Transluzent feat. Carla Vallet - Blame.mp3
Утро выдалось прохладным и влажным, поэтому когда людей волной внесло в электричку, и все принялись рассаживаться по своим местам, многие кутались в свои ветровки, устраиваясь поудобнее в мягких синих креслах, и, постепенно оттаивая, с облегчением смотрели за стекло на удаляющийся серый перрон.
Одна из возрастных пассажирок по имени Надежда ехала одна, и потому прежде чем уткнуться в книжку, от скуки огляделась.
Люди как люди. Уныло.
На противоположной стороне вагона, чуть впереди напротив сидела девочка. Выглядела она неприметно, но случайно оказалась достаточно приятной на вид, чтоб удостоится ленивого разглядывания и мимолетного изучения, и достаточно рассеянной, чтоб этого упрямо не замечать. Устроившись в кресле, она закуталась в мешковатую ветровку и погрузилась в себя, нечаянно завладев вниманием почтенной незнакомки, которая как педагог по праву считалась человеком наблюдательным и проницательным, и почему-то, не отдавая себе в том отчета, то и дело возвращалась взглядом к юной попутчице, несмотря на всю ее обыденную неброскость.
И все-же что-то в ней было... Что-то странное, притягательное, будоражащее фантазию и внимательность. Но что? Вроде — ничего особенного, выдающегося или запоминающегося. Уже через полчаса наблюдательница не смогла бы составить и ее фоторобота...
Надежда даже озадачилась, и вдруг поймала свое впечатление: вот оно! Любопытство держала полуощутимая, неосознанная иллюзорность девушки: та была почти прозрачна для постороннего восприятия. Нужно было очень постараться, чтоб запомнить ее. Чтоб запомнить в деталях и подвергнуть описанию... И странность эта - либо делала ее невидимкой, либо намертво впивалась во внимание. Какая-то ускользающая, полу-мифологическая прелесть. Надежда поняла, что девушка оставляет в памяти прочное очень светлое манящее нежное ощущение, и ни одной точной приметы.
Чистое, свежее, классическое, не лишенное утонченности и прелести, но достаточно невыразительное лицо без грамма косметики. С таких открытых безупречных лиц, наверное, лепили античные статуи. Когда она шевелилась, хотелось сказать «замри!» - словно обыденность крала по капельке необъяснимую одухотворенность, непорочность и неземное волшебство из этого полу-мифического образа. В ней плескалась такая первозданность! Нетронутость. Какая-то странная обобщенность. Если не сказать — усредненность...
Биография? Какая пошлость! Ни имя ни возраст не смеют порочить такое неуловимое совершенство, такой эталон… Прям какой-то чистый образ. Кристальная свежесть. Незамутненная прозрачность. Дистиллированная вода.
Реликтовая девочка, стерильная.
Один взгляд на нее рождал непреодолимое инстинктивное стремление укрыть, согреть, позаботиться о ней - как об образце нежности, который лишь на мгновение сотворила Сама Природа, словно она - призрачное мгновение абсолюта. Одиноко расцветший крокус на асфальте. Нежданная утонченность, эксклюзивная хрупкость самой жизни...
...но... скорее — флоры, чем фауны.
Было в ней что-то застывшее, неуловимое глазу...
Однако любоваться ею вскоре оказалось не так-то просто. Ее облик сочетанием мягкости, плавности линий и приглушенностью блеклых красок казался апофеозом природной естественности, тонкости и очаровательной чудесной хрупкости,
но что-то неуловимое тут же перечеркивало эту естественность на корню, создавая причудливый неприятный диссонанс натуральности и искусственности, волшебной сказочности и прозаичной подлинности... идеальности и хаоса, перетекающих друг в друга, но несочетаемых, противоречащих и мешающих друг другу..
Какая-то трогательность в ней попеременно рождалась, и вновь исчезала. Гибла. Аморфное пластмассовое спокойствие в лице порой сменялось замаскированной растерянностью и тревожностью, и она становилась совсем похожа на школьницу, но потом оно возвращалось... спокойствие... или — выражение...
Ей не хватало... непосредственности? Уверенности? Простоты?
Она - словно диетическое блюдо на пару из самых натуральных продуктов, но лишенное любых вкусовых стимуляторов, выглядела пресной, а потом вдруг — пересоленной и переперченной, словно с перевернутой над нею баночки приправ слетела крышка. Ее нежная растерянность трансформировалась вдруг в непреклонную остроту доминирующего упрямства, которая в свою очередь также плавно утрачивалась, улетучивалась, и эта постоянная нестабильность сбивала с толку, провоцировала разгадывать что-то за этой ее подвижной непроницаемостью. На светлый ангелоподобный лик волнами набегали оттенки эмоций — строгости, смущения, насмешливости, испуга - чего там только не было, в этой мешанине! Игра теней в выражениях этого безукоризненного лица предостерегала незрелостью, гипертрофированностью подростковых переживаний...
Однако все, что она делала — хмурилась ли, рассыпала дротики раздражения или злорадства из глаз, подергивала ли губой, рассеянно вжимая шею в толстовку, замирала ли отлитой из пластика куклой, поднимала ли смиренные глаза к небу через окно, или щетинилась, готовая зарычать, — все это она странным образом неосознанно наполняла самого разного, самого полярного температурного градуса... красотой! Почти глянцевой притягательностью — любого оттенка.
И поминутно, с удивительной регулярностью ретушировала все это ангелоподностью, словно обнуляясь, сбрасывая все счетчики.
От нее невозможно было оторваться. Мятежная особа. Противоречивая. Завораживающая...
Впрочем, ничего особенного. Серая мышка, которой еще предстоит оформиться.
Но... Да, пожалуй, если присмотреться - очень хорошенькая. Этакая умница-отличница, девчонка с соседнего двора - скромная, всесторонне положительная, образцовая, в которую наверняка тайно влюблен сосед или одноклассник. В остатке впечатление оставалось именно таким. Не взирая ни на что. Хорооошенькая.
Но это - если присмотреться. А так - вполне способна затеряться на общем фоне. Типичная славяночка. Светлая тонкая кожа, впалые щеки, прозрачные глаза цвета блеклого зеленого оникса, небольшой аккуратный рот, бледные губы. Кротость во всем облике. Серая толстовка застегнута под горло, простые джинсы небрежно подвернуты, серые тряпичные кеды зашнурованы серыми шнурками. Длинные, очень длинные «богатые» прямые светло-русые волосы без челки небрежно убраны в хвост, резинка соскальзывает с гладких прядей, рассеянно, почти неряшливо рассыпая по плечам струящуюся, совершенно лишенную ржавых или блонд оттенков, блестящую бледно-коричневатую волну, которую она с досадой наскоро заплетает в «колосок». Очень нейтральный цвет. Очень нейтральная девушка.
Ей явно неудобно, и она мостится подтянуть колени к груди, залезть на кресло с ногами, виновато и затравленно оглядываясь на попутчиков и проводников с толикой упрямства. Вот, опять: то ли сельская разухабистая деваха, столь утонченная внешне лишь по недоразумению природы, то ли «принцесса на горошине», «имеющая право на все блага от рождения»... Она конечно, чихать хотела на приличия, которые ограничивают ее удобство - непременно разуется и поднимет ноги на сидение несмотря на правила. Но только - так, чтоб не привлекать внимания. Ей явно по душе оставаться незаметной.
Ей хочется шкодить, но чтоб не поругали — как будто взрослая. Ей явно хочется выглядеть чуть взрослее, чем есть...
Вдруг женщина с удивлением обнаружила, что девушка - не одна. Когда она поворачивалась к соседнему креслу у окна, ее лицо приобретало вдруг необычайную теплоту и игривость.
У окошка сидел ребенок — чудная черноглазая девчушка с мягкими густыми волнами темных волос и умопомрачительными ресничками. Годика 3. Крохотулька, несмотря на ранний час, с живым любопытством в миндальных глазах поглядывала на девушку, иногда ложила голову ей на колени. Та ласково и дружелюбно улыбалась в ответ, заботливо поправляя цветастый капюшон, поглаживая по волосам и угощая малышку фруктами и йогуртом из дорожной сумки. На них было так приятно смотреть, что наблюдательница почему-то даже не задалась вопросом - кто они такие, и почему такие непохожие — вместе. Никаких размышлений — только б не спугнуть очарование момента.
* * *
А девушка тем временем с какой-то непонятной апатичной светлой тоской вглядывалась в проносящиеся пейзажи за окном. И наслаждалась одиночеством.
Мелкая — не в счет, она — неотъемлемая часть ее самой. Нет более упоительного чистого счастья, чем побыть вместе, вдвоем, наедине, вот так — никуда не спеша, что-то рассказывать и показывать ей, наслаждаться ее смехом, видеть мир немного ее глазами. Они ехали в ботанический сад, находящийся в пригороде - она давно обещала показать малышке оранжереи экзотических цветов. Так заинтриговала ее картинками в рекламном проспекте, что та даже добровольно поднялась в такой ранний час и безропотно переносила и опоздание такси, и довольно прохладное утро, и полуторачасовую дорогу.
Потому что за ей руль сегодня... лучше не надо.
Едва слышно где-то заиграла песня из какого-то фильма - «Blame» — готовый абсолютный саундтрек к ее сегодняшнему настроению...
Девушка смотрела на малышку, и сквозь безоглядное обожание этого крохотного чудо-человечка, неминуемо кого-то в ней узнавала.
Чтоб привычно отсечь, блокировать эту мысль, она рассеянно огляделась вокруг, и на противоположной стороне вагона в своем ряду увидела женщину с глянцевым журналом-еженедельником. Та лениво разглядывала красочную обложку, на которой были изображены блистательные селебрити — знаменитый яркий эффектный олигарх и меценат Алексей Федоров, и его невеста — утонченная и изысканная артистка театра.
Девушка тоже украдкой заглянула в чужой журнал, рассматривая персону на фото. Это была она сама.
...и тот, кто еще недавно был ее близким. Она знала, что этого человека больше с ней не будет... и не только на фото.
И это вызывало в ней смешанные чувства.
Она попробовала отвлечь себя ироничной мыслью: как все-таки пресса дезинформирует людей — она только сообщала о помолвке знаменитостей, вместо того, чтоб трезвонить про разрыв... Впрочем, это был не очень-то свежий журнал. Да и о случившемся вчера еще никто не знает, даже мама.
Леша выглядел на фото просто здорово — он всегда отличался отменным вкусом и абсолютным стилем. Его пиджак на обложке, как и майка от знаменитого дизайнера на развороте тонко контрастировали с густым ровным загаром и светлыми жесткими волосами, он был эффектен, самоуверен, строен и жизнерадостен, что не отменяло его безупречной солидности. Внимательный и заботливый, образцовый. Мужчина мечты. Утонченная изысканная шатенка рядом с ним, похожая, как поговаривают некоторые, на супермодель Arizona Muse в самых ее неулыбчивых образах, и точно с таким же темно-русым цветом волос, (хоть и с совсем другой стрижкой и длиной ... точнее — без стрижки, но с длиннооооооййй), одинаково здорово выглядела и в заоблачно-дорогом дизайнерском изумрудном вечернем платье на ковровой дорожке, и в роскошном лимонном купальнике на его яхте. Поэтому, наверное, ее так сложно было узнать в бесформенной толстовке. В электричке. Поэтому она не парилась, и с любопытством заглядывала в чужой журнал, чувствуя себя странно отстраненной, словно речь шла о далеких незнакомых людях. Буквально сюрреальное ощущение непричастности...
...а ведь все было так серьезно... там... у них...
Она запуталась в сплетениях реальности и вымысла. Ей хотелось хоть ненадолго перестать кого-то играть...
Для нее сейчас существует только одна реальность - только эта малютка рядом с ней. Стук колес. Ожидание неизвестности. Так все и должно быть.
Весь прикол в том, что в этом же журнале вполне может оказаться фото и другого человека, который иногда мерещится ей в толпе. Тот, кого ни с кем не спутать. Причина причин. Ее призрак. Тот, на кого нельзя ни обижаться, ни ждать.
Мария Вебер – Я могу тебя очень ждать...
Тот, которого она то не видит месяцами, постепенно теряя надежду на его реальность, материальность и существование,
и который потом вдруг обрушивается как несчастный случай, как неизбежность, и самодовольно раскатывает все твои планы, намерения и стройные теории в лепешку. Чтоб опять исчезнуть на месяц, другой, на новый виток бесконечности. И неизвестности.
Бродяга.
А Леша вскоре обязательно появится на этой обложке с новой VIP-персоной. Все заменимы.
Или не все?...
Внутри нее царил кавардак — туда то забредало странное умиротворение, напоминающее летаргический сон... или не сон... то сменялось непонятной тревогой и сомнениями. Но все уже случилось как случилось.
Или как она это «случила»?
Она ли? Это она случайно выронила из рук эту хрустальную вазу безупречного счастья, или сама ухнула об пол, чтоб насладиться уникальным звоном и канонадой разлетающихся осколков? Или ваза оказалась тяжеловатой для нее?
ЕЙ хотелось спрятаться, раствориться в толпе. Ей хотелось побыть одной среди людей. Ей хотелось затеряться, остаться незамеченной...
Это был побег. От всего. Но скоро придется возвращаться. И что-то объяснять... снова... всем... опять...