Давно это было
Старый черт Дормидонт сидел на трубе заброшенного окраинного домика, с тоской взирая на огни суматошного города, разноцветно полыхавшие вдали. Кряхтя от натуги, он ожесточенно чесал скрюченными ревматическими пальцами тощую поясницу. Стоптанный валенок свалился у него с ноги и лежал на краю черепичной крыши, уныло блестя огромной резиновой заплатой.
Дормидонт был самым несчастным чертом на всей земле. Еще в детстве по бабкиному недосмотру сунулся он головой в котел с кипящей смолой и на всю жизнь остался комолым и плешивым, за что нарекли его в аду похабным прозвищем «коленка». Стар и млад, почитай, уж тыщу лет без малого изгаляются над бедным нечистым. Чертенята так вообще проходу не дают…
С горя однажды, в каком-то диком веке, в монахи подался. Благо они свои высокоумные головы клобуками покрывали… Так нет! Хоть и не от мира сего, а раскусили, божьи овечки. В пиночья взяли! А допрежь того патокой, дармоеды, облили и в перьях выкатали. Одним словом, дурь вавилонская! Ни тебе кругозора у долгополых, ни эстетической гармонии.
Теперь же и вовсе никакой жизни не стало: люди своими прокудами любому черту фитиля вставят… А что в преисподней сотворилось за последнее время, - не приведи Господь! Чертовы бабы совсем от рук отбились. За фирменными тряпками ударились: ковры волокут, за хрусталем в очередях давятся. Рога себе отточили, золота понавешали куда надо и не надо. Погибель чистая…
А сатанинский внучек, мерзопакостная рожа?.. Содрал с какого-то грешника обтерханные джинсы фирмы «Ли» орловского производства, патлы до пят отпустил и завел адскую дискотеку. Дергаются, чертячьи выродки, дни и ночи под непотребную музыку, а работать, поди-ка, заставь, недоносков паршивых… Сатане же и горя мало: все заседает да визы накладывает. Сколь уж порток задарма протер…
Дормидонт хотел почесать макушку, но вспомнив про «коленку», досадливо сплюнул.
На крышу грузно шмякнулась ворона: вся какая-то белесая, облезлая. То ли от старости, то ли от удобрений… Вперевалку подкултыхала к валенку и долбанула в заплатку увесистым клювом. У Дормидонта от такой её наглости даже в горле запершило:
-Сгинь, нечистая сила! – просипел он обиженно.
Ворона повернула голову набок, нахально кося на черта угольной бусинкой глаза.
-Кыш, ведьма! – Дормидонт взмахнул прожженными рукавами зипунца и, потеряв равновесие, грохнулся с трубы. Юзом прокатился по скользкой черепице, нырнул в сугроб. Настывший валенок вдогонку тупо бухнул нечистого по голове. В глазах запрыгали красные чертики.
« - Пойду, напьюсь», - обреченно решил старик, выковыриваясь из снега. По дороге вынул из кисета мятые рублевки и кой-какую мелочишку. Пересчитал. На выпивку должно было хватить. Даже с учетом ночлега в вытрезвителе. «Ежели хулиганить не буду, мож и на похмелку останется…» - неуверенно прикидывал нечистый, семеня к трамвайной остановке.
До того сбился Дормидонт с душевного панталыку, что запамятовал, как триста и три года тому назад зарекся потреблять адское зелье и с той поры на дух не принимал… Из-за того же душевного разладу сунул в трамвайный автомат три копейки, чего за ним сроду не водилось, взял билет.
…В магазине старый черт приткнулся первым делом к батарее отопления. Тепло помаленьку согревало иззябший за неимением души организм: плутоватые круглые глазки оживились. Взгляд заскользил по витринам, зацепился на продавщице. Молоденькое личико ее, густо залепленное макияжем, переливалось всевозможными красками, от оранжевой до синюшно-лиловой… Дормидонт вспомнил кума, пригородного лешего, угодившего как-то по неотесанности в речку возле химкомбината, и от сердца пожалел девушку. Даже в очередь стал…Медленно продвигаясь, умудрился чуток вздремнуть. Очнулся, потревоженный возмущенным голосом стоящей впереди старушки:
-Да чего ж это ты, милая, все без очереди-то отпускаешь! Я ить, и ног уж под собой не чую ожидаючи.
-Это моя тетя! – огрызнулась продавщица, передавая увесистый сверток усатому восточному мужчине в распахнутой дубленке.
К прилавку меж тем подплыла чернобурковая дама местного значения и снисходительно кивнула продавщице.
-А это, видать, любимый дядя…- дурашливо хихикнул Дормидонт.
Потянувшаяся было с умильным выражением лица к даме, крашеная подпрыгнула, будто на раскаленной без масла сковородке, и вызверилась на старика:
-Ты чего хамишь! Чего хамишь, спрашиваю?! В милицию захотел, анахронизм трухлявый!
Черта передернуло. Ну что за народ? Беда прямо! Возомнят такие вот себя пупами земли, так хоть кол им на голове теши… В ад попадут, чертей дефицитом совращают, местечко попрохладней норовят оторвать. А того в разум никак не хотят взять, что в жизни своей хуже чем в аду прозябают. Ради бзика на задние лапки встают, а страхе да трясучке алчной небо коптят…
Дормидонт вздохнул сожалеюще и сунул палец в ноздрю. Дальше все покатилось как в сказке. Чернобурковая, окутанная призрачными облачками рисовой пудры, рысью помчалась в конец очереди, а продавщица вмиг расцвела лиловой радугой, замерла в предупредительной стойке.
-Доченька, отвесь мне колбаски, - указала старушка на витрину, где покоилась бледная, усохшая от времени ливерная колбаса.
-Я, бабулюшка, сарделечек вам дам, свеженьких…- мученечески улыбаясь, выдавила продавщица: - Рыбка, вот, копченая есть, - она проворно наклонилась под прилавок: - икорка красненькая… Мандаринчиков найду…
Старушка изумленно захлопала бесцветными ресницами, осенила себя трижды крестом и прошептала:
-Господи! Анчутка, никак, шуткует под Рождество…
Дормидонт лукаво сощурился, хмыкнул в бороденку и вышел из очереди. «- Анна-хре-низм…» - пробормотал он, запутавшись в дверной вертушке.
На улице огляделся, притопнул, взбрыкнул, что твой юнец, и шустро припустил по тротуару. Чуть погодя споткнулся, не удержался на копытах и кувыркнулся под ноги прохожим. Его выудили из кучи-малы, подали шапку, отряхнули с зипунца налипший снег, обогрели веселой подковыркой. Старый черт принялся было поклоны бить направо-налево, потом остановился, всхлипнул растроганно и вдруг зазвенел с восторгом:
-Ча – ча – ча!