ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Я теперь сплю еще хуже. Тот вечер оказался воистину роковым - перевернул все мои желания. Вернее, вспорол оболочку, их скрывающую. Оказывается, это можно сделать не только ножом, но и лаской.
Всё чаще по вечерам вся наша большая компания сидит в холле и общается, смотрит фильмы.… Я стараюсь сесть ближе к Якову, да и не только я - он за полторы недели стал всеобщим любимчиком, которого можно потискать, пообнимать и не только. Оксана с Яковом болтает обо всем на свете, псевдоинтеллигенция в лице Андрея и парочки топографов, которые уже в одиннадцать лет зачем-то нацепляют маски философов, обсуждает с ним умные книги и вопросы вечности.
А Яков готов поддержать любую беседу и любого человека. О своих трудностях я ему не рассказываю, как и никому вообще. Оболочка, защищавшая моё сокровенное, разорвалась, и содержимое вывалилось, но пока что не совсем наружу.
Сейчас вечер. Стою за углом, поджидаю Якова, как сопливая школьница. Ему уже минут двадцать плачется Алина, он всерьез роется в глупых подростковых проблемках. Наконец, они крепко обнимаются на прощание и расходятся. Яков идет в мою сторону. Делаю вид, будто спустилась с лестницы и хочу выйти на улицу.
- Вечер добрый, - Яков не дает мне этого сделать.
- Здравствуйте, Яков Алексеич. Как дела?
- Нормально! Разве может быть плохо в этом месте?
- А что в нем такого?
- Как что такого? Тебе ли не понимать, - он кивает на старый кожаный диван у входа. Мы садимся. В окне ничего разглядеть невозможно, небо затянуто тяжелыми черными тучами. Наверняка эти тучи скоро заплачут над нами. - Тут энергетика светлая, находиться спокойно и приятно. И дети хорошие в эту смену приехали, а то бывали такие, от которых плакать хочется. Везде им надо залезть, всё надо исследовать в одиночку.
- Так это же дети. Они мир познают.
- Да, конечно. Просто я устал от гиперактивных детей. Племянницы, когда приезжают, сильно выносят мозг. Но я их все равно люблю. Я вообще всех на свете люблю, это замечательное чувство. Слушай, Савва, а ты когда-нибудь любил? Ну, имею в виду не родственников.
Еле сдерживаюсь от смеха: почему это единственный вопрос, который волнует общающихся со мной людей? Хочу отшутиться, но почему-то вылетает совсем неожиданная фраза:
- Сейчас, кажется, люблю. Поэтому хочется плакать от безысходности. Я перестаю контролировать свои чувства, если их растревожить словами, и людей это отталкивает.
Неожиданно тучи за окнами расплываются в разные стороны и открывают луну. Белую, с легким свечением вокруг, июньскую ночную хозяйку, опустившую дорожку из света на корпус. Всё озаряется волшебным мягким светом, но на наш диван падает тень от дерева перед окном.
- Ну вот, я веду себя как пафосный подросток, изъясняющийся шарадами, - говорю в пустоту.
- Ты о чем?
- Не знаю.
Я встаю и выхожу из корпуса. С улицы вижу в окне Якова: он проводил меня взглядом и исчез в коридоре по направлению к столовой. А в моем кармане вибрирует мобильник - это мама.
- Агния, как дела? - на фоне маминого голоса слышится смех Даши.
- Нормально, - отвечаю ей, все еще вглядываясь в коридор, ведущий в столовую.
- Голос у тебя напряженный. Не занимайся ерундой!
Прошел день. После вечернего разговора я больше не пересекалась с Яковом. И, наверное, хорошо. Мало ли, что я еще сказать могу на эмоциях. Поэтому-то и предпочитаю общаться с детьми, некоторые фразы они пропускают мимо ушей, потому что это их в силу возраста не интересует.
Сидим волонтерской кучкой на улице, играем в домино на асфальте. Подходит к нам Дима и говорит:
- Товарищи, сегодня вы без заданий, дети едут на экскурсию с Аллой и Костей. Что делать будете?
- Придумаем что-нибудь, - отвечаем.
- А хотите, я вам покажу заброшенную усадьбу? Она тут недалеко.
У нас загораются глаза, и Дима делает вывод, что мы согласны на внеплановую вылазку.
Внеплановая вылазка нас радует солнцем и запутанной дорогой к усадьбе. Повороты, кочки, колеи - всё, как я люблю. Идёшь и радуешься, как мирно и хорошо течет жизнь вокруг. Сначала мы шли через деревню, потом через поле, а теперь - через уже знакомый лес, прохладный и полутемный даже в довольно жаркую погоду.
- Здесь любили гулять Марий и Пасха, - говорит Дима, ловко минуя грязную ямку на тропинке.
- Кто это?
- Придем в усадьбу - расскажу.
Раньше я ходила на кружок краеведения и там слышала местную легенду, где эти имена фигурировали. Но вспомнить, в чем суть, не могу. Видимо, не зацепило.
Вот среди деревьев уже виднеется кирпичное строение в три этажа с большими полукруглыми оконными проемами. Некоторые заколочены, в других темнеет разросшаяся растительность. Подходим ближе и видим весь масштаб катастрофы: обрушившаяся стена, торчащие из окон обугленные перекрытия… Классическая картина вышедшего из-под человеческого контроля места, и я не одно такое место посетила за свои пятнадцать лет, но сейчас мурашки по коже. Всё-таки усадьба - это вам не какой-нибудь заброшенный год назад магазин.
- Здесь есть еще два здания, - говорит Дима. Мы обходим это здание и неожиданно попадаем на широкую площадь, пестреющую полевыми цветами и борщевиком в человеческий рост. Напротив нас находится похожее строение, но двухэтажное и не кирпичное, с рухнувшими балконами - их обломки валяются в траве. А слева от нас, словно сказочный дворец, стоит высокий кирпичный дом с колоннами и лепниной. Меня потрясает это зрелище, и я как загипнотизированная движусь к дворцу. Он такой величественный, громадный и тихий…
- Осторожнее, главный дом в аварийном состоянии, - предупреждает Дима и ведет ребят за мной.
Я останавливаюсь перед входом. Лестницы нет, так, рукотворный бугор, чтобы с него перепрыгивать на порог. А за порогом белеют куски сохранившейся плитки, присыпанной кирпичной крошкой.
- Савка, не тормози, - подгоняет меня Дима.
- Так дом же в аварийном состоянии, - напоминает Андрей.
- Умоляю тебя! Тут народ и на крышу вылезает!
Мы заходим во дворец. Комнаты с арками, коридоры.… Изнутри он кажется не таким огромным. Возможно потому, что всё вокруг в мусоре и в рухнувшем потолке. С первого этажа можно смотреть на небо. Потолка почти нигде не осталось, он превратился в горы кирпичей и кое-где даже провалился в подвал вместе с полом.
- Красиво тут было раньше, - говорит Света, фотографируя каждый угол.
- О, ты права! - воодушевленно подхватывает Оксана. Она ступает очень осторожно. Боится, что пол провалится, но какая-то сила зовет ее ступать дальше. - В этом зале наверняка висели прекрасные люстры, каждые выходные случались балы с дамами в пышных платьях и с элегантными кавалерами.… Хотела бы я попасть в прошлое, сюда на бал.
Оценив эстетику заброшенного великолепия, мы садимся на пороге и на бугорке, и Дима, встав над нами, как мудрый старец над учениками, начинает рассказ:
- В середине девятнадцатого века эта усадьба принадлежала одному зажиточному семейству. Состояло это семейство из князя Одегова, его жены, их троих сыновей и младшей дочери Анастасии. Настя была всеобщей любимицей. Ее носили на руках, для нее устраивали балы. В усадьбу частенько заглядывали именитые друзья Одеговых: известные художники и поэты, и все они души не чаяли в Насте. Они посвящали ей стихотворения, писали ее портреты... Настя также обожала возиться с крестьянами, одаривала их, помогала делом и словом. Настя находила подход к каждому человеку, своим обаянием она покоряла даже тех, кому на первый взгляд казалась простушкой. Только вот выглядела специфически: полная, неуклюжая, к тому же с дефектами речи. К ней не сватались, и она о любви даже не задумывалась, ее все устраивало. Но когда Насте стукнуло семнадцать, в приусадебный театр Одеговых пришел новый актер лет двадцати по имени Марий. Конечно, Настя сразу с ним познакомилась. Однажды она увидела, как после веселого спектакля Марий плакал под лестницей в летнем доме. Он высказал ей всё, что рвало его сердце, и она пожалела, обняла одинокого актера. У Мария была тяжелая жизнь - ни семьи, ни друзей, одно бродяжничество. Он без памяти влюбился в лучик света, явившийся на его мрачном пути. Прозвал ее Пасхой - в том смысле, что она тоже «торжество из торжеств, праздник из праздников». Они стали часто гулять в окрестных лесах и полях. Пасха не боялась убегать с Марием даже ночами втайне от всех. Родители привыкли, что Пасха близко общается абсолютно со всеми, и не обращали внимания. Пасху можно было увидеть с любым гостем семьи или вообще с крестьянином, со всеми она вела себя одинаково - улыбалась, приветливо разговаривала. Но однажды их с Марием застукали в порыве, так сказать, страсти.
- Ой, - скривился Андрей.
- Мария выгнали без гроша из усадьбы, хотя сначала хотели отдать под суд. Вроде как Пасха за него вступилась. Он долго странствовал, был женат на красавице-кухарке, но любил в жизни один раз и забыть Пасху не смог. И спустя много лет он вернулся в усадьбу. Вместо некогда гремящего и цветущего поместья Марий нашел руины. В усадьбе случился пожар, сожравший всех обитателей. И произошло это через несколько дней после изгнания Мария. А он всю жизнь был уверен, что Пасха жива.
- Господи, - я вздрагиваю всем телом. Мне становится холодно. - Что же стало с Марием?
- Его нашли мертвым на дороге за усадьбой, по которой мы сюда шли.
Дима замолкает. Слышно одних кузнечиков в траве. Я представляю, какая жизнь и какая любовь кипела тут двести лет назад. Рисую в голове портреты Мария и Пасхи. Он высокий, темноволосый, побитый жизнью, но не сломленный. И рядом с ним его счастье - маленькая полненькая Пасха, непременно кучерявая. И этим счастьем Марию не позволили наслаждаться!
- Вот уроды! - выпаливаю в сердцах. - Я про Пасхиных родителей. Нельзя мешать любви! Если б они приняли выбор дочери, всё сложилось бы иначе. Марий бы непременно спас любимую.
- Во-первых, ты рассуждаешь с точки зрения нашего времени. Двести лет назад у княжон особо не было свободы выбора, - заявляет Андрей.
- Марий мог бы ее украсть!
- ... А во-вторых, что-то я не увидел в легенде особого рвения самой Пасхи быть украденной! Подумаешь, гуляла... Да она со всеми там лобызалась. И родители тут не при чем.
Я не могу угомониться. В голове рождаются все новые и новые альтернативные концовки легенды. Может, специально кого-то неизвестного выдали за умершего Мария? Может, он все же украл Пасху, а легенду придумали, чтобы замять неприятную для князя историю? Ведь всё может быть в нашем мире!
- Вероятнее всего, легенда - бред чьей-то фантазии. В ней куча глупостей и противоречий, - горячится Андрей. Услышанное его задело. Или, скорее, моя бурная реакция. - Если уж на то пошло, этот Марий идиот. Плюнул, сунул и решил, что последствий не будет.
- Плюнул, сунул.… Как ты выражаешься, интеллигент? Они любили друг друга! - презрительно отвечаю я.
- Я и не претендую на звание интеллигента, Савва! В наше время взрослые дяди тоже любят юных барышень, а потом те в очереди на аборты выстраиваются.
- Ты же сам говорил, что наше время и тогдашнее…
- Ребят, успокойтесь! - кричит Оксана, вставая между мной и Андреем. Мы оба покрасневшие, сердитые, полные энергии спорить дальше, но наш крик всем надоел. Дима доброжелательно зовет нас под дерево есть круассаны, и обстановка потихоньку разряжается. И всё же я уверена, что Марий мог что-то изменить. Мог!
На обратном пути в лагерь шагаем с песней. Поем не мы, это Дима включил на телефоне через беспроводную колонку песню по мотивам истории Мария и Пасхи. Вот как она завершается:
Найдут мое тело утром
Ребята соседних сёл.
И скажет кто-то кому-то:
«В усадьбе той сад расцвел».
Потом вдруг очнусь под тенью
Старинных дубов в саду.
Без всяких в душе сомнений
К усадьбе своей пойду.
Все цело и невредимо.
Вчера я, видать, устал.
Мне слышится голос милый.
Я так по нему скучал.
Принцесса моя живая.
Жива вся ее родня.
В объятьях меня сжимает
И любит опять меня».
- Так не умер он! И усадьба не горела. Марию с бодуна привиделись руины, - заключает Андрей.
- Его душа перенеслась в навсегда застывший мирок, где нет счета времени!
- Савва, ты себя хорошо чувствуешь?
- Вообще-то очень возможно, - говорит Алина. - Мы видим развалины, а в параллельной реальности усадьба цветет, и там живут Марий и Пасха.
- Сдуреть можно с этими подростками! - Андрей берет Оксану за руку, и они обгоняют нас.
- Мне нравится ход ваших мыслей, - Дима ободряюще подмигивает нам с Алиной. - Помню, два года назад мы впервые пришли в эту усадьбу с группой топографов и вместе читали эту легенду. Ух, как из-за неё ругались Алла с Яшкой!
- А что говорил Яков Алексеич? - спрашиваю, затаив дыхание.
- То же, что и Андрей. Утверждал, мол, Пасха не любила Мария, и легенда глупая.
Всё-таки время от похода до похода пролетает незаметно! Набродившись по лесу и выведя парочку заплутавших топографов к стоянке, мы в блаженно-расслабленном состоянии жарим картошку на костре, пока руководители и топографы выполняют важное задание - ищут съедобные грибы. Денис играет на гитаре, мы с ним через песню передаем ее друг другу. В общем-то, не так уж Дэн и плох как творческая личность. Даже с Андреем мы за день ни разу не повздорили. Оксана говорит, это оттого что мы уже притерлись за неполные две недели совместной жизни. Я, конечно, с ней согласна, но для меня произошедшие перемены несут более глубокий смысл.
Я чувствую, как обновляюсь внутренне. Вернее, как во мне рождается новый человек, а та я, которая приехала сюда пару недель назад, погибает, уступая дорогу другой личности. Свою жизнь я могу поделить на смены душ в моем теле. Душа приходит, потом уходит, и так до бесконечности. Сначала была душа ребенка - наивный, познающий мир человечек. Лет этак до десяти. Потом ребенок погиб и появилась стойкая, непробиваемая душа в связи с.… Нет, впрочем, сейчас не хочется вспоминать те события, хоть они закалили мой характер и принципы. С приходом оттепели появилась я нынешняя, не менее стойкая, которая постепенно покидает это тело, если уже к этой минуте не покинула. И мне нравится моя душевная нестабильность, склонная к постоянным изменениям. Новая душа смотрит на мир свежим взглядом, и это позволяет ей развиваться самостоятельно, не оглядываясь назад.
Я много думала последние ночи, и пришла к мысли, что в жизни нельзя терять ни минуты, блуждая в нерешительности. Поэтому сейчас я доем вкуснейшую жареную картошку и подойду к Якову. Он уже возвращается с полной корзинкой в окружении ребят. Кладет грибы Алле - она чешет его за подбородок - и приваливается к дереву - устал, бедный, от такой нагрузки.
- Яков Алексеевич, - начинаю. - У меня к Вам дело.
- Что-то случилось, Савва?
- Нет. Вы знаете заброшенную усадьбу?
- Разумеется, - Яков улыбается.
- Вы… можете придти туда сегодня ночью?
Яков аж вздрагивает.
- Теоретически-то могу, только зачем?
- У меня к Вам дело, понимаете? Придете?
- Интересно даже, что за дело такое. Савва, может, лучше поговорим в корпусе? В усадьбе ночью опасно, легко навернуться куда-нибудь в темноте.
- Всё будет хорошо, встретимся у главного дома, - напираю изо всех сил.
- В смысле? Мы не вместе пойдем?
- Нет же, мы должны по отдельности.
- Да почему? Темнишь, Савка, что-то в твоих словах больно много секретов!
- Просто приходите, и я всё расскажу!
- Ну, если так настаиваешь, приду. Но тебя одного отпускать в темную ночь, в безлюдные места.… А если вдруг какой-нибудь дурак пристанет?
- Ничего, я ему врежу. Вы, главное, приходите. В два часа.
- Хорошо, уговорил, приду. Только давай без приколов и всяких проверок на прочность, а то знаю вас, пятнадцатилетних любителей пощекотать нервы окружающим.
Яков посмеивается и треплет мои вихры. Я как-то неосознанно по-кошачьи бодаю его ладонь и бегу к костру.
- Чего ты там с Яшкой секретничаешь? - спрашивает Оксана.
- Стратегические переговоры! - и ведь не поспоришь.
Ближе к ночи мой боевой настрой уползает в туман, пришедший в лагерь с реки. Деревья возле корпуса в белесой дымке, небо черное, луны не наблюдается. Еще в деревне как назло собаки разлаялись. Их лай раздается по округе так, будто они дислоцируются у нас под окнами. Но если я сейчас струшу, то потом буду презирать себя. Не хочется начинать новый жизненный этап с позорного падения. Тем более в случае, связанном с Яковом.
Я умею заставить себя наступить на горло мерзким страхам, если горю каким-либо желанием, именно поэтому сейчас, в половину второго ночи, уверенно иду по направлению к усадьбе. Туман совсем не страшный и не густой, всё прекрасно различаемо, тем более путь мне освещает мощный походный фонарик. Ориентируюсь по памяти: здесь нужно сойти с полевой дороги и пойти через лес, а там уже видно флигель, зловеще чернеющий среди деревьев.
Ночью усадьба кажется еще масштабнее. И оттого страшнее. Главный дом уставился на меня зияющими дырами, словно множеством пустых глазниц. Этот немой взгляд словно спрашивает, что я тут забыла. Свечу фонариком на вход. Несмотря на мощность света, видно только стены дверного проема. А дальше начинается настоящее царство тьмы и пугающих своим внезапным появлением светлячков. Батальон ночных насекомых слетается к фонарику, они атакуют со всех сторон, будто не хотят, чтобы я заходила. Но я захожу.
Судя по тишине, Якова нет. Хотя нельзя сказать, что в здании абсолютная тишина. В дальней комнате капает вода, гулко раздаются мои шаги. Еще и кирпичи тут и там отваливаются от стен, всё кругом крошится и тихо-тихо перешептывается на непонятном людям языке. Днём всё казалось абсолютно другим!
Я сажусь в относительно целый оконный проем. Штаны тут же покрываются рыже-серой крошкой, опять слышится легкое глухое перестукивание. Мне кажется, я вторгаюсь в какой-то иной мир, и это не особо здорово. Водить фонариком по сторонам, честно говоря, стремно. Понимаю, что никакая страшная рожа не появится, но все-таки глубокая ночь, заброшка, я одна… Ладно, нечего бояться. Кому придет в голову ошиваться здесь в такое время? Всё равно на случай внепланового свидания у меня с собой длинная палка. Ее острым концом ковыряю землистый пол рядом с оконным проемом. Это успокаивает! Палка постоянно натыкается на камешки, куски плитки, я их отодвигаю и продолжаю ковырять. Приличная такая ямка образовалась.
Где Яков? Неужели струсил? Неужели не пройдет мою проверку? От волнения грызу палец и чувствую, что палка моя уперлась во что-то твердое, и сдвинуть это никак не получается. Палка больно часто скатывается. Осторожно слезаю на пол, свечу в ямку. Пыль, маленькие куски кирпичей, высохшие корни, непонятно откуда тут взявшиеся. Что же я долбила? Сую в ямку свободную руку, выгребаю мусор. И вдруг вытаскиваю какую-то мутно-белую трубку.
Меня охватывает панический ужас. Такой, что все внутри начинает бурлить и сжиматься, а в висках бешено стучит кровь. Я держу в руке человеческую кость!.. На нее стекает пот с моего лба. Оцепенение, онемение, животный страх - всё это схватило меня и сжало. Внезапно по лицу бьет поток холодного ветра, и я отчетливо различаю слова:
- Убирайся отсюда!
Я швыряю эту проклятую кость в сторону, с диким криком вываливаюсь в оконный проем, лицом падаю в мокрую траву. Ноги цепляются за кирпичи, будто меня кто-то за них тащит обратно. Срываюсь на плач, толкаюсь ногами в стену, никак не могу встать, пытаюсь ползти, но опять падаю лицом в траву. Из оконного проема бьет луч брошенного мною фонаря, насекомые сходят с ума, я ору в голос, захлебываюсь слезами и беспомощно дергаюсь.
- Савва! Это ты?! Что с тобой?
Я слышу голос Якова. Меня поддерживают под руки и ставят на ноги. Почувствовав ступнями землю, я моментально бросаюсь бежать, но Яков стремительно перехватывает меня.
- Что произошло?! Ответь!
Я не в состоянии ничего сказать, даже ни о чем не могу думать. Падаю на колени, утыкаюсь лицом в ладони и рыдаю. Яков накидывает на мои плечи свою толстовку, садится рядом и прижимает к себе. Я обнимаю его, чувствую тепло, и страх ослабевает.
- Тихо, тихо, не плачь, я с тобой, - шепчет Яков, баюкая меня в объятиях.
… Мы сидим на ступенях флигеля. Вернее, я, укрытая толстовкой Якова, лежу на его коленях. Он знает, что я не сплю, но мы молчим. Усадьба тоже молчит. Только комары, заразы, донимают. В стороне реки просыпается солнце, его лучи постепенно расползаются по небу все дальше и опускаются на верхний этаж главного дома. Окна больше не похожи на пустые глазницы, виднеются освещенные стены, и никто там не прячется. Днем в усадьбе так хорошо, красиво, а ночью она вся наполняется злом, что-то мерещится, и непонятно, мерещится ли?!
Вижу царственное сияние утра, чувствую его особый влажный запах, и страх пропадает окончательно. Видимо, Яков это чувствует, и осторожно трогает за плечо:
- Савка, ты спишь? - его голос очень тихий, не тревожит мирок усадьбы. Слабо качаю головой. - Половина пятого уже.
- Пора домой? - поднимаюсь, оставляя толстовку на его коленях. Яков отрицательно вертит головой и спрашивает, что такого страшного было ночью в главном доме. Я опять вздрагиваю, но рассказываю.
- Пойдем, посмотрим.
Возвращаться не так страшно, со мной Яков. При повторном исследовании ямки никакой кости не обнаружилось. Валяется мой фонарик, палка, а кости нет. Я же не могла ее далеко закинуть!
- Ночью многое может привидеться, тем более в заброшенной усадьбе с подобной легендой. Не могло здесь никаких костей остаться. Останки Одеговых захоронены на кладбище!
- Давайте туда сходим, - решительно предлагаю. - Клянусь, я слышала голос Пасхи! Постою у могилы, может, услышу что-то более внятное, - как я осмелела при солнышке-то! - Обязательно найдем могилу Пасхи Одеговой.
- Анастасии Одеговой, - поправляет Яков. - Давай не пойдем туда.
- Нет, она - Пасха. И никак иначе.
- А ты Савва, да? И никак иначе? - Яков, склонив голову вбок, улыбается. - Ты ведь не Савелий. Кто ты, девочка?
Сжимаю кулаки. Так, Савва, спокойно. Ведь ради этого ты его сюда и притащила средь ночи.
- Откуда Вы знаете? - нет, не могу сразу к теме.
- Я сразу понял, что передо мной девочка. Иначе говоря, почувствовал. Превосходно чувствую людей, их вибрации. Как тебя зовут, Савелий?
- Агния Савина.
- Агния.… Такое красивое редкое имя! Созвучно слову «огонь». И «агония».
Солнце поднимается все выше, заливает ярким светом усадьбу и на секунду перед моими глазами появляется горящий главный дом. Моментально зажмуриваюсь. Постояв со сжатыми веками, осторожно открываю один глаз. Никакого пожара. С ума схожу, что ли.
- Простите меня за наглое вранье, Яков Алексеевич.
- Это не враньё, это что-то глубже. Пойдем домой, у наших скоро подъем.
У топографов веселые старты на площадке перед корпусом. Мы сидим неподалеку чисто для мебели, фотографируемся, тратим время на пустые разговоры. Ребяткам весело, мне не особо. Наверное, опять накручиваю себя, но почему-то такое чувство, будто мы в который раз отдалились. Они со мной не пережили того, что случилось ночью. Рядом оказался только Яков, прошедший мою проверку. И я еще сильнее хочу довести дело до конца. Вернее, до начала.
- Почему ты невеселая? - спрашивает Оксана.
- Просто нет настроения.
- У тебя его то нет, то оно хлещет через край, - говорит Андрей.
- Должна быть причина перепадов, - встревает Света. Она тут с какого припёка, Господи. - Ты скажи, мы поможем!
- Не хочу я ничего говорить.
- Тоже мне, строит из себя тайну. Смотрите, «не такая как все», - вдруг презрительно выдает Алина. Вот это удар из автономной республики!
- Это я-то «не такая как все»?! Вы же сами черт знает кого из себя строите!
- Интересно, как ты пришла к таким выводам, - подключается Денис, и голос его печальный.
- Дэн, ей пятнадцать и она косит под парня, не вступай в бессмысленную полемику, - усмехается Андрей.
- Идите вы в задницу, - в сердцах отвечаю я, холодно глядя на их смеющиеся лица.
- Если ты такая нервная, лучше б дома сидела. Пошли, ребят, в задницу. Только вот в чью мы поместимся такой гурьбой?
- В Яшкину.
Они хохочут и уходят. Видимо, направляются к качелям. Вижу, как на дорожке они пересекаются с Яковом, обнимают его, зовут с собой, но он, повинуясь удивительному чутью, спешит ко мне.
Я думала, что перерождаюсь, а в итоге всё не так. Веду себя как всегда спонтанно и странно. Я не изменилась, во мне не новая душа. Всё это объясняю Якову. Он поражается моим размышлениям.
- А мне кажется, новая душа почти завладела тобой. Просто старая не хочет уступать такое прекрасное тело, вот они и сражаются. Интересный ты человек, Агния.
- Мне такого раньше никто не говорил в ответ на мои суждения.
- А мне вот часто подобное говорят: «Яша, мы тебя любим, ты прелесть». Аж устаю.
- Вас много кто любит, видимо.
- Ну, да. Неловко даже, - Яков смеется.
- И я вхожу в число тех, кто любит Вас, Яков Алексеевич.
- Я к тебе тоже привязался.
- Я не о привязанности сейчас.
Яков моментально стирает улыбку.
- Я люблю Вас, Яков Алексеевич. Хотела это сказать в усадьбе, но не удалось. Очень сильно люблю Вас, никогда раньше никого не любила …
Всё, я выдохлась. Опускаю голову и с интересом жду реакцию. Сердце непривычно долбит, не в состоянии подождать пару секунд.
- Ты мне тоже нравишься. Очень-очень.
У Якова трясутся руки. Мы в упор смотрим друг на друга и начинаем смеяться. У меня из тела будто мешок кирпичей вытащили, стало так легко и приятно!
- Агния, прости, я не знаю, что в таких ситуациях делают дальше, - сквозь смех сообщает Яков. В порыве страстного умиления обнимаю его.
- Ничего не делают, Яшечка, ничего.
- То есть я уже не Яков Алексеевич?
- Знаешь ли, я тоже больше не Савка!
Так и стоим в обнимку. Смотрю на небо, на деревья и улыбаюсь - природа сегодня особенно прекрасна, будто переродилась вместе со мною. Хочется закричать самой себе: «Видишь, Марий, всё возможно!», но пока рановато.
12.11.2016 - 2.12.2016
http://www.proza.ru/2016/12/30/1712 ПРОДОЛЖЕНИЕ