Сатирическим пером
О ЗДОРОВЬЕ
или
ЛЕКАРСТВО ОТ ГЛУПОСТИ
Часть 12-я
Хоть кол на голове теши
/ не расстанусь с комсомолом…/
В детстве я не обращал внимание на многие важные явления в обществе того времени. По понятным причинам меня в основном интересовали мороженое, лимонад, гуляние во дворе своего дома и просмотр мультфильмов по телевизору.
Годам к двадцати я значительно повзрослел. Не только физически, но и умственно, психологически, как личность. К этому возрасту у нормальных людей кругозор и правильное восприятие происходящего обычно существенно расширяются. Вот и я начал обращать внимание на разные случаи, которых ранее не замечал. Как говорится, моя жизнь заиграла новыми красками. Среди них оказались и довольно мрачные цвета.
В начале 70-х годов прошлого века я был студентом Университета. Как-то однокурсница попросила у меня на время тетрадь с записанными в ней лекциями, чтобы подготовиться к экзамену по соответствующему предмету. Знал я ее мало, но тем не менее их дал по доброте душевной.
Прошло оговоренное время, но тетрадь однокурсница мне не вернула. Я несколько раз в вежливой устной беседе обращал ее внимание на этот прискорбный, возмутительный, недопустимый факт, но безрезультатно. В ответ она лишь согласно кивала головой, давала мне очередное обещание и мило улыбалась. Но, как говорится, а воз был и ныне там.
Самое дорогое, что есть у студента, это его конспекты лекций. Если, конечно, он примерный, а не разгильдяй.
Отличником я не был, но учился довольно прилично. А значит, написанные своей рукой лекции ценил и терять их не хотел.
Это у студентов - бездельников самым дорогим являлись недокуренная пачка сигарет и недопитая бутылка дешевого, дрянного портвейна. Их они ценили больше всего, постоянно были готовы защищать от посягательств других страждущих, поживающих в одной комнате с ними.
На мое счастье у той однокурсницы имелся ухажер, по-новомодному бойфренд. Я был с ним немного знаком. Пришлось обратиться к нему за помощью. Я попросил бойфренда провести с его “лучшей половиной” воспитательно-разъяснительную беседу на темы морали и, как тогда говорили, правил социалистического общежития. Он пообещал.
Тот парень оказался вполне адекватным. Он отнесся к моей проблеме с пониманием, не только на словах, но и на деле. Вобщем, через несколько дней казалось бы безвозвратно утраченную тетрадь я получил обратно. Бойфренд лично вручил ее мне. Очевидно, его “нежная и удивительная” постеснялась это сделать сама. Видимо, какие-то остатки совести у нее еще сохранились.
Чтобы читателям некоторые качества женщин того далекого времени не показались хуже мужских, для сохранения нравственного баланса между полами расскажу о еще одном, несколько более позднем случае. Он тоже был с моими лекциями. Так уж распорядилась судьба-шалунья.
Я уже закончил Университет и начал работать в горьковском институте электроники. В это время ко мне обратился один знакомый. Он все еще был студентом, поскольку учился на курс ниже.
Хотя я уже вышел на “большую дорогу” жизни, конспекты некоторых лекций сохранил на память. Хотел в дальнейшем просматривать их, вызывая у себя приятные воспоминания о годах, проведенных в Университете.
Тот знакомый попросил у меня на время конспект лекции по одному из предметов. Ему надо было подготовиться к соответствующему экзамену. Я дал, хотя еще не забыл предыдущий безрадостный случай со своей бывшей однокурсницей. Видимо, сыграло роль то обстоятельство, что удалось сравнительно быстро с ним разобраться и без значительных потерь.
От некоторых своих личных достойнств я часто имею неприятности. К ним относится и большая душевная доброта. Она когда-нибудь меня погубит. Если, конечно, раньше это не сделает скромность.
Прошло время, но тот знакомый лекции мне не вернул. Я не был знаком с его, как тогда говорили, “герлз”, по-новомодному телкой, поэтому обратиться к ней за помощью не мог. Пришлось использовать официальный путь. Я отправил соответствующее письмо в комитет комсомола Университета. В нем попросил провести с моим необязательным знакомым необходимую в данном случае воспитательную беседу, наставить его на путь истинный.
Через некоторое время свой конспект я получил обратно. Знакомый выслал его мне по почте бандеролью. Стало быть, встреча с работниками комитета комсомола пошла ему на пользу. Как говорится, после нее он проникся и осознал.
Сейчас модно утверждать, будто от комсомола не было никакой пользы. Отнюдь. Такие разговоры безосновательны. Они ведутся по незнанию или же из коньюктурных соображений. В наше “смутное” время принято чернить прошлое и безудержно восхвалять капитализм, который этого вовсе не заслуживает.
Случай с тем конспектом бесспорно показывает, что комсомол был способен быстро и правильно решать вполне конкретные вопросы. Сейчас такое невозможно в принципе. Хотя бы потому, что по сути не существует орган, который занимался бы подобными делами.
Для суда тот вопрос слишком мелок. Формально в него, конечно, можно обратиться. Но ваше дело он скорее всего будет рассматривать много месяцев или даже несколько лет. И чем это закончится, заранее неизвестно.
Зная, что из себя представляют наши “служители Фемиды”, с большой степенью вероятности можно предсказать, что вряд ли такой иск будет удовлетворен. Вы только напрасно потратите свои время, силы и нервы. В результате обращение в суд, как говорится, выйдет себе дороже.
Уже упомянуто, что после окончания в 1972г. горьковского Университета я работал в институте электроники. Это было оборонное, режимное предприятие.
В одной из лабораторий плодотворно трудилась Маша Ф., выпускница того же факультета, который закончил и я. Мы учились на одном курсе.
Начальство доверило той Маше экспериментировать с диодами Гана. Тогда они были новинкой электроники. Каждый стоил 400 руб. В те времена это была очень значительная сумма. Я, будучи инженером, получал всего лишь 110 руб. в месяц.
Маша поставила в схему собственной сборки диод Гана. Он сразу же сгорел. Маша, не долго думая, поставила второй. Результат был тем же.
Вобщем, Маша, не утруждая себя мыслительным процессом, сожгла таким же образом десяток дорогостоящих диодов. Больше у нее просто не было. Иначе бы она продолжила свои труды в том же духе и с присущим ей “блеском”.
Как оказалось, когда Маша паяла свою схему, она перепутала в ней полярность. Если выразиться популярно, доходчивее для людей, которые слабо разбираются в электричестве, то вместо “плюса” подсоединила “минус” и наоборот. Поэтому диоды и горели.
Мало мальски грамотный специалист после первой же такой неудачи не станет автоматически, бездумно, тупо повторять свою попытку. Прежде он выяснит причину, по которой сгорел диод. И начнет с проверки соблюдения полярности в его схеме.
Но свежеиспеченный “научный работник” Маша пошла другим путем, не заморачивая себя умственной деятельностью. Как будто до этого не было у нее 5-ти лет учебы на радиофаке Университета. А также многочисленных лабораторных работ по физике, которые давали нам, студентам, хорошие практические знания и навыки. В частности, как не путать полярность в электрических цепях и не жечь дорогостоящие полупроводниковые элементы.
В том институте, едва устроившись в него в качестве молодого специалиста, я столкнулся с грубыми нарушениями трудового законодательства. Некоторые из них коснулись меня лично. Пришлось изрядно поконфликтовать со своим начальством. В связи с этим я неоднократно обращался в разные госорганы, в том числе суды. Знакомясь с одним из таких дел, неожиданно для себя обнаружил в нем заявление Ц., бывшего руководителя своего дипломного проекта, кандидата физ-мат. наук и доцента Университета, который заканчивал. В нем он выразил благородное негодование по поводу того, что я посмел предъявить претензии к администрации “родного” института.
В своем заявлении Ц., как тогда говорили, заклеймил меня позором. В том числе он, не мелочась, написал в нем, будто я компрометирую высокое звание советского инженера, своими многочисленными, систематическими жалобами мешаю нормальной деятельности оборонного, режимного института, отвлекаю от работы большое количество контролирующих органов. А еще Ц. выразил глубокое сожаление, что был руководителем моего дипломного проекта. Мол, он напрасно потратил столько времени и сил, воспитал не научно-технического работника, а жалобщика и склочника.
Свой пасквиль Ц. сочинил в духе 37-го года прошлого века. В те времена многие предусмотрительные, дальновидные люди спешили письменно отказаться от родных, друзей, знакомых, учеников, которые вели себя неординарно, вступали в те или иные конфликты с разными должностными лицами и даже органами гос. власти. Тем самым они пытались любым способом максимально обезопасить себя. Были неразборчивы в средствах, игнорировали моральные принципы, превышали все разумные пределы, доходя до нелепостей и абсурда.
Начальник отдела того института К., где я работал, был доктором физ-мат. наук и одновременно преподавал на радиофаке Университета. Очевидно, что это он рассказал Ц. о моем конфликте с администрацией. Понятное дело, убедительно попросил письменно выразить свое отношение к нему.
Ц. зависел от К. по службе. Вот доцент и решил продемонстрировать ему в частности, а заодно и всей советской власти вообще, свои верноподданнические чувства и благонадежность. Для этого он выбрал столь необычный способ как сочинение заявления для суда, которое содержало разные “изобличения” в мой адрес.
Надо сказать, что в 70-е годы прошлого века массовых репрессий в отношении граждан СССР давно уже не было. И тем более никого не привлекали к какой-либо ответственности за те или иные дела их родственников, друзей, знакомых, учеников. Но все равно хватало “личностей” типа Ц. Они писали такие заявления, чтобы перед кем-то выслужиться, кого-то задобрить или же просто по зову своей души. Той, которая у них была.
Как говорится, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Для такого случая подходит и другая народная пословица. Звучит она следующим образом : свинья всегда грязь найдет.
О неприглядном поступке Ц. я сообщил в партком Университета. В своем заявлении потребовал привлечь его к заслуженной ответственности.
Партком ответил мне беспринципной отпиской. Из нее следовало, что Ц. остался безнаказанным.
Уже в то время от партийных, комсомольских, профсоюзных и правоохранительных органов было трудно добиться надлежащих мер в отношении виновных должностных лиц. Моральное разложение ”слуг народа” разного уровня началось не в последние годы и даже не в начале горбачевской перестройки, как считают многие, а значительно раньше. Иначе были бы невозможны те отрицательные, разрушительные изменения в нашем обществе, которые произошли в нем в дальнейшем.
Мой конфликт с администрацией института, в котором я работал в то время, не ограничился жалобами в контролирующие органы и суд. разбирательствами. Начальство решило использовать комсомольскую организацию. Оно настроило против меня У., секретаря комитета ВЛКСМ. В результате на его заседании я получил строгий выговор с занесением в личное дело. Мол, своими многочисленными беспочвенными жалобами дезорганизую работу института, порочу честное имя его администрации, противопоставляю себя трудовому коллективу, который считает, что мои права не нарушены. В таких случаях можно придумать целую кучу обвинений против неугодного человека, используя общие слова и выражения.
Выговор я обжаловал в горьковский Горком ВЛКСМ. Трудно в это поверить, но его бюро, рассмотрев на своем заседании ту апелляцию, меня вообще исключило из комсомола. Это было не только безосновательно, но даже нелепо. Получалось, что в Горкоме мне как бы отомстили за то, что я осмелился направить ему апелляцию. К тому же “исключать” было вправе только общее собрание первичной комсомольской организации. Это требование содержалось в уставе ВЛКСМ. Но в Горкоме его проигнорировали. И не только в нем.
Если нельзя, но очень хочется, то можно. Этим известным принципом “слуги народа”, комсомольские и прочие, руководствовались уже в те далекие времена. Но тогда таких грустных, печальных случаев было значительно меньше, чем сейчас. Это и есть одно из основных “достижений” сегодняшней отечественной псевдодемократии. Все остальные такие же неприглядные.
Тем не менее горьковский Обком ВЛКСМ то явно, очевидно несправедливое, противоуставное, вопиющее “решение” о моем исключении счел правильным. И только ЦК комсомола, рассмотрев очередную апелляцию, которую я подал, его отменил. Но выговор он мне оставил. Это тоже, мягко говоря, нелогично.
Думаю, в ЦК хорошо понимали, что и выговор настолько несостоятельный во всех отношениях, что не стоит даже ломаного гроша. Но его руководство явно не хотело оправдывать меня полностью. В противном случае вина комитета ВЛКСМ института, Горкома и Обкома стала бы еще более очевидной. Другими словами, на фоне меня, образно выражаясь, всего в белом, с блестящим нимбом над головой и ангельскими крыльями за спиной, они выглядели бы максимально отвратительно.
Один такой случай характеризует комсомол того времени отрицательно. Во-первых он, в лице комитета ВЛКСМ института, по сути пытался помешать мне воспользоваться своими законными, даже конституционными правами. Хуже того, в этом его поддержали вышестоящие комсомольские органы, Горком и Обком.
Во-вторых, когда я обжаловал выговор, меня вообще исключили. Это было не только безосновательно, но даже нелепо, абсурдно.