Я с ней познакомился случайно. Однажды в воскресенье, наутро после какого-то возлияния в общаге, мы посчитали оставшиеся деньги и наш кассир Кузя сказал, что денег хватит только "на раз пожрать, а на пиво нет ни копейки". Делать нечего, поплелись в кафе.
Мне пиво было по-барабану, после выпивки я на бутылки смотреть не мог - мой организм сопротивлялся. Мне бы только изгнать из мозгов гадкое чувство вины за все то, что мы натворили во время наших вчерашних приключений, и я места себе не находил. "Мать одна горбатится, да ещё двоих племянников кроме меня тянет. Какая же я сволочь!"
Но Кузя заскочил на первый этаж общаги к девченкам, и через 3 минуты вернулся с пятеркой в кармане. По пути Кузя взял бутылку водки, и мы ввалились в кафе. Заказали по пиву и по "уральским пельменям".
Кузя стал учить меня опохмеляться: "Набери в рот два глотка пива, проглоти и не выдыхая - 50 граммов водки, и - не выдыхая!, снова два глотка пива". - Но меня тошнит, - взмолился я. - А ты закрой глаза - ответил Кузя. Я так и сделал.
В это время в кафе зашли девченки-первокурсницы, Кузя им приветственно замахал рукой, приглашая за стол.
Но они постеснялись сидеть рядом с алкашами.
Парни обиделись, и стали громко вслух обсуждать их девичьи достоинства. Прохор сказал, что они в общем ничего, но вот эта - с серыми глазами - ни то, ни сё. "Сиськи с кулачек, ножки тоненькие... и ...".
Вовка Яланский с Кузей стали продолжать, мне это было неприятно - и я молчал. Кузя, уже никого не стесняясь, разлил остатки водки по стаканам. Я уж было закрыл глаза и приготовился выпить по кузиной методике, но мою руку перехватила чья-то мягкая, но цепкая лапка.
- Саша, не надо! - И я увидел рядом эту девочку, с серыми глазами, почти ребёнка. - Почему? - глупо спросил я.
- Потому что тебе это не идет! Ты умный, хороший, добрый, - зачем ты пьешь?
- А откуда ты знаешь? Как тебя зовут?
- Меня зовут Женя, мы познакомились с тобой на танцах, ты разве не помнишь?
- Не помню, признался я.
- Я завтра к тебе приду в аудиторию, и возьму шефство над тобой, - сказала Женя.
- Хорошо, - ответил я. - Только я выпью, мне очень плохо, на душе плохо, ты меня понимаешь? Можно?
- Пей, - ответила Женя, и пошла к выходу, девченки - за ней.
Мой друг Вовка Яланский сорвался с места, и побежал за девченками. Вернулся с тремя рублями в кармане.
- Твоя дала, - заявил он.
- Какая моя? - взмолился я. - Я их в первый раз вижу!
- Ты в первый, зато они - не в первый, - распоясался Кузя, и деловито пошел за портвейном.
Постепенно я трезвел, и посмотрел на себя трезвыми глазами. Водолазка, которая мне утром с похмелья показалась ослепительно белой, вдруг стала серой и облёванной. Сальные волосы, нечищенные туфли, вонь изо рта... Сижу и пью непонятно зачем в той забегаловке.
- Ну и сволочь ты Кузя, - сказал я, когда Кузя вернулся с тремя бутылками портвейна № 12. - Ты мне не мог сказать, чтобы я эту водолазку не одевал?
- Не переживай, - ответил Кузя. - Она в тебя влюбилась, я знаю, поверь моему опыту...
На следующий день после четвертой пары Женя уже поджидала меня.
- Здравствуй, - и так открыто улыбнулась, что я ответил, - здравствуй Женечка!
- На улице такое Солнышко, как весной, пойдем погуляем?
- Пойдем. Дошли до скверика, сели на скамейку.
- Ты наверное голодный, - она расстегнула свой портфельчик и вытащила кулек, в котором лежали два беляша. - Теплые еще. Поешь!
- Давай пополам?
- Давай!
Мы ели беляши и смотрели друг-другу в глаза, незримо обмениваясь информацией. Я взял её руку и поцеловал кончики пальцев, - спасибо тебе, Женечка.
- За что? - застеснялась она.
- За беляш, - соврал я.
Она погрозила мне пальчиком, - не надо врать, Саша. Тебе это не идёт. И засмеялась.
- Саша, а ты стихи любишь?
- Стихи? Не знаю. А какие?
- Ну вот например, Рубцов, Асадов, Смеляков, Новелла Матвеева...
- Новелла Матвеева? Та что под гитару напевает? - Засмеялся я. - Так это всё женские стихи, глупые, ни о чём.
- Как ни о чем, ты послушай:
"Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,
A кораблик оказался из газеты вчерашней."
- Ну и что?
- Как ну и что? Неужели ты не понимаешь?
"Я шагнула на корабль, а кораблик оказался из газеты вчерашней! "
И она развела руками.
- Завтра в актовом зале будет вечер поэзии, ты приходи!
- Да я как-то не планировал...
- А ты запланируй! Приходи, пожалуйста. А то я боюсь. Я там буду свои стихи читать. Из Москвы видная поэтесса М. приедет, у меня уже сейчас коленки дрожат. Я потрогал её коленку - круглую, маленькую, тёплую, и дрожащую.
- Ты стихи пишешь? Тогда обязательно прийду. И Кузю с собой прихвачу, он тоже у нас стихи пришет, про любовь.
... Актовый зал был забит до предела, человек четыреста, в основном девочки конечно. Нам с Кузей места не досталось, и мы встали в конце зала около стенки. Я искал глазами Женю, но её в зале не было. Затем она появилась в сопровождении двух девочек. Женя была похожа на птичку в клетке, вокруг которой сидели жирные откормленные коты и облизывались.
Я вышел в проход и закричал: "Женя, Женечка!". Женя оглянулась, увидела меня и помахала мне рукой. Девочки посадили её в первый ряд, где сидели выступающие.
Вечер открыла ГГБу - она преподавала у нас литературу. Вяло, через губу, рассказала о вкладе советских поэтов в Победу и социалистическое строительство, о тех задачах, которые стоят перед советскими писателями и поэтами в предверии очередного съезда, привела в пример Рождественского.
А затем вечер продолжили ребята и девочки, они читали стихи как известных поэтов, так и совсем мне неизвестных. И зал преобразился. Магия слова так подействовала на всех, словно через зал пропустили электричество. Некоторые рядом сидящие девочки шепотом повторяли рифмы, многие вытирали глаза, мокрые от радости общения с живым Словом.
И моих знакомых, которых я знал уже три года, словно подменили, настолько красивыми и одухотворенными стали их лица.
И после каждого выступления зал взрывался аплодисментами.
Наконец стали читать свои стихи начинающие поэты и поэтессы. И зал живо реагировал на каждую рифму, на каждое слово, как будто невидимая энергия объединила все души и сердца.
И вот вышла Женя. Она сказала, что "эти стихи написаны от имени маленькой девочки, которая видит мир своими детскими глазами таким, какой он есть на самом деле". И стала читать, жестикулируя и отбивая рифму носком своей туфельки. Стихи были приняты "на ура".
После Жени на подиум поднялась московская поэтесса, похвалила всех выступавших, сказала что журнал Юность готовит к выпуску альманах со стихами начинающих поэтов, поэзии будет посвящен и ближайший выпуск журнала. Попросила присылать свои стихи в редакцию. И прочитала несколько своих стихотворений, после чего вечер закончился.
Толпа окружила поэтессу плотным кольцом, она отвечала на вопросы и раздавала брошюрки стихов со своим автографом.
Пробиться к Жене не было никакой возможности, и нам оставалось только махать друг-другу руками.
Подошел Борька Корецкий, наш лидер-гитарист и безсменный руководитель группы, с которым мы постоянно спорили как по поводу его музыки, так и его текстов.
- Твоя подружка? - спросил он. - Моя, - ответил я.
- Классно пишет. Ты возьми у неё тексты стихов, которые она читала, я на них музыку напишу. В стиле рок, - с апломбом заявил он.
Кузя пропел Борькину коронную песню: "А пошла муха на базар, ша-ла-ла-ла. Да и купила самовар, ша-ла-ла-ла...".
- А чё, плохо что ли? - искренне удивился Корецкий, глядя на Кузю своими подслеповатыми глазами через круглые, как у Джона Леннона очки.
По причине прекрасного вечера и хорошего своего настроения я не стал говорить Борьке, кто он и как его зовут, лишь сказал что тексты ему принесу, как только так сразу.
- Ну и кретин, - сказал Кузя, когда Борька отошел.
- В квадрате, - ответил я, - он даже не понимает, что он кретин.
И мы пошли с Кузей в общагу.
У нас были странные отношения - она оберегала меня. Оберегала от закадычных друзей и от неразумных поступков. Иногда я сердился на неё, да и друзья меня постоянно подкалывали. А мне было хорошо с ней - попойки, моторы и горы отходили на второй план, и я начинал понимать ее внутренний мир. Я вспоминаю эти дни - я её очень редко называл Женя, только Женечка. И где бы мы с ней не появлялись - все вдруг глядя на неё начинали улыбаться - она была чистая, светлая.
Она приобщала меня к музыке - не той, что я слушал, а к народной и классике. Иногда мы ходили на концерты польских фолк групп, и на наших Песняров - это была совсем другая музыка.
Я стал понимать, что музыка существует только двух типов: плохая и хорошая. Мы часто ходили с ней в кино. Смотрели культовые фильмы того времени: испанский "Пусть говорят", немецкий "И дождь смывает все следы" и советский фильм "Влюблённые". Последний фильм мне очень понравился.
И друзья зауважали мой выбор: они осознали, что оказывается, эта маленькая девочка со строгими глазами, столь непохожая на наших рок-н-ролисток, мотоциклисток и альпинисток - тоже девушка!
Однажды Женя пригласила меня к себе домой, в гости на выходные, жила она в городке неподалеку, в 60 км от Города. В небольшом старом опрятном домике с двумя комнатами жила её мама Галина Емельяновна, вместе с младшей сестренкой Катей. Кате было лет восемь-девять.
Галина Емельяновна мне понравилась, в ней было что-то от старой учительницы: лицо, осанка, манера общения.
- Я раньше работала учительницей. Начальных классов, - словно прочитала она мои мысли, - а потом уволили по болезни, дали пенсию... А как я могу жить без детей? Подрабатываю в школе уборщицей.
Нездоровье Галины Емельяновны выдавали её серые глаза: они были грустными, казалось что она постоянно о чем то думала, о своём. У неё была страшная болезнь - эпилепсия.
Разговор почему-то не клеился.
- Саша, вы выпиваете? Давайте я вас настоящим вином угощу. Катенька, принеси нам баночку из сеней. - Катя принесла банку домашнего вина, - это соседка меня снабжает, она на заводе работает посменно... Ну, а я за её детьми присматриваю...
Этот дом мой отец построил. Он инженер, железнодорожник, из бывших. Мотало нас по всему Туркестану, он станции строил. А на пенсию вышел - мы здесь и остановились. Здесь много ссыльных, но хорошо - всё растет, и горы рядом. Курочек держим и кроликов, Катя за ними ухаживает... Грядки выручают, и капуста с морковкой, и лук и зелень - всё свое.
... Тем временем поспела картошка, вкусная рассыпчатая, потом загудел самовар - и у меня отлегло от сердца, я пообвыкся и перестал чувствовать себя чужим человеком в этом доме.
А Катя всё норовила подложить мне то картошки, то кусочек курицы, то дольку соленого огурчика с квашеной капусткой. Была она как сгусток энергии, эдаким маленьким котёнком, которому всё позволено. Уголки её губ были задраны вверх, как у сатира, а в глазах сверкали искорки. Женя практически не принимала участия в наших разговорах, наблюдала, как бы оценивающе, со стороны.
После чая мы принялись рассматривать семейный альбом - он произвел на меня странное впечатление. Большинство фотографий было дореволюционного периода, затем был пробел, а потом пошли фотографии уже пятидесятых-шестидесятых годов. На фото были какие-то усатые дядьки в мундирах и сапогах, барышни в затейливых платьях, дети. Катя с видимым удовольствием комментировала.
- Хорошие фотографии, по-технарски похвалил я, - раньше люди умели снимать. Да и люди другие были, какие то спокойные что-ли. Сейчас такие лица редко встретишь.
- Саша, а вы книжки любите читать? Какие герои вам нравятся? - спросила Галина Емельяновна.
- Раньше в детстве много читал, а теперь всё технические. Фантастику люблю, книги о природе. Беляева всего перечитал. Ну а герои... Робинзон Крузо очень нравится, и Гринёв из "Капитанской дочки".
- И мне, и мне - захлопала в ладошки Катя, - и еще Гек Финн!
- Ну вот, - сказала Галина Емельяновна - и герои у вас одни и те же!
Женя тем временем постелила постель, и я с сёстрами отправился спать в их девичью комнату, на раскладушке. Долго не мог уснуть, со мной это всегда бывает на чужом месте. Но, странное дело, меня не покидало чувство, что я здесь когда-то уже был.
Наутро, проснувшись я вышел во двор, умылся из-под крана холодной водой, огляделся по сторонам. Обнаружил несколько неколотых толстых чурок и топор рядом, - обрадовался. Хоть чем-то я смогу помочь этой семье. Я колол дрова, а девочки складывали их под навес, в поленницу. Управились за час. Радостные вернулись на кухню и стали уплетать горячие блины, намазывая их вареньем. А Галина Емельяновна всё подкладывала и подкладывала.
А я рассказывал Галине Емельяновне о своей маме: училась до войны в Хабаровском железнодородном техникуме, а в войну её отправили на Урал, в Сатку, на "Магнезит", работала там бухгалтером. Ну а после войны - обратно на Дальний Восток, доучиваться, там я и родился.
После обеда Катя взяла меня за руку и мы пошли с ней осматривать сад. Сад был небольшой, соток восемнадцать. Но все деревья - яблони, груши и слива были старыми. Видимо, за садом давно никто не ухаживал. На границе участка стояла небольшая банька. По заросшей травой тропинке видно было, что её давно не топили.
- Люблю баню, - сказал я Кате. У моей бабушки в Сибири такая же была. Только крыша была другая - из дёрна. На крыше трава росла.
- Трава? - удивилась Катя. - На крыше? Вот здорово! А ты приезжай к нам в следующее воскресенье. Я воды натаскаю, а ты баню натопишь. Попаримся!
- Спасибо, обязательно приеду, если Женя не против будет.
- Не будет! Она ведь влюбилась в тебя! Я всё вижу!
На обратном пути меня привлекла какая-то горка, крытая старым брезентом и засыпанная опавшими листьями.
- Это мотоцикл, папин мотоцикл, хочешь помотреть? Я сейчас метёлку принесу...
Мы с Катей очистили промокший брезент от листьев, с трудом сняли его и оттащили в сторонку.
Я посмотрел на мотоцикл и ахнул, это был настоящий "Ирбит"! Как новенький!
- Давно не на ходу? - спросил я Катю.
- Не знаю. Я не помню. С тех пор как папа умер...
- Надо колеса подкачать, аккумулятор зарядить, карбюратор промыть, бензобак очистить - наверняка там лягушки плавают. Цилиндры продуть, а то там всё наверное закисло. И можно будет ездить.
- А ты сможешь?
- Обижаешь, начальник!
- Вот здорово!
- И права у тебя есть?
- Обижаешь, начальник!
- Вот здорово! - Катя посмотрела на меня влюблёнными глазами и бросилась на шею.
- Мы с мамой сядем в коляску, Женьку посадим позади тебя. И поедем! Ты не представляешь, куда мы поедем!
... Незаметно пролетело время, и мы с Женей стали собираться в дорогу.
Денег в общаге постоянно не хватало, и вот однажды в субботу Кузя в очередной раз изрек: "денег хватит только на раз пожрать, а на пиво нет ни копейки! Я тут нашел халтуру, работа не пыльная, надо разгрузить вагон досок, по 15 рублей обещали на брата".
Воскресным утром поехали мы на станцию, действительно - стоит вагон, 62 тонны. Бугор - не старый еще мужик с засаленым лицом и бегающими глазками, сказал: если до вечера разгрузим - то по 15 рублей на рыло, да еще премия - бутылка "Солнцедара".
Мы конечно обрадовались, но постепенно наш задор угас. Доски хоть и не тяжелые, но длинные, и надо было бегать и складывать их в пакгаузе. Поздно вечером, падая от усталости и ругая в хвост и гриву Кузю, мы наконец-то разгрузили проклятый вагон.
Мы и не подозревали, что совершили подвиг: обычно шабашники бросали разгрузу через полтора-два часа работы. Пришел бугор, выдал нам по 15 рублей, потом подумал - и накинул еще по рублю. Выдал, как и обещал бомбу "Солнцедара".
- Завтра уголь привезут, с ним легче работать, приходите после учебы - сказал он. - Ага, хором ответили мы.
Кузя спросил, - ну что, в ресторан, гастроном, или общагу? - в общагу, через гастроном, - ответили друзья. Ну тогда давайте по рублю, берем такси, едем в "Столичный", там затариваемся - и в общагу!
Затарились на славу: колбаса ливерная по 50 копеек, колбаса печеночая по 70, сыр швейцарский с дырками, масла и сахару, вдогонку несколько пачек пельменей. Прошка не удержался и купил своей любимой маринованой кильки по 40 копеек. Пять рублей в СССР - большие деньги.
Пришли в общагу, отварили пельменей, накрыли стол. Поели впервые за день.
- Ну что, кто завтра хочет уголь разгружать? - спросил Кузя.
- Я хочу... Я куклу купить хочу, для сестренки Жени, для Кати, - сказал я.
- Какую куклу, обычную, пупсик ма-ма?
- Нет, ГДР-овскую, большую, настоящую.
- Да ты хоть знаешь, сколько она стоит?
Я помотал головой.
Налили еще по стакану и Кузя задвинул речь, - мужики давайте поможем, а уголь подождет, стипендия на носу, доживем как-нибудь...
Наступила тишина, у каждого в этот момент были свои иллюзии.
- Поможем? У Сашки сестренка появилась, помочь надо... Куклу ей надо купить!
- Кидай, не жалей, - возопил Прохор, - у меня в Павлодаре две сестренки остались, одна в пятом, а другая в седьмом! - И бросил на стол пятёрку!
И ребята скинулись, кто сколько мог. Налили еще по стакану.
- Вот ты скажи, Сашка, отчего у тебя такая к ним любовь? - спросил Пирожок.
- Да хрен его знает, ответил я - вот Прохор, у него две сестрёнки, им повезло, а у этих девченок кроме меня никого и нет.
- Понимаю, - ответил Пирожок. - Сам такой.
Кузя, надо отдать ему должное, все заботы по покупке подарка для Кати взял на себя: и деньги собрал, и за куклой в Детский мир съездил. Так что в следующие выходные я поехал в гости не с пустыми руками, а с огромной картонной коробкой в руках.
Катя, увидев нас с Женей в окно, выбежала навстречу.
- Наконец-то ты приехал, я тебя всю неделю ждала! - выпалила она не здороваясь. А это у тебя что? Не тяжелое? Давай я понесу!
- Понеси, не тяжелое.
Мы зашли в дом, Галина Емельяновна очень обрадовалась, - Саша, мне сердце подсказывало, что вы сегодня приедете. Я и пирогов напекла, с яблоками.
- С яблоками? Мои любимые! Спасибо! Я так давно не ел пирогов с яблоками. Последний раз в позапрошлом году, когда был дома, моя мама пекла.
- Присаживайтесь, Саша, отдохните с дороги, сейчас я вам свежего чайку заварю.
Катя тем временем крутилась вокруг коробки, перевязанной красной атласной лентой.
- Санчо, ну не томи, скажи, что там? Можно я ленту развяжу?
- Можно. Твоя коробка, ты и развязывай!
- Моя? И она принялась распаковывать коробку.
Развязала ленту, сняла крышку...
- Это... Эта кукла мне? Скажи правду, эта кукла точно мне?
- Ну а кому же еще? У нас вроде бы нет другой Кати!
Она бережно взяла куклу и прижала ее к груди. Потом погладила куклу по головке и посадила на стул. Подошла ко мне и обняла. В глазах ее стояли слёзы.
- Санчо, ты умеешь видеть мои сны? Мне давно снится именно эта кукла.
- Нет, Катенька, не умею. Мне приснился другой сон. Будто бы ты мечтаешь о такой кукле...
Катя улыбнулась, и поцеловала меня.
- Это от меня, - и поцеловала еще раз, - а это от мамы, - и еще раз, - а это от Жени.
- Санчо, ты утром поспи подольше, рано не вставай, отдыхай. А я тем временем в баню и воды и дров натаскаю, ох и попаримся же мы с тобой!
- Надо же, какая таскальщица нашлась. Каштанов. Чужими руками, - вдруг с обидой сказала Женя.
- Каких каштанов? И натаскаю, я ведь сильнее тебя, Женька! - ответила Катя.
Дети, садитесь, садитесь за стол. Чай уже готов, - пригласила к столу Галина Емельяновна.
Однажды мы возвращались домой с концерта польской группы, игравшей фолк. Падал снег огромными белыми хлопьями, стоял густой туман и светились фонари, заливая улицу желтым светом. У меня не было ни шапки ни шарфа ни перчаток - я их всегда где-то забывал, - я продрог и руки мои замерзли. Легкая болоньевая ветровка не грела.
Женя сказала - а ты засунь руки в карманы моего пальто, и тебе станет теплее, - я так и поступил. И мне сразу стало теплее. Мы шли обнявшись, затем остановились и стали целоваться прямо на тротуаре. Редкие прохожие обходили нас и улыбались. Завидовали, наверное, а может вспоминали свою молодость.
- Кроме тебя меня еще никто не целовал, - сказала Женя.
- Про тебя у нас в общаге ходят легенды: ты в горах отдал Светке Сизых свой свитер и куртку, а сам в одной майке, по морозу...
А когда я тебя увидела на танцах - сразу подумала, что это будешь ты. Но только ты не обижайся. Я тогда тебя считала братом или другом, - тебе было так больно, так больно, сплошная боль... Это было не твоё. Словно бы ты играл чужую роль. Душа отдельно, а тело отдельно. Ты был вынужден подстраиваться под всех. Ты слишком добрый, нельзя быть добрым для всех. Нельзя быть таким как все. Ведь каждый человек для чего-то рождён. Каждый. Отдельно.
И я поняла, что должна помочь тебе. Иначе ты пропадешь...
Я вытащила тебя из зала в вестибюль, но парни и девченки с вашего курса постоянно дёргали тебя. Им не понравилось, что ты ушел со мной, люди не любят тех, кто отличается от них. Ваши девченки до сих пор меня клюют. Я поэтому и из общаги ушла.
- А любовь?
- А это и есть любовь: это когда увидишь человека и знаешь, что это родственная душа, что за него я готова всё отдать, даже самое дорогое, что у меня есть. А поцелуи - так мы с тобой еще нацелуемся, вся жизнь впереди!
- Женечка, как хорошо что ты у меня есть, - только и оставалось сказать мне.
Скоро Новый год, что он нам принесёт? А там и короткие каникулы, остаться с Женей или поехать домой? Дома редко бывал, отвык уже, - два года подряд вкалывал в стройотрядах. А с мая будет производственная практика на пол года, а потом преддипломная. Интересно, куда меня загонят, смогу ли с Женей встречаться?
Решил поехать домой, проведать мать, навестить друзей. Купил билет аэрофлота на 29 число за 14 рублей, студентам тогда была 50% скидка.
- Вот и славно, вот и правильно, - сказала Галина Емельяновна. - У мамы наверное сердце разрывается, ждет тебя, переживает, как ты здесь один, в такой дали...
- А ты скажи, скажи своей маме, мой милый Санчо, что ты уже не один. Ты ей скажи, что у тебя теперь есть я, есть моя мама, есть Женя. Ты ей скажи, что пусть она приезжает весной к нам. Я её буду в горы водить. Ты знаешь как весной в горах хорошо? Все поляны в тюльпанах! - сказала Катя.
- И правда, пусть приезжает. Пусть возьмет отпуск и приезжает, когда захочет, - ответила Галина Емельяновна. - Вот, возьми баночку, это варенье, алыча. А эта баночка с кизилом. Девочки в горах собирали. Передай от нас своей маме, от всех болезней помогает.
... Женя пошла меня провожать. Всю дорогу молчали. Я обратил внимание, что она и дома молчала, и никак не мог понять причины.
- Женя, не терзай душу! Я ведь не навсегда уезжаю, только на две недели. Что не так?
- Сашенька, ты не обращай внимания, - и заплакала. Я ведь о себе. Новый год, а никакой радости нет. Мать больная, Катька маленькая, и нужда - Катя до сих пор в летних туфлях ходит, и тебя целых две недели не будет... Я вот телефонисткой на междугородку на праздники устроилась, двойной тариф по ночам, десять рублей за смену... Не знаю, что и делать.
- Ты с ума сошла, ты знаешь как тяжело работать по ночам! Я пробовал на втором курсе... Брось! Ты не переживай, я вернусь и мы все наладим! Ну что, мне билет порвать?
- Бог с тобой, Саша. Грех это будет, и мой и твой. Поезжай обязательно, твоя мама наверное все слёзы выплакала...
Подошел автобус, она поцеловала меня и подтолкнула к дверям.
- До встречи, милая любимая моя Женечка, до свидания!
Автобус тронулся, а она так и стояла, застыв и скрестив руки на груди...
Пришел домой, сердце заколотилось. Слава Богу, мама дома была. Заплакала, сразу же усадила за стол.
- Поешь с дороги, проголодался небось. А я молилась, чтобы погода лётная была, чтобы не застрял где-нибудь в аэропортах.
- Повезло, не застрял, как ты? Как здоровье?
- Да какое здоровье, на нитроглицерине сижу, на работу ползаю кое-как, а там постоянно нервы мотают, ты же знаешь...
Я с аппетитом поел своего, простого, привычного. Отрезал шмат сала, натёр корку черного хлеба чесноком.
- Ешь, ешь, заулыбалась мама, сегодня на танцы не ходить!
Захотелось курить. Мама это поняла, сказала - не ёрзай, закуривай, только вот зря ты начал курить, рано еще.
Я стал рассказывать про учебу, сказал что все экзамены и зачеты сдал, так что стипендии не лишат, показал маме зачетку.
А мама рассказала про моих друзей, кто куда поступил, кто где работает.
- А Ольга? - спросил я про свою школьную любовь.
- А Ольга как раз и не поступила. Дома сидит, к новым экзаменам готовится, в будущем году будет снова поступать. Павел Савельевич ее из дома не выпускает.
- Вот те раз, она же хорошисткой-отличницей была.
- По конкурсу не прошла. Ты вспомни, я тебе рассказывала про "надо ждать" и "надож дать!"
Видимо, не дал Павел Савельевич, или мало дал. Опять навязываться к ней будешь?
- Нет, не буду. Скоро у меня своя семья появится. Девочка у меня есть. Пятнадцать лет. Первокурсница. Женей зовут.
И тут я вспомнил про подарки.
- Мама, это тебе от Жени и её семьи. Тут алыча и кизил. От сердца помогает. И от меня, платок.
- Спасибо. А из какой она семьи?
- Из наших. Тоже горя хлебнули. Мать Жени Галина Емельяновна учительницей работала, пока не заболела. Сейчас на пенсии. Отец умер. У Жени еще сестренка Катя есть, девять лет.
- Страшно, ой как страшно жить на свете, Саша! - Заплакала мама. - И девочка совсем маленькая. Пятнадцать лет.
- Ты не представляешь какая она сильная. Я ни на танцы, ни с друзьями, а только с ней. На выходных в общаге не сижу, к ним езжу. Они в гости тебя приглашают. Я уже продумал всё. Вернусь - и начну телевизоры ремонтировать. И без всяких бутылок, за ремонт буду брать только деньгами. Ты вспомни, как вы с отцом дом строили на пустом месте. Я-то всё помню. И жить у нас есть где. А если понадобится дом построить - я построю. Вы же построили...
Мама улыбнулась: "Вот и хорошо, раз такое дело. Храни вас Бог. Я вам помогать буду, пока жива...".
На обратный рейс аэрофлота билетов не было - студенты раскупили, и пришлось ехать на поезде, опоздал на учебу на двое суток. Приехал в обед, закинул вещи в комнату и побежал в учебный корпус. Мне не терпелось увидеть Женю.
Как назло, в вестибюле меня выловил подполковник Дропатый - он у нас военной подготовкой заведовал, летчик морской авиации, под Мурманском воевал. Зайди ко мне, - говорит. Ну, сечас воспитывать начнет, - подумал я.
- Проходи, садись. Ты думаешь, что я тебя воспитывать буду? Нет. Я просто понять тебя хочу, - сказал он. - Вот ты мне скажи, чего тебе не хватает? Я три года к тебе присматриваюсь, вроде бы ты парень нормальный, и учишься хорошо, и наш человек. А волосы отрастил, одеваешься черт знает как...
- А что мне, "под бокс" постричься? Узкие штаны надеть? Чтоб белой вороной выглядеть? Так ведь толпа не поймет, здороваться перестанут... А чего не хватает... Пустота вокруг. Смысла жизни никакого нет...
Подполковник посмотрел на меня внимательно, хмыкнул, открыл тумбу стола и достал два граненых стакана, початую бутылку коньяка, налил по половинке.
- Давай выпьем, - и он плеснул коньяк в себя, как в топку. Я выпил, морщась и мелкими глотками.
- Звери голову подымают, и жидовьё опять кругом. Они же вас специально спаивают. И он показал мне книжку Яковлева.
Наше поколение уйдет - и они вас в бараний рог согнут! А ты говоришь "пустота", "смысла нет". Ты бы хоть в комсомол вступил! Вся ваша группа в комсомоле, Веня ваш, - Якобсон, даже в партию пролез, а ты действительно, как белая ворона. Мне там - и он указал вверх пальцем, присмотреться к тебе советуют... С прищуром присмотреться!
- Ну, так я же не Венька Якобсон. Рано мне и в комсомол и в партию, не созрел я ещё для них.
- А ты не ершись. Хитрей надо быть! Я вот тоже по молодости был... да так и сдохну подполковником. - И он налил еще по пол-стакана.
Выпили. Посмотрели друг-другу в глаза. Синие его глаза были по-отечески добрыми, лучистыми. Такие люди не обманывают, не предают.
- В ДОСААФе тебя хвалят, радистом 3 класса стал. Права получил. Молодец. И девочка у тебя хорошая, чистая душа. Ты береги её... Поженитесь - а там и дети пойдут, вот и смысл жизни появится...
Ну, беги, "учись, студент", помни, о чём я тебе сказал. - И он протянул мне руку.
- Спасибо, товарищ подполковник, я всё запомнил.
Нашел аудиторию, где училась группа Жени. В это время прозвенел звонок. Зашел, но Жени там не было. Стал спрашивать у девочек, где Женя, но они как-то странно на меня смотрели и мотали головами - не знают.
Чувствуя неладное, я побрел на свой этаж, навстречу Светка Сизых - староста женского общежития. Схватила меня за руку, говорит - давай пойдем, покурим. Вышли на улицу, Светка достала мятую пачку "Стюардессы" из лифчика, закурили.
- Ты ничего не знаешь? - спросила Светка.
- Я только что с поезда, что с Женей?
- Она перевелась. Теперь учится на флориста в путяге, в своем городе.
- Что за ерунда, какого флориста, в какой путяге?
- Никакая не ерунда. Она себе вены вскрыла. Три дня в больнице лежала, в неврологии. Она ночью на работу шла. Её в подъезд затащили. Двое. Звери, после армии, пьяные. Порвали на ней всё. Хорошо, что смелый человек нашелся, из квартиры вышел, отбил. Менты ко мне в общагу приезжали, характеристику на неё написала.
- Светка, Светка!
Я зарылся головой в её плечо, в голове все помутилось. А она гладила меня по спине и всё повторяла: "Ты держись, Сашка, держись, ты же сильный, держись".
Наконец я взял себя в руки, поднял голову.
- Вот, возьми сигареты, - и она протянула мне пачку. - Там три рубля, сходи в пивбар, успокойся. Вся ваша группа там: у Шефа сегодня день рождения. И не говори ничего никому. Иначе мне кранты. Ты же их знаешь. И не делай глупостей, они только и ждут, что ты начнешь мстить. Пасти тебя будут. Посадят тебя ни за х..., ни за копейку. И прошу тебя, не надо ехать к ней. Пусть у нее всё уляжется.
- Спасибо, Светка, спасибо тебе дорогая подруга.
- Ты держись, и на нашей улице будет праздник.
В пивбаре дым стоял коромыслом. Наш бард Толян Фиронов под гитару вместе с Шефом пели песню Битлз на английском языке, толпа им дружно подпевала. Не зная слов, разумеется. А Иванов кричал стоящим в уголке мужикам: "Посмотрите, как умеют отдыхать советские студенты!".
Были ребята и из других параллельных групп, были и девки - поклонницы Шефа. Была даже стюардесса аэрофлота Лена в форме, которая бегала за Шефом уже второй год. Надо сказать что Шеф был человек видный: длинные белые кудри до плеч, высокий рост, и лицо типично арийское. Иногда он выдавал на гора такие мысли, что его потом цитировали. И собеседники его слушали открыв рот.
Бармен Саша-армянин уже почти налил мне полную кружку, пока почтенная публика наконец-то заприметила меня.
- Штрафную, - дружно заорала толпа. С тебя тост, - закричал Шеф. Иди к нам, - завизжали девки.
Я взял кружку и подошел к Шефу. Тот спросил с обидой, почему я опоздал. Пришлось сказать как есть: поезд пришел в середине дня, а потом я попался в лапы подполковнику Дропатому.
- А что невеселый такой?
- Укачало, двое суток на боковой койке проболтался.
- Садись, садись рядом дорогой друг, сказал Шеф, отодвигая от себя стюардессу Лену.
Мне пришлось сказать тост и выпить штрафной стакан вина.
Коньяк подполковника, пиво и вино сделали своё дело: стресс прошел, осталась лишь усталость и безучастная покорность своей судьбе.
Я посадил на свои колени стюардессу Лену и залез ей под кофточку. Шеф не возражал, она - тем более...
Вечерело, и толпа постепенно рассасывалась. В конце-концов рядом со мной остались мои друзья - Шеф со Снарядом, да соседи по комнате. Вовка Яланский поехал в аэропорт провожать стюардессу Лену.
- У меня деньги остались, - сказал Шеф. - Поедем в гастроном, а потом ко мне, сестра в Ригу к мужу уехала, нескоро вернется.
- Поехали, посидим, поговорим, - ответил я.
Ребята были не против. В гастрономе затарились, я взял тяжелую сумку с вином и пошел на остановку, захотелось свежего воздуха. А парни стали выбирать закуску.
Встал рядом с остановкой, спиной к ветру. Закурил. Вдруг интуитивно почувствовал какую-то опасность, оглянулся, и тут же получил удар в голову. Сбили с ног, стали пинать. Собрал силы, вскочил - четыре взрослых зверя пинали меня. Изловчился, выхватил бутылку из сумки и наотмашь, в прыжке, со всей силы ударил в голову нападавшего. Тот упал на снег, обливаясь кровью. Горлышко от бутылки осталось у меня в руке. Краем глаза увидел, что через дорогу бегут мои друзья. Впереди Шеф, с развивающимися на ветру белыми локонами.
- Ребята! - закричал я.
Звери, видя такой разворот событий, подхватили лежащего, которого я ударил, и заволокли в отъезжающий автобус. За автобусом нам было не угнаться.
- Сильно досталось? - спросил Пирожок.
- Да вроде не очень. Обидно только, что уехали.
- Снег приложи, у тебя кровь из носа и изо рта течет, - сказал Шеф. - Пойдем потихоньку, пока менты не приехали.
- Странно, что вино не отобрали, а стали сразу пинать, - стал размышлять Прошка.
- Да не нужно им было вино. Им надо было всем на остановке показать, что они "хозяин страна", - ответил ему Пирожок.
- Вон идет впереди один.
И он догнал идущего впереди "хозяин страна", и одним хорошо поставленным ударом отправил его в нокаут. Пирожок был боксером, второй разряд в легком весе.
- Вставай, гад, простудишься, - подошел к лежащему Снаряд и поднял его за волосы. - Хозяин страна, да? И Сняряд насадил его голову на колено, а затем со страшной силой врезал носком сапога ему в переносицу.
- Навстречу еще четверо, идут уверенно, гады, - сказал Прошка.
- Ты Прохор бери крайнего правого, он самый маленький. А я возьму этого кабана, что посередине. А вы помогайте. Этих двоих завалим - остальные убегут. Ты Сашка не лезь, у тебя вроде как кисть сломана, только ногами, - дал команду Пирожок.
Почти поравнялись, навряд ли это были студенты, взрослые здоровые мужики лет по двадцать пять. Хотя кто их разберет.
- Хозяин страна, да? - Закричал щуплый Кузя, отвлекая на себя внимание. И началось месилово. Маленький зверёк бросился на Кузю, а Прохору этого и надо было. Он со всего размаху ударил зверька левой ногой чуть пониже коленки, и тот упал на колени. Добить его для Кузи было делом техники. Мы с Прохором кинулись помогать Пирожку. Кабан оказался тренированным, выносливым и хорошо держал удар. Пирожок несколько раз попадал ему в челюсть, но этот гад всё стоял на ногах. Снаряд с Шефом ударами рук и ног не подпускали остальных зверей на помощь кабану.
Наконец Прохор выбрал момент, и ударил в прыжке кабана ногой в нижнюю часть позвоночника. Тот крякнул, упал на четвереньки и пополз к рядом стоящему дому, схватился руками за цоколь и снова встал на ноги, спиной опираясь на стену.
Пирожок от ярости рассвирепел, и побежал добивать его.
Мы же впятером стали буквально убивать оставшихся троих. Они не сопротивлялись, только кричали что-то по-своему.
Наконец я почувствовал неладное, оглянулся и увидел, как Пирожок добивает кабана. Он бил его словно грушу на тренировке, а тот все не падал. Я подбежал к кабану, толкнул его сбоку в плечо, и он медленно повалился на землю.
- Пирожок, он давно без сознания, - сказал я.
- Ничего, он у меня сейчас оживет.
И он стал хлестать кабана ладошкой по щекам, приговаривая: "Хозяин страна, да? Вставай, гад, и запомни, что мы вас стоя ссать научили!". И взбодрил кабана ударом между ног. Тот стал очухиваться, медленно приподнимаясь.
Не сговариваясь пошли дальше. Снаряд завернул в соседний двор.
- Там на скамейке кто-то сидит, наверное газету читает, наверное антисоветскую. Пойду проверю, - сказал он. Вернулся он с бутылкой коньяка в кармане дубленки.
- Зря ты коньяк забрал, это уже на гоп-стоп потянет, - сказал Шеф.
- Компенсация. Мы ведь из-за них бутылку вина потеряли, что пить-то будем?
- И то правда. Значит так. Разбиваемся на тройки и садимся в первый попавшийся автобус. Едем не более двух-трех остановок, потом на следующий. И так на перекладных. Собираемся у меня. Мы наверняка уже в розыске. Ты Снаряд, поезжай домой, тебя если что и мать и соседи отмажут. "Нигде не был, ничего не знаю, ничего не помню". И коньяк нам отдай, не светись.
Впереди показалась остановка. Я, Кузя и Шеф сели в первый автобус.
... Примерно часа через полтора все собрались на квартире у Шефа.
- Ребята, не шумите, не говорите громко, чтоб соседи не слышали. А я включу телевизор погромче. Утром рассасываемся поодиночке, чтоб никто не видел, - проинструктировал нас Шеф.
Сели за стол, Шеф достал из серванта маленькие рюмочки и мы стали пить коньяк и поздравлять его в который раз с днём рождения. После второй рюмки ребята расслабились, пообмякли, Пирожок стал осматривать мою кисть. А Шеф полез в аптечку поискать бадягу.
- Перелома нет, но есть сильный ушиб и растяжение, а может быть и трещина, вон кровь из под ногтей шла, ишь как рука опухла - сказал Пирожок.
- Один зверек мою руку ногой к асфальту прижал, а остальные пинали, кое-как вырвался.
- Тебе повезло, что снег был, а так бы не вырвался, они бы тебе почки отбили, и яйца. Смелые гады, вчетвером на одного.
- Звериная тактика, привыкли жить в стае, - сказал Кузя, - а хорошо ты ему бутылкой вмазал. Бутылка ноль восемь - и вдребезги. Никогда бы не подумал, что головы такими твердыми бывают.
- Головы бараньи, потому и твердые, - ответил Шеф, накладывая бадягу на мои фингалы.
Допили вино и легли спать, завтра трудный день.
Утром мы с Шефом отправили ребят на разведку, а сами решили не рисковать - наши внешние данные уже наверняка у ментов в разработке. Остались дома. Да и лицо у меня опухшее, хотя бадяга хорошо помогла. Я попросил Кузю приехать вечером, рассказать что и как.
Шеф придирчиво осмотрел мое пальто и сказал, что его надо стирать в машине, щетка не поможет. Затем порылся в шкафу и достал джинсы.
- На, надевай, это Наташкины. После родов она расплылась, уже в них не влезет.
- Так они ведь женские?
- Да какая разница, одевай. Я тебе их давно хотел подарить, да всё забывал.
- Ну, спасибо. "Вранглер", - прочитал я, - настоящие.
Джинсы оказались мне как раз впору.
- А вот и куртка, лётная, Серёгина. С капюшоном, никакой шапки не надо. На померяй.
Я примерил куртку, она оказалась немного великовата.
- Ничего, куртку же не на рубашку надевают, а рукава можно немного закатать, - и он застегнул и расстегнул молнию, вжик-вжик.
- Куртку тоже забирай, Серега их не покупает. Аэрофлот ему их даром выдает. Ты теперь весь одного цвета: и джинсы, и куртка, и глаза, и даже фингалы под глазами!
А теперь давай займемся макияжем. У Наташки косметики полно, я из тебя сейчас негра сделаю, - засмеялся он.
Минут через десять Шеф закончил работу и протянул мне зеркало - кроме рассеченной губы меня уже ничего не выдавало.
- А теперь в парикмахерскую! - сказал Шеф.
- Ты с ума сошел, ты хочешь постричься?
- Это ты с ума сошел! Ты хочешь из-за волос четыре года на нарах париться?
Толян забросил мое пальто в стиральную машину, включил её и мы пошли в парикмахерскую.
Красивая девушка-мастер спросила меня, как постричь. Я ей ответил, что "под бокс". У неё вытянулось лицо и она закричала:
- Клавдия Ивановна! Тётя Клава! Тут парень пришел, хочет постричься под бокс!
Вышла полная женщина лет около пятидесяти, забрала у девушки машинку.
- Что, в Армию забирают? - спросила она. - А что не в призыв? Двоек наверное нахватал? Моего балбеса тоже в январе забрали, с третьего курса. Говорила, говорила я ему, учись Вася, не прогуливай. Нет, куда там! Теперь в Шкотово служит, под Владивостоком, в морской пехоте. Может хоть там из него человека сделают! Тебя освежить "шипром"?
- Освежите, тётя Клава.
- Ну вот, теперь на человека стал похож. С тебя шестьдесят копеек...
Толяна молодуха обкарнала "под канадку", и я вспомнил, как мы стояли с ним рядом около доски с фамилиями поступивших абитуриентов, и с тревогой и надеждой выискивали свои фамилии...
- Толян, ты помнишь...
- Я всё помню, - перебил он меня, словно читая мои мысли. И широко улыбнулся мне своей белозубой улыбкой.
- Толян, у меня к тебе разговор есть. Тяжелый разговор. Мне с тобой как с другом посоветоваться надо. Только... вот вина надо взять. Без вина я не смогу.
- Возьмем, какие проблемы. Только давай сначала зайдем в эту забегаловку. Тут лагман хорошо готовят. А когда Кузя приедет - мы котлет нажарим с картошкой. Наташка фарша на год вперёд накрутила.
Было приятно сесть за столик, накрытый белоснежной скатертью. Я по привычке с раннего детства ещё, взял кусок хлеба, обильно намазал его горчицей и посыпал солью. Вкуснотища!
Подошел официант, поздоровался с Шефом.
- Вчера здесь была стюардесса Лена с каким-то мерзким типом. Плюгавенький такой, по пуп ей будет. Премерзкий тип, чаевые зажал. Стюардесса Лена тебя, Анатолий, ждала, - сказал официант.
- Это наверное был Яланский, - сказал я.
- Вот именно, стюардесса Лена его Ебланский называла.
Шеф расхохотался, - Стюардесса Лена вечно путает фамилии. Ты скажи, Геннадий, этой курве стюардессе Лене, что я вчера её целый вечер дома ждал, как мы и договаривались. Вот мой друг, он подтвердит. А она пировала с каким-то Ебланским. Мы так с ней не договаривались.
- Хорошо, Анатолий, так и передам. Что кушать будете? Как обычно?
- Как обычно.
Официант Геннадий принес нам по лагману и по потной кружке пива. Лагман действительно был очень вкусным, а пиво необычайной густоты и свежести.
- В эту забегаловку идет всё самое лучшее, отменного качества, - сказал Шеф, - здесь все городские фарцовщики собираются. И недорого. По вечерам живая музыка.
Шеф подозвал Геннадия и расплатился за обед. Потом протянул официанту еще три рубля, и сказал, что это чаевые за Премерзкого типа.
- Возьми Геннадий, а я с него в тройном размере сниму, чтобы он хороших людей не обижал, - сказал Шеф.
Когда мы вышли из кафе, Шеф сказал, что мы за три рубля себе алиби обеспечили. Теперь все фарцовщики и менты будут знать, что "пока этот дурачек Шеф с приятелем дома бухал, его подруга Стюардесса Лена в кафе шашни крутила с каким-то типом, который даже чаевые не мог заплатить. А потом уехала с ним в неизвестном направлении. Совсем скурвилась Стюардесса Лена".
- Высший пилотаж, - сказал я.
Зашли в квартиру. Шеф сказал, - подожди, еще одно дело сделать надо. Достал мои красные штаны, взял бритвенное лезвие.
- Держи штанину! - и располосовал мои штаны на несколько кусков. Завернул каждый кусок отдельно в старые газеты, кинул их в мусорное ведро. - Пойду выкину в мусорку.
Вернулся. - Вот теперь город может спать спокойно! Ну, о чем ты хотел посоветоваться?
- Штаны жалко. Пошли на кухню, сядем как люди, примем по пол стакана.
- Пошли.
Выпили, и я вкратце рассказал про историю с Женей.
- Не знаю, что и делать. Как ей помочь? Она гордая, не примет моей ни жалости, ни помощи. А если примет - будет ненавидеть и себя и меня всю оставшуюся жизнь. И как сделать, чтоб она поняла, что люблю я её?
- А ты не думай. От тебя уже ничего не зависит. Но однозначно поехать надо, чтобы ни у нее ни у тебя иллюзий не было. Ты ведь не знаешь, кем она теперь себя ощущает. Ты мучаешься, а ей каково? Просто так ведь вены себе не режут. Значит надломилось что-то в ее душе, веру в людей, в тебя, в себя потеряла. Поезжай, и прими судьбу, какая она есть. Судьбу нельзя обмануть. Вот Серега с Наташкой. Сколько Серега этих стюардесс к нам в общагу водил, ты вспомни. А увидел Наташку - и сразу в ЗАГС. И как обрезало. Теперь наглядется друг на друга не могут, хотя и ребенок есть. Вот, в Ригу попёрлась, лишь бы побыть рядом, и он без нее никуда. Судьба.
Только вот жалко...
- Что жалко?
- Жалко, что мы наглухо не замочили никого.
- Наглухо?
- Ты не понимаешь главного: они не люди. Разве люди будут насиловать пятнадцатилетнего ребенка? Белого ребенка! Вот ты с Женей и в баню ходил, и спал на одной кровати, а разве тебе приходило в голову изнасиловать её? Да ты боялся пальцем дотронуться до неё, чтоб не обидеть случайно. Я ведь тебя знаю. И тебе всего 17 лет, а это взрослые!
У них чувства греха нет, у них души нет, и поэтому они звери! А со зверями разговор короткий - или они нас сожрут, или мы их уничтожим. Их невозможно приручить! Или еще один вариант: держаться от них на расстоянии.
В дверь позвонили, это был Кузя.
Слава Богу, что ты с нами не поехал, - сказал мне Кузя, - замели бы на сто процентов!
- Какие новости? - спросил Толян.
- Плохие новости, ребята. На вас обоих подробная ориентировка: рост, вес, телосложение, в чем были одеты. Мне знакомый ОКД-шник* сказал. Около учебного корпуса и общежитий постоянно дежурят менты и ОКД-шники. По вечерам в мужских общежитиях по комнатам ходят, проверяют всех. УАЗик ПМГ* рядом.
- Наплевать на них. Мы с Сашкой в моей квартире живем, тихо-мирно, по вечерам никуда не ходим. Соседи подтвердят. Знать ничего не знаем, и ведать не ведаем, грызем гранит науки. Вас не повязали - и это главное. Даже если очную ставку устроят - плюнем им в рожу. Свидетелей у них нет. Ни одного. А у нас весь подъезд свидетели. И в кафе подтвердят, что мы в тот день дома были, "Теорию машин и механизмов" изучали. Так что завтра с утра на занятия идем, и морды лопатой!
А сейчас - картошку чистить, а я в магазин сбегаю. Или, Кузя, ты завязал?
Утром я приехал рановато, а в вестибюле мне навстречу - подполковник Дропатый.
-Здравия желаю, товарищ подполковник!
- Здравствуй, здравствуй, - ответил он и пристально стал оглядывать меня.
- Нет, не умеют наши бабы "под бокс" постригать! Зря мы им доверили парикмахерское искусство. "Под бокс" - это когда каждый волосок своё место знает. Если хочешь, я тебе адрес дам одного старичка...
И куртка наша, я в такой лет десять ходил! Надо же, и молния такая же, белая, безотказная, вжик-вжик! Молодец, уважил.
- Двоюродный брат подарил, он на Новой Земле служил, а сейчас под Челябинском, капитан уже. Штурман.
Товарищ подполковник, а что здесь машина ПМГ на входе стоит? Случилось что?
- Да какие-то драчуны четверых офицеров из штаба Округа избили, они сейчас в госпитале лежат. И еще кого-то. Все пострадавшие - "хозяин страна". Ну, менты и взяли под особый контроль все учебные заведения города, где русские учатся.
Ну, молодец, молодец, - проговорил он, поглядывая на меня с хитрецой.
- Ты заскочи ко мне завтра утром, я тебе свои лётные полуботинки принесу, новые. Сороковой размер, как у тебя! А то куртка лётчика и эти туфельки как-то не камильфо...
- Спасибо, товарищ подпоковник. Разрешите идти?
- Иди, учись студент! И..., - он прижал палец к губам.
Отметившись на первой паре, я поехал к Жене.
* * * *
Отставала лебёдушка,
Прочь от стада лебединого,
Приставала лебёдушка,
Ко тому стаду да ко серым гусям.
И кричала по-гусиному,
Гуси серые щипать начали
«Не щиплите меня, гуси серые,
Не сама я к вам залетела сюда,
Занесло меня непогодою,
Непогодою, ветром ветреным».
Я подошел к путяге - типовому унылому трёхэтажному зданию, которых сотни тысяч были разбросаны по всей стране. Шли занятия, я сел на скамейку и стал ждать перемены. Прозвенел звонок, и во двор выпорхнули стайки девченок, одна краше другой, хотя и в одинаковой униформе. Жени среди них не было. Я попытался у них спросить о Жене, но они шарахались от меня, чувствовали, что я чужой.
Но одна из девочек сама подошла ко мне, и сказала что сейчас приведёт Женю. Я нервно закурил.
Наконец они вышли, и я не узнал свою Женечку. Это была не девочка, не девушка, и не женщина даже, а старушка, - худая, маленькая и сгорбленная. И чужая.
- Зря ты приехал, уже поздно Саша, ты пролетел. Ну что ты вырядился как клоун? Лётчик? Стрелок-радист? Мне перед девченками стыдно...
Я попытался заглянуть ей в глаза, наконец-то мне это удалось. Маленькие угольки разума еще тлели в её глазах.
- Я теперь совсем другая. И ты совсем другой. И я скоро выхожу замуж. Вот так.
Я поразился её голосу - тихому, безцветному и совсем без интонаций.
- За кого? - глупо спросил я.
- Он взрослый, после армии, шофером работает, давно за мной ухаживал, и мы любим друг-друга. Она усмехнулась.
- А как же Севера, остров, маяк, радиограммы, жить сами по себе?
- Езжай Саша домой, я тебя очень прошу, не делай глупостей, и читай свою любимую книгу про Робинзона...
Прозвенел звонок, она пошла на занятия, не попрощавшись, и я не посмел к ней даже прикоснуться.
На крыльце она повернулась ко мне лицом и негромко проговорила-пропела:
"Я шагнула на корабль, а кораблик оказался из газеты вчерашней! ".
И развела руками.
... Я сидел на скамейке и меня трясло. Я потерял свою Женечку. Впереди корячилась Армия или срок в года четыре за "хулиганку и разжигание". И полное одиночество. Теперь у меня никого не осталось.
И мне захотелось как в детстве закричать: "Антип, Бабушка, Пират!".
Но не было уже ни дядьки Антипа, ни слепой драгоценной моей Бабушки, ни верного друга Пирата. И слёзы потекли из моих глаз.
Но надо было уходить, - нет, не из жизни - на автовокзал. Я включил в портфеле свою "Орбиту", на полную катушку запели ССR "сквозь джунгли", и я пошел.
По пути бутылку портвейна сначала хотел выкинуть в урну, но передумал: "какой смысл, кому я теперь нужен".
Подхожу к автовокзалу. Слышу, позади кто-то кричит - Санчо! Са-анчо! Стой, стой подожди!
Я подумал, что у меня глюки, что это продолжается моя фантасмагория с Женей, но обернулся на всякий случай.
На меня летело снежное облачко - это была Катя. В руках маленький школьный портфельчик, распахнутое не по сезону осеннее польтишко, насквозь промокшие красные туфельки, пионерский галстук, съехавший набок... И лицо, то ли в слезах, то ли в растаявшем снеге.
- Ну почему? Почему, зачем ты уходишь? - закричала она. - А как же я? Ведь я тебя так люблю! И мама тебя любит, и Женька...
Я опустился на корточки, трижды поцеловал её в щеки. Она вцепилась в меня обеими руками.
- Катенька, ты пойми, у меня скоро практика, потом защита диплома, потом Армия. Это целых два года, а может быть и три!
- Ничего, я буду ждать! Честно-честно, я буду ждать, и я вырасту...
И тогда я интуитивно понял, что из этого чистого непорочного ребёнка вырастет взрослый человек, женщина - заботливая, мудрая, хранительница домашнего очага.
- Иди домой, не переживай, все хорошо будет. Передай привет маме и Жене...
- Ненавижу Женьку, не говори о ней! Ты вернешься? Нет, ты скажи, ты вправду вернёшся? Не бойся, я вырасту! Мы с тобой на остров поедем, я там тебе детей нарожаю... Много нарожаю, ведь я тебя так люблю, милый мой Санчо!
- Да, - только и оставалось сказать мне.
Она развернулась и пошла домой, часто останавливаясь и оглядываясь, иногда помахивая мне рукой. А я не в силах был стронуться с места...
Наконец я сел в автобус, и устроился на заднем сиденье тёплого ЛАЗа, попивая вино мелкими глоточками. Постепенно полегчало, я прощался с юностью...
Я шел мимо производственнго корпуса, возле которого второкурсники пытались завести собраные ими Двигатели Внутреннего Сгорания - контрольня работа по ДВС. Я им сказал, что они все - дятлы, потому что эти двигатели никто не смог завести за последние 50 лет, и я в том числе.
- А чё делать? - возмутились они. Зачем мы мучаемся?
- А это чтоб вы знали где мертвая точка находится. Мертвая точка. Верхняя и нижняя.