"...Я леплю из пластилина, Пластилин нежней, чем глина...."
- Вызов с Велоремонтной. – не снимая наушников провозгласил Рафик. – Кто у нас там
поближе?
- Мишаня. – отозвалась Лариска, в очередной раз насыпая по чашкам растворимый кофе.
Кофе был хороший, от него разом прояснялось в голове и на языке появлялась привычная
горечь.
- Ну, я ему скажу, чтоб сгонял, проверил? – полувопросительно произнес Рафик.
- Скажи-скажи. – Гага не отрываясь от огромной карты города вычерчивал на ней пальцем
какой-то дикий маршрут. – Пробки по пути просто жуткие... – добавил он через пару секунд,
когда Раф уже забормотал что-то в трубку.
- Ничего, Мишаня мухой сгоняет. – зевнула Лара. – Он у нас тала-антливый.
- О, звонит уже! – закивал в такт музычке своего мобильного Рафик. – Ну, Мих, докладывай! А он чего? А жена согласна? Вцепился и держит? Ну, что, может в больницу их? Думаешь, уболтаешь? Смотри, народу там много? Никого нету? Ну, идиоты... действуй по полной программе, если нужно – мужика нейтрализуй, времени мало. Кретины, вашу мать! – Рафик швырнул трубку на стол, где она закрутилась, пока не увязла в хаосе мелких бумажных записок.
- Ну, что мы имеем? – Гага отклеился, наконец от своей карты и сел верхом на стул.
- Семейная пара, обоим по 25, культурно отдыхала – сиречь, выпивала – на берегу Латовского пруда. Само по себе место популярное, но сегодня прошел дождик, народ разбежался. А эти вышли по холодку. Кушали и пили, потом пили и кушали. Оч-чень культурно...
- А объект? – не поддаваясь на Рафиковы провокации спросил Гага.
- Объект – пацан трех лет. Вел себя чиста-а по-пацански-и... То есть, нудел, просился в водичку, кидался камнями в уток, пытался залезать на папу и на маму прямо в грязных сапожках.
- Ну, и что эти макаренки?
- Предложили пацану поиграть в прятки. Считали чуть ли не до тысячи. Потом по очереди отрывались от... отдыха и находили мальчишку. Ну, где там прятаться-то? Два грибка, кабинка для переодевания, старый киоск и пара чахлых кустов.
- Заканчивай уж, вон, у Лариски кофе в горло не идет. – оборвал художественные излияния Гага.
- Да банально. Мальчонка нашел притопленную трубу, заполз в нее c берега, в дальнем конце ему оказалось как раз лежа с ушами, он перепугался, рванулся вверх, тюкнулся об верхний свод, глотнул еще водички с грязью и залег на дно. Мама-папа спохватились после третьей тысячи. Сперва думали, что он не слышит призыва: «Мы идем искать!», потом искали в обычных местах. Затем побегали по окрестным дворам – там школа, детский садик, много кустов, беседок, домиков. Ну а после всего муж увидел следы на песочке. Вытащил сам, как - непонятно, он туда пролезть в принципе не мог. Делал какое-то дилетантское искусственное дыхание... Мать впала в ступор, хорошо хоть не истерила. Собственно, она-то и потребовала нам позвонить. Муж собирался в скорую и в милицию.
- Какой прогноз?
- Нормальный прогноз, у мальчишки даже травм нет, только грязи в носоглотке полно.
- А семья?
- Зеленые еще. Если сделаем – пить они точно бросят. Ей, вообще-то, как раз героя не хватает. Знаешь, не мачо, а вот такого, что тихий-тихий, а потом всех спасет.
- Блин, ну пусть Мишаня сделает из него героя, мне пофигу. А может, все-таки заменим?
- Мозг почти в норме. Не для медиков, конечно, но я тебя уверяю.
- Ну почему Мишаня у нас всегда такой правильный? Сделали бы замену, таинственно, страшно, стоит кучу бабла – тоже вполне героическое деяние.
- Нету у него кучи бабла, Гага. – голос Рафика стал брезгливым, как всегда, когда его дружок рвался провернуть бескорыстный вариант, а ему не давали.
- Ну, валяй, реанимируй. Доложишь что там через полчасика. Ща Лариску пошлю за «Вискасом». Да не шипи, не шипи ты, телятины велю купить, парной.
- Эй, «Бюро находок». – повернулся Гага к остальным. – Денег сегодня опять не будет. Будет кило счастья и неполная замена. То бишь, можно сказать, дырка от бублика.
- До конца суток шесть часов. – пожал плечами Рафик. – Может, нам заказать рекламные буклеты? Вон, фирма через дорогу как раз: «Аверс-полиграфия».
- Интересно, они хотя бы знают, что такое аверс? – пробормотала Варя, отхлебывая кофе. – Или так, словечко понравилось?
Зазвонил сотовый. Докладывал Мишаня. Рафик выслушал и коротко бросил:
- Прибери там все лишнее и давай к Центру. Все-таки субботний вечер...
- Ну? – поторопила от раковины Лариса. – Как прошло?
- Быстро. – отмахнулся Рафик. – Мишаня пацана потыкал, типа он доктор весь из себя, да как удивится: вы же, говорит, его почти откачали, он уже дышит! У родителей натуральный шок, Мишаня отцу – мол, бери дитё за ноги и крути изо всех сил, только не отпускай. Ну, с того давно весь хмель снесло, какое там отпустить! Стал крутить. Мишаня в это время добрался до мозга, произвел замену погибших клеток, мальчишечка заорал... Я бы на его месте тоже заорал, такое пробуждение! – Раф заржал, сграбастывая кофе со стола у зазевавшегося Гаги.
- Ну, дальше ясно, – закончил он после большого глотка. – слезы, сопли, пацана облизывают с двух сторон, мать на папаню смотрит как на этого... доктора в сериале. А Мишаня тихо тает в кустах.
- И замечательно! – горячо воскликнула Лариса. – Чудесно же вышло! Почему Гага опять недовольный, скажите мне!
- Потому что Гага у нас коммерческий. – назидательно воздев палец сказала Варя. – А тут никакой коммерции нет и в помине. Хорошо, что других сигналов не было в это же время.
- А мне кажется, что Гаге важнее не бабло, а чтобы замена полная прошла. – ввернул молчавший до сих пор за своим ноутбуком Ежун.
- Так это одно и то же, считай. – Варя задумалась на минутку. – Почти все коммерческие выезды были с полной заменой. Кроме той бабки с завещанием, помните?
- Да уж, такое не скоро забудешь. И ведь, главное, на бабку лично Сэмчик отправился. А это ехидло высшей пробы. Бабка теперь переживет и жадных детишек, и внуков, и правнуков, еще замуж выскочит, глядишь, да мужа к себе пропишет.
- Развлекаетесь. – изрек Гага, выискивая, у кого бы без шума изъять чашку с кофе. Лариса подошла к нему сзади и поставила на блюдечко с огрызком свежую кружку.
- Спасибо, Ларчик. – рассеянно поблагодарил Гага. – Сэм вот с бабкой юморит, а работать кто будет? Мелкие? А вы их натаскали? Варюха, я тебя спрашиваю, ты с мелкими когда последний раз занималась?
- Ну... – Варя поскребла шею линейкой. – На той неделе точно, когда на собаках тренировались. А еще «Пластилиновую ворону» с ними смотрели, им очень понравилось.
- Ну просто гениально! Одно занятие в неделю! – Гага вцепился в кружку двумя руками. Будто это была Варина шея. – Может, нам их отдать в детский сад, а? Там хотя бы каждый день занятия!
– А почему нет? – неожиданно подхватила идею Лина. – Ведь давно же предлагаю...
– Я помню. – мягко оборвал ее Гага. – Но у нас нет сил на такое тотальное патрулирование. Мы по вызовам-то иногда не успеваем. Если бы мелкие уже могли самостоятельно работать...
– Да могут они, Гаврил-Яныч! – Всегда могли, а тут, видите ли разучились! Этому их и учить не нужно – это как младенцу пописать. В нынешней обстановке пристроим половину за месяц, вот увидите!
– А что статистика? – Гага обернулся к Ежуну.
– Где ее взять, точную-то... – вздохнул тот. – Примерно десять тысяч в год получается как с куста. Больше половины идут как несчастные случаи.
– Это хорошо бы.... – Гагино хищное, стремительное лицо стало вдруг мечтательным. Это выглядело так, как если бы размечтался гоночный автомобиль или снаряд. – Но младший состав нужно готовить! У нас на ставке кто: Лариска, Женька да Алекс. И никаких перспектив в плане новых кандидатур.
– Ну, это потому что у нас мальчики все в МЧС играют или за мониторами чахнут. – хихикнула Варя. – Нужно выпустить их на пару часиков куда-нибудь в перспективное место – и готово.
– Это в какое еще перспективное? – зашевелил ушами Рафик.
– Ну, на какие-нибудь курсы НЛП или к танцующим волшебникам. – пояснила свою идею Варя. – Там народ в обмороки падать не будет, а придет к нам и запашет с энтузазизмом. Займется мелкими, а заодно средними и крупными.
– Это подло. – Тихо сказал Ежун. – Они же не за идею будут пахать. А за нас, распрекрасных. А мы что?
– А мы ничего. – кивнул Рафик. – Мы трудоголики и баста. Но идея неплохая. Я бы не отказался от танцующей волшебницы. Это не кришнаиты, надеюсь?
– Без разницы. – отрезал Гага. – Идею новых сотрудников всесторонне обмусолить, через два дня доложить.
– Вызо-о-ов. – широко зевая, подал голос Рафик. – Вторая Дубовая. СВДС. Девочка полтора месяца. Криминала нет, учтите. Мать 21 год, в шоке, дома никого.
– Чего-чего там? – не понял Алекс.
– Младенец умер во сне.
– Это Мишаня уже разузнал? – хмыкнул Ежун.
– Нет, наблюдатели доложили. Что-то они в последнее время...
– Ш-ш... Помогают – и ладушки.
– А телефон наш она откуда знает, интересно? – снова пристал к Рафу Гага.
– В роддоме ей сказала соседка по палате. Мол, позвони 0003, спой любую детскую песенку – и там помогут.
– Что она пела-то?
– «Спи моя радость, усни!». – рявкнул Рафик уже совсем не благодушно. – Это роляет, да?
– Да что ты на меня гавкаешь. – удивился Гага. – Вон, Ежун уже шурует во всю, Мишаня стажера взял и мчится.
– За девочку страшно. – признался Раф. – В смысле, за маму. У нее крыша едет: тихо, но быстро.
– Ёж, передай Мишане, что там ещё терапия нужна. Раф, это коммерческий вариант? Если без дураков?
– Да, вполне. У них полис от хорошей поликлиники, можно машину присылать.
– Ну и высылайте. Возьмите по средним расценкам: анализы, рентген грудной клетки. Палата интенсивной терапии. Ведите дня три-четыре. Потом передавайте обычным медикам.
– Кто вести-то будет, Мишка самолично?
– Не, мы без него зашьемся. – Гага перелистал толстый еженедельник в кожаном переплете. – А вот Эрика отправьте. С его прибалтийским акцентом самый то.
– М-м-м... – промычала что-то Варя.
– Ничего, переживет. – ответил неизвестно на что Гага и снова зашуршал своим гроссбухом.
– А история про Галатею – это вот зачем надо было? – непонятно спросил из угла Алекс.
– Да незачем. Просто Гальке тогда нужно было сюда, а тут этот скульптор.... – досадливо отозвался Гага. – Добро бы важное что, а то так, ерунда. Поэтому-то она теперь только с мелкими и возится. Сама от них недалеко ушла.
– А когда важное, тогда наоборот, никаких ходов не сыщешь. – добавил Рафик. – Если бы не Лариска, мы бы еще долго изгалялись. Да, Лар?
– А я читала, что у Пигмалиона и Галатеи были дети... волею Афродиты. – задумчиво произнесла Женька.
– Все, хватит! – хлопнул ладонью по столу Гага. – Нам ничуть не легче, чем вам. И вместо того, чтобы не травить друг другу души.... – он вскочил и выбежал из комнаты, не хлопнув дверью только потому, что в нее как раз входил невзрачный парнишка лет пятнадцати, прыщавый и тощий.
– Деньги вот принес. – протянул он Рафику толстый конверт. – А что это главного сегодня раздирает?
– Жениться ему пора, барину. – мрачно ответствовал Алекс.
– А, это бывает. – кивнул парнишка. – Ну, кто куда, а я жрать. У меня скоро пупок к позвоночнику прирастет. – и он снова вышел.
Следом за ним в коридор выбралась Лариса. Она понимала, что все смотрят ей вслед, и что с самого начала было ясно, что она помчится разыскивать Гагу, и найдет, разумеется, и успокоит.... Но как ей не хотелось этого делать! Она любила то дело, которое они делали, и ребят любила, и стажеров-мелких тоже. А уж как она любила Гагу – все Джульеты отдыхают! Но... Она устала любить вникуда. В стерильную пустоту. В братское одобрение, в дружеский взгляд. Устала до такой степени, что порой задумывалась, не бросить ли все к чертовой матери? Будет им еще один некоммерческий сигнал.
– Ну, что, накрутила себя или еще нет? – с насмешливой нежностью встретил ее Гага за третьим или пятым поворотом этого кошмарного коридора. Тут располагалось когда-то множество госконтор – то по одиночке, то в тесном соседстве, путая бухгалтерии, теряя клиентов и командировочных в этом лабиринте изогнутых, как ходы в пирамиде, коридоров, проходов и лесенок. Может быть из-за этой архитектурной особенности, а может из-за неисстребимого запаха дешевой канцелярщины, им и удалось снять помещение так дешево?
Все это Ларка думала, тая в объятиях Гаги. В них, в этих самых объятиях, мир сразу становился цветным и легким, как мыльные пузыри в детстве. Все обиды – смешными, все проблемы – поводом стать героем, победить и показать противнику язык. И то, что она и половины этих проблем не знала и не понимала, ничуть не ухудшал ей настроение.
– Гаг, слушай, а вы вообще кто? – спросила Ларка уже наверное в тысячный раз. – Вы доппельгангеры, что ли? Или инопланетяне?
– Мы – пластилиновые человечки, ты разве забыла? – с шутливой обидой сказал тот. – Сама нас слепила, а теперь вопросы дурацкие задает.
Лариса снова положила голову Гаге на плечо. Хотелось замурлыкать и потереться об него, но еще сильнее хотелось чтобы у этого было какое-то продолжение.
– Гагусь, я выросла между прочим. – сказала она в складки льняного пиджака. – Я уже ого-го какая тетенька большая.
– Наблюдатели мне доложили. – печально пошутил Гага.
– Я тебя люблю, Гаврюш. И мне совершенно наплевать, как ты это реализуешь. Я за последние четыре года такого насмотрелась.
– Ларчик, хороший ты мой, я не могу сейчас! Пойми, слишком много сил на это уйдет. И потом, это хамство по отношению к остальным. Я их в это втравил, в конце концов. Сначала я с тобой, потом Варя с Алексом, за ними Женька с Ежуном, да? А кто дело делать будет?
– Я ведь даже не знаю, что это за дело. – немного обиженно и удивленно сказала Лариса. – С самого начала я просто тебе поверила, что это важно. И ты никогда не рассказывал, даже вкратце.
– Вкратце могу. – вдохновился Гага, резко заминая тему их плотских отношений. – Но не сейчас. У нас новый вызов, ехать – нам с тобой.
В кабинете не осталось никого, кроме Рафика. Даже кружки из-под кофе исчезли в железном сейфе в углу.
– Что там, Раф? – спросила Лариса, открывая огромный стенной шкаф.
– Ситуация на грани. – рублеными фразами пояснил тот. – Девочке пять лет...
– Не-е...– Гага задвинул створку шкафа. – Мы же договаривались! Только до двух лет, до трех – если есть показания.
– А тут есть, есть показания! – заорал Раф. – Инвалид детства, олигофренка и ножки парализованные.
– Х-хосподи. – простонала Лариса. – Неужели сами родители?
– Да нет, в том-то и дело. Ребенок единственный, для них как зеница ока. Мать пытается заниматься с ней по всем методикам, лечить где только можно. Отец готов любой знахарке отвалить чемодан зелени не почесавшись. А больше у них детей быть не может...
– А стряслось-то что?
– Девочка каталась с няней в саду. А, ну да, у них частный дом. Мать отправила няньку куда-то в магазин, больше никого в доме не было. Сама собиралась к дочери. Ну и задержалась в доме на три минуты – кажется, искала мячик. Девчонке этого хватило, чтобы доехать до дальней изгороди, там коляску понесло под откос, а ребенок зацепился шеей за натянутую там вместо забора проволоку... Подробностев желаете?
– Хватит Ларису пугать. – Гага снова обнял девушку, только со спины, и дрожь, переходящая в тошноту, немедленно растаяла. – Она сегодня поедет на замену, будет мне ассистировать. Отправь стажера в машину. Така-ая удача, что хоть денег не бери! – Гага потер руки и подмигнул Ларисе.
– Вот, сегодня посмотришь полную замену. А потом уже вопросы будешь задавать.
К усадьбе они подлетели на огромной для извилистых деревенских улиц скорости, но без сирены: не хватало еще соседей будоражить. Их никто не встретил. Гага бегом помчался в глубину ухоженного сада с ровными, широкими дорожками. «Специально для инвалидной коляски делали» – мелькнуло у Ларисы. Где-то впереди тонкий голосок пел задорную песенку из мультфильма: «...Синий небосвод... лето круглый год».
Гага на бегу вынул свой телефон и сказал, нажав пару кнопок:
– Рафи, можешь больше это не слушать, мы на месте.
Немолодая, ухоженная женщина в веселом летнем сарафане держала на руках обмякшее тело девочки. Заметив Гагу в зеленом врачебном облачении, она положила свой сотовый на траву и обняла тело ребенка обеими руками.
– Вы быстро. – сказала она, глядя на дочь. – Только ей уже не поможешь. Она не дышат.
– Ну, голубушка, это уж позвольте нам решать, кому мы поможем, кому нет. – Гага успел когда-то и в овраг слазить, вытащив оттуда довольно тяжелое инвалидное кресло с моторчиком. Лариса вытаращила глаза. Нет спору, штука удобная – но для более-менее адекватного взрослого, а не для слабоумной крохи. Наверняка ребенок нажал не ту кнопку, «лошадка» понесла...
– Вставайте, вставайте, любезная Инна Петровна. – слегка сварливо произнес Гага. – Нам работать нужно, каждая секунда на счету, а вы тут в куклы играетесь. Ну-ка бегом марш в машину! – он указал рукой направление.
Несчастная женщина еле переставляя деревянные от ужаса ноги, тем не менее умудрялась двигаться почти бегом. Лариса обогнала ее, распахнула сияющее приборами нутро реанимобиля, выдвинула мягкий зеленый язык носилок.
– Кладите, кладите... – Гага коснулся плеча женщины рукой, и Лариса увидела, как в ее глазах тут же погасло зарождающееся безумие. Носилки с легким жужжанием втянулись внутрь.
Лариса быстро раздела девочку, стараясь не смотреть на ее личико, дважды искаженное: слабоумием и смертью от удушения. Налепила датчиков по всему телу. Все это был спектакль, жестокий спектакль. Девочка была действительно мертва, иначе с ней поступили бы так же, как с мальчонкой, захлебнувшимся в трубе. Тем не менее, огоньки на панелях ожили, зазмеилась слабенькая кривая пульса. Все было сделано с расчетом на случайное присутствие профессиональных врачей. Кто-кто, а уж медики на «Скорой» знают, какие бывают чудеса, из каких сплющенных, обожженных, не похожих на живое, останков удается вытащить, выцарапать человеческую жизнь.
– Ну во-от! – так самодовольно, словно ребенок уже выпрыгнул из машины на шею к матери, протянул Гага. – А вы паниковали, а вы говорили – не дышит! Еще как дышит! Ларочка, стимулятор там, теперь довезем.
– Она... будет жить? – еще не веря спросила женщина.
– Знаете, дорогая Инна Петровна. – слегка приглушенным голосом сказал Гага, наклонившись к ней с высоты своего роста. – Я вам больше скажу – может быть проблемки-то ваши как раз и пройдут.
– Да вы что! – не то поверила, не то возмутилась наглой лжи мать.
– Идите сюда! – властно втянул ее в нутро реанимобиля Гага. – Видите? Мозг был без кислорода, но всего лишь доли секунды. Однако, этого могло оказаться достаточно, чтобы задействовались резервы. Природа умственной отсталости не до конца изучена, хотя множество консерваторов выносят детям приговор без обжалования. Я мог бы вам рассказать множество похожих случаев, но не сейчас. Сейчас нам надо вашу Наденьку скорее полечить, полечить...
Под его воркование Лариса накрыла ребенка легким одеяльцем. Ей очень хотелось как-нибудь скрыть ну совершенно неживое личико, поэтому она защелкнула на ее шее белый фиксатор, похожий на огромную воронку. Теперь, накрытая розовым, с проводами, идущими к весело перемигивающимся приборам, и с белой воронкой вместо лица, Надя выглядела скорее персонажем фильма, в конце которого, разумеется, храбрый и красивый доктор всех спасет и все вылечит. И женится на своей медсестре.
Лариса отвернулась, скрывая свое невольно исказившееся лицо, начала рыться в ящичке со шприцами, громко звякая.
Гага тем временем закончил морочить матери голову, убедил ее оставаться дома до их следующего звонка, захлопнул дверцы и тронулся. Лара подождала, пока поселок не скроется из вида и постучала в стекло кабины.
– Погоди-погоди. – отозвался Гага как-то сердито.
– Да не хочу я тут с ней! – чуть не разревелась Лариса. – Я ведь не врач!
– Эх, давно пора было тебя на вызовы брать! – вздохнул Гага. – Все, все, вон полянка хорошая, сейчас пойдет обмен.
– Я погуляю неподалеку. – взялась за ручку двери Лара.
– Нет. – жестко ответил Гага. – Сегодня ты будешь смотреть. Потому что у тебя уже накопилось слишком много вопросов. А на пальцах пояснять... слишком долго.
– Ладно. – с ним было просто невозможно спорить. Лара села на откидное сиденье и уставилась в потолок.
Появился стажер – как все стажеры, худющий, с бесцветными волосенками, тонким длинным носом и мутными глазами. Встречая таких парнишек на улице, Лариса раньше всегда думала, что они сильно недоедают. Фантазировала про пьющих родителей, про мешочек с клеем по вечерам на чердаке. Она всегда была фантазерка та еще!
Гага выволок девочку из машины безо всякой осторожности, но и без грубости – как мешок спелых яблок, скажем. Лежа на траве, она казалась беленькой до голубизны. Голенькое тельце напоминало теперь куклу. Стажер тоже разделся и улегся рядом с Надиным трупом. Лариса вдруг страшно захотела курить. Видел бы это.... да кто угодно из посторонних! Реанимобиль, двое докторов в зеленом, и два голых ребенка на траве.
– Вокруг никого нет в радиусе примерно десяти километров. – снова вспомнил о ней Гага. – Иди сюда, а то впрямь еще курить научишься. – и он притянул ее к себе, обнял со спины, окружил руками, а подбородком легко прикрыл макушку.
– Курить, пить и по мужикам бегать. – буркнула Лариса.
– Побегаешь еще... смотри, смотри! – Гага слегка пихнул ее в бок.
На полянке уже не было мальчишки-стажера. Там лежали две пятилетние девочки, правда одна была с остреньким носом, жидкими усиками и циничной усмешкой.
– Давай зеркалься. – строго приказал Гага. – Хорош резвиться! Запоминай: в разум начнешь входить сперва примерно на уровне полутора лет, но дальше двигаешься до полной нормы. Одутловатость эту дебильскую с лица уберешь к концу года. Тогда же начинай ножками шевелить. Если родители будут стараться, как прежде, то к семи годам нормально пойдешь в школу. В любом случае, наблюдатели тебе скажут, когда ты в порядке.
– Да понял я. Меня Сэм готовил. – в голосе стажера была гордость.
– Сэма не подведи. Глянь еще – что забыл?
Стажер медленно и неуклонно превращался в копию Наденьки. Округлились щеки, спрятались в щелочках глаза, глуповатая улыбка растянула губы.
– А, ну да! – девчачьим голосов пропищал стажер. На его шее набухла безобразная рваная странгуляционная полоса.
– Запах скопировал? – Гага обошел вокруг тел. – Голос точный?
– Точно, точно. – глаза стажера заволакивало сонной одурью. – Ну дайте хоть еще пару слов, Гаврил-Яныч!
– Ишь ты.... ну, чего еще? –- Гага присел на корточки перед стажером, и Лариса присела тоже.
– Излишки массы же остались, а? Так разрешите мне... все равно обнимать будут, целовать там, тискать. Ну?
– Валяй. – махнул рукой Гага. – Сделай им двойню, пацанов, чтоб жизнь медом не казалась. Но после этого – все. Наблюдатель тебе поможет, если ты там увлечешься. И никаких чудес, ясно?
– Да что я, дикий? – обиделся стажер.
– Ну, раз понял, тогда спи. Ларусь, отнеси Надюшку в машину. – Гага повернулся к ней в тот миг, когда она уже шагнула к мертвой девочке.
– Лара! – в его голосе было столько тревоги, что ей стало стыдно. – Любимая, я тебя прошу, давай без срывов! Отнеси Надюшу в машину, нам нужно ее срочно доставить в госпиталь. Ей там поставят швы на шейку и уже к вечеру счастливые мама и папа будут обнимать свою дочурку.
– А потом она резко поумнеет, и паралич пройдет. А вдобавок у них неожиданно родятся близнецы... – Лариса стояла, опустив руки. – И все они будут такие, как ты, да? Пластилиновые человечки? Зачем?
– Нет! – он одолел растояние в пять метров каким-то немыслимым прыжком и вцепился ей в плечи – больно, больно, как ей давно хотелось. – Нет, они будут не как я, не как мы все. Они будут живые – живее нас и живее вас. Практически не будут болеть. Не будут знать психических отклонений. Психов, злодеев всяких не будет вообще. Станут мелкими и незначительными всякие комплексы, мании, фобии. Воевать станет некому – никому это будет неинтересно. Наука будет развиваться – по-настоящему, а не как теперь, словно стриптизерка: кто сунул в трусы бумажку, для того сняла чулок.
- И у них будут дети? – Теперь уже Лариса трясла его. – Настоящие, а не вот такие, пластилиновые?
– Да будут, конечно! – изумился Гага. – Отличные дети у них будут. Младенческая смертность – ноль. Патологии – ноль. Отказных не будет. Я тебе много чего могу рассказать, как оно будет. Только мы пока к этому не сделали и двух шагов.
– Я боюсь, понимаешь, Гаврюш, я просто боюсь. Я-то ведь не совершенное существо будущего и не пластилиновая, как Варька. Я банально состарюсь, воплощая все это, а мне хочется еще и своего, маленького личного счастья. Неужели невозможно как-нибудь, не в ущерб великой идее, сделать меня счастливой?
– Ларочка. – Гага обнял ее. Стажер-Наденька проворчал что-то и сам полез в машину. Хлопнула дверца.
– Я люблю тебя. С нами... со мной это случается. Все, как положено. И дети в том числе. Вот только почему-то люди этих детей воспринимают как нечно чужеродное. И уничтожают. Разными способами. Под разными предлогами. Но всегда. Ты согласна родить заранее обреченного ребенка? Причем, ты не будешь знать, что и когда с ним случится: бандюки пристрелят или маньяк зарубит топором, или соседка кипятком из окна ошпарит или осудят по ложному обвинению... Хочешь жить с этим знанием всю жизнь?
– А если мы.... Лариса залилась краской. – Пока побережемся?
– Не получится. – Гага покаянно покачал головой. – Или никак, или 100% результат.
– Ну, тогда.... –- не договорив, Лариса припала губами к его губам, еще не сомкнувшимся в суровую линию. Как в самый первый раз, в узкой кладовке дома культуры, в звенящем лунном свете.
Только тогда не было такого блаженства, такого запредельного восторга! Было лишь ощущение, что страх и одиночество закончились навсегда. А сейчас она любила, ее любили – и это охватывало мир вокруг, как пожар, как вспышка сверхновой...
Машина побибикала. Гага мягко-мягко отстранил Ларису. У него было счастливое, совершенно пьяное от восхищения лицо. Он что-то пробормотал, гладя Лару по плечам, потом собрал остатки воли и сделал шаг назад.
Мертвой девочки уже не было на траве.
– Поехали? – Гага двинулся к водительскому месту. А Лариса почему-то снова забралась в кузов. Она все еще плыла, кружилась в водовороте блаженства, не желая выныривать из него. Машина плавно тронулась и двинулась к городу.
– А это правда, что ты Гагу слепила? – прошептала Наденька, делая какой-то странный жест в сторону кабины. Лариса в изумлении уставилась на нее. Воспринимать это существо как парнишку-стажера было теперь невозможно: девочка и девочка. Ну, видно, что олигофреночка... и полоса на шее.
– Расскажи. – попросила Наденька. – Сейчас Гаврил-Яныч ничего не слышит, только твою радость. Но надолго моей защиты не хватит.
– Да зачем тебе? Ты не знаешь, что ли? Да, слепила. Мне тогда было семнадцать, меня парень бросил. Нехорошо бросил, обидно. Я училась в изостудии при доме культуры. Ну вот и стала горе свое работой задавливать: убиралась там, мыла, чистила. Руководитель так был рад, что стал мне ключи оставлять, а я там по и ночам сидела и смотрела в окно. И было так страшно: я ощущала, что я в целом мире одна и никто больше не защитит меня. Наверное, с такими мыслями я бы потом отправилась в секцию вольной борьбы или на каратэ. Но в ту ночь я нашла скульпторский пластилин. Много – несколько ящиков. И я решила слепить себе идеального мужчину. Вот так скромно. Лепила всю ночь: разомнешь кусок, прилепишь, придашь форму – и дальше. В качестве каркаса использовала чьи-то проволочные поделки, тоже очень старые. Я была уверена, что буду лепить неделю, месяц... Но закончила еще до рассвета. Он стоял в лунном свете, такой живой, такой мой, что я бросилась его обнимать и целовать. Наверное, если бы он тогда мне не ответил, я бы ушла домой и что-нибудь с собой сделала. Но он ожил и тоже обнял меня. Вот и все. А потом я вас уже столько слепила, что перестала узнавать – кто мой, а кто не мой.
– Нас уже не ты лепила, а Варя. – пояснила Наденька. – А Мишаня ей помогал.
– А вот как ты близнецов сделаешь своим маме и папе? – поинтересовалась Лара.
– Да точно так же, как Мишаня клетки мозга заменяет. У меня немного лишней массы осталось, пока я лежать буду, никто не заметит, что пятилетняя девочка весит как пятнадцатилетняя. Потом, часть можно в кровать спрятать. Но потом это куда-нибудь все равно надо пристроить. Вот я разберусь, что там у этих родителей не в порядке и починю. Ну и сразу им помещу парочку зародышей.
– Все равно много массы останется, Надь. – покачала головой Лариса. – Ты мне мозги не полоскай, а? Ты же не слонят им поместишь. У тебя со стажером разница в весе килограмм тридцать.
– Обычно мы подкидышей делаем. – пожала плечами девочка. – Не тех, которых находят, а когда роженица одного рожает, бац – врач за голову хватается: там второй! Это проще всего, если в больнице роддом есть. Тогда можно хоть десять штук сделать, и ничего, все только рады.
– А если нету роддома?
– Тогда как раз чудесами занимаемся, ты же слышала. – Наденька сердито мотнула головой в сторону кабины. – Запрещает он мне, как же! Два десятка пороков сердца заштопать, какие-нибудь катаракты, почку подрастить, опухоль убрать, кости срастить, раз-раз и пятьдесят килограмм может не хватить.
– Гага боится, что вас вычислят. – вслух подумала Лариса.
– Невозможно. – помотала головой Наденька. – Вот меня сейчас хоть чем изучай . Я девочка как девочка. Конечно, придется тогда массу срочно сбросить и она пропадет. А Гагу... его голыми руками не возьмешь. А потом, когда нас всех пристроят, ты ему поможешь.
– Я?
– Ну да. Когда вы все закончите и поженитесь, он, конечно, тоже пойдет на замену. Найдет в морге бомжа одинокого или просто больного помершего. Чтобы никаких следов не оставалось. Тогда и дети у вас будут обычные. И никто их не убьет.
– А почему таких детей убивают? – вскинулась Лара, но Наденька повела ручкой, приказывая молчать. Машина уже тормозила у ворот крупной детской больницы. Гага предъявлял пропуск. Зашуршали шаги санитаров приемного. Они что-то спрашивали, Гага отвечал. Лара приняла профессиональную позу над безвольно откинувшейся на спину Наденькой.
– Удачи, детка. – успела прошептать она, когда начала открываться дверь.
– Не торопи его. – ответила девочка, закатывая глаза.
После работы – так называлось любое время суток, когда Ларисе, Жене и Алексу приходило в голову отправиться домой – Алекс затащил их к себе на банку черной икры. Всю дорогу до дома он рассказывал, какими сложными браконьерскими способами попала к нему эта икра. Но в квартире, разлив по бокалам вино, высыпав в вазу коробку черных сухариков и водрузив в центре стола миску с действительно отборной черной икрой, он резко посерьезнел.
– Что делать будем, девицы-красавицы?
– А ничего не будем! – жизнерадостно провозгласила Женька, зачерпывая икру прямо сухариком. – Живем интересно, чудеса каждый день, денег имеем столько, сколько не стыдно попросить. И еще любо-овь – особенно в перспективе!
– Не знаю, что у кого в перспективе, а Варя со мной даже целоваться не хочет. – пожаловался Алекс. – Говорит, мол, мужикам проще терпеть, а она сразу не выдержит. И что-то там про ребенка, который умрет.
– Которого убьют. – поправила его Лариса, сооружавшая сибаритскую башенку из сухариков с маслом, проложенных икрой, и сверху еще маслице, и опять сухарик...
– Хрен редьки! – Алекс выпил вино залпом, подумал секунду и выволок из-под стола бутыль коньяку. Налил в тот же бокал и с наслаждением отхлебнул.
– Давайте хотя бы наши знания соберем в одну кучу! – умоляюще попросил он девушек.
– Да нечего собирать. – Лариса тоже решила, что коньяк к икре подходит органичнее, поднялась и выбрала в серванте подходяшую широкую рюмку. – Сначала было это явление из пластилина: Гага. Потом я лепила еще Рафа, Мишаню, Варю, Ежуна и Сэма – точно. Легко так лепила, словно по сотому разу. Кто лепил остальных, включая стажеров, понятия не имею. Может и я. У меня до сих пор есть такая милая способность – если подойти и ущипнуть кого угодно из пластилиновых, у меня в руках останется кусок. Того самого пластилина, того самого цвета, и я готова поклясться, что даже с той же пылью веков, которая на нем была, когда я его нарыла в кладовке.
В Гагу я влюбилась... сразу, короче. Как только слепила, так и все. Вас в себя влюбили. Сознательно и рассчетливо. Им нужен был настоящий доктор – и Варя вышла на Алекса, которого в клинике не понимали, зажимали и прочая. Теперь у Лешика своя лаборатория, куча открытий и он ждет, когда можно будет явить все это прекрасному новому миру, да?
– Ну-ну... – неопределенно хмыкнул Алекс и налил себе второй бокал коньяка.
– А потом нам понадобился хороший бухгалтер, и Ежун вышел на Женьку. Обратите внимания, ребята: мам-пап у нас поголовно нет, тети-дяди с нами в натянутых отношениях, близких подружек или закадычных друзей тоже не густо. Если что – нашего исчезновения не заметит никто, кроме участкового милиционера, и тот весьма не сразу.
– Хорош пугать. – фыркнула Женька. – Между прочим, ребята не притворяются, что влюблены в нас. Ежуна знаешь как колбасит! Я тут ему решила рассказать, что есть такое безопасное времяпровождение: петтинг... А он мне в ответ показал, как раздеть девушку в зимнем облачении за полторы секунды. «Вот,» - говорит, - «тебе и весь твой петтинг!», а сам чуть не плачет.
– Я и не говорю, что они притворяются. – покачала головой Лариса. – Я вообще подозреваю, что когда мы в них влюбляемся, мы их заставляем влюбиться в ответ с такой силой, что у них нет ни малейшего шанса на притворство. Но быть с нами они действительно боятся. В основном из-за каких-то особых детей, которых, мол, всенепременно убьют.
– Да с их возможностями-то... чушь какая! – Женька снова загребла икры, но уже не сухарем, а большой ложкой. – Дом с забором, обучение на дому, охрана, а то вообще можно остров купить и жить там.
– На остров они не поедут, у них дело. – раздумчиво отозвался Алекс. – Для убийства достаточно подкупить учителя или кухарку. Или даже продавца в магазине, который тебе лично в мороженое сыпанет дряни. Но мне казалось, что они говорили про убийство не в младенчестве, а как раз во взрослом состоянии. Суд там фигурировал.
– Наверное, такие дети будут проявлять очень необычные способности. – предположила Лариса. – Лечить взглядом, читать мысли...
– Ну да... и шлепнут их, как этого... белого колдуна... Ломбо? Бонзо? – мрачно согласился Алекс.
– А у меня есть идея-а... – пропела Женька. – Может, сработает! Кто-нибудь знает, мы в нашей конторе официально числимся или в гости ходим?
– Официально. – кивнула Лариса. Ей вдруг припомнилась непонятная фраза, которую пробормотал Гага, с трудом отпустив ее из своих объятий. И тоскливый страх закрутился серой пылью где-то за окнами, делая мир мутным и зыбким.
Все потекло по-прежнему. Звонки на таинственный номер, бригада врачей, которые обещают сделать невозможное, счастливые родители. Иногда это приносило деньги. Иногда – нет.
– Почему тебе просто не наделать денег? – спросила как-то раз Лариса у Гаги.
– Потому что пропажа крупных сумм рано или поздно привлечет к себе внимание. А оно нам нужно меньше всего. Мы и так туману напустили: то ли риэлтеры, то ли Гербалайфом торгуем, то ли невест зарубеж отправляем, непонятно. А если станут копать... Они копать, мы бегать. Мы бегать – они копать...
– Вы ведь все можете уйти в обмен. Вас невозможно поймать.
– Один раз – можем. А дальше что? После обмена... кстати, ты почему-то ни разу не спрашивала, что будет после обмена. Мы медленно станем людьми. Сначала физически – после того, как сделаем новое тело абсолютно здоровым. Потом изменится мышление. Если нас вычислят в новом теле – нам некуда будет деваться.
– Так погоди, вы не можете обмениваться еще раз?
– Не-а. – Гага дурашливо потряс головой. – Это одноразовое действие. Вход есть – выхода нету.
– А Сэм? Сэм и старушка? – у Ларисы стали абсолютно круглые глаза.
– Во-во! – возмутился Гага. – Сэм теперь Прасковья Васильевна, и на наши высокие цели ему начхать. Ему нынче гораздо важнее, чтобы прислуга Маринка не воровала у ей кофий и не совалась в кабинет покойного мужа Прасковьи Васильевны. А еще она любит созывать несостоявшихся наследничков на всяческие дни ангела и демонстрировать им собственную прыть...
– Когда он вернется? – слегка потрясла Гагу Лариса. – Не может же это быть навсегда!
– Вернется? Лет через пять. – вздохнул Гага. – Только это будет не совсем Сэм. Это будет то самое новое сапиенс, для которого мы готовим сейчас плацдарм. Вот, полюбуешься, заодно.
– Гага, мне страшно. – Лариса вцепилась в руку мужчины, не ощущая привычной надежности. – Это получается, что мы все человечество разом как в мясорубку?
– Или в переплавку. – кивнул тот. – Только разом не получится. Мы не можем так поступать с живыми, понимаешь? Вот и движемся со скоростью улитки. А что делать? На кладбища идти? В морги? Свести с ума тысячи людей явлением уже почти похороненных родственников? Фокусы со вторыми младенцами тоже не срабатывают: дети вырастают и остаются... нами. Вылеченные же несут в себе слишком крохотную частичку нашей сущности, чтобы стать новым существом. Даже если приходится менять сердце или мозг.
– Вы не можете заменять живых. – Лариса отстранилась от Гаги. – Но вы можете их убивать...
– Не можем. – в голосе главного не было ни обиды, ни досады. – Убивать тоже не можем. Такие вот условия задачи, понимаешь?
– А мы – можем. – Лара запрокинула голову к небу, чтобы слезы не выкатились из глаз. – Мы можем убивать и мы хотим вам помогать, так?
– Ну перестань, Ларусь! – Гага обнял ее. – Ну что за мысли, в самом деле! Мы бы тогда не вас набрали, а каких-нибудь отморозков. Вон, у нас красавицы какие: Варя, Сарочка, Селина. Привели бы громил, и двинулись бы мы, как комбайн по полюшку, а?
– Так нельзя? – с надеждой спросила Лариса.
– Нельзя. – решительно отрезал Гага. – Так тоже не сработает. Пытались уже. Мы столько раз и столько разного испробовали! Если бы ты только знала... – его лицо резко осунулось, наполнилось тяжелой водой усталости.
– Иногда мне кажется, что я знаю. – Лариса положила голову ему на плечо. – А что наблюдатели? Если они помогут, то вы сможете отправить стажеров... в детский сад. – она через силу улыбнулась.
– Наблюдатели молчат пока. Они мне не подчиняются. – Гага пожал плечами. – Кто бы мог их переубедить?
Женька против своего обыкновения не ворвалась в контору, а вошла бочком, тихо присев на стульчик у входа. Если бы Лариса не разглядела сразу, что у той в глазах пляшут бесенята, она бы решила, что настал конец света.
– Ежунчик. – фальшиво-виноватым голоском протянула Женька. – Я хочу тебе сказать, что у меня... будет ребенок.
Все побросали работу и сгрудились вокруг Женьки. Гага попытался показать Ларе что-то глазами, но она его не поняла. Ежун, весь красный и несчастный, стоял перед Женькой на коленях и все бубнил:
– Как же так? Ну как же это так?
– Ну просто. – Женька сделала неопределенный жест в воздухе, не давая ему коснуться себя. – Я решила, что мне пора стать матерью. Дама я незамужняя, зарабатываю хорошо, какие проблемы?
– Это не мой ребенок. – Ежун отводил от всех глаза. – Клянусь, не мой! Но я буду помогать, конечно!
– А какой срок? – оттеснив мужиков поинтересовалась Варя.
– Примерно пять-шесть месяцев. – задрала подбородок Женька.
– Ну, ладушки. Можешь позвать Ежуна на роды – он тебе обезболивание обеспечит на таком уровне, что все кесари умрут от зависти.
– А можно.... – Женька совсем потупилась. – Я из дома пока поработаю? Тошнит до сих пор жутко, хотя и обещали, что во втором триместре пройдет. – она обхватила живот и гулко сглотнула.
– Ладно, никаких проблем. – согласился Гага. – Делай как тебе удобнее.
– Спасибочки! – чирикнула Женька и тут же исчезла за дверью, даже не взглянув на Ежуна.
Все некоторое время тяжело молчали. Первым нарушил молчание Гага. Медленно и раздельно он произнес:
– Ни-фи-га не понял! Что это было?
– Да, странненько получается. – поддакнула ему Варя. – Сначала у Женьки отпуск был, потом она кого-то из родни навещала... а по сути она нас избегала последние месяцев семь. Так что я уверена, что Ежун тут не при чем.
– Да я клянусь! Я же не идиот! – на компьютерщика было жалко смотреть. Он был так перепуган женькиным демаршем, что даже не ревновал. А Лариса именно об этом и думала: завести ребенка? От другого? Невозможно. Нет, конечно, Женьке могли дать по башке, изнасиловать. Но сама, сознательно она бы на два шага к другому мужику не подошла. Это Лара знала по себе и видела по Алексу, для которого женский пол на планете представляла одна только Варя.
Женька что-то задумала. И срок такой неопределеннный. Пять-шесть... а иногда бывают роды на седьмом месяце...
– Гаврюш. – оттащила Лариса главного в закуток между стенным шкафом и входом в крохотную кухоньку. – Ты мне вот что скажи: когда Сэмчик станет этим самым мега-пупер существом, из-за которого весь сыр-бор, он что, заново родится?
– В том-то и прелесть, что не обязательно. Он сможет выбирать – вернуться к нам во взрослом состоянии или действительно родиться у кого-нибудь. А что, – вытаращил глаза Гага – ты решила, что у Женьки там... Сэм?
– Да нет, с чего бы? Вроде на той неделе старушка была бодра и весела. – отмахнулась от этой версии Лара.
– А это неважно. – поучительно изрек Гага. – Новому сапиенсу не обязательно в животе весь срок сидеть. Достаточно решить – хотя бы за пять минут до родов. Если они сговорились...
– Как они могли сговориться? Сэм себя почти не помнит. Он уже давно Прасковья Васильевна.
– Перед смертью вспомнит. Ну и дела-а...
– Да забудь ты про Сэма! – тряхнула Гагу Лариса. – Ты сказал, что после смерти новый сапиенс может сразу стать взрослым. Каким образом? Голым бомжом посреди улицы а-ля Терминатор?
– А, вот ты про что. Нет, если он решит стать взрослым, то у него сразу появится место, куда он придет. Жилье, документы, работа, знакомые... Можно сказать, что он их себе придумает или выберет. В отличие от нас, чужаков, он вольется в этот мир так органично, что комар носа не подточит. И станет жить. А после смерти снова будет выбирать. Удобно?
– Не знаю, не пробовала. – хмыкнула Лариса. – А ты тоже когда-нибудь таким станешь, Гаврюш?
– Обязательно. – Гага осторожно коснулся губами ее носа. – Стану – и сразу к тебе с букетом и кольцом.
– А мне уже лет 70 к тому времени тюкнет. – прокряхтела Лариса. – Артрит, маразм, вставная челюсть...
– А я позову Варю, она пришлет пару стажеров и они тебе такой бодилифтинг сделают – ни один врач не сможет дать тебе больше двадцати!
– И мы поженимся, да? – Лариса похлопала ресницами, изображая киношную дурочку. Гага сгреб ее в охапку и жарко зашептал в макушку:
– Обязательно. Если бы ты могла себе представить, как я хочу стать твоим мужем! Любить тебя. Беречь. Растить с тобой детей. Дружить. Учиться новому.
– Но я останусь просто человеком. Я снова буду стариться. Меня будут терзать комплексы и депрессии. Я даже могу попасть ненароком под машину. Что тогда? – она говорила и сама боялась этих слов. – Ведь если кто-то заменит меня, то это буду уже не я, это будет какой-то стажер...
– Есть еще один способ, родная. – признался Гага. – Когда я стану... другим, я могу перелить тебе свою кровь. Мне это не повредит, а тебя превратит в подобную мне. Вот и все.
– И скольких ты мог бы превратить таким переливанием. – Лариса от недоверия помотала головой.
– Не больше трех. Самых нужных мне. Тебя, друга – вот, скажем, Алекса, женькиного ребенка. Поэтому глобально это опять же не работает.
–Ну хорошо. Давай ждать будущего. – согласилась Лара. – А ты после возрождения останешься большим начальником?
– Думаю, что больше некому. – покаянно сказал Гага. – Стажеры будут прибывать, пока мы не закончим полностью – от Москвы до самых до окраин. Включая джунгли Амазонии и все мелкие острова в океанах.
– Какой-то генетический коммунизм. – поморщилась Лара. – Если бы я в тебя не влюбилась сразу, я бы ни за что такой глупостью заниматься не стала.
– Понимаешь, Ларис, у нас нет выбора. – Гага снова помрачнел. – Мы пробовали уже множество раз. И настоящие доппельгангеры были. И Атлантида. Но мы все время ошибались. И еще – все время рождались запретные дети.
– Ибо вы несовершенны и мы несовершенны... – нараспев произнесла Лариса.
– Да. – Гага потерянно смотрел на нее. – И если кто-нибудь из наших сорвется теперь, я даже не знаю, когда будет следующая попытка.
– Так вы что, исчезнете?
– Как только погибнет запретный ребенок.
– Ужас какой! Только что была сказка про вселенский коммунизм, и тут же страшилка про вампиров!
– Похоже. – криво усмехнулся Гага. – Звучит тупо. Но так оно и есть.
– А кто провалил операцию в прошлый раз?
– Разве это имеет значение? – пожал плечами Гага.
– Ну хорошо, когда была последняя попытка?
– Я тебе потом скажу, ага? – он потянул ее к столам, где уже надрывался телефон. – Ежун Женьку ищет, наблюдатели не идут на контакт, Рафик ушел обедать, а мы с тобой трубку не берем, каково?
– Да? – рявкнул он в трубку. Оттуда раздалось невнятное завывание. Видимо, кто-то пел песенку. Какой идиот придумал этот пароль? А скорее всего, никто не придумывал, само обросло подробностями, передаваясь из уст в уста, рождая легенду.
– Сколько лет девочке? Двенадцать? Вам говорили, что мы беремся только до трех лет? Нет, методика неопробированная, могут быть поражения мозга, амнезия. Вам все равно? Подпишете расписку, наш нотариус заверит. Ладно, выезжаем. – он грохнул трубку. – Лар, звякни, кто там из стажеров сегодня?
– Гага. – Лариса уже взялась за телефон, как вдруг замерла, пораженная мыслью. – А у стажеров вообще имена есть?
– Есть у них, все у них есть. Только они же подростки! Вот и придумывают себе кликухи, которые я лично запоминать не собираюсь.
– А-а... кивнула Лариса и набрала дежурку. В другое ухо Гага негромко рассказывал подробности: девочка 12 лет, нашла пистолет отца, видимо, стала рассматривать...
– Не верю. – зло проговорила Лариса, оборвав Гагу. – Мальчик – другое дело. Девочка и пистолет – звучит глупо. И потом, от выстрелов звук какой, соседи бы давно милицию вызвали.
– Это дача, а не квартира. – как-то резко поник Гага. – Может, тебе не ездить?
– С каких таких радостей? – Лариса сердитым торнадо металась по кабинету, переодеваясь в медсестру, собирая чемоданчик. В карман халата она сунула шокер.
– Это не наше дело. – Гага выглядел почти испуганным. – Там мать, и она перепугана. Наверняка ничего сказать нельзя, но в любом случае она ничего не знала...
– Все они знают! Только запрещают себе это понимать. – с детским максимализмом отрезала Лариса. – Ну хорошо, если я ошиблась, то она нас встретит не одна. А если я права – то нам нужно успеть раньше, чем явится... этот.
Всю дорогу Гага выдвигал версии – от реальной неосторожности девочки до неудачного романа с одноклассником. Лара отвечала на все: «Угу!» и сжимала в кармане шокер. Только перед самым домом, когда замаячили уже впереди крашеные зеленым ворота, она жарко сказала Гаге прямо в ухо:
– Если в вашем новом мире такого не будет, то я за это готова на что угодно.
– Не будет. – твёрдо пообещал ей Гага. – Просто невозможно станет, понимаешь?
– Ну, пошли. – и против обыкновения девушка двинулась к дому впереди главного. У ворот, поджимая ноги в промокших домашних тапочках, их встречала женщина лет сорока с бессмысленным, выбеленым ужасом лицом. Не слушая ее лепет, Лара зорко осмотрела двор. Следов другой машины не было. Девушка махнула стажерам – те развернули реанимобиль так, что ни обойти, ни объехать его стало невозможно. Мальчишки тоже были в зеленых робах и в надвинутых на брови шапочках, а один еще и очочки нацепил.
Девочка лежала в своей комнате на полу. С первого взгляда было очевидно, что это не несчастный случай. Она сперва села на пол, обложившись мягкими игрушками, потом нажала на курок. Видимо, боялась удариться головой после выстрела? Ребенок, совсем ребенок, голенастые ноги, огромные глаза, ни лака на ногтях, ни краски на личике. Лара пихнула одного из стажеров – что ей от него будет нужно, она втолковала парнишке еще в конторе. Теперь тот ощупал живот девочки, заглянул ей в рот, зачем-то попытался разогнуть пальцы на левой руке. И кивнул несколько раз, не глядя на Лару. Девушку скрутило так, что зубы заскрипели. Мать хлопала глазами в дверях. Гага там проводил стандартный опрос, но тут все и так было ясно.
– Не ошибись. – буркнул стажер. Это был тот из двоих, который надел очки. – Может, все-таки это не он.
– Вот я подожду, а ты его проверишь. – злым шепотом ответила она. – Сумеешь?
– Отправь тогда меня на подмену. – предложил очкарик. – Я такой хай устрою!
– Хорошо, иди. Главное – чтобы хай погромче, и чтобы нам сейчас не ошибиться. Все.
– Да ща он заявится. – ухмыльнулся стажер.
– Тебя как зовут? – неожиданно для себя спросила у парнишки Лара.
– Си... Серый. – смутился тот. – Ладно, этот уже близко.
– Наблюдатели подсказали?
– Не, только ее наблюдатель. – Серый кивнул на девочку и бережно прикрыл ей ноги какой-то фиолетовой белкой. – У них тоже нервы сдают... иногда...
Дальнейшее произошло очень быстро. В комнату ворвался плотный мужик с красными щеками. Он явно был настроен поскандалить по поводу перегороженных ворот, но наткнулся на взгляд Гаги и утих.
– Доченька наша, донечка, Аленушка... – кинулась к нему жена.
– Как же это так... – потеряно выдавил из себя хозяин, хватко и стремительно осматривая сцену в детской. – Где ж она пистолет-то нашла?
– Я не зна-аю-у... – рыдала мать.
– Записки не было? – поинтересовался ледяным тоном Гага.
– Не...– потрясла головой женщина, а мужик глянул на «доктора» зверем: мол, у нас горе, а ты...
– Ну так что, вы даете согласие на реанимационные работы? – скучно произнесла Лариса. – Если да, то подпишите все бумаги у нашего ассистента.
– Вы шутите, что ли? – мужик был явно не дурак и в оружии разбирался. – Что за балаган? Жанк, почему ты этих вызвала, а не ментов? Какая тут еще нахрен реанимация?
– Отказываетесь, значит. – кивнула Лариса, делая знак Серому. Тот с кипой бумажек подошел совсем близко к чете, почти коснувшись мужика плечом. И снова кивнул Ларисе, каменея худым лицом. – Там где отказик, поставьте подпись, мужчина. Я вас понимаю, амнезия, провалы в памяти у ребенка – это ужасно! Возиться с такой большой девочкой, как с грудной... Пойдут разговоры. Но потом это проходит, поверьте моему опыту. Мозг компенсируется, лет через пять она станет не глупее, чем была. Это же просто болевой шок плюс кислородное голодание. Может, подумаете? Время уходит.
На лице мужика все еще отражалось сомнение. Но оттенок этого сомнения резко изменился. Он будто что-то взвешивал, и то, что расписывала ему рыжая докторица нравилось ему все больше и больше.
– В больнице она пробудет недолго, ей нужна домашняя обстановка. Немного постельного режима, может месяц, и можно начинать понемногу восстанавливаться. Гулять, играть... Конечно, лучше вам расскажет психолог нашего центра. Но поверьте – никакого бреда, никакой агрессии. Просто она снова побудет маленькой несколько лет. – заливалась Лариса, мысленно кромсая гладкую физиономию мужика самым острым скальпелем.
– Сколько? – хрипло выдавил из себя любящий папаша.
– Сколько лет? Ну, может пять или шесть, не скажу точнее. Случается, что и за год компенсируются... – прикинулась валенком Лариса.
– Сколько это стоит? – переспросил мужик у Гаги. Тот любезным тоном назвал сумму. Мужик даже не дрогнул. Сунул жене ключи:
– Принеси... и докторам за срочность. – после чего уставился на мертвое тело дочери тоскливым взглядом. – Пистолет выброшу. – пробормотал он. – И ружья продам. Кто же знал, что так выйдет... Аленка ведь никогда оружием не интересовалась...
Серый с Ларисой погрузили труп Аленки на носилки и понесли в машину. Девушку очень подмывало сказать мужику на прощание что-нибудь этакое, хлесткое и беспощадное. Но ее останавливало то, что действительность будет куда как беспощаднее к нему.
– А теперь ты, Гага. – передернув плечами, очень тихо сказала она, стоя у подножки реанимобиля.
– Не ревнуешь? – вскинул он на нее серые глаза.
– Девочку жалко. – пояснила Лара. – Давай уж, врачеватель!
Гага подошел к родителям девочки. Одной рукой он ловко и незаметно вынул из рук отца деньги и подписанные бумаги. Они тут же оказались в папке у Серого, а Серый беззвучно испарился. Другой рукой Гага приобнял за плечи убитую горем мать. С холеного, но какого-то безвольно-смазанного лица женщины понемногу стекало собачье выражение. Она посмотрела Гаге в глаза и тихо расправила плечи. Лариса знала, как расходятся по жилочкам от этих надежных, бережных пальцев на плече потаенные токи, пробуждая настоящую сущность этой женщины, возможно, никогда и никем не виданную. Гага вещал что-то, выжидая, пока процесс полностью охватит сознание женщины. Потом снял руку с ее плеча и двинулся в машину.
Отъезжая, Лариса невольно смотрела в заднее стекло. Между белыми полосами было видно, что муж попытался взять жену за руку, но та резко обошла его по дуге и двинулась куда-то в глубину двора.
– Ну, они теперь ему устроят! – зло произнес Серый.
– Вы устроите, не забывай. – поправила его Лариса.
– Да что уж там! Аленка-то на третьем месяце была, если бы он узнал – просто отвел бы девочку на аборт. Они же обе его слушались, как овцы! А теперь все, все выплывет наружу! А он пока и не догадывается. Думает – во, классно, она будет полудурочной, делай вообще что хочешь! Почему мы его не шлепнули, скажи мне, Лар?
– Его скоро и так шлепнут. В тюрьме такие не живут. – поморщилась Лариса.
– Он и дом этот потому купил, в такой глуши. И жене не разрешал работу бросать, чтобы она приезжала каждый день попозже. Знаешь, как они жили? Хочешь послушать?
– Не хочу. Не выдумывай, я и сама могу выдумать разных гадостей.
– Ребенок-то еще живой. – простодушно пояснил Серый. – Я могу до него дотянуться и рассказать. Он ведь все слышал.
– Ребенок? – Ларисе показалось, что Серый плывет куда-то вбок.
– Ну, он до города не протянет, девчушка ведь уже давно застрелилась. – вздохнул второй стажер. – Вы с Гаврил-Янычем поэтому нас двоих взяли, да?
В этот момент Лариса подумала, что ее сейчас вырвет, но вместо этого просто потеряла сознание.
Пришла в себя она у Гаги дома. Он сидел рядом с ней на широченной кровати и маялся, отводя глаза.
– Не страдай. – слабо усмехнулась Лариса. – Я же сама этот план придумала, просто меня добила мысль о том, что все это время ее ребенок был еще жив. Все получилось?
– Мы отправили обоих стажеров. – кивнул Гага. – Мальчики жаждут раскатать паразита в тонкий блин. Для особой драматичности добавили Аленке еще пару младенцев. Тройня, да еще от родного отца – это будет бомба. А то, что девочка заговорит не через шесть лет, а через пару недель – еще один сюрпризец для подонка.
– А его жена?
– А, ты не знаешь. Она же гналась за нами. Выехала минут через пять, нашла каким-то чутьем проселок, по которому мы поехали и не отставала до самого города. Стажерам пришлось делать обмен на ходу. Но они управились.
– А лишняя масса?
– Я дал им карт-бланш на что угодно. Заслужили. Пусть хоть пол-больницы вылечат. – махнул рукой Гага. – Так что мамаша пока дежурит возле ожившей дочери, которую нельзя трогать, потому что там имеется проникающее ранение в голову, но к счастью не смертельное. А как только станет можно Алену трогать, у нее уже дети толкаться начнут. Я там Варю оставил на всякий-який – папаша имеет кое-какие связи, будет наверняка пытаться увезти девочку в частную клинику и там все тайком обстряпать. А потом пошлю туда корреспондента и следователя. В одной обойме.
– Его убьют. – задумчиво сказала Лариса. – Замочат в камере, скорее всего. Мы это знаем. Мы можем это тоже использовать?
– Конечно. – кивнул Гага. – На суде к нему подбежит котенок... никто не заметит, я думаю.
– Значит, скоро у нас будет два супермена? – рассмеялась Лариса.
– Почему два?
– Потому что я думаю, что нас с тобой скоро пригласят на свадьбу... – начала она, но ее прервал телефонный звонок. Звонил Ежун. Он хотел срочно поговорить с командиром. Гага глянул на улыбающуюся Ларису и мотнул головой – мол, собирайся.
Женя держала мальчика так бережно, словно он был сделан из хрустяля. Непомерно большая голова ничуть не портила его, только делала похожим на мультяшное, сказочное существо. Он улыбался всем непрерывной улыбкой существа, никогда не знавшего передышки от боли и вдруг получившего ее.
– Стажеры сняли боль. – пояснил Ежун. – Но проживет Олежек по всем прогнозам около полугода. В больнице – не больше трех месяцев. Женька его буквально с рук не спускает. Но все равно, я хочу знать – мы можем его вылечить?
– Ежуня, мы все можем. – грустно вздохнул Гага. – Клетки человеческого тела абсолютно совместимы с нашими... пластилиновыми. Мы можем менять мозг и кости, убирать опухоли и делать подтяжку лица, менять цвет волос. Но ведь вопрос не в этом. И не для этого Женя пошла на этот шаг. Олежке уже полтора года, и все это время от него шарахались сотни умных, добрых взрослых людей, приходивших найти среди ничейных детишек своего. Ты можешь заставить его забыть это, детская память милосердна. Вылечить и сделать счастливым. И однажды он, давно уже забывший, кто такой Ежун и вся наша шарага, взрослый, даже пожилой, похоронит свою маму, так почему-то и прожившую жизнь в одиночестве. А еще в пубертатном периоде его будут мучать такие стыдные сны, что хоть топись. Но он переживет это. Прочтет умную книгу и переживет. Это все можно.
А можно решиться и прожить крохотный остаток этой мимолетной жизни вместе с ним, не теряя себя. Брать на себя его боль. Позволить ему уйти легко. И вернуться к Женьке навсегда. Всего через полгода. Может быть, это звучит циничнее и не так красиво выглядит. Зато у вас будут свои дети, и вы будете вместе. И еще – знаешь, мне не хочется, чтобы ты отстал от одного ублюдка, который у нас теперь кандидат на тот свет. Мы туда посылаем Урри. А он пока себе девушку не нашел. Вот мне и кажется, что для вас с Женькой это важнее.
– Но мы могли бы... – Ежун был потерян до крайности.
– Не могли бы! Нет никаких нас, а? Просто ты с женой усыновляешь ребенка с диагнозом-приговором, чтобы он дожил свои считанные месяцы на любящих руках, а не на казенной койке. Точка.
– Все, сдаюсь. – на физиономии Ежуна не было никакого особого счастья, но на Женьку
он бросал восхищенные взгляды. Придумала, героиня!
А Лара-то все удивлялась, как это стажеры не засекли Женькину беременность... которой не было!
- Значит, Ежун у нас будет первый, как Гагарин. – сказала Лариса Гаге, когда они прогуливались под мелким дождиком в крохотном парке у больницы. – Знаешь, а ведь это вариант. Даже не обязательно забирать их домой, как Женька. Достаточно послать стажеров по больницам.
- Пошлем. – кивнул, соглашаясь, Гага. – Теперь пошлем. И наблюдатели больше не помешают.
- И ты тоже сможешь...
- Смогу. Думаешь, я железный?
- Не-е... ты пластилиновый. – рассмеялась Лариса. – Но ты мне все-таки расскажи, как же так получилось – что есть отдельно вы и отдельно мы, а надо - вместе?
- Так было задумано. – пожал плечами Гага. – Просто мы все оказались глупее замысла.
- Только не надо про замысел, прошу тебя. – махнула на него рукой Лара. – Лучше про тычинки и пестики!
- Ну, хорошо. Представь себе, что появилось на свете некое двудомное растение, навроде облепихи. Растут рядом мужской и женский кусты – есть ягоды. Не растут – нет ягод. Но при этом им можно размножаться корнями, отростками всякими. И вот некая сила эти кусты рассадила на таком растоянии, что опыляться никак не выходит. Ну хоть тресни! Те кустики, которые женские, они измельчали малость, но все-таки умудрялись иногда ягоды приносить: то там от рябины пыльца долетит, то от боярышника....
- Врешь ты все. – зевнула Лариса. – Так не бывает.
- Я не вру, а подбираю аналогию! – нажал пальцем ей на нос Гага. – Слушай дальше. А мужские кусты стали расти ввысь и вширь. Вымахали огромные-преогромные, выше секвой и толще баобабов. Их уже давно никто за облепиху и не признавал. И вот со своей высоты они, конечно, прекрасно видели, где растут женские кусты. И пытались их разными способами достичь. Один раз они растили-растили длинный корень. В другой раз они послали с бурей свежих веток, надеясь, что те пустят корни. Они даже пчел находили, которые соглашались донести хоть несколько зернышек пыльцы до женских цветков. Но все было напрасно. Потому что мужские кусты за эти века так сильно изменились, что не могли теперь опылять женские, как предназначено. Для начала им нужно было вернуться в прежнее обличье.
- Так этот ваш новый сапиенс – на самом деле старый? – наморщила носик Лара.
- Старый, но еще небывалый. – потер подбородок Гага. – Мы все время ошибались. Все время прививали розу на кактус, потому что у них обоих колючки. А нужно было вырастить куст из семечка – через землю, заново.
- Ты мне только честно скажи – вы не марсиане? – невесело пошутила Лариса. – А то вдруг это все план подлого захвата, а я вам помогаю.
- Даже если бы мы были марсианами, это просто означало бы, что половина человечества когда-то оказалась на Марсе. – пожал плечами Гага. – Время у нас есть. Не смотря на ваши бомбы и войны, время еще есть. А вот сил уже не остается. То, что мы умеем сегодня – просто жалкие крохи в сравнении с былым. Мы теряем знания, а вы – шанс на развитие.
- Ну а что же это за запретные дети появлялись? – Лариса невесело покачала головой. – Бунтовщики? Колдуны?
- Если объяснять на той же облепихе, то из ягоды появлялся садовник, который начинал подстригать все кусты по своему умыслу. Но кустам это не нравилось, и они пронзали его колючками. Если перенести аналогию на животных – то у льва и оленя внезапно рождался человек. Он мог приручить, мог и убить. но обычно убивали его.
- Но если бы таких родилось много разом, вероятно, ни львы, ни колючки не справились бы? – с надеждой спросила девушка.
- Возможно. Но нас всегда было мало, а дитя растет медленно, и ему нужна забота. Если нас приходила дюжина – дюжина таких детей появлялась.
- А через год еще дюжина, а потом еще. – топнула ногой Лариса. – В крестьянских семьях рождалось по десять детей, и это никого не удивляло! С вашими способностями вы не позволили бы этим детям болеть или умирать от голода.
- Да, и тогда через тридцать лет у нас могла быть армия – сто двадцать человек. На которую немедля двинули бы свои войска все окрестные царьки.
- Вы могли рассеяться по разным странам...
- И дать им погибнуть по одиночке? Как, впрочем, это и происходило обычно. А потом... ты можешь себе представить, что это такое – заставлять смертную женщину, которую ты любишь, рожать год за годом? Зная, что если ты сохранишь ей молодость – ее объявят колдуньей. Если уведешь ее в чужую страну – она зачахнет там, как лесной цветок в пустыне... Зная, что ты переживешь ее...
- Теперь мы стали сильнее. – похвасталась Лара. – Я бы не побоялась рожать каждый год – с твоей помощью, конечно! И уехать, хоть в Тимбукту – без проблем.
- Но это не то, что нам нужно. Нам – это человечеству. – покачал головой Гага. – Так мы только получим вместо разделенного надвое мира мир, разделенный натрое. Так уже было, давно, в Атлантиде. Правда, меня там не было, но кое-что я слышал.
- Их взорвали? – прищурилась Лариса.
- Нет, они сами разрушили свои дамбы. Поняли свою ошибку, посадили обычных детей на корабли и погрузили остров под воду.
- Дети уплыли, «садовники» погибли, а вы обратились в пластилин? – Ларисе резко расхотелось продолжать этот разговор.
- Во прах. – ответил Гага, словно поставив точку.
Проводы Ежуна прошли на редкость сдержанно. Женя с Олежеком оставались дома до последнего, а Ежун забежал в контору и пожал всем руки. Никто не мог дать точного прогноза, сколько еще продержится ребенок. Женя вообще старалась малыша никому в конторе не показывать – с нее было довольно того, что они с Ежуном по-настоящему теряли ребенка, которого успели полюбить. Варя, Селина и Сара отворачивались от сжимавшего кулаки бледного Ежуна, и даже у Алекса подозрительно блестели глаза.
Позвоню, как вернусь. – то ли пошутил, то ли на полном серьезе пообещал Ежун и ушел.
У Ларисы болезненно бухало сердце. «Я слабая, слабая и трусливая!» - думала она, листая страницы с отчаянными призывами в в Интернете. «Вон их сколько: безнадежных, крохотных, обреченных свою коротенькую жизнь провести на казенной койке. Абсолютно ничьих. Но я не Женька. Я не сумею взять такого обреченного кроху домой и видеть, как угасают на моих руках две жизни: этого ребенка и любимого человека, спрятанного в нем, как семя внутри плода.». От стыда, от отчаянья ей хотелось что-нибудь сделать. Она совершенно забросила операции с телефоном 0003, перестала выезжать на замены, и даже на суд над отцом Алены не пошла. Чего ходить, все равно стажеры потом расскажут в красках и подробностях. Со стажерами у Ларисы получалось общаться все легче и легче. Словно ребята поняли про нее что-то важное – как это порой бывает у подростков, внезапно прозревающих, что молчаливый учитель «крутой чувак» или лысеющий, такой привычный папаша «немерянно крут в компах». Порой ей даже казалось, что именно в ее смену отчеты независимых наблюдателей становятся чаще и подробнее.
Лариса примкнула к одной из групп, помогавших больным и здоровым ребятишкам в казенных домах. Обычных, человеческих групп, состоящих из неравнодушных, но очень разных людей. С одной стороны, она теперь могла передавать конторе сведения об особенно тяжелых больных. С другой – она своими руками делала реальное дело, простое и нужное, как хлеб. Иногда она брала у Гаги настоящие деньги, а иногда и у стажеров – их наскоро сляпанные пластилиновые фальшивки, накупала памперсов и игрушек, бутылочек, пеленок. Грузила на чьи-то джипы и Нивы, тряслась по разбитым дорогам, раздавала подарки карзубым малышам в растянутых колготках - там, где их ждали. Или пыталась всеми правдами и неправдами впихнуть разноцветные мешки очередной неприступной заведующей, не понимавшей, зачем и откуда на ее забытое Богом, начальством и людьми заведение, свалилось это яркое импортное богатство.
И ни разу не позволила себе отвернуться – от страшненького, от золотушного, от изуродованного подлой генетикой или не менее подлой судьбой. Она знала, что наблюдатели слышат ее, но не отвечают. Они почти никогда не отвечали. Но она все равно командовала ими, требовала, просила сообщать Гаге или Рафу. Она вела свой учет, она сама посылала стажеров туда, где ничто другое уже не могло помочь. И все равно ей казалось, что это – сизифов труд, бег на месте. Памперсы и бутылочки завтра же отправятся на местный рынок, игрушки растащат по домам хитроглазые санитарки, а в безликих комнатах будет снова звучать особый, неподражаемо-казенный голос, наполненный властью и равнодушием:
- Я ска-азала-а, жра-ать! Иванов, жрать! Ка-аму еще особое приглашение?
Наконец, Гага заметил что-то в своих ровных таблицах и графиках. Он подошел к ней сбоку и спросил, слегка помявшись:
- Сколько стажеров ушло по твоей наводке?
- Триста семьдесят два. – устало ответила она.
- Значит, к нам все время прибывают новички... – Гага замолчал, обдумывая что-то.
- Я полагаю, что это значит, что мы все делаем правильно. – упрямо мотнула головой
она, – После замены такие дети всегда находят семью. А там знакомые-родственники счастливых родителей тоже подхватываются. Это цепная реакция, Гаврюш...
- Да вижу я. Я про то, что стажеров-то присылают и присылают. Вроде и обучать их уже не требуется, все идет по накатанному... А мне что делать?
- Знаешь, в филатовской есть мальчик, очень тяжелый. – Ларисины глаза потемнели от одного воспоминания об этом крохотном комочке боли. – У него... и у тебя есть еще несколько дней.
- Ты этого хочешь? – спросил Гага так робко, как будто он был первым на свете мужчиной, решившим жениться.
- Больше жизни! – выпалила Лариса. – И мне плевать, кто вы – пластилиновые человечки, марсиане, атланты, главное, что наш мир делается лучше. Сначала дети – а там и до террористов с военными доберемся, правда?
- Ну, разумеется. – кивнул Гага и вдруг принялся ее целовать. – Ах ты, спасительница человечества! Ах ты, моя воительница! Да я тебя на полгода дома запру!
- Почему только на полгода? – опешила Лариса.
- Ну, потом выпущу, только ты уже передвигаться будешь медленно-медленно... – захихикал Гага.
- Вот оно, истинное мужское коварство! Я смотрю, шовинизм не истребим. В отличие от терроризма и - чего там? Энергетического кризиса?
- Разумеется неистребим. – самодовольно кивнул Гага. – Покуда есть ради кого его проявлять! – и он снова поцеловал ее. Потом помедлил немного, глядя Ларисе в глаза.
- Ну, я пойду? – спросил он наконец. – Какая, говоришь, палата? Двести шесть?
- Там бокс. Ключ на вахте.
- Я без ключа. – подмигнул ей Гага, а Лариса вдруг перепугалась. Она хотела спросить его что-то, что-то очень важное... забыла, совсем забыла... Или это все ерунда?
- А, да! – облегченно вспомнила она. – Ты мне обещал сказать, кто первый не выдержал во время вашей последней попытки. И когда она была, эта попытка.
- Я, я не выдержал! – буркнул Гага, ожидая от любимой чего угодно: обиды, пощечины, разочарования. Но Лариса отступила от него на шаг, глядя ему в лицо все такими же сияющими влюбленными глазами. Ладони она прижала к щекам, и улыбалась при этом. Нет, понять женщин невозможно!
- Можешь не говорить, когда это было. Я уже догадываюсь! – подмигнула ему Лариса. – Вероятно, я ошибаюсь, но мне о-очень, очень нравится моя версия!
- Ага. – неуверенно кивнул Гага. – Ну, я пошел. Скоро буду. – он не знал, что еще сказать ей напоследок, да и стоит ли говорить, если через несколько дней он вернется, и у них будет еще вся долгая, правильная и яркая жизнь впереди. Поэтому он смущенно махнул рукой и поспешно шагнул в окно. Белые крылья распахнулись на добрых пять метров, заслонив собой половину проспекта. Нимб над головой Гаги вспыхнул на солнце жидким золотом.
Лариса сделала очень быстрое движение над своим правым плечом и выудила из-за собственного уха наблюдателя.
- Ну, и почему вы позволили мне это увидеть? – спросила она крохотное, похожее на белый солнечный зайчик с крылышками, существо.
- Во-первых, ты и так уже догадалась. – отозвался наблюдатель. – А во-вторых, мы тут с ребятами как раз хотели попроситься к вам. В стажеры.