Любови Самсоновне Жиловой исполнилось семьдесят лет. Она была очень бодрой и прыткой на вид женщиной, про которых часто говорят: где сатана не сможет, туда бабу пошлет. Роста была маленького, что было вполне нормальным для родившихся в военное и послевоенное время. И странно, годы не стерли ни ее выносливых костистых рук и ног, а голова, как и в юности, была окаймлена слойкой рыжих, с возрастом порядком поредевших волос. И только на лице читалась печать чего-то неясного, нечистого и непонятного. Да что уж, жизнь терла ее во все стороны, и она, крутясь волчком, знала не только ее ненужную показушную суету дел "на фу-фу", но и сумела вовремя подхватить материальные крохи, которые та ей дарила.
Ее отец, сбежавший когда-то с Украины от голода и прочих прелестей устоявшейся бандеровщины, работал под Рязанью вначале сапожником, потом портным, потом... И вовсе не Самсоном его когда-то звали. Женившись на круглолицей и ограниченной "рязаночке" Матрене, он попал затем и в сам город, правда в барак. Всегда пахло там прелостью и помоями, которые выливались тут же под дерево во дворе. Молодая голубоглазая хромоножка его нисколько не смутила, впрочем, как и ее - его "нерусскость". Матрена была всегда спокойная и неповоротливая. И даже рождение единственной дочери не оказало на нее ни малейшего влияния.
Дочь Самсон решил назвать Любовью. "Это будет моя, моя любовь..." - шептал он молитвы на незнакомом для окружающих языке. Так появилась среди жильцов рыжая горбоносая девчушка, похожая на пигалицу. Так ее и прозвали. Она была резвее, стремительнее остальных детишек. И какой-то не по детски дотошной. Правда, она порой надоедала и от нее частенько хотели избавиться.
А жизнь приносила в семью не только благополучие. Отец постепенно спивался, все более и более погружаясь в мрак только ему ведомой безысходности. "Вот я, мастер на все руки, - причитал он, понимая их над головой, - ну, а что толку? Какой прок от того, что я ставлю другим заплаты?..
Не смог заработать даже на обычный мотоцикленок "Иж", не говоря об "Урале". Вот судачили, снесут барак - получишь квартиру. Но дочка-то, Любонька, к тому времени уйдет от нас... Для чего тогда все это?"
А пигалица Любонька быстро развивалась, схватывая все и всех на ходу. Никто не мог ускользнуть от внимания ее необычных, как у касандры, слегка миндалевидных глаз. Уже тогда она могла увидеть свой намеченный заранее "кусочек" и беззастенчиво хватала его. Ну,а если затевался спор между подростками, она умело играла "на интересах", выбивая одни - другими.
"Только в торговый техникум, только ближе к распределению", - начертал ей дальнейший путь отец, иссушая очередную бутылку водки. Он все более и более погружался в меланхолию, усиленную алкоголизмом. Жена Матрена устала, так ничего путного и не сделав в жизни. Она отрывала корешки у билетиков в кинотеатре неподалеку, да обеды варила по старинке. Правда, отходы муж уже куда-то стал относить неподалеку, так как из соседних "хрущевок" постоянно строчили жалобы на вонючий барак.
А потом, единственный кормилец семьи умер. Самсон сгорел от водки, видно, много принял на грудь. Жена так и не поинтересовалась за всю жизнь в кого он все же верил, в Аллаха ли, в Моисея ли?.. Впрочем, в двадцатом атеистическом веке это было, ну, абсолютно неважно. Они встретились и жили вслепую, веря только в свое барачное счастье. Ничего другого социалистическая судьба им не предлагала, да и не могла предложить.
Но, как говорится, вслед за горем и безденежьем, замаячили призраки явных перемен. Барак после смерти мужа снесли, а Матрене с дочерью дали однокомнатную "хрущевку". Более того, именно оттуда еще вчерашняя маленькая
пигалица Любонька шагнула в большую жизнь. Она поступила в то учебное заведение, о котором почему-то не любили говорить. Нет говорили... Но как?
Как-то даже учительница школы назвала продавцов бессовестными торгашами. Люба о тех же "торгашах" один раз на каком-то интеллигентном вечере в кинотеатре услыхала: "Они и мы... Мы не признаем и не понимаем их, они - ненавидят нас. И это противоречие социализма никогда не разрешить". Рядом, за спиной Любви, кто-то ядовито зашипел: "Ну, и сволочь, где-то кассиром работает в обкомовских структурах, им вагонами туда возят. Живут себе при коммунизме".
Люба была вполне взрослая и сообразительная девочка. Даже не вспоминая заветы отца, она твердо определила: "Придется мне занять или добыть себе такой вот вагон". Сказано - сделано. Конкурса не было для нее, так как восьмилетку она окончила только с одной четверкой. Оказавшись в среде ребят из так нелюбимых рабочими, служащими и трудовой интеллигенцией семей, она сразу же поняла за какие "пряники" попали сюда девяносто процентов из них. Она видела груженые колбасой и окороками сумки в экзаменационные сессии. "Господи, - думала Любка, - ну, и живут же! Правда, на шее у родителей. Вот тупорылые бездари! Да, чтобы я свою мать заставила..."
Любка сгорала от зависти и возмущения. А когда видела у подъезда техникума целую вереницу автомобилей, то готова была взорвать их от злости. Мать шарахалась от перепадов настроения дочери. Матрена, как и прежде, толком ничего не понимала. Но однажды, внезапно чуть не потеряв сознание от ее "вздыблений", твердо решила уехать к сестре в деревню. Ведь она была корень от корня своя, там родилась и хоронила всех своих. Дочь же была для нее лишь тем кровным, что связывало ее с Рязанью, и, одновременно, чем-то совершенно "инородным", по человечески. Ни душевных разговоров, ни общих тем, скажем, о том, когда и как лучше квасить огурцы, капусту и помидоры.
С восемнадцати лет пигалица Любовь вырастала уже без материнского рядом присутствия. И, как ни странно, это не только не заботило ее, но снимало все оставшиеся "тормоза" к достижению главной, как ей казалось, цели. Мы никогда не поймем, почему что-то происходит именно так, а не иначе. Видится, что многое сокрыто в той генетической программе, которую мы и называем потом судьбой. Причем, у каждого из нас, только свой портал.
Да, эта рыжая девчушка соображала в два раза быстрее, чем все те, кто встречался ей на пути. Опережающее вИдение, правда, не всегда оказывалось верным. Но тем не менее, она знала о своих тайных способностях, не лишенных интриганства и умения во время менять окраску. Да так, что многие так и не смогли ни узнать, ни определить, кто же она на самом деле, какой человек пред ними?! Причем, это происходило безотчетно и только непонятно... почему?
А человек... человек просто мечтал о своем "вагоне с колбасой". Оставалось к нему пробраться... Как вдруг из-под земли перед ней выросли жених и невеста, учащиеся соседней группы. "Ну, и парочка, - баран да ярочка", - подумала она, насмешливо взирая на их туповатые физиономии. И тут же услышала, что дочка одного милицейского чина выходит за сына ответственного сотрудника ОБХСС. Так, так, отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности... И тут же перед ней поплыла вереница автомобилей и сумки с самыми дефицитными продуктами... "Ох, - подумала пигалица облегченно и уточнила про себя, - ну, конечно же... Значит, Славик. "
И на ближайшем вечере она уговорила одного из своих, мало понимающих в чем толк да дело, товарищей, пригласить невесту еще менее расторопного Славика, на танец. Сама же, наряженная как маленькая куколка, подошла к Славику. "Этот вальс может быть и "белым", - сказала она, наморщив свой горбатенький носик. Слава топорно наклонился к возникшей перед ним фигурке в белом платьице и с рыжими буклями : "Извините... Ой, прости, крошка, я здесь с невестой..."
"Где же она, Ваша невеста?" - опустив невинно глазки, пролепетала Люба. Увалень посмотрел озадаченно по сторонам, и увидев, как его суженая вытанцовывает на глазах всего зала, побагровел от ярости.
"А что, Мальвина, может быть и мы спляшем. А?!" Славик демонстративно вывел Любку на середину зала и прижимая к себе стал такие кренделя выделывать!.. "Мой, уже мой! Счастливый билет в кармане", - подумала она и смело открыла свои миндалевидные глаза навстречу.
Так Любка попала в ОБХСС. Обустроившись и родив ребенка мужу, которого вскоре окрестила бесповоротным дураком, она стала заниматься тем, к чему стремилась с детства. И когда знакомые, видели ее выходящей после очередной рабочей проверки торгового объекта с сумками, набитыми до отказа, они почему-то не удивлялись. На своем месте человек - работа такая!
Так она дожила до времени "олигархов", и пусть ее когда-то "вагон" превратился в маленький, как и она сама, игрушечный примитивный вагонишко, она считала свою жизнь, полную хлопот, жажды новых благ и различных подтасовок, когда приходилось переступать и идти "по головам", вполне удавшейся.
Мне кажется, что я однажды ночью видела ее. Очень маленькая, словно мультяшный персонаж, она шла мне навстречу. "Если мы не столкнемся и не перехлестнемся, то правда на земле все же есть и можно жить дальше", - подумала я. Из меня, словно от невидимого прожектора, пошел свет. Он глубоко осветил ее всю, хотя и не сжег. Прошла мимо...
28.12.16