Развалины сгоревшего дома ещё дымились на морозе. Кирпичные стены выше подоконников были черны от копоти, а от крыши остались лишь несколько чёрных обугленных палок. Командир расчёта Петров смотал шланги, снял рукавицы, отёр лицо от пота. Ночь озаряли синие сполохи проблесковых маяков.
— Как, закончили? — отстранённо спросил лейтенант милиции Мосальский.
— Да, — отозвался Петров. — Теперь только криминалистическая лаборатория будет работать. Хотя что тут искать — петарда… -
— Ну и ночь! — вздохнул Мосальский. — Жена, сын и дочь — дома ждут, а я и не помню, когда с ними Новый Год встречал. Мы-то и в обычные дни редко видимся. Одно в эту ночь хорошо — машин почти нет. Так то ДПС хорошо, а мне по вызовам мотыляться. Поверишь ли — в прошлый Новый Год пять трупов в морг свёз. То поножовщину кто по пьянке устроит, то пальбу из двустволки… -
— Эка невидаль! — Петров поглядел на милиционера. — Вот я в прошлом Новом Году пятнадцать трупов вытащил. Как центральный склад сгорел, помнишь? А вот и до сих пор одинок. Редкая женщина такой график выдержит! Тем более с детьми… -
Мосальский кивнул, подошёл к соседям попросить, чтоб присмотрели за погорельем, пока хозяев из больницы выпишут, и отправился по новому вызову. А Петров ещё чего-то ждал. Ему казалось, что просто хочется на секунду остановиться, передохнуть. Но ведь он сам это выбрал, и огонь не ждал, и хоть иногда и хотелось всё бросить, а Петров уже сжился и с боевой машиной, и с брандспойтом, и с огнём...
Рядом остановилась врач Воронова.
— Как, всё? -
— Да, сейчас едем в депо. А у вас? -
— Тяжёлых отвезли, а у меня остались двое лёгких. Их к утру выпишут. -
Взгляды встретились. На мгновение. Такие взгляды, которые говорят больше, чем любые слова. Она тоже одинока — ночи на дежурстве. Вот и в Новый Год… Петров хотел сказать всё, чуть приоткрыл рот, врач тоже хотела ответить, губы чуть дрогнули. Но это длилось лишь мгновенье, и врач пошла к «скорой», а Петров забрался в свою машину. Может, именно в это мгновенье решилась его судьба, а может и нет. Может, что именно сейчас и надо было сказать главные слова в жизни, а может, что их надо было сказать не здесь, и не сейчас, а совсем в другое время и в другом месте.
Но жизнь — это ходьба по тонкому льду в темноте. И по дороге тебя обязательно ждут полыньи. Один неверный шаг — и ты в ледяной воде. Попробуй узнать, куда шагнуть в следующий момент! Влево? Вправо? Вперёд? А может, чуть сдать назад, и выйти из западни, обойти коварное место? Кто знает… Чтобы попасть в западню на следующем шаге, вовсе не обязательно быть настолько отчаянным, чтобы пить неизвестную бурду и пускать бракованные петарды. Петарду в твоё окно может запустить и кто-то другой...
* * *
Больница. Коридор. Какое-то подсобное помещение. Темно. Стрельчук пошевелился. Обожённые руки ныли нестерпимо, да ещё и по голове досталось… Счастливо отделался — жив, и не калека. Да что там — это заживёт быстро! С месяц на перевязки походить. Девушка на соседней койке пошевелилась. Её, раздев, врачи прикрыли тонкой простыней. Стрельчук, впрочем, был в таком же виде.
— А с тобой что? — тихо спросил Стрельчук.
— Спирта с шампанским напилась. Думали — палёнка, а врачи говорят — и без палёнки умерли бы, кабы мы не приехали. -
— Ну и город! Больницы две, переполнены обе. Видела? В коридоре больные на каталках лежат. Разве так можно? Школ столько понастроили — все в одну смену, в классах человек по пятнадцать. Надо было больницы строить! -
— Вот в городе, где я до этого жила, была куча больниц, да три школы. Вот уж когда мы ругались. В больницах палаты пустые, а я училась в седьмом-эф, в третью смену. И сорок два человека в классе! -
Беседа продолжалась до утра. Но никто не сказал главных слов. Чтобы осмелиться их сказать, не достаточно быть настолько отчаянным, чтобы взорвать в доме петарду. И недостаточно быть настолько смелым, чтобы лезть в огонь, рискуя каждый день жизнью спасая других...
* * *
Молодой парень тихо сидел в коридоре. Красные от бессонницы глаза мерно скользили по профилактическим плакатам, в сотый раз перечитывая одно и то же. Старые лампы бросали лиловый свет, изредка подслеповато моргая. Из глубины коридора донёсся крик.
— Иван Макарович! -
Парень вздрогнул, рывком поднялся со скамьи. Медсестра в белом халате приблизилась, остановилась.
— Иван Макарович, у вас мальчик! Пойдёмте к маме, на сына посмотрите. -
Мама лежала у окна, поглядывая на взлетающие фейерверки.
— Настя! -
— Ваня! -
Иван наклонился и поцеловал жену.
— Вот и сдулся шарик! — улыбнулась Настя.
— Да! — ответил Иван.
— Вот он ваш шарик, смотрите! — медсестра показала белый свёрток, что пока мирно спал.