать ее конфликтность, игнорировать выпады.    
     Что-то есть такое в Маргелар, что не отпускает Атеону и говорит, что она поступает правильно. Зачем-то ей это нужно. И, слушаясь внутреннего голоса, Атеона приходила, приходила и приходила, несмотря на запреты римариха, Эвклисия, жреца-смотрителя храма, жреца-хозяйственника и так далее и тому подобное. Со всеми ими Маргелар таинственным образом перессорилась. Когда она успела? Сидит целыми днями безвылазно в подземелье и не выходит наружу.
     Говорят, динонианкой она была достойной. Об этом и запись в книге Диноны имеется. Туда о каждой жрице вписывается пара строк. Исследуя историю храма, Атеона наткнулась на вышеупомянутую книгу, и пока никто не видел, узнала много интересного. Летописи способны были потрясти хрупкую душу, поэтому Лиониде и Сенуе она слова не сказала. Удостоились упоминания о ней Марциана и Лаодика – старшие и ответственные жрицы. Октавия по нраву своему и разумности уступала, и Атеона решила подождать год другой.
     Спрятав надежно книгу, она сделала вид, что ничего не произошло: римарих, его приближенные, делающие записи в летописи из века в век, не похвалили бы ее за отступление от свода правил, ограничивающих ее свободы. Оно и понятно, жрецам есть, что скрывать. Вы скажете, нет гарантии, что они писали правду. Разумеется, Атеона догадывалась о ее приукрашивании.
     Динонианки вышли на солнце. Как же была рада Лионида: счастье выбраться на свет из смрада, холода и тьмы!
     - Как она там живет?
     Атеона, шествуя по направлению к храму, ответила:
     - У нее на то веские причины.
     - Какие? – Слова первой жрицы озадачили Лиониду немало: что или кто может  принудить женщину жить в таких нечеловеческих условиях добровольно?
     - Разреши ей жить, как она хочет, - словно читая ее мысли, ответила Атеона.
     Лионида пожала плечами, конечно пусть живет, как хочет. Но она бы так не смогла.
     - Она сильно кашляет.
     - Поэтому я хожу к ней каждый день, - поворачивая к храму, где ее уже ждали динонианки, сказала Атеона.
     Лионида шла след в след, не отставала.
     - Ты разговаривала с ней? Она может, пока не выздоровеет, пожить в нашем доме.
     - Разговаривала, она и слышать не хочет о временном переезде.
     Атеона остановилась перед динонианками, которые, по всей вероятности, ждали продолжения вчерашнего разговора, но ее вид дал понять: пощады не будет. По крайней мере, не сегодня.
     Первой отошла с пути благочестива Марциана. Лаодика со вздохом последовала ее примеру. Дольше всех держалась Октавия, но и ей пришлось уступить: первая динонианка решительно настроена. Тяжелая, гнетущая атмосфера давила на жриц, они опять служили Диноне без улыбок и скованно. Римарих бы одобрил – девушки не болтают по пустякам – но для них это было сущее наказание.
79
     Но он – мужчина и ничего не понимает в женских душах. То, что пустяк для мужа, для женщины очень серьезно. У впечатлительной Лиониды возникли проблемы с пищеварением, Лаодика потеряла аппетит, Марциана не выпускала из рук молитвенник и пожертвовала на алтарь Диноны единственное, что осталось от матери, – только ее гемму разрешили привезти в храм. В возрасте десяти лет она покинула отчий дом, прихватив с собой портрет матери. На память. Сейчас осталась лишь гемма: хворая матушка тяжело переживала разлуку с дочерью и скоро скончалась, оставив после себя еще семь сыновей. Октавия. Она ни молилась, ни жертвовала Диноне дорогих сердцу вещей, однако тяжело переносила запрет.
     После служения она задержалась. Оглядевшись, взглянула на дощечку. На таких дощечках жрецы и прихожане писали просьбы богине. Кто что говорил о них. Кто-то свято верил, что оставленная в храме письменная просьба обязательно станет замеченной Диноной. Кто-то больше надежд возлагал на жертвы и приносил и приносил дары. Октавия покинула храм, на столике возле жертвенника осталась еще одна дощечка.
     Атеона шла впереди, за нею плелась Лионида. Казалось, она так и будет тенью следовать за первой динонианкой, пока та не сменит гнев на милость. Она хотела заговорить с нею, попросить, поплакать, но сдержалась: ее могут увидеть. По храму поползут слухи, что тут не все благополучно. А там толки и домыслы дойдут до римариха... в общем, ничего хорошего.
     - Мне… - запнулась Лионида, решившаяся заговорить с Атеоной, - понравилась басня Эзопа.
     - Какая? – Дочь Агилия Татия догадалась, к чему это сказано.
     Лионида задумалась.
     - Все, - ответила она, так не ошибется и не напутает с названиями.
     Атеона улыбнулась глазами, стараясь скрыть улыбку от спутницы.
     - Они тебя многому научили и открыли глаза на происходящее вокруг?
     Лионида повесила голову. Разговор серьезен, а она не знает, как быть.
     - Они чрезмерно поучительны.
     - В этом ты права. Мне импонирует их доступность. – Атеона остановилась, подозвала юную жрицу. – Попробуй сама написать пару строк.
     - Я? – растерялась Лионида.
     - Чего ты испугалась? То, что ты напишешь, останется между нами, - пообещала Атеона. – Если захочешь, прочтешь всем динонианкам.
     Глаза Лиониды оживились, вот она, долгожданная надежда! Но как она будет писать, если…
     - Я никогда не писала.
     - Когда-нибудь ты сложишь полномочия и уйдешь из храма. Ты чем-то должна будешь заниматься. Если повезет, ты выйдешь замуж за состоятельного человека, который обеспечит тебе существование. А если такого не случится, тебе придется зарабатывать на жизнь: тех денег, что дает тебе твое звание, может не хватить до конца дней. – Атеона, прерывая размышления юной жрицы, сказала: - Отец твой нерационально распоряжается средствами, злоупотребляя азартными играми. Придется тебе подумать о себе самой.
     Поникла Лионида пуще прежнего: отец действительно увлекся играми в кости.  Проигрывая, запил. Старшие сыновья его укоряли, и он лишил их наследства, вернее того, что от него осталось. Маленький сынишка толком не понимал, отчего скандалы в доме и плакал, зовя сестрицу Лиониду, которая в силу обстоятельств не могла прийти.
     - Думаешь, он все… проиграет? – Глаза ее наполнились слезами.
     - Если его не остановить, может случиться непоправимое, - поддержала ее Атеона. – Я напишу ему письмо, где постараюсь уговорить твоего отца отказаться от игр. Я отдаю себе отчет, что крайне сложно повлиять на игрока и уговорить его поменять образ жизни, но я постараюсь.
     Лионида бросилась бы ей на шею, но на них поглядывал хут, занятый делом.
     - Почему Маргелар не вылечит себя? – спросила она, проявляя искреннюю заботу.
80
     - Она лечит, - возразила Атеона.
     - Нет, почему она сама не делает себе лекарств?
     - Она делает. Я ношу ей травы и компоненты, какие просит.
     - Почему же она заболела? – подивилась Лионида.
     - Все люди болеют, это неизбежно. - Атеона предполагала, неудивительно заболеть, живя в суровых условиях. Куда сложнее оставаться человеком, что бы ни случилось.
     - Ей надо было сразу, как заболела, лечиться, - со знанием дела заметила Лионида.
     - Она очень добра и потратила все свои ресурсы на лечение жрецов, злоупотребляющих хмельными напитками, - объяснила Атеона.
     Юная жрица поняла, как ошибалась насчет Маргелар. Она полна самопожертвования. Кто еще из живущих здесь людей способен на такой шаг, как изготовить из последних компонентов снадобье от похмелья, и остаться без лекарств для себя?
     Жрицы шли бок о бок по садовым дорожкам, разговаривали. Беседа развивалась и меняла русло. Лионида задала вопрос о предстоящем празднике, Атеона ответила. После она поинтересовалась, что ее ждет на обучении и снова получила ответ. Как трудно быть жрицей, столько премудростей невозможно уместить в голове слишком быстро. Для того требуются годы. Спросила Лионида, как постигала сложности жречества Атеона и услышала короткий, но содержательный рассказ. Наверное, у нее талант.
     - О, какая встреча! – услыхали жрицы сзади.
     Замерла Атеона, узнала она голос. Застыла как вкопанная Лионида. Говорящего человека она не знала, но по виду первой динонианки догадалась, кто явился сюда без приглашения и, несмотря на запрет, сумел попасть в эту часть храма. Очевидно, он не простой прихожанин, а, значит...  Кровь отхлынула от щек Лиониды. Страшно подумать, на что пойдет он, коль захочется ему. Она задрожала всем телом. Грудь ее заметно тряслась, накатывающиеся слезы и те дрожали вместе с нею.
     Пока не обернулась, Атеона прошептала юной жрице:
     - Разотри краску.
     - Что? – так же тихо переспросила Лионида.
     - Размажь глаза: пусть он запомнит тебя небрежной.
     Атеону он уже видел, бессмысленно было предпринимать жалкие попытки спасти себя таким же, возможно, детским и нелепым способом. Она предстала во всей своей красе перед царем.
     Он хитростью проник на запретную территорию, равно как и в храм. Ничего не подозревающие жрецы спокойно занимались привычными делами, ведь стражи не донесли им о визите государя. Еще бы – он пробрался тайно, переодевшись в простого горожанина, накинув на царственное чело капюшон плаща. Под видом верующего исейца он достиг храма, где не нашел то, что искал, и отправился на поиски объекта своих желаний. Он устал ждать. Жрецы старательно прятали от него ценнейший редкий алмаз. Но вот он. И как он прекрасен!
     Отвесила Атеона кивок, каким встречают динонианки высоких особ. Не слишком глубокий, но и не совсем уж незаметный. Все в меру.
     - Гляди, Лукрий, - сказал царь спутнику, одетому по тому же принципу, - какая красота.
     - Да, мой государь, - ответил тот, устремляя взгляд на динонианку.
     Лукрий, правая рука Татула Эгимноса, талантливый, пожалуй, самый одаренный его военачальник. И такой же пьяница, как господин. Очевидно, общие увлечения на фоне слабостей укрепляют их взаимоотношения. Атеона слышала об этом человеке и ничего хорошего сказать не могла: ее не прельщает ни вино, ни война. Лукрий, не тот господин, с кем бы она хотела водить знакомство ради взаимно-образовательных бесед.
     - Чудо как хороша, - согласился он с государем.
     Тем временем Лионида судорожно растерла краску по лицу и повернулась к царю.
     Он косо взглянул на нее: жалкое создание. Зачем держать ее в храме? Впрочем, зачем ей
81
ходить по улицам?
     Он отвернулся от юной жрицы, переусердствовавшей с растиранием краски, и более не глядел. Атеона поняла: Лионида в безопасности.
     - Она свободна, - бросил небрежно Татул Эгимнос, обращаясь к первой динонианке.
     Она однозначно посмотрела на Лиониду и та без оглядки бросилась бежать. Лукрий тоже исчез из вида по распоряжению царя. Атеона осталась один на один с ним.
     Татул Эгимнос бесцеремонно оглядел ее.
     - Я посылал тебе ожерелье, - сказал он. – Ты не надела его?
     - Динонианкам не пристало принимать дары от мужчин, - напомнила Атеона.
     - Я царь, и могу делать подарки кому захочу.
     С этим ей трудно было спорить, но она была уверена, он именно так и поступает – творит, что и когда хочет.
     - Дар государя украсил алтарь Диноны, - с достоинством ответила Атеона.
     - Жаль, жаль ты неправильно меня поняла: я хотел оказать тебе внимание и доставить радость.
     Каким чудом оказались неподалеку римарих и его слуга, одной Диноне известно. Но они разом замерли, завидя царя в обществе Атеоны, прекрасной жрицы дома богини.
     Виски Гектора заметно пульсировали, он едва сдерживался. Стоило Татулу Эгимносу сделать шаг в ее сторону, как он схватился за камень.
     - Опусти! – велел римарих. – И ее не спасешь и себя погубишь!
     - Что же мы так и будем стоять и смотреть?.. – Гектор откинул камень, господин настоял.   
     Тем временем Татул Эгимнос снова заговорил:
     - Ожерелье чудесно бы смотрелось на твоей длинной шее.
     Атеона держалась изо всех сил: он ее и тут настиг! О великая Динона, от него нет спасенья нигде!
     - Господин! – не выдержал Гектор. – Сделай что-нибудь!
     Отиний покосился на него: он того и гляди выкинет какую-нибудь глупость и распрощается с жизнью.
     - Ох, глупец! – выругался он и пошел навстречу царю. - Господин мой, - шел римарих с распростертыми объятьями, - что ж мне никто не доложил? Ах, тунеядцы, ничего не хотят делать. Все самому приходится! Ах, ах, как неподобающе обошлись с тобою, мой царь!
     Не сказать, что Татул Эгимнос обрадовался встрече. Ему снова не дают побыть наедине с  прекрасной динонианкой. Но это еще не все.
     - Не соблаговолит ли мой господин отведать отменного вина? – предложил римарих, вставая между Атеоной и царем, тем самым обрывая тонкую нить.
     В это время Гектор тихо позвал:
     - Госпожа, скорее.
     Она подалась к нему, не помня как, а он крепко схватил ее за руку и потащил куда-то. Так они скрылись в неизвестном направлении.
     Атеона пришла в себя, когда холодная стена обдала холодом ее спину. Она осмотрелась.
     - Где мы?
     - Это подземный ход. О нем не все жрецы знают. – Гектор зажег факел в страшно холодном тоннеле. – Надо пройти дальше, там теплее.
     Атеона послушно поплелась за ним. Тоннель напоминал тот, в котором обитает Маргелар, но она понимала, что сюда отшельница не заходит. Для чего тут тайные ходы? Проходя дальше и дальше, она удивлялась – кем созданы эти ходы и для каких целей? Как много секретов там, где она прожила столько лет! Невероятные по масштабу лабиринты плутали под храмовым комплексом и завораживали ее. Они стары, очень, но до сей поры функционируют! Каждый ход, и большой и малый, обложен камнями, есть подпорки, доски на плоских каменьях, исполняющие роль лавок. Погашенные факелы висели на стенах каждые сто шагов. Их в любой момент можно зажечь.  О великая Динона, какие еще тайны
82
содержат храмовые стены?
     Гектор поводил ее, поводил, точно хотел запутать, и остановился у маленькой деревянной дверцы.
     - Здесь можно отдохнуть. – Он толкнул, как следует, грубо сколоченную дверь, и она с ужасным скрипом отворилась. – Как только он уйдет, я сразу же приду и отведу госпожу в покои.
     Чтобы попасть в комнатушку, пришлось пригнуться. Атеона прошла внутрь и огляделась – настоящее жилище отшельника, тут ничего толком нет. Теперь ее очередь осваивать келью.
     - К сожалению, еды нет, - произнес Гектор, - и воды. Лишь остатки, - кивнул он на полупустой зацветший кувшин, невесть сколько тут простоявший. - Не советую ее пить.
     - Не беспокойся обо мне, иди к господину, - сказала Атеона, стоя в центре крохотной комнатки, лишенной и намека на комфорт.
     Гектор зажег масляную лампу, смахнул худой тряпицей пыль с табурета, узкого стола, сколоченного из двух досок, и вышел.
     Не беспокоиться... Как она себе это представляет? Женщина, одним словом.