Действующие лица:
Муж – высокий очень сильный мужчина 42-45 лет,
Жена – красивая среднего роста изящная женщина 38-40 лет,
Дочь Ричка-бричка – подросток 15-ти лет, похожа на мать, по ходу пьесы взрослеет до 23-х лет,
Сын Лёнчик-пончик – очень худой мальчишка 10-ти лет, взрослеет до 16-ти, затем до 20-ти лет,
Ганс – мускулистый молодой немец 20-ти лет, взрослеет до 25-х лет, затем до 29ти лет,
Завсклада Швонхерт – невысокий лысоватый мужичонка с привычно-заискивающим невыразительным лицом,
1-й гэпэушник (в форме) – высокий мужчина с безразличным лицом (в этой жизни ему всё надоело),
2-й гэпэушник – Савелий (в кожанке) – безликий среднего роста и телосложения человек,
Два опричника (любые),
3 полицая (любые),
3 советских зэка – те же полицаи (слегка изменён грим) в соответствующих робах:
Седой,
Лезгин,
Бес – авторитет,
4-й заключённый, Летун – полковник-лётчик – подтянут, очень чистая роба, выделяется независимым видом,
Вертухай – злобный охранник-лейтенант (около 40-ка лет) в грязном, засаленном ватнике = один из опричников,
Дворничиха – дама выше средней упитанности с глуповатым выражением лица и приоткрытым ртом,
Соседка – «серая мышка» – женщина неопределённого возраста,
Стёпа – влюблённый паренёк 19-20-ти лет,
Родители Степана – мужчина и женщина средних лет (любые)
Лия, подруга Рички – статная красивая молодая женщина,
Таня – отогретая девушка – невысокая, худощавая девчушка 16-ти лет,
Костя, начальник цеха – средних лет, среднего роста человек с озабоченным лицом,
Пожилой рабочий – мужчина около 60-ти лет,
Директор завода – плотный мужчина в гимнастёрке, часто вытирает лицо и шею платком,
Майор, командир советского противотанкового полка – среднего роста коренастый мужчина,
Начштаба того же полка – майор с обычно потухшим окурком в зубах,
Сергей, мл. лейтенант – командир противотанковой батареи – худой молодой человек среднего роста,
Советские солдаты и сержанты (они же – ребята в альплагере) – молодые пацаны,
Гюнтер, командир немецкого полка – плотный полковник среднего роста с самоуверенным лицом,
Фридрих, начальник штаба немецкого полка – худощавый, подтянутый майор,
Немецкий генерал – высокий худощавый аристократ с моноклем,
Адъютант нем. генерала – вышколенный молодой капитан, фигура и лицо выражают «готовность служить»,
Два альпийских стрелка – подтянутые 20-22-хлетние ребята с настороженным взглядом в запылённой форме,
Немецкие солдаты – молодые люди, почти мальчишки в форме,
Ружичка, молодой чех - среднего роста парень 17-18-ти лет.
Пролог
Лето 1939-го года. Альплагерь «Выше мира крыши» расположен в горах Крыма. Около вывески с названием лагеря косовато прибита фанерка со стихо-«творением»:
Знают все,
Кто духом молод:
Выше всех –
Коммуны голос!
Два приятеля подначивают Лёньку.
Приятель 1: Лёнька, ты же говорил, что страховка тут ни к чему – давай, попробуй!
Лёнька: После ночи скала мокрая. Попозже-е днём – па-жалста!
Приятель 2: Конечно, то Солнце светит не так, то что-то мокрое… между ног.
Лёнька: Ну, не поминайте лихом!
Подходит к скале мимо парня в обвязке и ловко карабкается. Поднимается метров на 8, чуть ниже страховочного шлямбура очередной раз переносит правую ногу. Из-под левой срывается камень. Соскальзывает и правая рука. Парнишка повисает на одной левой руке. Это видит парень в обвязке, бросается к скале, за несколько секунд добирается до Лёньки, цепляет страховочный трос и подаёт его Лёньке. Оба по очереди благополучно спускаются.
Лёнька: Ну, спасибо тебе, спаситель! (протягивает руку) Леонид.
Более взрослый парень (пожимает Лёнькину руку): Ганс.
Лёнька: О, камрад из Германии? Решился приехать? Не напрасно! Пока мои тугодумы обвязывались бы, я бы точно свалился. А как ты вырвался? Сейчас не 29-й, а 39-й год. Жаль, но мы уже не очень друзья.
Ганс: Как вас петь: «кто хо-чит, тот до-бё-ца»!
Лёнька: Точно! Ты молодчага, и по-русски шпрехаешь!
Дружески беседуя, ребята удаляются. «Подначиватели» уже перевели дух и смотрят им вслед.
Действие 1
Сцена 1
Май 1935 г. Бедная комната одноэтажного дома в центре города. Усталый муж возвращается с работы.
Муж: Здравствуй, родная. Целует жену. Садится на стул. Жена сзади обнимает сидящего мужа.
Жена: Ну расскажи, как на нашем кожзаводе? (Торжественно, отстраняясь от мужа) К Первому Мая 1935 года… (дальше обычным голосом) перевыполнили план? Получили новые шкуры? А Швонхерт …
Муж: Да нет, сегодня всё было хорошо. С утра я ему сказал, что он – волшебник: у него шкуры без костей умеют бегать. Его слегка перекосило, и он исчез на весь день.
Жена (всплёскивает руками): О, силы небесные! Ты у меня сама справедливость! Такой несгибаемо-сильный, что тебя можно только сломать… (Обнимает его за голову.) О, моя умная, глупая головушка!
Сын (вбегая в комнату): Папа, папа, эти орехи такие хитрые! Они высклизывают из двери, а потом ещё и прячутся!
Муж: Сынок, я же тебе показывал!
Берёт грецкий орех 2-мя пальцами и без видимого усилия щёлкает его. Сын обнимает отца, берёт расколотый орех и начинает доставать ядро. К маме подходит сияющая дочь.
Рика: Мама! Мне Костя сегодня написал записку! А знаешь, что там было?
Брат тихонько подходит сзади. Сестра, не дожидаясь ответа матери, забыв обо всём на свете, продолжает.
Рика: Он написал, что я очень красивая!
Брат дёргает сестру сзади.
Лёнчик: Твой Костя весь в очках, он тебя просто не разглядел!
Сестра хватает полотенце, брат, убегая от неё, кричит: Ричка-бричка, поломатое колёсико!
Жена: Дети, марш спать!
Сын (заходит в комнату): Мама, а ещё пирожки есть? Они у тебя такие вкусные… А их было так мало…
Жена в растерянности, ей помогает дочь.
Рика: А знаешь, что бывает с теми, кто объедается пирожками с капустой?
Сын (заинтересовано): Что?
Рика: У них капуста вырастает на затылке!
Сын трогает затылок, понимает шутку, хватает то же полотенце… Дети убегают.
Рика (кричит): Лёнчик-пончик!
Жена: Дети, дети, ком цу мир! Идите спать!
Муж достаёт ботинок, рассматривает его.
Жена: Ты идёшь спать?
Муж: Ложись, я немного поработаю.
Резкий стук в дверь: Открывайте, милиция!
4 человека входят в комнату. Один (в форме ГПУ) подходит к М, берёт ботинок. 2-й (в кожанке) достаёт ещё 3.
1-й: Это что такое?
Муж: Может, я вас удивлю, но это – ботинки.
2-й (вкрадчиво): Я бы не советовал вам умничать. Койхер!
Заходит существо с привычно-подобострастным выражением физиономии. Обиженно: Я – Швонхерт!
2-й: Да один херт! (Тихо, в сторону): И тебе недолго гулять, скот-хер…
Швонхерт (радостно): Да, да, я же говорил! Вот где наша кожа!
Муж (начинает вставать): Да ты что?!
Двое в штатском виснут на нём, заставляя сесть.
Муж (сидя обращается к Швонхерту): Ты о чём говоришь? Это же не наш сортамент!
1-й: Не волнуйтесь, гражданин, разберёмся, разберёмся.
Жена и дети с испугом наблюдают эту сцену.
1-й: Пройдёмте с нами.
Муж оборачивается к жене. 2-й берёт его за руку. Муж, не глядя, начинает сжимать схватившую его конечность. 2-й, подвывая, приседает. 1-й выхватывает револьвер. Швонхерт выбегает в испуге. Жена становится между Мужем и револьвером. Муж отпускает руку 2-го и глухо говорит 1-му: Ждите меня во дворе.
1-й опускает револьвер, зовёт опричника, они поднимают 2-го с колен и волочат к выходу.
Муж (обнимает жену и детей): Родные мои, как же вы без меня?
Жена (обнимает детей. Вскидывает голову): Главное, ты держись. Мы справимся. Мы тебя очень любим!
М берёт кепку и выходит.
Сцена 2
Барак «на зоне» – в месте отбывания наказания советских осуждённых. Муж что-то пишет за столом. Рядом двое играют в карты. 3-й зэк лежит на отгороженной шконке и читает книгу. 4-й зэк, Летун приводит в порядок робу.
Седой (первый зэк): Лезгин, я умотался от этих картинок. (Бросает карты.)
Лезгин (второй зэк): Слышь, Седой, я вот думал: а сможем мы унести 100 лимонов, если они будут по червонцу?
Кореша начинают увлечённо считать.
Лезгин: А если по пятёре?
Кореша продолжают увлечённый счёт.
Лезгин: А по трояку?
Увлечённый счёт продолжается.
Седой: А если мы найдём клад, как мы его будем делить?
Лезгин: А что там будет?
Седой: Ну, там… дукаты, золото, алмазы, брилики, кольца…
Лезгин (подхватывает с горящими глазами): жемчуга, слитки… и корона… такая большая… с рубином (поднимает сжатый кулак) вот таких размеров!
Седой: Ага… корону я возьму себе…
Лезгин (перебивает): Нет, корону беру я!
Кореша хватают друг друга за грудки. От прежней приязни не остаётся и следа. Искажённые злобой морды, Лезгин вытаскивает заточку. Бес расталкивает «корешей». В этот момент в бараке появляется вертухай.
Вертухай: Шо не поделили?
Бес («отряхивает» Лезгина и незаметно отбирает у него заточку): Всё в порядке, гражданин начальник. Ребята не сошлись во взглядах на арифметику.
Вертухай: Ну-ну.
Взгляд вертухая останавливается на Летуне. Лицо перекашивается злобой.
Вертухай: А ты перед кем тут прихорашиваешься? И на повале отряхиваешь пенёк, перед тем, как усадить свой царский зад, и здесь фасонишь? Чистюля? Да? Здесь тебе не благородное собрание белой офицерской кости! (С презрением) Всё выше и выше, Летун? Не-е-ет, всё ниже и ниже, сбитый лётчик!
Хватает подушку со шконки Летуна, бросает её на пол и в остервенении начинает топтать. Его лицо багровеет. Летун молча и брезгливо наблюдает за неврастеником. Вертухай видит это презрение и хватается за пистолет. В этот момент поднимается Муж и, отвернувшись от вертухая, начинает, слегка раскачиваясь, негромко говорить.
Муж: Гражданин начальник очень плохо чувствует себя с самого утра. Он думает, что это связано с его вчерашней более или менее успешной борьбой с монстром – его ещё называют «зелёный змий». На самом деле всё намного сложнее. Состояние нашего тела – это во многом отражение состояния нашей души, за которую ведут непрерывную борьбу тёмные и светлые силы. Может показаться, что в этой борьбе за душу гражданина начальника светлые силы безнадёжно проиграли. Но это не так. Я знаю, что не всё потеряно, и гражданин начальник сможет подняться из того страшного болота, в котором он сейчас пребывает и стать тем, кем задумали его Высшие Силы – Человеком.
Вертухай, как загипнотизированный, слушает негромкий голос. Он успокаивается, кажется, он ничего не видит вокруг себя. Наконец, вздрагивает и выбегает из барака. За ним выходит Летун. Зэки изумлённо наблюдают за происходящим. Муж садится и продолжает что-то писать.
Бес (глухо, обращаясь к корешам): Ну вот, не хватает нам тут трупака на радость гр-ну начальнику…
Лезгин: Ну, Бес, а чего он… (показывает на Седого) отбирает мою корону?
Седой: А с чего она твоя?
Бес: Ша, урки! Вы всё равно не поделите ваш клад, которого всё равно нет.
Лезгин: А если мы найдём, так шо нам делать?
Бес: Ну, вы… уроды… Та никто не сможет поделить без бригады оценщиков. Да и те поскандалят, и у каждого будет своё мнение. Вот, Профессор подтвердит. (Обращается к Мужу) Правильно я говорю?
Муж (отрывается от письма): Да нет, Виктор, Вы не правы. Есть простой способ поделить «неделимое».
Лезгин: И что, мы оба будем довольны делёжкой?
Седой: И у нас не будет претензий друг к другу?
Муж: Конечно.
Бес: А как это?
Муж рвёт бумажку на мелкие кусочки и подзывает корешей.
Муж: Вот ваш клад. Тут очень много самых разных невиданных драгоценностей, и никто не может их оценить. Тимур (обращается к Лезгину), подели этот «клад» так, как ты считаешь справедливым. Давай-давай, не стесняйся!
Лезгин нерешительно подходит к столу и раздвигает бумажки на две кучки.
Муж: Ты правильно разделил? Обе части равноценны?
Лезгин нерешительно кивает.
Муж: Ну к самому себе у тебя не может быть претензий?
Лезгин: Ну… да, не может быть.
Муж: Пётр, а теперь ты: выбери ту часть, которая устраивает тебя. Бери лучшую!
Седой подвигает к себе одну из кучек.
Муж: Ну вот, и у тебя к самому себе не может быть претензий. Правильно?
Седой: Ну ты и голова, Профессор!
Зэки смеются. Стремительно входит Летун.
Летун: Профессор, тебя вызывают. Говорят, пришло известие о твоём освобождении!
Бес (растерянно): Вот это номер… Как же мы тут без тебя?
Муж с чемоданчиком перед занавесом.
Муж: Я вернулся из сталинских лагерей летом 41-го года в твёрдой уверенности, что монстра более страшного и кровожадного, чем дьявольское наваждение под названием Иосиф Джугашвили, природе не создать. Я трагически ошибся по части монстров: человечеству «повезло» в те же годы вырастить брату Йосе брата Адольфа – не менее страшный злокачественный человекообразный вывих.
Сцена 3
Та же комната. Отец за столом читает газету. Рядом на стуле лежит сумка с большим красным крестом. Сын читает книжку около окна. Входит Ж с кастрюлей супа.
Жена (ставит кастрюлю на стол, обнимает сидящего мужа, как в 1-й сцене, видит газету): О, ты отстал от жизни! Сегодня уже октябрь, а твоя газета рассказывает о сентябре. Хорошо, что хоть 41-го года!
Муж: О, (повторяет интонацию жены) ты думаешь, за неделю случится что-то та-а-акое, от чего они поумнеют и напишут хоть слово правды? Бубнят одно и то же – и год назад, и сегодня, и завтра – до тех пор, пока немцы не прикроют эту лавочку. И тогда нам будет галдеть товарищ геббельс.
Жена: О, «правда» написана совсем не там! (Показывает на название газеты.) Она должна быть написана тут
(кладёт руку на лоб мужа). Ну что мне с тобой делать?
Целует мужа в макушку. Сын отрывается от книжки, втягивает ноздрями воздух и раскрывает рот, собираясь что-то сказать. В этот момент вбегает дочь.
Дочь: Мама, папа! Костик сейчас на заводе пишет, что я – его жена, и мы, как семья жены ответработника эвакуируемся в их эшелоне! Скорее берите документы, пошли!
Муж (складывая газету): Твой Костя – чудесный парень. Но мы с вашей мамой никуда не едем. (Обнимает дочь.) Я знаком с немцами. Они уже были в Харькове в 18-м. И это были, поверьте мне, культурные люди. Они вели себя намного лучше, чем все эти разноцветные (мастные) красно-бело-зелёные одержимые. И поверьте, хуже режима нашего людоеда вряд ли можно что-то придумать. Уж я-то знаю…
Дети, берите документы, идите и оформляйтесь.
Расстроенные дети берут заранее приготовленные документы и понуро выходят. Жена вопросительно смотрит на мужа.
Муж (обнимает жену): Сними с лица свои возражения! После лагерей у меня до сих пор нет паспорта, а этот герой в очках не такой уж ответ-ственный работник. При оформлении обязательно найдётся какой-нибудь швонхер-тухэс, недовольный, что не взяли всех, с кого он успел содрать деньги за включение в списки. Докопаются, что Ричка никакая не жена… Дай Б-г, чтобы дети уехали… Будем молиться и примем то, что нам приготовил Б-г. Ты знаешь 5 языков, у меня 5 профессий – проживём…
Жена (перед занавесом): Мой муж готовился принимать нечто от Б-га, а принимать пришлось от Сатаны.
Сцена 4
Во двор из своей комнаты выходит жена с молодым пареньком.
Паренёк: Спасибо, Сара Григорьевна, Вы целый час говорили со мной. Мне было так легко и хорошо, как будто я разговаривал с Ричкой. Она у вас такая замечательная и так похожа на Вас! Так вы напишите, что я её очень-очень жду?
Жена: Конечно, конечно, не волнуйся, Стёпа, обязательно напишу!
Паренёк уходит, жена закрывает дверь. Паренька провожает любопытным взглядом соседка.
Во двор выходит дворничиха с метлой. Соседка подходит к ней. Они начинают судачить.
Соседка: Говорят, евреев будут куда-то переселять?
Дворничиха: Да, нам роздали объявления: всем евреям нужно будет через 2 месяца собраться в центре. Их будут точ-на – куда-то переселять. Щщщас домету и буду развешивать.
Соседка: Кого? Евреев развешивать? (Смеётся.)
Дворничиха: А не знаешь, куда пойдёт их имущество? А квартиры?
Соседка: Вроде, не все они хотят переселяться. (Заговорщицки) Так вот, имущество будут забирать те, кто сообсчит, де они прячутся.
Дворничиха: А квартиры?
Соседка: Так и квартиры – тоже! Они ж не заберут их с собой – не смо-о-огут. Смогли – забрали бы. Они таки-и-ие. Ничего не упустят. Хотя бы и сейчас: опять им повезло-о-о! Мы тут будем мучиться с этой немчурой, а их, видите ли, уже переселя-а-ают!
Ладно, мети, я побегу, может куплю чего-нибудь на старые деньги.
Соседка уходит. Во двор заходят трое в чёрной форме с винтовками и повязками «Полiцiя» на рукавах.
Дворничиха: О, быстро вас переодели!
1-й полицай: Не болтай лишнее! Мы – новая власть. (Показушно-свирепо) Па-а-ач-ч-чиму не вижу объяв городской управы? Па-а-ачиму не развесила? Картинно сбрасывает с плеча винтовку.
Дв. бросает метлу и начинает метаться – к дворницкой, к столбу, к полицаям. Губы у неё дрожат.
1-й полицай (довольно ухмыляется и снисходит): Ладно, на первой прощаю.
2-й полицай: Есть жиды во дворе?
Дворничиха: Да поубёгли все! (Подходит вплотную к полицаю и тихо добавляет): В том доме в большой комнате двое сидят. У-у-умные сильно, всё время чегой-то читают и говорят… вроде по-нашему, а всё равно половина не понятная.
Полицай понимающе кивает.
Дворничиха: А скажи, власть (окончательно приходит в себя) а их комната кому отойдёт?
Полицай отодвигается, осматривает женщину с метлой с ног до головы. По-хозяйски берёт её за щёку.
2-й полицай: Будешь хорошо себя вести – так тебе.
Оба довольно смеются. Полицаи уходят, дворничиха выносит листочки бумаги.
С криками «Мы не виноваты!» во двор вталкиваются трое: мужчина, женщина и Степан. За ними входят те же полицаи. На этот раз их возглавляет немецкий офицер в форме альпийских стрелков. Это – Ганс из пролога. За ними крадётся любопытная соседка. Троих сгоняют к стене дома, полицаи выстраиваются перед ними, поднимают винтовки. Соседка и дворничиха белеют и, дрожа, наблюдают за происходящим.
Во двор выходит жена. Она подходит к офицеру и на чистейшем немецком спокойно спрашивает: Herr der Offizier! Was diese Menschen gemacht haben? (Господин офицер! Что сделали эти люди?)
Офицер: Es ist die Familie der Diebe. Jener Bub hat beim deutschen Soldaten die Wurst gestohlen. (Это семья воров. Тот мальчишка украл у немецкого солдата колбасу.)
Жена: Verzeihen Sie, Herr der Offizier, wenn es war? (Простите, господин офицер, когда это было?)
Офицер: Eine Stunde r;ckw;rts. Und Sie sind Deutsche? Ich werde erraten: Sie aus Bayern? (Час назад. (Внимательно смотрит на Жену: Вы – немка? Я угадаю: Вы из Баварии?) Solche sch;nen Frauen sollen in Bayern leben (Такие красивые женщины должны жить в Баварии.)
Жена (улыбается, без тени смущения спокойно и открыто смотрит в глаза немцу): Danke, Herr der Offizier, Sie sind sehr galant. Nein, mich nicht aus Bayern, aber dort lebten meine Verwandten. (Спасибо, господин офицер, Вы очень галантны. Нет, я не из Баварии, но там жили мои родственники.) Она продолжает: Ich wage Sie, zu bescheinigen, dieser Junge konnte etwas beim deutschen Soldaten eine Stunde r;ckw;rts nicht stehlen. Eine Stunde r;ckw;rts sprach ich mit ihm bei mir im Zimmer. Und wenn er verlie;, es sah unsere Nachbarin (Смею Вас заверить, этот мальчик не мог час назад украсть что-нибудь у немецкого солдата. Час назад я разговаривала с ним у себя. А когда он выходил, его видела наша соседка.
Жена показывает на дрожащую рядом женщину. Офицер подходит к ней, поигрывая стеком, впивается взглядом в её лицо.
Офицер: Du sahst eine Stunde r;ckw;rts diesen Buben? (Ты видела час назад этого мальчишку?) Коворить правда, иначе бить ошень плёх!
Соседку начинает трясти. Она, как кролик на удава, смотрит на офицера, не в силах шевельнуться. К ней подходит жена, берёт за руку.
Жена: Успокойся, он ничего тебе не сделает. Просто подтверди то, что ты видела, как мы прощались с этим пареньком час назад.
Женщина, ни слова не говоря, начинает судорожно кивать, не отводя взгляд от немца. Офицер хлопает себя стеком по ноге и подходит к полицаям.
Офицер: Die russischen Schweine, wen Sie mir gebracht haben? Sie reichen, die faulen Wesen, wessen aus es ist, statt geraten mir den Dieb zu finden. Folgendes Mal werde ich Sie, die Schufte erschie;en! (Русские свиньи, кого вы мне привели? Вы, ленивые твари, хватаете кого попало вместо того, чтобы найти мне вора. Следующий раз я расстреляю вас, негодяи!)
Полицаи понимают: что-то пошло не так, белеют и вытягиваются в струнку.
Офицер (обращается к жене): Frau, ;bersetzen Sie diesen Untermenschen, so k;nnen sie, dennoch zu verstehen dass nicht. (Фрау, переведите этим недочеловекам то, что они понять всё равно не смогут.)
Жена (обращается к полицаям): Господин офицер настоятельно рекомендует вам больше никогда не обманывать его, подсовывая невиновных. Он очень надеется, что такое больше не повторится, и ему не придётся расстреливать вас.
Доморощенные скоты тянутся ещё сильнее и в унисон, как на параде, вопят: Яволь, герр офицер!
Офицер склоняется к Жене, целует ей ручку, поворачивается к полицаям, замахивается на них стеком. Те пригибаются и уносят ноги. За ними уходит офицер. Соседка с дворничихой, выкатив глаза и открыв рот, наблюдают окончание несостоявшегося расстрела. У стены женщина хватается за сердце и начинает сползать по кирпичам. Муж подхватывает её. Степан подбегает к жене, берёт её за руки. На его глазах слёзы.
Степан: – Сара Григорьевна! (Больше ничего он вымолвить не может, его трясёт.)
Степан (стоя перед занавесом): Через два месяца собравшихся в центре города людей отконвоировали на окраину города, где «поселили» в холодных бараках. Зимой 41-го температура опускалась до – 40 град. Очень скоро узники поняли, что происходит. Каждый день полицаи уводили часть людей. Никто из них не возвращался. С каждым днём пустело всё больше помещений. При этом целый день неподалёку были отчётливо слышны пулемётные очереди.
Сцена 5
Зимнее поле. Свистит ветер. 4 полицая подпрыгивают на месте, хлопают по телу руками. 5-й командует кому-то за сценой
5-й полицай: Давай, давай! Па-а-абыстрей, не задерживай!
1-й полицай: Эта жидовня даже сдохнуть не может, чтоб не заставить доброго христианина мучиться!
2-й полицай: А я слышал, что господь наш, Иисус Христос, из них, из жидов.
Третий: Так и закончил он, как всем им положено. И эти дохнут, чтоб мы, наконец, нормально без них зажили. (Хохочет.) Ладно, давай, разливай, сил моих больше нету!
Командир (зондеркоманды полицаев): Глядите, Савелий так старается, что и чарку пропустить готов.
Савелий: Ну чаво не раздеваетесь, уроды?! А ну давай, щщща я помоху! (Замахивается плетью).
На сцену выходит Муж, толкает полицая, тот падает.
Муж: А ты, Савелий Порфирьич, любой власти помо-хаешь? И в ГПУ, и сейчас одинаково стараешься?
Командир: Что ты сказал, жид? Откуда ты его знаешь?
Муж (очень спокойно): Я не всех вас, шавок, знаю, да и зачем мне знать всё отребье, но с этой мразью хорошо знаком. Забирал он, гэпэушник, меня в сталинские лагеря.
Командир: Что?!!
Савелий: Да кого ты слушаешь, командир?!
Муж: И на руке его, у локтя, моя отметина. (Протягивает руку к Савелию): Покажи, крысёныш, не стыдись!
Савелий отдёргивает руку за спину и испуганно отползает.
Командир: А ну, ребята, ведите эту свинью к капитану Хайнцу. Не хватает нам тут краснопёрой сволочи.
Двое хватают Савелия и уводят.
Командир: (обращается к М) А ты давай, раздевайся!
Муж: (спокойно) Нет, раздеваться я не буду.
Первый: А мы тебя пристрелим, жидовская морда!
Муж: (так же спокойно) Какая разница, здесь или там? Давай, стреляй!
Командир: Хай идут одетыми. Всё равно на них тряпьё. А тянуть этого бугая себе дороже.
Сцена 6
Завывает ветер. За сценой – гул толпы, отдельные слова на идиш. Муж с Женой стоят, обнявшись. Рядом, связанный, валится на колени, раскачивается и завывает Савелий.
Муж: (поднимает Савелия) Встань, мразь, хоть смерть прими, как человек!
Савелий: (опять валится, начинает кататься по земле, хрипит) Нет, нет, нет! Христа ради… нет!!
Муж обнимает Жену, поворачивает её голову к себе. Жена отводит его руку, встряхивает головой и поворачивается в сторону пулемёта. Её глаза блестят. Она улыбается, сжимая руку Мужа. Раздаётся очередь, обнявшиеся молча падают. Савелий судорожно дёргается, хрипит всё тише: Христа… нет… и застывает.
Перед занавесом Муж и Жена, поддерживая друг друга, и постепенно оседая, читают:
И день настал. И Солнце пьяно встало,
Закрыв глаза небес обрывками из туч,
Десятки тысяч пили утра малость
И умирали. Не от водки и простуд.
… Младенцы плакали и требовали грудь…
Одна у всех вина, как ноша тяжкая
Пожизненного срока –
Рожденьем светлым виноваты граждане
И этим вот порогом.
… На встречу с пулей девочка скользнула…
Недотрога…
Пороком тупости и зависти людской
Проторена дорога сотням тысяч;
За чьи грехи к Голгофе личной
Невинных вёл осатанелый скот –
Больной, неполноценный недочеловек,
Сумевший сделать адом Землю?!
Здесь стоном сгорбленным кровавый век
Нетленным стонам бледно внемлет.
Действие 2
Сцена 1
Поздний вечер. Ричка с подругой Лией в комнате со столом, кроватью, старым диваном и печкой хлопочут возле незнакомой девушки.
Девушка (закрывает лицо и просит): Не трогайте меня, мне уже тепло. И хорошо…
Подруги подвигают диван к печке, одна растирает, укутывает девушку, другая растапливает печь. Подруги греют воду и заставляют замёрзшую выпить её. Девчушка засыпает.
Лия: Если бы мы не нашли её, она бы к утру замёрзла. Но давай обо всём завтра. У меня нет сил ни на что.
Ричка: Я тоже мечтаю об одном – заснуть побыстрее.
Они ложатся на кровать рядом с диваном и мгновенно засыпают.
Утром первой встаёт Лия. С удивлением смотрит на новую соседку, потом вспоминает, наклоняется к ней, пробует нос. Удовлетворённо кивает и обращается к спящей подруге, читая нараспев:
Лия: Проснувшись утром, я увидел снег.
Он был везде – на улицах и в небе,
В домах, твоих ладонях, и навек
Застыл в глазах осиротевшим следом.
Лия: (Тормошит подругу) Проснувшись утром, проснувшись утром, проснувшись утром! Вставай, соня! Ты спишь уже на 3 минуты дольше меня!
Понимает, что разбудить подругу не удастся, растапливает печь, ставит греть воду. Подходит к девчушке, будит её. Та с трудом открывает глаза, видит незнакомое лицо, быстро садится, оглядывается.
Девчушка: Где я?
Лия: Почти в раю – здесь светло, скоро станет тепло, и даже найдётся, чем наполнить желудок. В основном это будет вода, но мы, в нашем молодом возрасте, процентов на 70 состоим именно из неё. Как тебя зовут?
Девчушка: Таня. Когда меня нашли, я не знала своё имя, и меня назвали Таней. А ты кто? И как я... здесь?
Лия: Меня зовут Лия. Мою подругу – Рика. Мы нашли тебя вчера поздно вечером на улице возле нашего дома. Ты совсем замёрзла – мы еле отогрели тебя. (Обращается к подруге): Ричка, если не встанешь, я пойду сама. Ой, интересно, что тебе скажет наш начальник…
Рика: А я уже давно не сплю.
Лия: Минуты полторы? И чего ты тогда валяешься? Ждёшь «горячий кофе в постель»? Так у нас нет кофе. Могу только воду – холодную и за шиворот. (Обе девушки весело смеются.)
Рика: А что за стихи ты читала мне? Опять хочешь, чтобы я угадала, кто их тебе написал?
Лия (замахивается на Рику полотенцем) Ах ты, дохлая мышь! Прикидывалась? Быстро угадывай за это, кто?
Рика: Ну разве я смогу выбрать из всех, кого ты вдохновляешь! Если ряд твоих поклонников начать от нашего порога, то закончится он где-то за Москвой.
Лия: Ладно-ладно, тебя поклонники тоже не обижают! А ну-ка напомни, что я разгадывала вчера днём?
Рика:
Как стало заморожено тепло!
Текло забытое во сне сиянье,
Страстями и пожарами испаний
Всё догорал на дне у комнаты апломб.
Но страсти улеглись, замедлив бег,
И перед неизбежностью смирились,
И маятник времён старинный
Качнулся в сторону стеклянных, хрупких бед…
Лия: Да, вчера я не успела ответить… кто-кто? Костик твой!
Рика: Ты как-то однообразно мыслишь, подруга. Костик, пожалуй, не дорос до такой поэзии.
Лия: Так кто тогда?
Рика: Ну вот, расскажи тебе, и ты уведёшь у меня поклонника!
Девушки опять смеются. Спасённая завороженно слушает старших подруг.
Рика: (обращается к Тане) Тебе придётся пойти с нами. Дров на весь день не хватит, и мы околеем этой ночью, если ты будешь греться целый день. Погоди, ты на это (показывает на платье Тани) одеваешь своё тоненькое пальтишко? (Таня кивает.) Нет, так не годится!
Старшие подруги достают свитер, Таня одевает его. Свитер велик. Таня перед зеркалом изображает мельницу, размахивая длинными рукавами, девушки опять смеются.
Лия: Времени совсем не осталось!
Три девушки быстро пьют горячую воду с небольшими кусочками хлеба, «на ходу» одеваются и убегают.
Сцена 2
Та же комната девушек. Заходят три подруги. Не спеша, раздеваются.
Лия: Как-то рано мы сегодня освободились! Можно расслабиться и получить удовольствие… не от изнасилования работой…
Рика: А меня сегодня начальник цеха благодарил… угадайте за что? За наше юное дарование. (копирует голос начальника) «Три месяца она убирала в конторе и умудрилась выучить технологический процесс, разобралась со всеми приспособлениями и инструментами, и теперь, наконец, у меня есть настоящая кладовщица!».
Таня: Девочки! У меня для вас сюрприз! (Достаёт из сумки банку сгущёнки.) В честь моего назначения!
Лия и Рика: (в один голос) Вот это да! Откуда такое богатство?
Подруги растапливают печь, греют воду, разливают её и начинают смаковать сгущёнку.
Таня: Ой, девочки! Сгущёнка – чепуха! Подарили… Я хочу сказать о другом. Вы не представляете, как мне повезло! То, что вы спасли меня – это тоже чепуха. Вы не понимаете: чем жить, как я жила до встречи с вами, так лучше совсем не жить. Я даже не представляла, что могут быть такие… такие… ну, в общем такие, как
вы! И вы со мной… ну, вы со мной, как с равной, как будто я не хуже вас… А ведь вы такие умные, интересные, у вас такие поклонники… Вам пишут стихи!
Лия: То, что парень умеет рифмовать, значит, поверь, не так уж много. Вот: был гениальный поэт – как шутят, артиллерист – Пушкин. Я не о его гениальных творениях, а о его истории с Анной Керн. Он встретил Женщину, долго её добивался, а потом… ославил: «…да имел я её… ничего особенного…». И это в те времена! Почему он так? Да всё просто: оказалось, не он её, а она его в свою коллекцию добавила. Да ещё сказала, видимо: мол, «ничего особенного, ты, Сашка Артиллерист, не представляешь». Как он мог стерпеть? Даже если кроме него никто об этом не знал – Анна никогда его не унижала, хотя имела для этого все основания. Она оказалась на две головы выше него!
Рика: А второй «столп русской поэзии» – Лермонтов? Я большая поклонница многих его поэзий. Только за «Выхожу один я на дорогу» ставила бы ему памятники. А что за человек? В юности над ним, неуклюжим, потешались светские красавицы. Он тогда написал – сильно написал: «…и кто-то камень положил в его протянутую руку». А когда, как лебедь в сказке, расцвёл из гадкого утёнка, стал всем женщинам холодно, подло и расчётливо мстить. Влюблял их в себя, а потом забавлялся, как кошка с мышками. «Герой нашего времени» – он же точно и безжалостно себя изобразил!
Лия: А лорд Байрон? Злобный и безжалостный монстр – бррр, когда думаю о нём, сразу представляю, как меня рвёт акула.
Рика: При этом не смешивай их личности и их творения. Действительно гениальные! Как говорят: правда жизни и правда искусства – две совершенно разные правды.
Таня: Ой девочки! Ну правда, если бы половина… нет, треть всех людей были такими же добрыми и хорошими, как вы… Мы бы жили в этой, как её… в Утопии – я недавно прочитала «Город Солнца», ой как его, автора, забыла…
Рика: Кампанелла.
Таня: Ну вот, ты и это знаешь… Так вот, если бы люди были хоть наполовину такими, как вы… И если бы не было этих проклятых евреев…
Лия: А что – евреи? Ты знакома со многими из них? Что ты о них знаешь?
Таня: (растерянно) Ну как… Ну вы что… Это же все знают!
Рика (подчёркнуто спокойно) Видимо, пора представиться. (Встаёт и делает реверанс): Ревека Израйлевна.
Лия: (повторяет реверанс за Рикой) Лия Абрамовна.
Таня начинает всхлипывать, вскакивает из-за стола, падает на кровать, сотрясается в рыданиях.
Лия: Надо оставить её одну. Пусть успокоится для начала.
Подруги одеваются и выходят на улицу. Следом выбегает Таня.
Таня: Девочки, девочки (её голос прерывается всхлипами): Я такая дура! Простите меня! И я всё забыла… Ричке пришло письмо. Из Харькова!
Рика бледнеет, пошатывается, её подхватывает Лия. Рика протягивает и сразу отдёргивает руку.
Рика: Лия, возьми…
Сцена 3
Заводской цех. На скамейке под двумя телогрейками спит Лёнчик. Рядом – пожилой и средних лет мужчины.
Пожилой: Ну хоть убей, Костя, не понимаю! Вот ты, начальник цеха, объясни мне, старому дураку, как этот пацан справляется? Мы в нормальных условиях, в тёплых цехах, при полном штате… а это, прости меня, 14 человек! Да плюс наладчики… И были всё время на подсосе – чёртовых шестерён не хватало. Мне – хоть миллион заплати, хоть к стенке ставь, я не осилю все эти переменные углы и не сделаю ни одной шестерни. А этот малолетний фокусник – один, один! На тех же станках, без сна и отдыха, как заведенный! Сам перестраивает оборудование, ремонтирует и… гонит план. Сколько он сейчас спит?
Начальник: Уже три часа.
Пожилой: А перед этим сколько не спал?
Начальник цеха: Так… он заступил утром, когда сюда снизошли директор с парторгом. Это было… вчера. Сейчас у нас 9 вечера, значит, он не спал… 36 часов. Пафнутьич, я чувствую себя варваром, но выхода, как и шестерёнок, у меня нет.
Трясёт пацана.
Начальник: Лёнька, Лёнька! Ты уже три часа спишь! Совесть у тебя есть?
Лёнька: Ещё чуть-чуть, ну ещё капельку!
Натягивает телогрейку на голову. Начальник цеха сажает его, разматывает телогрейку, Пафнутьич приносит стакан с чем-то горячим и кусок хлеба с колбасой. Даёт Лёньке.
Начальник цеха: Подъешь маленько и глотни чаёк с сахаром. Глядишь, силёнок и прибавится.
Лёнька тянется к несбыточному богатству, втягивая носом воздух. Затем очень аккуратно, не сводя с него глаз, берёт бутерброд, сначала нюхает колбасу, откидывает голову, закрыв глаза, потом откусывает малюсенький кусочек.
Начальник отворачивается, Пафнутьич бормочет что-то невнятное и уходит. Так же, откусывая по чуть-чуть, парнишка съедает половину, достаёт из кармана тряпочку и аккуратно заворачивает остаток.
Начальник: (замечает это) Ешь всё. Твоей Ричке я приготовил такой же бутерброд.
Лёнька так же аккуратно разворачивает тряпочку и с наслаждением, не спеша, доедает.
Начальник (передаёт Лёньке чертежи): Гляди: этих изделий нужно 300 штук, а этих (достаёт из-под первого листа второй) – 450. Потом сможешь пойти домой на… (задумывается) на 6 часов.
Лёнька (радостно): Ух ты!
Уходит с чертежами, насвистывая и подпрыгивая. Начальник смотрит ему вслед, качает головой. Заходит в конторку.
В цех входит Рика с чёрной косынкой на голове. Она проходит в конторку начальника цеха.
Рика: Константин Егорович, где Леонид?
Начальник: заступил на смену.
Рика пошатывается, начальник подхватывает её, усаживает на скамейку.
Начальник: Что случилось? На тебе лица нет! Ты голодная? Вот, возьми (протягивает ей бутерброд).
Рика не реагирует, молча смотрит в одну точку.
Начальник: Да в чём дело?
Рика: Позовите, пожалуйста, Леонида.
Начальник: Ему работы от силы часов на 5. Подожди, не отвлекай его. Потом он будет дома 6 часов!
Рика: Нет, нужно сейчас.
Начальник: Да в чём дело?
Рика (кладёт на стол письмо): Он стал сиротой.
Начальник роняет голову на грудь. Некоторое время они сидят молча.
Начальник: Дай ему ещё немного побыть в неведении. Скажешь, когда придёт домой.
Рика: Нет, я не могу идти, не сказав ему. Я подожду здесь.
Она начинает валиться. Начальник опять подхватывает её. Укладывает на скамейку, подкладывает под голову телогрейку. Затем берёт письмо и начинает читать.
Голос Степана: Ричка, милая, здравствуй! За эти 4 месяца, что ты уехала в Горький, я прожил больше, чем за всю предыдущую жизнь. И сейчас могу легко сказать то, на что раньше не решился бы, наверно, до конца своих дней: я люблю тебя!
За время твоего отъезда случилось невероятное количество невероятных событий. Немцы оказались совсем не теми немцами, которых помнил твой отец. Вслед за армией пришли чудовища в эсэсовских мундирах. Им прислуживает (в «полiцii») немало наших подонков-сограждан. Стараются они о-очень... Наше зверьё пострашнее эсэсовцев. Не утруждая себя поисками настоящего вора, эти прислужники схватили первого попавшегося. Им оказался я. Меня назвали вором. Мало того, они схватили и моих родителей, когда те стали заступаться за меня. Дальше произошло невероятное. Офицер, к которому нас притащили, был не эсэсовцем. Нас затащили в ваш двор и готовились расстрелять. И тут случилось чудо. Вышла твоя мама, не побоялась обратиться к немцу и объяснила ему, что я не виноват. И немец её слушал! Как я жалею, что плохо учил немецкий – понял из их разговора немного. Но главное: немец признал, что твоя мама права, отпустил нас, поцеловал ей ручку и чуть не поубивал полицаев.
А потом случилось страшное. Новые власти объявили, что будут переселять евреев. Зимним утром собрали всех в центре и через весь город отвели за ХТЗ в холодные бараки. Твой папа погрузил какой-то скарб на саночки и они с Сарой Григорьевной пошли вместе со всеми. Что творилось по дороге! Наши жлобы пытались отбирать пожитки у несчастных… Прекратили это позорище немцы. Наши идиоты завидовали: опять, мол, жидам повезло…
Конечно, никого никуда не переселяли. Я приходил к баракам, мне сказали, что если я хочу жить, то должен побыстрей убираться. И всё время я слышал пулемётные очереди. Из этих бараков не вернулся никто.
Мой друг, Венька Золотарёв, работал в райкоме комсомола, через него я смог уйти к партизанам. Сегодня самолётом забирают на Большую Землю раненых и какие-то документы, а я передаю письмо для тебя.
Не знаю, дойдёт ли оно, не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь. Но я хочу, чтоб ты знала: я очень люблю тебя и очень хочу, чтобы ты была счастлива. Неважно, со мной или без меня.
Крепко обнимаю, целую. Держись, милая Ричка, сейчас всем тяжело.
Сцена 4
Кабинет директора завода. Директор ходит, начальник цеха и Лёнька сидят. Лёнька – с пятками на стуле, уткнувшись носом в колени.
Директор (обращается к мальчишке): Ты чего хочешь? Чтоб завод встал, и фронт не получил нашу продукцию? А что будет без нашей продукции? Немчура полезет, а отбиваться будет нечем! Ты этого хочешь?
Лёнька: (не поднимая голову, глухо): Я должен быть там! (Резко, со злостью): Я должен убивать этих гадов!
Директор: Ты их убиваешь, когда работаешь здесь! Ты их столько убиваешь, сколько там убить не сможешь.
И вообще, тебе до призывного возраста целых два года. Тебя никто не возьмёт на фронт.
Лёнька: Я всё равно убегу!
Директор: Тебя поймают и, как дезертира трудового фронта, посадят в тюрьму. Кому от этого будет лучше?
Лёнька: Не поймают.
Нач. цеха: Этого фокусника не поймают.
Директор: А меня поставят к стенке. Так лучше я сам…
Открывает сейф, достаёт пистолет, взводит курок. Лёнька поднимает голову. Видно, что директор не блефует.
Начальник цеха понимает: мальчишке нужна альтернатива.
Нач. цеха: Так, Леонид, слушай меня: ты готовишь замену и на следующий год мы провожаем тебя в армию.
Лёнька (опускает ноги со стула, встаёт, направляется к двери): Ладно, подготовлю.
Директор с нач. цеха облегчённо вздыхают, директор прячет пистолет.
Нач. цеха: в цеху он тоже не подарок…
Нач. цеха: Через 10 месяцев рабочий оборонного завода Леонид Израйлевич Шеркович подготовил трёх ребят себе на смену, отказался от брони, и на год раньше срока ушёл на фронт.
Действие 3. Сцена 1
Ночь. Землянка командира советского противотанкового полка. Командир и нач. штаба склонились над картой.
Командир: Ну и задачка!
Начштаба: Да, пехота действительно не пройдёт. Дорога простреливается полностью.
Командир: Мы сможем выдвинуть 5-6 пушек, пока фрицы не очухаются. На огневой заслон наших сил не хватит. Так что лучше не привлекать внимание. Застрявшим ИС-ам горючее мы не доставим, а снарядов для них у нас нет! Сколько там машин?
Начштаба: 12. Лакомый кусок для немчуры. Обязательно полезут захватывать. Не позже, чем утром.
Командир: (начальнику штаба): Сейчас 2 ночи… пиши приказ: двум батареям 76-ти мм пушек на мех тяге, в 4-00 без света фар выдвинуться на максимальной скорости в зону высоты 217 для отражения атаки гитлеровцев на наши тяжёлые танки, оставшиеся без горючего и снарядов. Движение осуществлять группами по две машины с интервалом начала движения в 10 секунд.
Та же землянка ч/з 2 часа. Командир застыл у стереотрубы.
Командир: Вперёд! Так, вторая группа… третья… Сволочи, очухались… отставить четвёртую! Уничтожат…
Вбегает нач. штаба
Нач. штаба: Проскочили! Три группы проскочили!
Сцена 2
Вечер. Немецкий штаб. За столом сидит генерал. Заходит адъютант.
Адъютант: Прибыл полковник Ротте.
Генерал: Пусть войдёт.
Входит полковник, скрывающий растерянность за излишне резкими движениями.
Генерал: Какого чёрта? Эта добыча была у нас в кармане! Я сообщил в штаб армии!
Полковник: Г-н генерал, разрешите доложить! (не дожидаясь разрешения, продолжает) Русские успели прикрыться противотанковой артиллерией и наша атака захлебнулась.
Генерал: Сколько у русских пушек? Сколько пехоты?
Полковник: 6 пушек, пехоту мы не пропустили.
Генерал: Вы с ума сошли, Гюнтер! Что такое 5 пушек без поддержки пехоты? Вы должны были раздавить их!
Полковник: 6 пушек, господин генерал, и каждая стоит 10-ти. Я не первый день на фронте, и ещё не видел такой работы: за первые 2 минуты боя они сожгли 4 танка и перебили шрапнелью полсотни наших солдат. Мы даже не сумели достойно ответить – все их пушки целы… Через 2 часа стемнеет, и мы проведём ночную атаку. Мины поставить они не смогут, в темноте мы их раздавим, и все эти Иосифы Сталины будут нашими!
Генерал: К утру жду победную реляцию. Ничего другого! Идите!
Полковник (вытянувшись): Так точно! Ничего другого не будет! (Полковник выходит.)
Сцена 3
Позиции наших артиллеристов. Лёнька (в чине ст. сержанта) осматривает в бинокль поле, остальные беседуют.
Мл. сержант (обращается к лейтенанту): Сергей, ночью они нас раздавят.
Лейтенант: А ну, пацаны, думайте! Думайте, как нам дожить до утра.
Мл. сержант: Вот бы подсветить это поле!
Солдат: Как-то в ночном мы сдуру подожгли скирду соломы. Не столько соломы сгорело, сколько нагорело нам! Зато на поле было светло, как днём.
Лёнька: Так в чём вопрос? Я насчитал 8 скирд на поле. Наверно, их для нас приготовили, а?
Лейтенант: (оживлённо) Готовить канистры, к каждой скирде по 2 человека, при звуке моторов облить скирды бензином и бегом назад, а как танки полезут, пустим зажигательные, солома и полыхнёт!
Лёнька: И никаких шансов у гансов!
Сцена 4
Утро. Немецкий блиндаж.
Полковник (всклокочен): Фридрих, готовься принимать полк. Мне остаётся пуля в лоб. Мы потеряли 11 танков и три сотни солдат. Я снимаю шляпу перед этими «недочеловеками»! Ты бы догадался поджечь солому? Мы были как на ладони у чёрта… Мне бы хоть пару таких наводчиков!
Майор: Не горячись, Гюнтер! После всего, что ты сделал на этом треклятом восточном фронте для фюрера…
Мы их всё равно сотрём в порошок!
Полковник: Нет, сегодняшняя ночь будет моим кошмаром до конца дней.
Сцена 5
Сцена разделена на 2 половины. Слева вход в немецкий КП, справа – наши позиции. У входа в немецкий КП.
Гюнтер (Фридриху): Прошло 5 дней, и наконец, нам придали испытательный батальон. Теперь они (кивает в сторону наших позиций) никуда не денутся. Да ещё с моим сюрпризом! (Фридрих недовольно морщится.)
Ганс в форме пехотного капитана в сопровождении двух солдат подходит к полковнику.
Ганс: Г-н полковник! Мой испытательный батальон прибыл в Ваше распоряжение.
Полковник: Отлично. Через час сюда пригонят стадо баранов и мы, как пастухи, придём за ними к нашим, повторяю, нашим танкам!
Ганс: Что Вы имеете в виду, г-н полковник?
Полковник: Вон в тех сараях мы собрали полторы сотни аборигенов. Они жаждут пойти перед нашими воинами и проложить им путь к нашим танкам. У этих славянских недочеловеков куча слабостей, они не станут стрелять по своим. Побеждает сильнейший, не знающий жалости! Так учит фюрер! А эти бараны – расходный материал. Наша великая расовая теория говорит: на всех просторах их должно остаться миллионов пятнадцать в качестве рабов. Вот мы и вложим свою лепту в выполнение планов фюрера. (Полк-к визгливо уговаривает сам себя.)
Ганс: Г-н полковник, я отказываюсь прятаться за спинами детей!
Полковник: (так же визгливо) Вас с вашими недостойными сослуживцами с понижением перевели из элитных «Эдельвейсов» для выполнения особых задач! Этот приказ не обсуждается! Вы – офицер!
Полковник пытается достать пистолет. Два сопровождающие Ганса бывшие альпийские стрелки мгновенно вскидывают автоматы и расходятся в стороны, занимая удобные позиции для стрельбы.
Ганс: Да, я офицер! В моём роду много воинов, но нет ни одной свиньи. Надеюсь, в Вашем тоже, полковник.
Полковник: (шипит) Вы пожалеете об этом, капитан! Вы будете оправдываться перед трибуналом!
Ганс: Меня больше заботит, как оправдаться Там. Поднимает палец вверх. Фигуры немцев замирают.
Наши позиции. Лейтенант держится за перевязанную голову
Лейтенант: Уже 5 дней… обращается к Лёньке: Передавай: снарядов нет, патронов нет, осталось 10 бойцов, половина – ранены…
Рация хрипит: Держитесь! Осталось немного…
Лейтенант: Эт-точно, осталось очень немного, совсем ничего…
Слышится канонада, вой реактивных снарядов . Мл. сержант подхватывает лейтенанта.
Мл. сержант: Наши! Начали!.. Выстояли!
Лёнька: А ну, ребята, подмогните! У нас есть ещё пара шрапнельных, не пропадать же добру. Сделаем-ка из нашей прямостреляющей подружки гаубицу. Тащите её к пригорку!
Бойцы с воодушевлением включаются, слышны два выстрела.
У входа в немецкий КП. Застывшие фигуры оживают. В этот момент раздаются два разрыва. Полковник падает, Ганс хватается за руку. Подбегает к полк-ку. Тот хрипит.
Полковник: Повезло тебе, капитан… я не успею… написать рапорт. И вообще… ничего… не успею.
Несколько раз дёргается и затихает.
Ганс и Лёнька стоят перед занавесом, вполоборота к зрителям, касаясь друг друга плечами-спинами. Луч пистолета выхватывает по очереди их лица.
Ганс: Я не заметил, как в меня вползло чудовище – уверенность в своей арийской «избранности». Я шёл на войну, как на прогулку, мне казалось: всё уже определено «свыше». А я просто должен был указать низшим расам их место. Я не задумывался, что для сотен миллионов это было место на кладбищах, а для миллионов – в газовых камерах.
Первые годы войны опьяняли, чудовище внутри меня росло и росло, и я сам становился чудовищем. Так было, пока я не стал замечать: недочеловеки умирают героями, совершают подвиги, достойные викингов. А затем случилось необъяснимое: «недочеловеки» стали побеждать нас, великих и непобедимых.
А потом, на лесопилке… Меня и моих товарищей рвало. Мы видели куски человеческих тел: окровавленные головы, руки, ноги. Мужчин, женщин, детей. Кровь ещё капала с больших пил. Меня рвало чудовищем, сидевшим внутри меня. Эсэсовцы вокруг хохотали. Мы избили их, и я ненавидел себя за то, что я такой же немец, как и они. Нас судили и перевели в испытательный батальон (так у нас назывался штрафбат). Но я уже стал другим. Я – воин в сотом поколении, я не умею воевать плохо, но поражение своей страны воспринял, как победу – победу над своим чудовищем, над тем чудовищем, которым был сам.
И я понял главное: человека определяет не национальность, не чин, не кошелёк, а мера его благородства – мера отсутствия в нём чудовища.
Лёнька: Как я ненавидел немцев! Всех немцев – ведь это они пришли и убили самых лучших, самых светлых людей – моих родителей… Убили ни за что! И я жаждал убивать их, убивать и убивать. Их и их вонючих помощников – полицаев. И всю остальную мразь, которая им помогала. А потом я понял, что война – это страшная, тяжёлая работа, и они, немцы, делают её очень хорошо. Так же, как и мы. А потом…
Я не знаю, как там оказался их танк. Мы стояли друг перед другом – немцы и я. Их защищала толстенная броня, меня – моя гимнастёрка. И я понял: вот последнее, что я вижу на этой Земле. И вдруг мне стало бесшабашно весело. Я давно отдал долг: немцы заплатили сполна за жизни моих родителей. Понимая, что я уже на полдороги к ним, самым дорогим мне людям, я почувствовал лёгкость и настоящую свободу и… от всей души улыбнулся. Мы стояли друг против друга бесконечно долго. Секунд 5. Мне казалось, ствол их пулемёта упирается в мою грудь, и я удивлялся, почему всё нет и нет удара пули. А потом танк попятился и исчез за холмом.
Мы были истребителями танков: длинное дуло – короткая жизнь. У нас в полку не было подлецов и уродов, но в запасном полку, когда нас отвели на отдых и пополнение, я избил одного дуболома. Тот сказанул: гитлер делает правильно единственное – он убивает евреев. И что все евреи воюют в Ташкенте. Это потом я узнал, что из 2,5 миллионов советских евреев, не попавших в лапы к немцам, мужчин возраста 18 – 55 лет было около полумиллиона. А в Красной Армии сражались именно полмиллиона евреев. Да, были женщины, да, кто-то начал служить до войны. Но всё равно получается, что почти каждый мужчина-еврей от 18 до 55 лет ушёл воевать на фронт. Такого «процента» не дала ни одна другая нация! Но тогда я возразил уроду не цифрами. А потом меня водил расстреливать не немец, а зелёный лейтинантишка, получивший от меня по морде. Было за что!
И я понял: человека определяет не национальность, не чин, не кошелёк, а мера его благородства – мера отсутствия в нём подлеца.
Сцена 6
Прага. На улице Лёнька с расстёгнутой верхней пуговицей идёт с товарищами и беззаботно смеётся, разглядывая всё вокруг. К нему обращается молодой чех.
Ружичка: Братци! (Обнимает Лёньку, видит эмблему на форме.) О, боёвнычи танки! Цо ви можа виджеть в Празе безе ми? Пойд, укажу ти скутечни Злата Праха! (Протягивает руку.) Звэм Ружичка.
Лёнька: (отвечает на рукопожатие) Нигде нас не встречали так радостно, как у вас. И нигде я не видел таких красивых городов и таких добротных построек.
Ружичка: Для вас то был велми шпатны. Вы – скутечны хрдинове! Йен приел вчера в Праже, видэл ужэм те бойоват ани з танку, а немцы в крабичках. Наше бетоны сутерен был применён бункры немцы. Забили вшечни вояцы едно дуло, а друха выстрел немцы. (Для вас это было очень опасно. Вы – настоящие герои! Я только вчера приехал в Прагу, я видел, как вы воевали не с танками, а с немцами в дотах. Наши бетонные подвалы немцы превращали в доты. Оттуда они уничтожили обслугу одной пушки, но вторая уничтожила их.)
Лёнька: Да, бывало по-всякому. Мы выиграли не одну такую дуэль. Но давай не будем о войне!
Ружичка: Ано, но воо! Вштымли йстэ си, як немци зменили? Дриве булы помпезни кохоти, алэ ныне оточил осаз и жачал нечо почопит.(да, уже не о войне! Ты заметил, как изменились немцы? Раньше это были напыщенные индюки, а теперь они поджали хвосты и начали что-то понимать.
Лёнька: Ты знаешь, я их видел в основном через прицел пушки и автомата, да ещё пленных. Пленные всегда были не в лучшем виде, а воевали они, поверь, очень хорошо до последнего дня.
Ружичка: Можна же, бойовали добже, але маме на конци валке тёмёр вжични човали йако нормальни лиди. Риеам вом: чапою мос о собе а о свэм шукане фюрер. (Может, воевали они хорошо, но у нас в конце войны практически все вели себя как нормальные люди. Я тебе точно говорю: они многое поняли – и о себе, и о своём долбаном фюрере.)
Молодые люди идут дальше вместе. Им встречается колонна расслабленных пленных немцев. Один играет на губной гармошке. Немцы видят наших солдат, гармошка замолкает, пленные подтягиваются, равняются. Наши отходят в сторону, пропуская колонну. Немцы идут «в ногу», равняются с нашими солдатами, останавливаются. Затем поворачиваются к нашим и неожиданно без всякой команды (!) одновременно… опускаются на колени. Лёнька видит Ганса, подходит к нему. Они встречаются взглядами, пристально смотрят друг на друга, затем Лёнька, не отводя взгляд, становится на одно колено, «добирается» до несуществующей верёвки и «подаёт» её Гансу. Тот «берёт» эту верёвку и они поднимаются с колен.