Дмитрия Дмитриевича Неустроева все считали скептиком. Отсюда, правда, не значило, что и жена его Жанна Митрофановна и десятилетний сын Леша и, наконец, теща Ангелина Олеговна, тоже являлись скептиками. В отличие от известной сказки о соловье и китайском императоре, которую Дмитрий Дмитриевич читал в детстве, где и сам император и все его подданные были китайцами, домашние же Дмитрия Дмитриевича оставались оптимистами. Если шел дождь и барабанил по крыше, и стучал по стеклу, и шумел в листьях тополя, росшего прямо перед самым окном кухни, или мокрый снег облеплял дома и лица прохожих, или солнце пекло, а в небе было безоблачно и чисто, как в душе только родившегося младенца, Дмитрий Дмитриевич неизменно оставался недоволен. В то зимнее декабрьское утро вся семья Неустроева завтракала в кухне, поглядывая в окно. Снег шел хлопьями и, падая на землю, таял и растекался грязно-серыми лужами. «Какая гнусная погода, — заметил Дмитрий Дмитриевич, — Не поймешь, зима или осень. Если и январь выдастся таким, то быть лету дождливым». «Что ты Дима, удивилась жена, — Мне всегда везет с июлем, когда я иду в отпуск, вот посмотришь, июль не подведет и на сей раз. А, скорей бы лето!»
«Атмосферные осадки в средней полосе выпадают равномерно, в связи с чем летом обязательны и дожди, и солнце», — изрекла теща, разбивая яйца на шипящую сковороду так, словно она распределяла атмосферные осадки на ближайшее лето.
«Дождь летом здорово!», — признался сын Леша, доедая бутерброд с вареной колбасой и шевеля оттопыренными ушами. Почему? Задал риторический вопрос Дмитрий Дмитриевич и посмотрел с тоской на уши своего отпрыска, недоумевая... в кого они у него такие? «По лужам можно босиком», — отвечал простодушно сын Леша, с шумом втягивая в себя чай из блюдца.
«Алексей, сколько раз тебе повторять, не смей пить чай из блюдца, это неприлично», — возмутилась теща.
«Вот схлопочешь крупозное воспаление легких, — съязвил Дмитрий Дмитриевич, посмотрев на часы и на своих ближних, — узнаешь, босиком по лужам!»
«Дима, вечером мы наряжаем елку. Завтра новый год! Не забудь все купить по списку и пораньше», — напомнила жена, вздыхая.
«Я никогда ничего не забываю», — отпарировал Дмитрий Дмитриевич.
Первым из-за стола обычно вываливался Леша и скатывался по лестнице с шумом курьерского поезда, пугая кошек и соседей. Леша уважал точность. И не любил опаздывать в школу. Он где-то прочитал, что точность — вежливость королей. Наверное, поэтому, классная руководительница Ева Никодимовна каждый раз ехидно выговаривала: «Неустроев! Ты опять беспардонно опаздываешь! Где твоя вежливость, этих самых королей?»
Дмитрий Дмитриевич выходил из дому вторым. Он всегда оставлял время про запас. «Как любой здравомыслящий человек, я не надеюсь на общественный транспорт», — говорил Дмитрий Дмитриевич. «Кроме того, я должен перед работой собраться с мыслями».
Учреждение, где работал Дмитрий Дмитриевич Неустроев начальником планового отдела, находилось в двадцати минутах ходьбы от дома. Дмитрий Дмитриевич выходил за сорок. По дороге он собирался с мыслями и думал о превратностях судьбы и ее несправедливости к нему. «Ведь это надо же, — возмущался про себя Дмитрий Дмитриевич, — С самого, можно сказать, детства, не везет и все тут!»
В пионеры принимали лучших учеников, всех торжественно, в Доме Советской Армии с цветами, а он возьми и заболей свинкой. В институт хотел поступить Международных Отношений или на худой конец в Литературный… а попал в Экономический. Жену мечтал найти брюнетку, с сильным характером и спортивной фигурой, а женился на полной блондинке, которая и муху не обидит. Наконец, ждал дочь красавицу, он бы гулял о ней за ручку по бульвару, а прохожие восхищались: «Какой прекрасный ребенок!» Потом Дмитрий Дмитриевич отдал бы ее в балетную школу, и она вполне могла бы стать знаменитой балериной, как Уланова или Плисецкая… А родился ушастый Лешка. И неизвестно, что из него выйдет? Уж во всяком случае, не балерина!
В обеденный перерыв, к Дмитрию Дмитриевичу подошла старший инженер Влипаева, женщина еще нестарая и существо неглупое, как считал Дмитрий Дмитриевич, но безропотное настолько, что любые пакости судьбы принимала покорно и даже с улыбкой, вот и сейчас она улыбнулась и сообщила: «Дмитрий Дмитриевич, нашу столовую на ремонт закрыли, в буфете переучет, а мы идем обедать в кафе напротив». «Чему же вы рады?» — удивился Дмитрий Дмитриевич и, вздохнув, побрел вслед за сослуживцами. Он не мог нарушать режим питания, считая, что принятие пищи необходимо вовремя и ежедневно не смотря ни на какие обстоятельства.
В кафе под названием «Чистые пруды», живо напомнившим Дмитрию Дмитриевичу старую Москву из книги Гиляровского, пахло чадом, пережаренным луком и недюжинными способностями кулинаров из общепита. Кассовый аппарат в углу стрелял пулеметной очередью, с той лишь разницей, что лента в него была заправлена бумажная.
Кассирша злобно поглядывала на хвост очереди и на обедающих и не желала им приятного аппетита. Время от времени она зычно вопила в сторону кухни: — «Вовка, чего вычеркивать?» — напоминая трубу архангела Гавриила в судный день. Попадало от нее и посетителям. Особенно тем, кто надеялся хорошо пообедать. Сразу было видно, здесь не церемонились, а действовали твердо и энергично.
На стене висел красочный плакат: «Наше кафе включилось в смотр предприятий общественного питания за культурное обслуживание населения Москвы». Рядом, на пустом обеденном столике, склонив макушку на бок, сиротливо торчала полиэтиленовая елка, облепленная ватным снегом.
Дмитрий Дмитриевич заглянул в тарелку с супом и вспомнил далекое детство, суп напомнил ему свежеприготовленные помои поросенку Васе, которого так любила покойная ныне Прасковья Федотовна, проживавшая в деревне Малые Пеньки Московской Области. Потом Дмитрий Дмитриевич долго вытягивал жилы из ромштекса, запивая мутным, кисло-сладким компотом.
В дверях кафе появился дяденька в натянутом на пальто когда-то белом халате и нерповой шапке. Он огорошивал посетителей приглашением: «Заходите еще!» Так в кафе отрабатывали культурное обслуживание в соответствии с вывешенным плакатом.
Какой гнусный день, подумал Дмитрий Дмитриевич, чувствуя тяжесть в желудке. С самого утра все нескладно.
В шесть часов вечера Дмитрий Дмитриевич отправился по магазинам. На улицах сновали люди, у всех чувствовалось предпраздничное настроение. Вспыхивали рекламы, зажигались разноцветными огнями лампочки на елках в витринах. «Новогодняя лотерея!» Размахивая билетами, кричал пенсионер-продавец. Детишки, как всегда, ели мороженое. Мамаши стояли за какой-то рыбой, красной или белой. Мужчины искали шампанское, а автомобили передвигались медленно и неуверенно.
Дмитрия Дмитриевича, часа три мяли, выталкивали, сжимали, втискивали, расплющивали, поднимали, опускали, двигали и, наконец, вытряхнули на улицу вместе с сумками приобретенной снеди. До дома Дмитрий Дмитриевич добрался с трудом, едва передвигая отдавленные в очередях ноги. Из кухни шел вкусный и дразнящий запах. Теща с женой пекли пироги. В комнате стояла настоящая, не полиэтиленовая елка в ярких игрушках, на столе белела новая скатерть, а сын Леша находился у соседского Витьки. Дмитрий Дмитриевич подумал о превратностях судьбы, о ее несправедливости к нему, плюхнулся на диван и… словно провалился куда-то в тартарары.
И вдруг он увидел себя солидным сорокапятилетним мужчиной, в черном костюме, с тугим накрахмаленным воротничком-бабочкой и папкой под мышкой. Он спускается по широкой мраморной лестнице особняка посольства. Шофер распахнул дверцу машины и Дмитрий Дмитриевич сел на мягкое кожаное сидение. Улицы показались ему удивительно незнакомыми. Стоит дикая жара. По обочинам растут пальмы и прочие экзотические деревья. Люди носят яркие пестрые одежды, а сами они шоколадного цвета. Где-то совсем близко шумит морской прибой. На деревьях раскачиваются обезьяны и бросают вниз кокосовые орехи. Наконец-то сбылись мои мечты, думает Дмитрий Дмитриевич, я стал настоящий дипломатом. Только почему Африка? Я сюда не просился, это не для моего сердца. Климат слишком горячий. Вот и сейчас того и гляди хватит солнечный удар. Словно ты попал в самое пекло, а сиденье под тобой превратилось в раскаленную сковороду, на которой поджаривают грешников в аду.
Машина тем временем остановилась, и Дмитрий Дмитриевич, быстро поднявшись по лестнице, оказался в зале. Здесь он долго ждал какое-то официальное лицо. Наконец, лицо появляется. Оно тоже в черном, но улыбается, будто только что с похорон тещи. Официальное лицо жмет Дмитрию Дмитриевичу руку, а тот передает «лицу» папку, выдавливая из себя улыбку, как зубную пасту из полупустого тюбика.
Потом Дмитрий Дмитриевич спускается к машине, и здесь его настигает солнечный удар. Шофер, не растерявшись, везет пострадавшего в ближайшую аптеку. Ему моментально вызвали врача, тот долго отпаивал пострадавшего какими-то каплями и проделывал непонятные манипуляции. Наконец, Дмитрий Дмитриевич встал на ноги и, чтобы поддержать атмосферу доброжелательности в чужой стране, попробовал улыбнуться в ответ. Через минуту Дмитрий Дмитриевич окончательно пришел в себя, но тут — новый, уже не солнечный удар, — заграничный эскулап протянул ему счет за оказанную помощь. Дмитрий Дмитриевич посмотрел на счет и перестал улыбаться. Он опустился на раскаленное сиденье машины и почему-то вспомнил печеную в золе картошку и костер в лесу, где-то не доезжая Домодедова.
Под ложечкой начинало посасывать. «Господи! — как заклинание шептал Дмитрий Дмитриевич. — За что такие страдания? Снега бы сейчас, настоящего, хлопьями! Ведь у нас там, поди, уж зима, Новый год скоро... Елка-красавица зеленая. Стройная, как девушка... И квартира вся пропахла хвоей и лесом. А на новогоднем столе чего только нет! Селедочка в укропном соусе, соленые грузди, один к одному, все как на подбор, крепенькие, ядреные, в рот сами просятся. Кулебяки с капустой и с мясом блестят подрумяненной корочкой. Красная рыба с лимоном, куриный студень и заливной карп... Венец стола, его завершение — «Шампанское».
И скупая слеза стекает по щеке Дмитрия Дмитриевича, моментально испаряясь. Жара все-таки… Африка.
В посольстве тем временем его с нетерпением дожидается жена. Она, конечно, брюнетка, у нее сильный характер и спортивная фигура. Здесь же дочь, подающая большие надежды, без пяти минут знаменитая балерина. Жена сообщает ему в самой категорической форме, что завтра Новый год, он должен нарядить вместо елки пальму и, встречая гостей-дипломатов, поменьше жаловаться на здешний климат, не рассказывать о солнечном ударе. В противном случае его могут отозвать назад. Поскольку это первое серьезное назначение, он должен ценить оказанное доверие и стараться изо всех сил. «Кроме того, — добавляет жена брюнетка с сильным характером, — твоя дочь завтра выступает в концерте на новогоднем карнавале детей, некому танцевать партию злого духа, придется тебе выручить детишек».
«Злого духа? — ужасается Дмитрий Дмитриевич. — Но я не знаю, что это такое...»
«Ничего, тебе расскажут», — заканчивает жена, словно ставит точку под приговором.
«Проклятая жизнь! — стонет Дмитрий Дмитриевич, — зачем я только стал дипломатом! Как хочется домой! Мне голову припекло так, словно меня уже пережарили в преисподне!»
«Вставай, Дима», услышал Дмитрий Дмитриевич нежный голос и открыл глаза. Он лежал, прислонившись к батарее парового отопления. «Пора за стол, — мягко сказала жена. Новый год скоро». И Дмитрий Дмитриевич, чего с ним давно не бывало, вдруг поцеловал жену. «Как хорошо, что это был только сон», — вырвалось у него к большому недоумению жены его Жанны Митрофановны.
Потом они все сидели за праздничным столом.
Ушастый сын Леша, который просто обожал отца, но стеснялся признаться в этой «немужской слабости», рассказывал, как он уважает точность — вежливость королей и про классную руководительницу Еву Никодимовну. Теща уверяла всех, что лето непременно будет теплое. Лешка поднял бокал, наполненный квасом, и предложил тост: «За нашего папу!» Дмитрий Дмитриевич усиленно налегал на селедку и соленые грузди и украдкой поглядывал на жену. Она вдруг показалась ему очень красивой, почти как Бриджит Бардо...
Часы пробили двенадцать и Дмитрий Дмитриевич проснулся во второй раз.
Впервые опубликован
в журнале «Голос родины»