Странно выглядел наш Батиев – вылитый монгольский хан. Вообще вся окружающая меня обстановка казалась странной. Бойцы стояли с луками и копьями в руках, одетые в рванину, на ногах черт-те что, рожи грязные, безобразные. «В исторический сериал подпрягли, – догадался я. – Получим ли с него хоть какой-то навар?»
«Батый, своего не упустит, половину гонорара откусит, остальным на чупа-чупс отмерит», – подумалось мне, когда тот указал дурацкой плеткой на бугор. На вершине стояли бревенчатые стены и красивые башенки. Это было хозяйство Данилы Козельского – бывшего авторитета, а ныне депутата и олигарха местного разлива.
Светало. Мы двинулись вверх. У меня в руке было короткое копье. оборванцы тащили веревки с крючьями и хилые лестницы. «А если нас горящим маслом потчевать начнут? – встревожился я, не припомнив своих действий в таком случае. – Зарекался ведь на совещания не опаздывать!»
До стен оставалось метров сто. Медленно открылись ворота. Я замер – навстречу нам катились бревна. Первая лесина наскочила на мерзлую кочку и, подпрыгнув, ударилось торцом о землю. Следом взмыли вверх другие бревна, и выделывая невообразимые кульбиты, понеслись на нас.
Я побежал вниз, забирая влево, к осиннику, всей кожей спины ощущая смертельную опасность. Оглянувшись, увидел на снегу грязные ошметки. Толпа вояк, бегущая с горы, сильно поредела. Бревна выписывали неописуемые формулами кренделя, рушась на людей.
«Топ-топ-шмяк!» – слышалось позади. Жуть. Особенно ужасал звук «шмяк». И он все ближе. «Топ-Топ-ШмяК!», ТоП-ТоП-ШМяК!» «ТОП-ТОП…»
Я проснулся в горячем поту. Горело бра, жена держала ладонь на моем лбу.
– У тебя сильный жар. Бредил во сне.
– Неужели? – я под пальцами ощутил холодок кожи, – нормальная температура.
– У тебя такой жар, что ты уже не чувствуешь разницы.
Градусник подтвердил ее слова.
– Тридцать девять и три! – уложив градусник в аптечку, Лера потянулась к телефону. – Саша, это Лера. Миша заболел и, думаю, слег надолго… Да, очень высокая… Да, возможно, что и грипп… Да, придется вызывать на дом. Пока!
Вскоре пришла Оксана Петровна, соседка и наш участковый терапевт. Всех моих домочадцев она знала как облупленных. То есть, меня, супругу и мою сестру. Послушала, понюхала, поглядела и выписала кучу рецептов в аптеку и стопку направлений.
– Хрипы в легких мне не нравятся. Лера, сбей температуру антибиотиками, и завтра отведи своего мента за ручку в рентгенкабинет. Если худшие мои предположения подтвердятся, упеку в больницу. Навечно!
Напичкав меня лекарствами и чаем с лимоном, женщины ушли на работу, сестра убежала в школу. Я уснул как убитый и очнулся в полдень. Трещал под ухом мобильник. Нажал кнопку.
– Помер уже? – услышал жизнерадостный голос Александра. – Домофон не слышишь?
Он действовал на кухне как настоящий хозяин, усадив меня в мягкое кресло и укрыв пледом. Распотрошил холодильник. Уставив стол тарелками и рюмками, сбегал в прихожку, вернулся с бутылкой коньяка.
– Ты простудился вчера, когда бегал в одной рубахе из корпуса в корпус. Из жары да на мороз, с холода в тепло. Видел как гонял тебя Батый с бумажками дурацкими.
– Дык генерала ждали, готовились. Документация запущена страшно. Зря суетились.
– Не зря, приехал наш генералиссимус.
Все это время Александр не снимал с лица широкую улыбку. И еще хихикал временами. Иногда ржал будто конь. Наполнил рюмки.
– Мне, наверное, нельзя, Саня.
– Можно сделать иначе. Половину кружки чаю, половину коньяка. Самое верное средство от простуды. Можно раздельно. Чай, потом коньяк. Или наоборот. И под одеяло, чтобы пропотеть. Короче, за твое повышение!
– Это как так? – рука моя дрогнула, расплескав драгоценную влагу.
– А так. Батиева сегодня Мамаев изгнал с руководящего поста. С позором. Думаю, он в участковых все же пристроится. Пожалеют. На время твоей болезни я исполняю обязанности командира. Ну, за тебя!
Чокнулись, выпили, закусили интеллигентно – лимончиком. Меня раздирало любопытство. Саня наполнил рюмки.
– Ну, теперь за мое повышение!
Чокнулись, выпили, закусили пролетарским манером – солеными огурчиками.
– Сегодня ездили брать Козельского, – вдругорядь Александр заполнил хрустальные емкости, – а взял он нас.
– О, как! – я вспомнил, что именно сегодня утром новый прокурор надумал прищучить олигарха за прежние и свежие грехи.
– Ты видел когда-нибудь живые бревна? – спросил Александр.
– Живые? На ТВ3 подсел?
– Или радиоуправляемые. Что они вытворяли, ни пером описать, ни словом сказать. Короче, жопа, где мои ноги? Обдристались грешным делом некоторые наши герои. Осинник у реки будто литовкой срезало. Бревно, понимаешь, пропеллером прошлось…
К осиннику я ночью бежал. Сон-то в руку! Плоховато что-то мне с сердцем стало, хотя коньяк и расширяет сосуды.
– Большие потери?
– Огромные! – Саня дожевав кружок лимона, начал загибать пальцы, – автобус наш разбит в лепешку, машина – всмятку, избушка рыбацкая – в щепу; катер стоял на берегу – вдребезги! Не знаю пока чей он. Был. Майор со злости автомат у меня отобрал, и весь магазин в ворота разрядил. Следом начался апафеоз операции – генерал из расстрелянных ворот к нам вышел. В бане со студентками юрфака парился. М-да… «Батыево нашествие? – спрашивает. – Кто тут за Чингисхана?» Командир наш позеленел от страха, чуть в обморок не брякнулся.
Сашка хихикнул и закручинился, пригорюнился.
– Черт с ним! Насыпай горючки с горкой, зальем страдания. Мне Иванова жалко – путевый прокурор. Был. С ним можно было порядок в городе навести. Теперь он безработный.
– У Лерки в фирме есть вакантное место юриста.
– Да ты че-е-е! Щас ей позвоню.
Я вспоминаю этот день и последующие события, сопоставляя их с тем, которое приснилось. Чудеса! Главным из следущих событий оказалось положение Иванова. Не простым человечком оказался, с крутыми связями и свирепым нравом. Мамаева съел без соли и Козельским не подавился.