Помнишь Aрколе?

Наташа Белозёрская
Меня трясло, словно молодого актера перед первым выходом на сцену. Я чувствовал, как дрожат руки. Ноги стали ватными. А из-под волос по виску медленно катилась капля пота.

Вот оно! Приближается решающая минута моей жизни. Я должен войти в зал и убедить депутатов принять составленный мной декрет. Смогу или нет? Может, отказаться?.. Если не получится, потеряю всё. А мне есть что терять... Способен ли я на государственный переворот?.. На войне я гений, а в политике?..

Несколько офицеров и два десятка гренадеров ждали приказа у дверей... Замок в Сен-Клу окружен войсками... Что я без армии? Что она без меня?.. Глаза гренадеров из-под мохнатых медвежьих шапок следили за каждым моим движением. Лица  серьезные и напряженные. Да, я их бог… Но я не мог открыто захватить власть. Мне нужна была поддержка народа. А народ должен верить, что я спас его от утратившей авторитет Директории законно... 

Чья-то рука легла мне на плечо. Обернулся. Генерал Ожеро. В лице его заметил тревогу и невысказанный вопрос: всё в порядке?

- Помнишь ли ты Арколе, Ожеро? – вдруг спросил я. И мгновенно, будто по мановению волшебной палочки, растерянность во мне уступила место возбуждающему порыву, не оставляя следа от  страха и сомнений, как тот, на Аркольском мосту, заставивший меня возглавить атаку моих отступивших под натиском австрийской армии  солдат. Ожеро кивнул, лицо его поменяло выражение:  на нем проступила суровая радость. Та, которую чувствуешь в бою. Пьянящая радость предвкушения победы. Когда не страшна смерть… Дрогнули резко очерченные губы, чуть сузились глаза, взгляд ушел внутрь, в те чудесные воспоминания…

Огонь австрийцев  был таким плотным, что не сунуться. Я соскочил с лошади,  схватил знамя павшего знаменосца  и, не раздумывая, бросился к мосту. "Вперед! За мной!- закричал я, - Солдаты, разве вы уже не те храбрецы, что бились со мной при Лоди?" С развевающимся  знаменем в одной руке, с саблей в другой я бежал по Аркольскому мосту, заваленному телами погибших и залитому  кровью. 

Я и сейчас слышу топот и тяжелое дыхание, кинувшихся за мной гвардейцев, крики, слившиеся в сплошной гул. Как наяву, вижу обгоняющих меня солдат... Я  тоже кричал, указывая саблей на противоположный берег. Я не думал о смерти и поражении... Я весь был порыв, я весь был стремление... Мне нужна была победа...

Остановился только, когда  передние солдаты, сбившись в кучу, беззащитные под непрерывным огнем, повернули обратно. Но задние ряды напирали, и люди падали и падали под  грохочущими выстрелами. Свист пуль и визг ядер слились в чудовищную какофонию... Я видел, как возле меня умирали французские солдаты...

Мой адъютант Мюирон метнулся ко мне, чтобы прикрыть своим телом. Его кровь брызнула мне в лицо...  Объятая животным страхом толпа - уже не армия - устремилась назад. Я, сбитый с ног обезумевшими людьми, упал с моста  на болотистый берег. Враг был в десятке метров от  места моего падения... Почему среди шквального огня я оставался неуязвимым?.. Почему и впоследствии во время многочисленных сражений, когда стоящие рядом со мной офицеры и маршалы погибали, сраженные пулей или разорванные осколками ядер, я никогда не получил сколько-нибудь серьезного ранения?.. Кто хранил меня?.. Для чего?..

Тогда, возле Аркольского моста гренадеры, рискуя жизнью,  выволокли меня из болота и, обрадованные, что я цел и невредим, дотащили до лошади.

И всё-таки мой личный пример, попытка воодушевить бойцов под огнем уже считавших себя победителями австрийцев не пропал даром. Он заставил моих солдат поверить, что смельчаков пуля не берет, и гвардейцы бросились в новую штыковую атаку. Мост был взят...

В грязном сыром мундире, наблюдая  в подзорную трубу за боем, происходящим на другом берегу реки Альпоне, я убедился, что мой план сработал: мы оказались в тылу противника. Я задрал голову и посмотрел в небо. Надо мной в голубом плескалось красное, белое и синее - трехцветное знамя Франции. Бронзовый орел на древке расправил крылья и готов был взлететь... Сама судьба давала мне знак: я непобедим и, кажется, бессмертен...

Но в присутствии Совета Пятисот я вдруг растерялся. Я  выкрикивал что-то нелепое, в чем-то  убеждал, даже угрожал  и видел, что не нравлюсь им, что их лица становятся все более раздраженными, возмущенными, гневными и, наконец, вопя и толкая друг друга, они бросились на меня с кулаками. На мгновенье я скрылся под грудой рассвирепевших депутатов. Кто-то вцепился мне в горло, кто-то ударил в плечо... Спустя мгновение сильные руки гренадеров разбросали моих  противников в стороны и выдернули меня из беснующейся, требующей объявить "предателя" вне закона толпы.

На улице, окруженный офицерами, я приходил в себя. Неужели всё кончено? Я видел брата, возбужденно жестикулирующего, почти кричащего. С  губ Люсьена срывались капли слюны. Я заметил, как одна из них шлепнулась на рукав моего мундира. Я видел стену высоких черных шапок гренадеров с раздуваемыми ветерком плюмажами из алых петушиных перьев и их темно-синие  мундиры. Видел, что одна из вороных лошадей возле ограды взбрыкнула и слышал, как она громко заржала. Я отбросил прядь длинных волос со щеки и сцепил пальцы рук за спиной. И вот я уже само спокойствие и сосредоточенность.

Люсьен был прав. Ничто не потеряно. Напротив, мой план переворота очень близок к осуществлению. Я расправил плечи. Я снова стал генералом Вандемьером, как называл меня народ после безжалостного подавления роялистского мятежа в Париже... Не хотите по-хорошему? Я заставлю вас силой... По моему приказу под барабанный бой гренадеры с ружьями наперевес бросились в зал заседания. Перепуганные депутаты в расхристанных мантиях выбегали из дверей с перекошенными от страха лицами. Некоторые даже выпрыгивали из окон, полагая, что пришел их последний час…

Мой путь впервые открылся мне именно на Аркольском мосту. Я поверил в свое предначертание. Осознал, что я высшее существо. Не такой, как другие. И всё, что я буду делать, поддержат небеса. Те самые голубые небеса Арколе, сохранившие мне жизнь.

Я беспрестанно воевал и одерживал одну победу за другой. Франции, свергнувшей королевскую власть, требовалась защита. На нее ополчились все монархии Европы. Я стал императором огромной  державы... Да, я оказывал давление на папу. Но он, как и все другие, признавал моё могущество… Куда ему было деваться… После Карла Великого папы не короновали императоров тысячу лет. Я был коронован папой, который передал мне скипетр и корону  Карла I, основателя династии Каролингов. Правда, он мне только передал корону. Я выхватил ее у него из рук и водрузил на свою голову сам. Я всего добивался сам...

Меня называли тираном, деспотом, завоевателем. Разве это соответствует действительности? Я хотел спасти новую Францию. Я  должен был вести предупредительные войны. Меня вынуждали. Те, кто надеялся повернуть историю вспять: возвратить Бурбонов на трон. А я предлагал народам прогресс, отмену феодальной кабалы, новое, более перспективное устройство общества. Не зря эмблемой моей власти была пчела: символ  порядка, верности, трудолюбия и заботы...  За 20 лет я выиграл сражений больше, чем все великие полководцы мира вместе взятые. Что по сравнению со мной Александр Македонский, Цезарь, Ганнибал или Суворов? У моих ног была почти вся Европа. Я творил Историю...

Мог ли мечтать о таком мальчик из многодетной семьи бедного корсиканского адвоката? Отправленный отцом во Францию на учебу, я и по-французски-то говорил первое время с сильным акцентом. Ученики военной школы дразнили меня за выговор и итальянскую фамилию. Я переносил это молча и с презрением. Наверное,  чувствовал, что судьба  даст мне возможность подняться так высоко, как и предположить не могли мои посредственные одноклассники. Уже тогда я придумал для себя образ гордого одиночки с непреклонной волей и неподдельной отвагой.
 
Признаюсь, в душе я всегда был актером. И хоть  характер мой  мрачен и угрюм, а я  часто погружен в себя, мне необходимо было уметь оказывать влияние на людей. Мне нужна была их поддержка, их любовь, переходящая в обожествление, их вера. Хотя для меня люди - лишь инструмент моих триумфов... Еще в детстве я понял, что без маски и игры не обойтись. Чтобы стать великим, я должен был сыграть великого человека...

Да здравствует Тулон! Да здравствует артиллерия! Да здравствует моя  самоуверенность! Мог ли другой капитан спорить с генералами и руководителями осады неприступной крепости? Я мог. Конечно, у меня был план военных действий со стороны моря, и я полагался на артиллерию, верил в ее возможности на войне,  тогда еще не оцененные. Я был отважен, умен, прекрасно образован и, главное, рвался к славе. Я сыграл становление великого человека и в 24 года  стал бригадным генералом.

У меня всегда был выверенный план. Я всегда был убежден в успехе того, что решил сделать. Моя воля несгибаема. Если я принимал решение, я его выполнял. Если бы я захотел двигать горы, знаю, у меня бы получилось.

В одиночестве я часто смотрел на себя в зеркало. Придумывал значительные фразы для истории и выбирал запоминающиеся жесты и позы. Так появились две мои   знаменитые стойки: левая рука заложена за спину, пальцы правой — за борт жилета,  и перекрестье рук на груди, когда правая нога выставлена немного вперед.  Так я выбрал для себя одежду, ставшую частью моего образа:  зеленый егерский и синий гренадерский мундиры,   простую серую офицерскую шинель  и черную фетровую шляпу с двумя углами - бикорн - с красно-бело-синей  кокардой. Шляпы я заказывал у придворного шляпника Пупара. Мне иногда нужны были новые: в гневе или изображая гнев, я бросал шляпу, сорванную с головы, под ноги раздражавшим меня людям. Это производило на них глубокое впечатление...

В Париже до сих пор болтают о «красном человеке». Пустое! Что они могут знать!.. Враки, домыслы, зависть… Чепуха… Нет, никому ничего доподлинно не известно, даже вездесущему министру полиции Фуше: ведь встречи происходили тет-а-тет… И первая, и вторая, и третья, роковая…

Впервые он встретился со мной в Египте. У него не было никакого красного плаща. Обычная гражданская одежда человека, принадлежащего к аристократическим кругам.  Может, слишком дорогие камни в перстнях… Да еще горящий гипнотический взгляд…

Мы провели с ним целую ночь в камере фараона Великой пирамиды. То, что он рассказывал, потрясло даже меня, уже привыкшего сдерживаться и казаться холодным и отстраненным при любых известиях и проявлениях чувств другими… Он расписал мне два варианта моей Судьбы. Второй был фантастическим… Почему-то я сразу поверил во все те подробности, что он извлек для меня из будущего… Он потребовал заключить  договор, если я согласен на этот второй вариант. В нем был только один недостаток – срок. Договор истекал 1 апреля 1814 года. Но до этой даты было еще столько времени!  И те услуги, что незнакомец, назвавшийся графом Сен-Жерменом, просил взамен, показались мне не сравнимыми с Судьбой, что ждала меня. Они даже способствовали грандиозной славе. Я согласился…

 Выйдя со мной в редеющую темноту из пирамиды, граф показал мне звезду, что будет с того дня сопровождать меня на моем великом пути. И с тех пор она следовала за мной, куда бы я ни отправился. И всё происходило именно так, как он предначертал той ночью…

Помню сто дней. Я бежал с Эльбы с небольшим отрядом гвардейцев и триумфально вступил во Францию. Из бухты Жуан я двинулся на Париж. Люди в деревнях и городках по пути устраивали мне овации. Перепуганное правительство, объявив меня самозванцем, выслало  навстречу  войска... 

Мой отряд не дрогнул, когда оказался лицом к лицу с авангардом гренобльского гарнизона. Но, увы, мы не могли противостоять войскам. Командир королевского батальона отдал приказ стрелять. Его солдаты, не опуская ружей, стояли неподвижно. Секунда, и прозвучат выстрелы. Сначала нестройные, превратятся затем в оглушающий залп.

Однако я еще упорно  верил в свою звезду. Я соскочил с лошади и приказал своим опустить ружья. Уверенным шагом я шел навстречу солдатам, глядя прямо в дула оружия, направленные на меня. На ходу я рванул у ворота свой серый сюртук так, что полетели пуговицы. С обнаженной грудью я крикнул:

- Солдаты! Вы помните своего императора? Кто из вас будет  в него стрелять?

Напряженное оцепенение сменилось грохотом бросаемых на землю ружей. Люди плакали. Они кричали: Да!  Император! Мы узнаем тебя! Мы твои! Веди нас!

Солдаты, смешав строй, бросились ко мне. Кто-то упал на колени, кто-то целовал мои руки и одежду. Они радовались, как дети…

Оцените! Какова сцена? Вам не хочется зарыдать от нахлынувших чувств?..
Поверьте, я был искренен... Вероятно... Однако, я  совершенно уверен, что эта сцена войдет во все будущие книги про меня... Красиво, не правда ли?..

Правительственные войска переходили на мою сторону. Ко мне вернулись мои маршалы и генералы... Но меня уже оставила благодать голубых небес Арколе. Хотя даже мои враги, лучшие военачальники из европейской коалиции, признавали, что то, что я делал в то время на поле боя, то, как я выигрывал безнадежные для меня сражения, лежит вне человеческого понимания. Это невозможно даже для гения...

Они так боялись меня! Они бросили против меня все свои силы. Россия, Пруссия, Англия, Австрия, Швеция, Германия. Я угрожал их власти. Их войска превышали мою армию в несколько раз. Но я не сдавался! Мне нужно было время и преданность моих маршалов, но времени не было, а маршалы устали... У меня был шанс - новая французская революция. Народ был за меня. Народ умолял меня не отрекаться. Но народного бунта я боялся больше, чем императоров вражеских держав. Всё-таки я сам был императором...

Я знал: любое событие висит на тонкой нити случайности. Крохотная случайность может изменить ход истории, будущее... Но раньше все эти случайности служили мне. А теперь...  Там, где я должен был выиграть, странные совпадения и недоразумения привели к поражению. Те, кому я доверял и на кого рассчитывал, предали меня... Я всё понял. Мое время закончилось. Нет смысла роптать и пытаться что-то изменить... Моя звезда погасла...

Я снова изгнанник. В этот раз трепещущие от страха  даже перед поверженным французским императором англичане сослали меня на край света – место, где мне суждено умереть – крошечный остров в далеких просторах Атлантического океана... Когда-то в школе я написал на одной из тетрадей «Маленький остров Святой Елены». Что это было? Предчувствие судьбы?.. Не знаю. Я смирился. Здесь я умру. Уже не надо играть императора. Хотя в продиктованных мной на острове  воспоминаниях много позерства и  придуманных красивых фраз. Но разве история такого человека, как я, не должна быть впечатляющей и яркой?..

Согласен, возможно, я  приукрасил некоторые эпизоды, чтобы вызвать побольше восхищения у потомков. Совершил  ли я в действительности тот подвиг на Аркольском мосту? Или это красивая  легенда?..  Да  какая разница? Разве не я возглавил под пулями атаку гренадеров на мосту при Лоди?! Разве не я провел офицеров и солдат по "Карнизу", самой опасной, но самой короткой дороге через Альпы, над пропастью?!. Кто посмеет отказать мне в бесстрашии? Кто упрекнет меня в нерешительности? Кто отнимет у меня мое величие?..

Я намеренно создавал легенду о себе. И даже вымысел в ней не что иное, как правда... А правда больше похожа на вымысел... Если я чего-то там не совершил или не сказал, то мог совершить и сказать...   Почему бы не сделать историю более выпуклой? На самом деле, я, как бескрайний океан, на который смотрю сейчас с холма. И сотни книг, что  когда-нибудь напишут обо мне, не смогут объяснить феномен моей личности...

Я умираю. Боль временами так сильна, что трудно не закричать. Рак причиняет мне адские страдания... Игра закончена, пора выйти из роли. Пора ответить себе самому, что было настоящим в моей жизни.

Конечно,  Жозефина. Я  был еще обручен с Дэзире, будущей женой моего  генерала Бернадотта, будущей королевой Швеции, и считал, что люблю ее от всей души. Но в Париже повстречал Жозефину Богарне, вдову казненного генерала, оставившего ей двоих детей. Когда я увидел ее, во мне всё перевернулось. Я забыл Дэзире. Я перестал думать, что люблю ее от всей души. Я по-настоящему полюбил. Она была старше меня на шесть лет. Это было неважно. Я хотел смотреть только на нее, я мечтал до трепета под коленками оказаться с ней в постели. Она только посмеивалась.

Когда я впервые покинул ее, отправившись с войсками в Италию, я просто сходил с ума. Нет, я одерживал победу за победой, но всё свободное время мечтал о Жозефине. Я надоел своим офицерам, показывая   её портрет и заставляя восхищаться ее красотой вместе со мной. Я надоел вечным вопросом: есть ли мне письмо из Парижа, и становившимися еще более узкими сжатыми губами на вечный ответ: нет… Она не понимала, кто я. Она изменяла мне с какими-то дураками и ничтожествами, когда я защищал и прославлял Францию в Италии и в Египте. Я так раздражался, я так хотел мстить, что тоже стал изменять ей. Жозефине было всё равно. Она хотела лишь денег.

Но даже опозоренный изменами, я не развелся с Жозефиной. Потому что когда  встречался с ней, возвращаясь в Париж после сражений, резкие слова упреков застревали в горле. Потому что начинался этот трепет под коленками... Я сделал ее императрицей. Но у нас ней не было детей.

Я считал, что бесплоден. Однако  Мари Валевская родила мне сына в Польше, и ничего не оставалось, кроме как развестись. Мне нужен был наследник для моей империи.

Жозефина, как и ее родные и предки, принадлежала к Великой ложе Франции. Мария Ленорман предупредила меня, что таинственный талисман, полученный моей женой от масонов, будет помогать мне, пока я остаюсь ее супругом. Я не поверил. Слишком высоко я поднялся к Олимпу за прошедшие годы. Я был Великим Наполеоном. Я объединил Восток и Запад как Александр Македонский… Я спрашивал Жозефину. Она ничего об этом не знала. Возможно, это был духовный талисман… Возможно, имелась в виду священная кровь. В детях Жозефины текла кровь иудейских царей. Евгений и Гортензия являлись наследниками Меровингов… Гадалка настаивала, что, с точки зрения оккультной философии, Жозефина –  Исида для меня. И пока я стремлюсь к ней, пытаюсь ее завоевать, я Осирис, великий бог. И все духовные сущности – мои помощники. Но стоит мне оставить императрицу,  моя Фортуна оставит меня, и я больше не увижу своей  звезды… Откуда она узнала про звезду?.. Слово «исида» обозначает трон. Если моя Исида со мной, то я на троне, если же нет… Как я мог поверить, что неизменное просветление незримого духа может закончиться?.. Сам я при прохождении масонского посвящения видел словно воочию, как устремляюсь за красной звездой – Сириусом. Я был Орионом. Да, Орион-Осирис, желающий власти и животворящей Исиды. Мы были с ней, моей Жозефиной-Исидой, Солнцем и Луной, дарующими гармонию человечеству. Но Солнцем-то был я… Я приказал выслать Ленорман из Парижа.

Несомненно, моя женитьба на Жозефине не была случайностью. Ее дети давали мне право претендовать на Иерусалимский престол.  «Странный» египетский поход имел целью захват Иерусалима и восстановление династии Меровингов. По указу масонов и Приората Сиона я смешал  кровь Богарнэ и Бонапартов. Я выдал замуж свою падчерицу Гортензию за своего младшего брата Луи… Это был, на самом деле, новый «крестовый» поход. Но мне не удалось восстановить древний  Иерусалим. Осада Акры провалилась, и мне нечего было делать в Египте. Я вернулся во Францию. Масоны, постепенно утратив надежду, отвернулись от меня. А впоследствии маршалы-масоны предали меня…

Может, после развода Жозефина осознала, что потеряла. И хоть она осталась императрицей, получала щедрое содержание и имела  свой двор в Мальмезоне, кажется, именно тогда она поняла, как я ее любил. Может, тогда она тоже полюбила меня?..

Конечно, я искренне привязан к своим детям. У меня трое сыновей и пасынок. Я обожаю Римского короля, моего законного наследника. Жаль, у меня нет возможности перед смертью взглянуть на него... Играя с ним в лошадки, я видел, как еле сдерживают удивление придворные. А я просто любил... Его мать, Мария-Луиза, могла бы приехать с ним на остров и разделить изгнание со мной... Не та женщина... Мне сказали, что у нее любовник, и она даже, кажется, родила… Женщина Наполеона, его законная жена рожает от какого-то офицеришки!.. Какая мерзость… Не зря я всегда считал женщин дурами... Я, бывало, даже не отстегивал шпагу, задирая юбку какой-нибудь графине или актрисе, приведенной ко мне в перерыве между военными советами...

Пожалуй, мне следовало настоять на женитьбе на русской принцессе, сестре царя Александра. Тогда не случилось бы этой катастрофы в России. Тогда похода, погубившего мою Великую армию, вообще бы не было. Я просчитался с Россией. Слишком растянутые коммуникации. Кутузов, не давая боя, заманивал нас в глубь этой варварской страны, хотел измотать солдат и разложить военную дисциплину. Я выиграл битву при Бородино, хотя у русских, потерявших половину армии, было другое мнение. Но я проиграл войну практически без выстрелов, оказавшись  далеко от Франции, из-за отсутствия боев. Ведь я был богом сражения, боя, битвы!.. Унылое, изматывающее преследование отступавшего противника погубило мою армию. Она погибла без продовольствия, боеприпасов, лошадей, обмундирования. Но я снова остался жив... Лучше бы я погиб в России!..

Жозефина умерла. Жаль. Я  хотел бы стоять сейчас, опираясь на ее плечо, и смотреть на океан. Мы бы молчали. Нам не нужно слов. Мы всё друг о друге знаем и всё понимаем. Удача, слава, триумф, ошибки, поражения… Мы так близки, что она может чувствовать мою боль… И может быть, она спасла бы меня, как Исида спасла Осириса…

О эта боль!.. Грызущая, а временами разрывающая в клочья мои внутренности, словно артиллерийское орудие… Сотни артиллерийских орудий... Ватерлоо внутри... Когда она прекратится?.. Уже пора…

И, конечно, Франция. Моя самая большая любовь. Из великой европейской страны я превратил ее в великую державу. Я бросил к ее ногам Европу. Я не прекращал все годы, находясь у власти, совершенствовать ее государственное устройство. Я создал разумный и действенный гражданский кодекс – знаменитый кодекс Наполеона, я организовал превосходное управление страной в столице и на местах, я учредил лицеи и Университет, я основал Французский банк, я превратил Лувр в музей... После моего ухода у Франции не было долгов. Может ли какая-нибудь другая страна похвалиться таким финансовым благополучием?.. Я назначал на должности людей достойных, по их личным заслугам, а не по происхождению. Я занимался всем. Я построил дороги, я заботился о промышленности, я даже решал вопросы, связанные с Комеди Франсез... Я ничего не упускал,  всё решал сам... Я задумал создать из завоеванных стран, присоединенных к Франции, единое государство - Соединенных Штаты Европы.  С единым управлением,  валютой,   судом, экономикой... Мне просто не хватило времени и удачи...

В последние мгновенья моей жизни я хотел бы увидеть словно воочию, как снова  бегу по Аркольскому мосту со знаменем в руках. За мной теснятся все мои любимые маршалы: Ланн, Ней, Даву, Мюрат, Сульт, Лефевр, Ожеро, Бессьер... Все они живы. Никто из них меня не предал... Мы молоды и прекрасны, как боги... За нами - моя обожаемая Старая гвардия... Сине-белые мундиры, красные султаны, обветренные мужественные лица... Никто из них не погиб ни в Испании, ни в России, ни в Германии... Мы все так счастливы!.. Пьянящий восторг окрыляет нас... Мост, уходящий в голубые небеса и ведущий к славе, бесконечен... И из зрительного зала доносятся непрекращающиеся овации и крики "Браво!"..

Dixi*.


(из сборника «100 рассказов про тебя»)

*Dixi- я всё сказал (лат.)