RLD
ЗАЧИН
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Готицизм, то есть характерная для некоторых европейских наций, складывающихся в ранний период Нового Времени, самоидентификация с древним готским народом, или, точнее, с готскими племенами, описанными классическими авторами, обычно считается типичным скандинавским, преимущественно – шведским увлечением. Королевский двор и университеты Швеции, особенно в XVI-XVII веках, настаивали на том, что их весьма воинственное в ту эпоху королевство было родиной древних готов, переселившихся в древности из Скандинавии на европейскую «Большую землю» и превратившихся со временем в важнейший фактор военно-политической истории поздней Античности и раннего Средневековья. Данное обстоятельство дало современным ученым почву для предположения, что готицизм представлял собой своеобразный зародыш позднейшего национализма. Подобная интерпретация была почти неизбежной, учитывая обстоятельства современного интереса к этому явлению. Скандинавские, в первую очередь - шведские - ученые первыми вновь подхватили готскую тему в начале ХХ века. Именно шведы занимали господствующее положение в готицистской литературе. По крайней мере, изначально это могло быть связано с общей тенденцией интерпретировать прошлое в рамках возникшей в Новое Время, относительно негибкой, концепции нации. Эти ранние исследования в значительной степени основывались на одних и тех же, источниках, в основном - шведских. Причем более поздние труды, как правило, не расширили рамок дискурса. Ряд важных трудов периода раннего Нового Времени, демонстрирующих огромную привлекательность и притягательность готицизма в целях возвеличивания собственной нации, обычно не учитываются в рамках стандартного подхода к вопросу возникновения данного явления в указанный период. Однако сведение готицизма к явлению исключительно скандинавскому заслонило собой гораздо более широкую традицию производить себя от готов, распространившуюся на народы большей части Европы, включая германские земли и Испанию. Таким образом, понятие готицизма было сильно сужено, сведено лишь к скандинавскому, то есть, лишь к одному из многих, аспектов его первоначального содержания, причем научные нюансы и исторические анекдоты, формирующие повествование, оказались в значительной степени утеряны. Это сужение сказалось впоследствии не только на знакомой нам версии истории, основанной в значительной степени, на шведских текстах, но и на нашем понимании истории, написанной в XVI и XVII веках.
Дебаты о готицизме могут быть названы поистине уникальными по своей широте и по интенсивности вызванного ими интереса. Уникальным представляется и великое разнообразие подходов к истолкованию исторических документов, применяемых учеными, каждый из которых пытался привести новый аргумент, более неопровержимый, чем прежний. Лингвистические, географические, археологические, антикварные и текстовые методы свободно пересекались, сочетаясь со смежными и дублирующими вариантами повествования о готах. Порой исследовалось языковое наследие племени готов, порой - его этническое наследие, порою же они рассматривались во взаимной связи. Все эти исследования в основном касались древних готов и готского наследия в Европе на рубеже Средневековья и Нового Времени. Последствия данного подхода были разными для разных земель и правителей, но большинство из них стремилось приписать себе силу, престиж и древности готского племени, сокрушившего античную Римскую империю, укрепляя тем самым свою собственную историческую легитимность, нередко весьма сомнительную.
Дискуссия о готах часто носила полемический характер, особенно в политической сфере, где велись ожесточенные споры о том, какая страна или область является подлинной родиной племени готов. И, как следствие – о том, какая страна или область (какая народность или какая правящая династия) может претендовать на великую честь быть законным наследником и преемником прославленных своими великими подвигами древних готов. Потому-то столь многие утверждали, что именно они являются самыми прямыми потомками готов. Выводы, делавшиеся из этой дискуссии, были, хотя и спорными, но совершенно ясными. Поскольку ученые из разных частей Старого Света приводили горы свидетельств, указывающих на готское происхождение именно их собственных отечеств, стало возможным думать о готском происхождении не только с точки зрения того, какое королевство, какая династия или какая географическая область может претендовать на наибольшую древность, но и с точки зрения ценности их вклада в общую историю и общую идентичность в политических, географических и языковых границах. В общем и целом, полемика сводилась к вопросу о происхождении готов. Многие авторы, похоже, признавали, что готские земли в своей совокупности образовывали своего рода историческое единство, которое было впоследствии утрачено в результате политических разногласий, но которое все еще можно восстановить иными средствами. Так, для средневековой Священной Римской Империи, чьи политические границы охватывали многочисленные крупные и мелкие государства, которыми управляли прославленные династии государей, придерживавшихся разных вероисповеданий и говоривших на разных языках, глубоко укоренившегося в умах более концептуальное понятие общего для всех готского происхождения открыло путь для всякого рода попыток создать общую идентичность на готской основе, как внутри, так и за пределами границ Империи. В особенности - со странами Скандинавии, чьи ученые внесли в дискуссию о готах и о происхождении от них столь веские аргументы.
Кроме описанных выше историографических, существует немало иных серьезных проблем в изучении раннего современного представления о готах. Готы были тесно связаны с другими племенами - часто с вандалами - и потому готов нередко рассматривали как в литературе, так и в легендах, не в качестве отдельного племени, но в качестве группы тесно связанных между собой племен. Такой подход к идентичности готов как некоему «единству в многообразии» мог принимать различные формы. Причем это даже не считалось чем-то противоречащим одновременным претензиям как на готское, так и на классическое римское наследие. Во время своей коронации в 1672 году шведский король Карл XI нарядил нескольких своих придворных в древнеримские одежды, однозначно назвав их при этом готами. Однако, и готское, и римское были разными аспектами общего наследия античной древности.
Более проблематично то, что классические источники, лежащие в основе готских легенд, содержали весьма путаную и противоречивую информацию о готах. Наиболее полно и подробно готы были описаны в середине VI века в труде восточноримского («византийского») автора готского (или готоаланского) происхождения Иордана (Иорнанда) «Гетика» (Getica), основанном на более обширном, но утерянном тексте римского сенатора и консула Кассиодора. Название «Гетика» труд Иордана получил в честь гетов (фракийского или иранского племени, с которым автор, по созвучию идентифицировал позднейших германцев-готов). Текст Иордана весьма отличается от «Германии» римского историка Тацита, которая была наиболее широко признанным источником по истории и этнографии древней Северной Европы. В своем труде Тацит лишь упомянул готов, не входя в детали их истории и быта. Иордан же описал готов подробно, повествуя об их уходе в Европу, «подобно пчелиному рою», «с острова Скандза, примерно оттуда, где Тацит разместил «свионов», примерно туда, где он разместил «эстиев». В середине XVI века немец Себастьян Мюнстер жаловался, что «до сих пор было много как язычников, так и христиан, взявшихся описать Германию. Но, насколько я знаю, нет ни одного, кто правильно описал бы города или земли или народ германской нации... древние и иностранцы описывали их скорее понаслышке, не посещая». Все эти противоречащие друг другу источники допускали множество исторических толкований фантазий - и, следовательно, возможностей быть использованными придворными историками, ссылающимися на преемство их государей от древних властителей.
ГОТСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ТРУДАХ СКАНДИНАВСКИХ УЧЕНЫХ
Процесс развития феномена готицизма может быть, в несколько упрощенной форме, представлен следующим образом. Первой важной вехой на пути его развития был известный инцидент, происшедший на Базельском соборе римско-католической церкви в 1434 году. Между кастильским и английским делегатами разгорелся спор о преимуществе при распределении мест на заседании, отражавшем международное положение и престиж. Кастильские представители заявили о праве на более почетное место вследствие древности принадлежащего им готского наследия, как потомки (вест)готов, поселившихся в V веке на территории римской Испании. Николаус Рагнвальди (Нильс Рагнвальдссон), шведский епископ и представитель короля объединенных под его скипетром Дании, Норвегии и Швеции, в ходе разгоревшегося на соборе «местнического» спора отверг приведенный кастильцами аргумент, сославшись на традиционное представление о Швеции как о прародине готов. Аргумент Рагнвальди был отклонен делегатами Базельского собора, но, после возвращения епископа на родину, его заявление, не нашедшее отклика на соборе, стало частью шведского краеведения. Вероятно, по инициативе Рагнвальди в королевский кодекс 1442 года вошло утверждение, что шведское королевство состоит из двух древних регионов: Свеа (земли свеев-свеонов-свионов) и Гёта (земли гётов-ётов-готов). Весомость аргумента епископа полностью зависела от истолкования последнего географического названия в качестве доказательства древней связи с готским народом.
Рагнвальди привел довод, который мог бы дать ему определенные полномочия как представителю небольшого (в то время) северного королевства. Поскольку его претензия была полностью проигнорирована другими членами собора в Базеле, он потерпел неудачу. Но в другом отношении идея и метод шведского епископа оказались чрезвычайно успешными, поскольку его аргумент стал отправной точкой для многовековых претензий шведской короны на готское наследие. Филологический аргумент Рагнвальди обрел более сложную и комплексную форму в следующем столетии, в трудах братьев Олауса и Иоханна (Йоханнеса, Иоганнеса, Юхана) Магнусов, двух последних католических архиепископов Упсалы, изгнанных в Италию после введения в Швеции протестантской веры в форме лютеранства. Братья Магнусы надеялись организовать борьбу с Реформацией, пришедшей в Скандинавию, но, как и Рагнвальди, им требовалась платформа, которая побудила бы мир прислушаться к ним, и помогла бы братьям привлечь на свою сторону римскую церковь и другие силы, способные поддержать их дело. Олаус Магнус написал общую историю народов Северной Европы, но книга Йоханнеса Магнуса о родословной готских конунгов (царей, королей) сыграла наиболее важную роль в возникновении готицизма как явления. Он изложил родословную готских правителей, начиная с Магога, внука Ноя, которого живший в вестготской Испании церковный автор Исидор Севильский еще раньше назвал «первым готом», и кончая правлением современного Магнусу шведского короля Густава Вазы (годы правления 1523-60), как кульминацией готской истории. Каждый правитель получил от Магнуса увлекательную биографию, так что его труд не только обрел выдающееся пропагандистское значение, но и стал занимательным чтением.
Чтобы придать готской традиции в шведской истории легитимность, братьям Магнусам было важно изменить широко распространенный в мире образ готов как диких варваров, сеявших насилие и хаос, куда бы они ни пришли. Труды братьев увидели свет вскоре после публикации книги Джанджорджо Триссино (Giangiorgio Trissino) «Италия, освобожденная от готов» («La Italia liberata da Gotthi»), передававшей ощущения жителей античной, римской Италии, столкнувшихся с готами. Со своей стороны Йоханнес Магнус описал готские переселения как движения, предпринятые готами, проявлявшими сдержанность и смирение, под предводительством самого Бога. Воинственность властей Римской империи привела к конфликтам готов с Римом; в действительности, к падению Римской империи привели ошибки самих римлян, а не готская агрессии. Под пером Магнуса готы стали моральным образцом, примером, достойным изучения и подражания, а не причиной жестоких бедствий древней классической цивилизации.
По иронии судьбы, именно Густав Ваза, шведский король, больше всего выигравший от книги Иоганна Магнуса, в 1524 году, выслал того с братом из страны. Приняв титул «короля готов и вандалов», он всячески использовал содержавшийся в нем политический потенциал. Густав чеканил этот титул на монетах и официальных портретах, затребовал копии портретов Теодориха, Тотилы и других своих готских «предков» из коллекции герцога Моденского. Когда сын Эрик в 1560 году сменил Густава на престоле, он стал Эриком XIV, сославшись на своих «предшественников» - тринадцать готских королей с этим именем, перечисленных Магнусом.
Более чем сомнительные претензии, выдвинутые Иоганном Магнусом, выглядели весьма скромно по сравнению с непомерными претензиями, выдвинутыми шведами впоследствии, в XVII веке, ставшим эпохой шведского великодержавия. И Карл IX, и Густав II Адольф способствовали развитию культа готицизма. Последний на своей коронации в 1617 году оделся как легендарный древний готский король Берик (при котором готы, по Иордану, впервые высадились на европейской «Большой Земле»), а, высадившись своими войсками в 1630 году на острове Узедом и двинувшись на юг, в направлении Аугсбурга и Мюнхена, несомненно, следовал по маршруту древних готских мигрантов.
Во второй половине XVII века «готская» риторика шведов приняла еще более гипертрофированные формы. Ее кульминацией стала «Атлантида» Олауса Рудбека (Рюдбека), в которой автор утверждал, что Швеция была колыбелью не только готского народа, но и западной культуры вообще. Основой для этого утверждения было отождествление им Скандинавского полуострова с землей гипербореев и, что более важно, с затонувшим островом Атлантидой, описанным Платоном в диалоге «Тимей». И то, и другое, таким образом, оказались вплетенными в готскую легенду. Это фундаментальное «открытие» проложило путь для деятельности чрезвычайно изобретательных шведских историков-«ревизионистов». Основываясь в основном на филологических аргументах, они переместили центр классической древности и истоки западной культуры на север, в Швецию. Столпы Геркулеса под их пером оказались не в Гибралтарском проливе, а в проливе, отделяющем Швецию от Дании. Золотой храм Посейдона в Атлантиде был, на самом деле, языческим храмом в Старой Упсале (Гамла Упсала), чье богатство было описано в XI веке в сочинении Адама Бременского. Этот храм, в свою очередь, стал образцом для римской архитектуры. Рудбек завершал свой второй том пассажем, характерным для его мировоззрения:
«...вся философии или мудрость мира, которая была записана и обретена египтянами, азиатами и европейцами, целиком и полностью пришла от наших гиперборейских северян...кроме того, имена всех богов и богинь перешли от наших северных праотцов, сначала к грекам, а затем, от тех - к римлянам».
Если Рагнвальди и Магнус стремились посредством готской легенды представить Швецию более древней и респектабельной, Рудбек стремился объявить свою родину праматерью всей западной культуры и, соответственно, самым древним и респектабельным королевством в Европе.
На каждом этапе этого прогрессирующего процесса заметно влияние на него шведской короны и придворных любителей древностей, присваивающих и использующих для своего возвеличивания готскую легенду. К тому имелись веские основания. Для Швеции XVI века монархия была новым институтом. Густав Ваза был первым королем независимой Швеции (после продолжительного перерыва, на протяжении которого в других странах успели позабыть о древних шведских конунгах) и монархом сомнительной легитимности. Несмотря на успехи, достигнутые шведами в Тридцатилетней войне и вообще в XVII веке, шведские короли считались в кругу европейских монархов безродными выскочками, «парвеню», и отчаянно нуждалась в обосновании своей легитимности. Несмотря на разномыслие в вопросах политической интерпретации истории, даже среди ученых в Стокгольме и Упсале, многие любители древностей в придворных и университетских кругах стремились навязать всем официальную «великоготскую» точку зрения как обязательную. Не удивительно, что исследователи этого феномена в основном настаивали на притязаниях Швеции считаться родиной готов, и интерпретировали это утверждение в своего рода протонационалистическом духе. Но и более поздние исторические исследования, вплоть до современных, слишком часто чересчур ориентированы на соответствие требованиям шведского королевского двора. А некоторые историки прямо-таки пели (да и продолжают петь) с королевского голоса. Так, на выставке в 2001 году была «создана» родина вандалов, тесно связанных с готами, согласно древним авторам, которая, оказывается, располагалась на юге Швеции.
ЗА ПРЕДЕЛАМИ СКАНДИНАВИИ - ГОТИЦИЗМ В СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Несмотря на бурную полемику с претензиями шведского официоза на отождествления себя с готами, существуют свидетельства гораздо более широкого интереса к готской теме и самоидентификации с готами и за пределами круга шведских любителей древностей. Йоханнес Магнус лишь приспособил к своим целям весьма распространенную и до него «готскую» традицию, существовавшую в той или иной форме в весьма обширном европейском регионе. Он лишь сконцентрировал ее, наполнил ее полемическим содержанием и связал ее с правящей шведской династией. Это, естественно, вызвало отклик,- и большинство сочинений о готах, опубликованных на протяжении ста лет после 1550 года, можно считать попытками опровержения или пересмотра версии, созданной авторами, связанными со шведским королевским двором.
В полемику с Йоханнесом Магнусом почти сразу же вступил датский придворный историк Йоханнес Сванинг (известный впоследствии как Сванинг Старший). В своем «опровержении клеветы Иоганна Магнуса» датчанин не оспаривал важности исторической роли готов, но он критиковал шведа за то, что тот «присвоил» их в своих целях, не обращая внимания на источники, которые дали бы более сбалансированную картину. Сванинг считал Скандзу островом Готланд, лежащем посреди Балтийского моря. Дания правила Готландом до 1645 года, но он, кажется, считал его относительно нейтральной территорией, частью общей датско-шведской истории. В своей незавершенной «Истории Дании», возможно, задуманной как отповедь Йоханнесу Магнусу, Сванинг описал «переселение готов из Дании и Швеции в Венгрию, Фракию и Италию».
Столетие спустя параметры дискуссии оставались практически неизменными. В 1650 году Ганс Сванинг Младший разработал генеалогию, проследив родословие датских королей от сынов Ноя. Не доставало только биографий каждого короля, но генеалогическая структура Магнуса, которая была едва ли уникальна, - стоила многого, как и лингвистический или этимологический метод, примененный Сванингом в опровержение шведских аргументов. Дания, или Данмарк, пояснил он, является третьим из трех последовательно сменявших друг друга названий региона. Сначала его называли Кимбрия, затем Гутия или Готия. Важнейшей основой его аргументации была этимология Ютландии, датского полуострова. Ютландия, или Ютия, была им представлена как измененное «Гутия», в оправдание его утверждения, что «готы суть датчане, а датчане - готы».
В начале XVII века, и, скорее всего, также в опровержение все более настойчивых претензий Швеции на присвоение себе готской древности, два писателя из южной части Балтийского региона также отвергли шведское видение готской истории. Для этого они использовали относительно простой аргумент, основанный на авторитете классических писателей, признав приоритет Тацита и Плиния над Иорданом. Древнегреческий мореплаватель Пифей из Массалии (современного Марселя), живший за четыре с половиной века до Тацита, поместил готов на побережье, где собирали янтарь, и где, как писал Тацит, до них жили эстии. Следовательно, земля готов лежала в том месте, где находится Восточная Померания... и Западная Пруссия [и], и по ним [готам] все Балтийское море было названо Плинием и Мелой Коданским (Codanus) или Геданским (Gedanus) морем, хотя Тацит называл его Свевским морем (Suevicum Mare). И в самом деле, многие из этих готов были также найдены на датских и шведских землях, и называются они гуты [Guten], гутландцы [Gutlender] или готы [Gothen]. Тем не менее, Померания, и некоторые соседние области - истинное древнее отечество готов, которое так долго искал весь мир.
Это - отрывок из труда Иоганна Микрэлиуса (Микрэлия), жившего в Штеттине (сегодняшнем Щецине) и не разделявшего распространенную концепцию, о местонахождении готских земель разработанную Сванингом Старшим. Утверждение Микрэлиуса, что родина готов располагалась на территории позднейшей Померании, не имело веского логического обоснования, которое придало бы ему большую убедительность. Филипп Клювер, академик из Лейдена, сплел более сложную филологическую сеть, утверждая, что родина готов в действительности располагалась в Западной Пруссии, на Востоке Прибалтики, в районе Данцига - его родного города, что, возможно, стало аргументом в пользу высказанной им точки зрения. Говорят, что к тевтонам, говорившим на разных наречиях, относились племена данов, коданов и годанов, от которых Помпоний Мела и Плиний произвели название «Синус Коданус» (Sinus Codanus) - Балтийское море. «Годанос», или «годаны», были впоследствии трансформированы в «Гданос» («гданы»), что навело Микрэлиуса - каузально, чисто умозрительно, на ассоциацию - с Гданьском или Гданско, общеизвестным названием Данцига (сегодняшнего Гданьска в Польше). Он увязал свое мнение с текстом Иордана, приравняв «Готисканзию» (Скандзу) к Годанске (Данциг), а не к Скании на Скандинавском полуострове или Готландом в Балтийском море . Сванинг, Клювер и Микрэлиус – все они обосновывали, с большей или меньшей изощренностью, свой тезис о готской родине, лежащей за пределами региона, в котором ее помещали писатели, связанные с шведским королевским двором. Характер их откликов говорит, что они не были сформулированы просто в качестве воинственных ответов на претензии шведского двора, но выросли на почве существовавшего и ранее более широкого понимания готской традиции, которое до публикации работы Йоханнеса Магнуса не было сформулировано, однако, в столь полемическом ключе.
И в самом деле, до выхода в свет трудов братьев Магнусов в Священной Римской Империи существовала вполне осознанная и распространенная готская традиция. Главной отправной точкой для проявления интереса любителей древностей к данной теме был, вероятно, труд Франциска Иреникуса (Иреника) «Экзегезы Германии» («Germaniae exegesis»). Изданный за полвека до книг братьев Магнусов, он был одним из первых монументальных произведений эпохи Возрождения, посвященным германским, и в том числе, немецким древностям. По предложению Виллибальда Пиркгеймера готы были включены в число других германских племен совершенно независимо от шведов и их зарождающихся претензий на готское наследие. Иреникус основывался в основном на Иордане, труд которого был впервые опубликован Конрадом Пейтингером в Аугсбурге, и готы, соответственно, играли ведущую роль в его экспликации Германии. Он принял утверждение Иордана о Скандзе как родине готов (и, соответственно, прародине всех народов, претендовавших на происхождение от готов), поместив ее на острове Готланд, но настаивал на том, что тот является неотъемлемой частью немецких земель. «Готы пришли с германского острова Скандза. Остров, называемый другими Готландом, находится под властью датского короля, но является германским». В основе всех этих утверждений лежит «аргумент от лингвистики», наиболее существенный для него: «Мы видим у Иордана, что многие германские слова были использованы готами, и, наконец, их собственные имена показывают, что готы были германцами. Их царей звали Берих, Филимер, Валамир [и т. д.]. Эти имена являются германскими. Поэтому они [готские цари] суть германцы». Готы стали составной частью его концепции германского наследия, но, как и в случае братьев Магнусов несколькими десятилетиями ранее, он был относительно отстранен от политических выводов, хотя они могли бы принести ему куда больше пользы и славы.
Рассуждения Иреникуса о готах отличалось от аналогичных рассуждений, позднейших авторов. Чувствуется, что он был взволнован недавно опубликованным текстом Иордана и хотел включить его в новую литературу, стремясь восстановить германскую древность, описывая ее в положительном ключе, опираясь на классические источники. В отличие от Клювера или Микрэлиуса, у него не было личной заинтересованности в установлении местонахождения родины готов в своей собственной стране, и указание региона, где она располагалась, не было его главной целью. Он просто включил готов в свои общие рассуждения о древней Германии, представляя их в очень лестном свете, опираясь на повествование об их подвигах в борьбе с римлянами.
Более широкий подход Иреникуса к готскому вопросу позволил ему ассоциировать готов со «Священной Римской империей немецкой (германской) нации» (таково было ее полное официальное название), которой с XVI века, с разной степенью полновластия, правила австрийская династия Габсбургов. Авторы истории Габсбургов вскоре воспользовались данной им Иреникусом возможностью. В середине XVI века Вольфганг Лациус (Лаций), венский географ, гуманист, личный врач императора (и, следовательно, получавший жалованье по придворной платежной ведомости), развил гипотезу Иреникуса в своем труде «О переселениях разных племен» (De gentium aliquot migrationibus). Он был согласен с утверждением Иордана о Скандзе как прародине готов, и, подобно Иреникусу, считал ее частью германского (немецкого) мира, основываясь как на географических очерках древних авторов, так и на филологическом доводе, согласно которому немецкое и скандинавское наречия настолько тесно связаны и близко родственны друг другу, что между ними нет, по существу, почти никаких различий. В своей книге, посвященной, в основном, Великому переселению народов, он проследил движение готов широким фронтом через множество «стоянок» на территории Центральной Европы. Название города Гота, расположенного в Силезии, указывало на готское происхождение, как и названия городов Гуттенберг и Гутенштейн в Богемии (Чехии), да и названия городов в более отдаленных районах Дакии (современных Румынии и Молдавии), Венгрии и других стран. Они располагались в основном в юго-восточной части Священной Римской Империи, и кажется, интерес Лациуса к готам объяснялся, прежде всего, его стремлением связать с готами обширный регион, который примерно совпадал бы с наследственными владениями Габсбургов, хотя и выходил за их пределы. Важность для него установления связей между Габсбургами и готами однозначно явствует из составленных им родословных готских правителей. Нигде мы не находим среди них шведских или датских королей, но родословная готских королей Испании доводится до императора Священной Римской Империи Карла V Габсбурга (правившего одновременно и Испанией под именем короля Карла I).
Подобно шведским королям, Габсбурги не видели противоречия в присвоении себе как готского, так и римского наследия. Приведя понятие «Передачи Империи (от римлян к германцам)» (Trаnslatio Imperii) в соответствие с немецко-готской традицией, они утверждали, что являются природными наследниками римских императоров и готских королей одновременно. В первом случае речь шла о политической идентичности, во втором – об идентичности культурной или этнической. Но, независимо от того, признавалось ли это различие, Габсбурги в обоих случаях представали единственной, самой могущественной династической линией, которые можно было себе представить. Сам Лациус принимал участие в подготовке хронологически упорядоченного каталога императорских нумизматических коллекций, включавшего монеты Императоров Римской и Священной Римской Империй вплоть до Карла V, открыто подчеркивая непрерывность существующей между ними преемственности (аналогичным образом владыка другого, Третьего, Рима», Великий Государь Московский и всея Руси Царь Иоанн Васильевич Грозный, в беседах с английским послом, производил свой род от римского Августа Кесаря и в то же время называл себя «германцем», или «немцем»). Труд Лациуса, параллельно дополнявший габсбургско-гот(иче)ские линии, был, соответственно, назван им «Римские Императоры от Юлия Первого (Гая Юлия Цезаря) до Великого Императора Карла [V]».
Описание Лациусом готов, как немцев, прочно вошло в историю Габсбургов, и было в конце XVII века взято на вооружение придворным историком Гансом Якобом Вагнером фон Вагенфельзом, столкнувшимся, однако, при написании своего труда «Ehrenruff Theutschlands» («Воззвание к славе Германии»), с немалыми трудностями. Ему надлежало не только представить Империю в самом лестном свете, но и сделать это в сравнении с Францией Людовика XIV, причем не в пользу последней. Во всех разделах труда, как и требовалось от автора, в самом нелестном свете излагалась история Франции и ее правителей (например, в главе «Как короли из дома Меровингов во Франции боролись против христианства»), представляя в то же время римско-германских Императоров в самом благоприятном свете. Безудержно клевеща на французскую монархию, Вагнер, хотя и в более сдержанных выражениях, также доказывал, что современная ему немецкая, или германская, культура вполне сравнима с культурой Италии.
Но при обосновании своих претензий он столкнулся с проблемой определения того, что есть немецкая или германская культура. Проблемой, связанной, в частности, с тем, что лоскутная Священная Римская Империя германской нации сравнивалась с более централизованным французским государством. Это был, конечно, чрезвычайно сложный вопрос, но Вагнер разрешил его довольно просто, приравняв немцев к готам. В очередной раз использовав чисто лингвистический аргумент для приведения в относительное единство разрозненных в политическом отношении государств, входящих в Священную Римскую Империю и граничащих с ней. Одновременно он воспользовался общностью языкового наследия как аргументом в подтверждение этнического единства немцев и готов: «таким образом, «готы» - немецкое слово, означающее «благо» (гут), и, по существу означают «благие» или «благочестивые». В то время было много немецких наречий, на которых произносилось «o» в словах, в которых мы теперь произносим «у» («u»). Точно так же, как сегодня в северных землях, откуда, как утверждают, пришли древние готы, больше не произносят: Альтенбург, Крейспург, [или] Динкбург, но: Альтенборг, Крейспорг, Динкборг и т. д. Из этого следует, что короткие слова «гот» (Goth) и «гуд» («гут») - good [gut] - имеют одинаковый смысл, а готов и немцев [тейтшен, Teutschen] следует считать одним и тем же народом».
Данный аргумент в пользу готского единства Вагнер привел, преследуя еще одну цель. Дело в том, что вследствие Тридцатилетней войны возникла глубокая антипатия между монаршими дворами Швеции и Австрии, бывшими в годы этой опустошительной общеевропейской войны враждующими сторонами. Вагнер не мог позволить себе просто игнорировать претензии Швеции на готское наследие, поскольку к концу XVII века готская традиция была уже слишком тесно связана со шведским королевским двором, хотя она столь же прочно укоренена в других странах. Похоже, он, приравняв готов к немцам, приравнял страны Скандинавского полуострова к Германии, в целях послевоенного примирения.
Конечно, описанные им лингвистические мутации - именно то, что отличает скандинавские географические названия от немецких топонимов (сразу вспоминается Гетеборг (Gоеteborg) в Швеции и, например, Люнебург в Северной Германии). Данный аспект его аргументации в любом случае был почти идентичен подходу шведского филолога Самуэля Колумба, утверждавшего в 1670-х годах, что шведский и немецкий языки являются составными частями одного языка, на котором говорят в Швейцарии, Германии, Нидерландах, Дании и Швеции, с незначительными региональными вариациями из-за различий в форме губ жителей соответствующих регионов. Разные авторы ставили перед собой разные цели, но Вагнер, кажется, стремился придать своему труду более широкий и богатый географический и культурный масштаб, противопоставляя романскую Европу Европе германской.
Хотя Вагнер был сторонником общего готского происхождения немцев и шведов, он не желал признавать за Швецией честь считаться прародиной готов, вопреки претензиям шведских королей и их придворных историков. Он цитирует Филиппа Клювера и других писателей, но не упоминает об Иоганне Магнусе. В то же время он, используя ловкий ход, делает интерполяцию в рассказ о происхождении готов от наследников Ноя - Яфета, Гомера и Ашкеназа. Гомер (который в версии Вагнера заменил Магога в качестве «первого гота») отправляется на северо-запад, оставив свое племя в Малой Азии, а Ашкеназ продолжает идти этим маршрутом, пока не доходит до Дуная. Перейдя Дунай, он идет дальше на запад, пока не достигает Рейна, а затем следует на север, к морю. Тем самым, по Вагнеру, пращуры готов очерчивают в своем переселении традиционные границы Германии, явно напоминающие границы Священной Римской империи, и лишь после этого идут в Скандзу, где их племя оседает и размножается до тех пор, пока не начинает перемещаться туда, откуда пришло - на юг, в ходе переселений, полагающих конец римской гегемонии в Европе. Таким образом, Вагнер, не выходя за рамки классических источников, смог, тем не менее, разместить готов на территории (позднейшей Священной Римской) Империи еще до их появления в Скандзе. Вопреки напряженным отношениям между современными ему Швецией и Империей, Вагнер использовал лингвистический аргумент, чтобы связать немцев с Империей, скандинавами и готами в одну этническую группу - «единый народ», который можно было противопоставить другим крупным европейским народам и странам.
Сочинения Иреникуса, Лациуса, Сванинга, Клювера, Микрэлиуса и Вагнера фон Вагенфельза, опубликованные в период с начала XVI по конец XVII века, сыграли немаловажную роль в дискуссии о готском наследии. Их труды демонстрируют приобретение «проготскими» аргументами и идентификацией современных народов с древними, легендарными народами, более широкого международного значения, чем прежде. Более того, они переносят отождествление с готами из Швеции в Германию, принимая характер обсуждения, в контексте которого это отождествление можно интерпретировать как проявление раннего всплеска национализма, как ограниченного локальным уровнем (в случае Клювера и Микрэликса), так и выводимого на гораздо более высокий и общенациональный уровень (в трудах Иреникуса, Лациуса и Вагнера). Вопреки утверждениям историков из Стокгольма и Упсалы, феномен отождествления себя с готами уже не может оставаться прерогативой шведского народа или шведской нации, но выходит далеко за шведские и даже скандинавские рамки, становясь общегерманским, с учетом многочисленных локальных аспектов.
Немаловажной частью «спора о готах» является вопрос о писателях, ассоциировавших свой регион с готским прошлым, не претендуя на признание его прародиной или местом происхождения народов готского корня. Каспар Сагиттариус (Штрельц), профессор Йенского университета (в котором посчастливилось учиться и автору настоящего очерка) и историк саксонского двора в Дрездене, утверждал в 1700 году, что Гота в Саксонии и Гёттинген в Брауншвейге-Люнебурге были основаны готами, и указывал на наличие аналогичных утверждений у целого ряда других авторов. Данное утверждение, совершенно очевидно, основывалось на названиях городов, созвучных этнониму «гот» или «готы», что, вероятно, сделало бы этот довод весомым в отношении любого города или иного населенного пункта, имя которого начиналось с частицы «Гот-» (Got-). В этом отношении Сагиттариус ничем не отличался от своих коллег XV-XVII веков, искавших и находивших подтверждение своим тезисам в географических названиях. Однако это высказанное в его сочинении предположение не было подкреплено более вескими политическими или культурными аргументами.
С учетом примера Штрельца,как автора не слишком ангажированного, а скорее нейтрального, следует признать, что ни один из ангажированных писателей-партикуляристов не предъявлял исключительных прав на готское наследие. Скорее, они претендовали исключительно на происхождение от готов, и, следовательно, расходились в том, какой регион может претендовать на честь считаться самым древним и быть прародителем других. Под пером большинства этих писателей. создававших свои труды в период с XV по начало XVIII века, суть готицизма почти не изменилась: все они стремились доказать легитимность власти своих государей через древность их происхождения и вклад в развитие великого готского наследия.
САРМАТИЗМ И БАТАВИАНИЗМ КАК АЛЬТЕРНАТИВЫ ГОТИЦИЗМУ
Следует сразу заметить, что, за исключением испанцев, все, кто вел свое родословие от готов, были скандинавами и немцами. За пределами Священной Римской Империи люди указывали на иные традиции. Хотя некоторые немецкие писатели утверждали, что Польша, или, по крайней мере, ее части, могут считаться частью исторической, более крупной Германии, поляки и, в меньшей степени, венгры («зацикленные» в основном на своем предполагаемом происхождении от гуннов), предпочитали ассоциировать себя с сарматами, упомянутыми в многочисленных классических текстах и тесно связанных у античных авторов с готами (прежде всего - в лице одного из сарматских племен - аланов).
Но, подобно тому, как шведский двор мог проводить парады «готских» воинов в римских костюмах, а Габсбурги могли претендовать на готское и римское наследие, в Польше также существовала готская традиция, которая жила в тени сарматской, изредка переплетаясь с ней и обогащая ее.
Аналогичным образом голландцы указали на древнегерманское племя батавов, живших между реками Рейн и Маас, видя в них героические образцы для подражания в продолжающейся борьбе против испанцев. Гуго Гроциус (Гроций) дал текстовую основу для отстаивания данного утверждения в своем сочинении о древности Батавской республики, в котором подчеркивал преемство между предполагаемой древней республикой и современным голландским государством. Филологические доводы, подчеркивающие древность языка как свидетельство древности нидерландской культуры, совпадали с происходящими в Скандинавии и Империи. В XVI веке коллега Рудбека, считавшего Швецию колыбелью западной культуры, по фантастичности претензий, Йоханнес Горопиус (Горопий) Беканус (Бекан), писал, что Адам и Ева говорили по-фламандски в Эдемском саду, локализованном им в Нидерландах. Поэтому Нидерланды были названы им родиной человечества, а нидерландский язык - прародителем всех древних и современных языков. Впоследствии голландские авторы неохотно уступили это первенство древнееврейскому языку, но проследили происхождение фламандского языка до Гомера, сына Яфета, тем самым сделав его праязыком, предшественником как греческого и латыни, так и всех германских языков.
Аналогичным образом французы, как правило, указывали на лежащие в основе мировой культуры франкские или галльские начала. Несколько менее согласованные в своих усилиях южные немцы могли указать на происхождение от свевов, предков позднейших швабов, или приводили другие родословные. Хотя многие из писателей Германии и Австрии – например, Вольфганг Лациус и Ганс Якоб Вагнер фон Вагенфельз - проявляли значительный интерес и к готицизму.
ОБЩНОСТЬ ПРОИСХОЖДЕНИЯ
Таким образом, мы обнаруживаем, что скандинавы и немцы очень тесно связаны друг с другом, они указывают на свою относительно недавнюю общность и взаимосвязь, несмотря на обиду, испытываемую немцами от оккупации шведами части Северной Германия во время и после Тридцатилетней войны. Как же тогда эти области разделились? Почему скандинавские королевства не сопоставимы с крупными и могущественными державами, такими как Саксония, Бранденбург и Богемия (Чехия), ставшими частями сплошной сети полузависимых от Священной Римской Империи германской нации земель, простирающихся от Альп до Полярного круга?
Филипп Клювер, утверждавший, что готскую родину следует искать в районе Данцига, утверждал, что в действительности Скандинавия и Германия когда-то были одной единой страной. Но, с появлением Священной Римской Империи в 800 году, Карл Великий силой отделил северную часть Германии (т. е. Скандинавию) на Балтике. Хотя Клювер не уточняет причины данного события, он понимает его как произвольное разделение; оно представляется ему разделением не культурным, но политическим: «... Вокруг Коданского залива [Балтийское море] было тогда два больших королевства, ситонов в Норвегии и свеонов (Sueones) в Швеции, которые остаются там по сей день, хотя держава норвежцев досталась датчанам. К этому присоединились чехи в Богемии и поляки вдоль Вислы; но саксы, тюринги, восточные франки, свевы, населяющие притоки Дуная и баварцы... были покорены силой оружия во времена Карла Великого, который, перенеся Римскую Империю из Италии [в северную Европу], разделил эти народы на различные провинции и герцогства: Норвегия, Швеция и Дания... и Польша вдоль Вислы, затем были оторваны и отделены от Германии».
Поскольку Клювер ни при каких условиях не соглашался признать Швецию или Скандинавию родиной готов, и, как представляется, в целом придавал готскому наследию достаточно скромное значение, его систематика народов, живущих внутри лоскутного кафтана Священной Римской Империи, выглядит сложнее, чем у других авторов, с которыми мы столкнулись. Тем не менее, нельзя не задаться вопросом, было ли описанное им разделение претворено в реальный опыт в XVI и XVII веках, или это была просто политическая линия, унаследованная со времен образования Священной Римской Империи. Если бы это политическое разделение было изначальным, смогло ли бы оно стать важным фактором культурного разделения в XVI, XVII и XVIII веках? И существовал ли интерес к готицизму как потенциальному средству международного объединения?
Существуют некоторые свидетельства существования взглядов на готицизм как на потенциально объединяющую силу, но в основном это касается контактов между Испанией и Швецией, а не между Германией и Скандинавией, как утверждал Вагнер фон Вагенфельз. Считается, что в середине XVI века король Испании и Император Священной Римской Империи Карл V Габсбург заявил: «Мы - тоже готский народ». Поскольку данное замечание было сделано им в ходе переговоров с королем Швеции Густавом Вазой, Карл, вероятно, стремился способствовать установлению дружеских и взаимовыгодных отношений с шведским королем, указав на своего рода общее готское родство. Это было также свидетельством упомянутого Лациусом именно в то время проявления Габсбургами интереса к народам готского происхождения вообще. С другой стороны, в пользу данной интерпретации говорят и родословные, составленные Иоганном (Юханом) Магнусом, прослеживающим испанскую линию королей дома Габсбургов через готов и Магога до Ноя.
Столетие спустя, швед Шерринг Розенхане и испанец Диего Сааведра Фахардо встретились в Мюнхене во время переговоров о Вестфальском мире, завершившем Тридцатилетнюю войну. Они быстро стали близкими друзьями, и каждый проявил интерес к королевству другого. Сааведра Фахардо мог многое предложить Розенхане-младшему. Он был одним из выдающихся специалистов в области эмблематики своего поколения и вдохновил Розенхане на написание книги о геральдике, посвященной шведской королеве Кристине (Христине), пребывавшей в то время в Мюнстере. Вероятно, в том же году, в котором Розенхане завершил свою рукопись, Сааведра Фахардо закончил свою книгу о готских королевствах в Кастилии и Австрии, то есть в тогдашних габсбургских землях.
Эта книга по существу является хронологическим описанием истории готских королей, начиная с Алариха и вплоть до продолжающей готскую генеалогию династической линии королей Кастилии. Биографическая форма изложения, довольно стандартная для исторических трудов такого типа, вполне могла быть заимствована непосредственно у Йоханнеса Магнуса, ссылки на которого присутствует повсеместно в этом труде, сильно смахивающем на аннотацию к его книге. В жизнеописании Алариха историк описывает разделение скандинавских и испанских зон обитания готов на области «остготов, обитающих в восточной части (Европы), и вестготов – в западной », но предполагает существование между ними постоянных дружественных отношений.
Кажется, Сааведра Фахардо и Розенхане обсудили возможность заключения брака между королевой Швеции Кристиной Ваза и королем Испании Филиппом IV Габсбургом. Хотя этот план так и не был осуществлен, его идея заключалась в стремлении к тому, чтобы современная политическая реальность отражала предполагаемую реальность их общих готских предков. В данном случае речь не шла о том, какое королевство вправе претендовать на честь быть прародиной готов. Шведская корона, вслед за испанской, стала проявлять интерес к общему готскому наследию двух династий и стран. Йохан (Юхан) Габриэль Спарвенфельд, отправленный в 1688 году шведским королем на поиски готских древностей в Испанию и в другие места, подготовил шведский перевод труда «Готская и Австрийская корона» (Corona Gothica y Austriaca) Сааведры Фахардо. Этот перевод предполагалось опубликовать в форме роскошного издания с многочисленными гравюрами, но издательский проект так и не был доведен до конца.
Хотя в рамках этой мечты о создании наднационального «гот(иче)ского» союза основное внимание уделялось Швеции и Испании, а не Германии, книга Сааведры Фахардо касалась, в равной степени, как Испании, так и Австрии. Император Карл V Габсбург заявил королю Густаву Васе о своем «вдвойне готическом» происхождении, в своем двойном качестве – и как испанского короля, и как Императора Священной Римской Империи, то есть, в определенном смысле, о готическом союзе, уже осуществленном в форме власти дома Габсбургов над обоими регионами. Обеими в прежнем «готскими» территориями действительно правили Габсбурги. Земли, в тогдашнем понимании, как правило, были связаны с династиями, а не с географией. Но авторы многих из «готицистских» трудов пытались преодолеть данный разрыв. Поэтому они могли касаться как немецких и испанских, так и и скандинавских земель. Комментарий Лейбница, следившего за «готицистскими» дебатами с большим интересом, хотя и с немалой долей скепсиса, побуждает нас обратить внимание на общность культурного наследия Германии и Скандинавии. Дав готам дефиницию «древних немцев», Лейбниц писал:
«Все, связанное с готами и рунами, чем хвалятся шведы, норвежцы и исландцы, - наше, и они со всем своим похвальным усердием работают на нас, и потому их следует считать не кем иным, как северными немцами. Это понимали и Тацит, и все древние и средневековые авторы. Сам их язык доказывает это, как бы они ни изворачивались и не боролись [против этого аргумента]».
Довольно язвительный комментарий Лейбница по сути дела повторяет аргумент Вагнера фон Вагенфельза, многие предрассудки которого Лейбниц разделяет. Подобно Вагнеру, Лейбниц применяет лингвистический метод для создания этнического довода. Он также пытается свести воедино весьма зыбкое понятие Германии и сложную проблему готского происхождения немцев и скандинавов слишком упрощенным способом. Приведенный отрывок является квинтэссенцией большинства дебатов о происхождении позднейших нацией от готов, разворачивавшихся на протяжении двух предыдущих веков.
С одной стороны, шведский королевский двор, борясь за безраздельное присвоение себе шведами готской истории и национальную идентичность Швеции как новой великой державы Европы, стремился подогнать под себя и использовать в своих интересах давнюю традицию возводить свое происхождение к готам. С другой стороны, любители древностей в других странах, но прежде всего - в германских землях, отвергали это узкое, чрезвычайно политизированное видение готики, втискиваемой в шведские рамки, и указывали на гораздо более широкую готскую традицию, хотя и преследуя при этом порой собственные цели. Их труды, опиравшиеся на те же самые этимологические и лингвистические свидетельства, что и труды шведских историков, и дополненные сочинениями более трезвых умов Шведского королевства, заложили основу для готицизма как традиции, не разделяющей, а объединяющей народы. Авторы, придерживавшиеся самой крайней точки зрения, пришли к представлению о «готицистской» дискуссии, как борьбе с протонационализмом, исходящим от шведского королевского двора или, по меньшей мере, связанным с ним. Что было вполне естественным выводом для авторов истории предыдущего, ХХ века, часто мысливших в подобных терминах и категориях. В действительности же самоидентификация с готами, отнюдь не будучи исключительно шведским феноменом, носящим узко националистический характер, обеспечивала создание рамок для достижения более концептуального единства, выходящего за пределы идеологии отдельного государства, даже если те или иные правители пытались использовать готское наследие исключительно в своих собственных целях.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!