Как заглядывал в окна Бог, удивиться делам: отчего у меня - ни тепла, ни любви....
Однажды случится все так, что ты встретишь человека, которому суждено будет странным образом навсегда изменить твою жизнь. И "Странности" эти начнут происходить сразу же, весьма самостоятельно.
Начнётся все с того, что человек сам придёт, точно искал, не решится вначале, но все ж - прикоснется. И касание это будет лёгким, но таким неожиданным, что ты наконец-то проснёшься: прямо и точно посреди сна - такого длинного да затяжного, что растянулся уже на четверть столетия.
И событие сие, сумбурностью да нескладностью, не мудрено, что до чертей: и до Шамболы доведёт - так напугает, запомнится:
Молодой человек, с присущей лишь ему лёгкостью, присядет на край весьма путанного, во все стороны растекшегося дня, чтобы мягко, но с щедростью Господа, приобнять тебя; и ты вдруг с ужасающим счастьем заметишь, как за горизонтом вовсе останавливается сонный, в этот час, неспешный ход солнца.
В вашей встрече все будет слишком символичным и чудовищно живым: утро, проведённое за тибетским молчанием и непальским чаем, плавно заснувшее в точке - день; в предновогоднюю суету десятки друзей посетят ваш дом, чтобы, точно дети, предавшиеся шкодливой суматохе, одевшись в лёгкие одежды, сбежать от города, играя в прятки, искать средь запертых дверей одни - в декаду детства - в кладовые невесомости и счастья.
Сыскав, за ледяной водой пустых бань и купален каждый из них забудется о времени, эпохе, собственной к чему либо причастности, да и сама ты, вдруг зачем-то подметившая сию дикую вереницу секретов и тайн, из синей глубины, сверкающего перламутром дна, пойманной станешься, да навсегда оторванной от всей этой своей никчёмной суеты, по обыкновению названной жизнью. Через тёплые руки человека ангелы будут качать тебя в своих небесных колыбелях, убаюкивая и омывая прохладной туманной дымкой, укрывать тебя тяжелыми покрывалами облаков, одевая в белую парчу заплаканную их красу, жестокими детьми поруганную да вконец раздетую.
Человек будет с неба потому, что нежен и к мужчинам, и к женщинам, но в отличие от людей - нет страсти в любви его, нет и корысти.
Человек назовёт тебя своею тишиной и грацией; и только в этих двух состояниях, ты поймёшь, в чем вся губительная красота да сила прелестниц, прочих ведьм.
К суматохе дня человек выйдет навстречу первым, чтобы ты наконец увидела самый главный смысл присутствия всех мужчин и безошибочно могла последовать за своим:
Человек, раздвигая перед тобой других, часто-часто оборачиваться будет, чтобы вовсе без суеты, подать тебе свою руку, и в этом символизме ужас дня закричит громче всего.
Четверть жизни потрачена была на скитания, и любовью нельзя назвать то, что ты получала от других; но насилием тоже - ибо отдавалась всегда без оглядки: обречённо:
- "Боже, невыносимо - оглянуться и увидеть за собой лишь одиночество"
И всюду преследует, кричит он - голодный, лютый, нечеловеческий этот страх.
Но в шуме городской спешки человек снимет свой тяжёлый, грозными, грозовыми тучами да свежестью моря заправленный шерстяной сюртук, да лёгкой, привычной для небожителей походкой, лавируя между всем, что мелкой щебёнкой бросается под ноги по пути, откровенно рассматривая твой смешной вздернутый нос да испуганный взгляд, важно и под руку поведёт тебя: смотреть, догорающий в фейерверках новогодних праздненств, сумбурный день, чтобы там, на пристани, среди шипучего шампанского да шума, по-детски прошептать:
- Я в тридцать три мира ходил за тобой, а в тридцать восьмом - всеж сыскалась, Господи.
Первая ночь года, как ей и положено, ляжет между вашими телами чёрной шелковой тогой.
Он, смеясь, играючи, расскажет:
- Ничего нет в этой жизни слаще и запретней, чем касаться тебя, да по щекотке, волной помявшей тонкое, тёмное как морской жемчуг, перламутровое покрывало, понимать - что приятно тебе, в заботе моей, ... особенно.
И это будет главный, но так чертовски обличающий мужчин секрет.
И ночь замедлится, уходя, как и звезды отдаляются постепенно, засыпая в бесконечном, безграничном космосе, она, на прощание, поцелуется с тобой в томные, соленные губы. И кроме этого поцелуя ваш спящий, разомлевший в рождественской дрёме дом ничего не побеспокоит.
Мужчина будет гладить тебя, и до самого утра, будет снится тебе то ли присутствие чёрного шелка между, то ли назидание небесных канцелярий, о запрете позволения опуститься к грешному миру вплотную, но он и губами к тебе не прикоснется - и дело не в небе, и не во флирте, ни в чьих-то попытках казаться чуть лучше. Дело решило обстояться даже в худшем - человеку и без крыльев среди всех нас, смертных, хорошо - он на грудь тоскливую голову склонив, без мужской ласки способен на одном языке говорить с грустным сердцем. И он прижавшись к нему вплотную тихо шепчет :
- Держись, я достал с небесных чертогов самые красивые крылья, они моими были и звались - любовь, я теперь подарю их тебе.
_____________________________
И с той ночи никогда не сыскать тебе уже путь на землю - нет там тебя, испуганной, дикой.
Нет, умерла с прошлым годом.
_____________________________
Человек показал, как в этом мире искать нужно любовь, я рассказав, обозначу и вехи: она приходит сама, всегда идёт впереди, чтобы оградить от всех и обернувшись, протянуть тёплую руку. Она снимает своё пальто, чтобы выловить тебя, пугливую рыбу. Она не знает часов. Она и к утру, и к ночи хороша. Ей достаточно лишь прикосновения, чтобы унести тебя за все границы.
И, дело никогда не в страсти, и не в поцелуях, какими низкими да сладкими не будут - это все придумали мы - люди: чтобы за вздутыми как органы, уловками, хоть на ночь обмануться - что друг друга любили.
Любовь не в одежде, национальности, сексе. Любовь там, где люди чувствуют электричество шелка, тихо и нежно обнимая друг друга. И ничего уже, кроме этого безграничного, как небо над головами, с печальными его ветрами: счастья этого, ничего уже не может быть столь же свободным, безмерным и сладким.