ГЛАВА 6
Через два дня к базу Поповых с шиком подкатила тройка разгоряченных серых лошадей с колокольчиками. На козлах сидел жених – круглолицый, курносый, конопатый, с толстыми губами и приоткрытым ртом. Из-под синей фуражки с красным околышем, одетой на бекрень, выбивался рыжий пышно взбитый чуб. Он натянул вожжи и лошади остановились, храпя и мотая длинными гривами. Отец жениха, Евлантий Савич, казак лет сорока, пышущий здоровьем, самодовольный, с лихо закрученными усами, откинувшись на грядушку тарантаса, важно курил папиросу, выпуская дым колечками. Рядом с ним сидела его жена, Анна Алексеевна, высокая, худая, длинноносая, с плотно прижатыми тонкими губами.
Федор Васильевич увидел подъехавших к базу сватов, подбежал к воротам. Кланяясь и улыбаясь,сказал:
- Милости прошу! Пожалуйста, гости дорогие! Милости прошу!
- Маша посмотрела в окно и узнала казака, который разглядывал её на базаре.
- Значить, это и есть Евлантий Савич, подумала она и мгновенно выпрыгнула из окна в сад, побежала к леваде. Отец увидел её. Волчьей яростью загорелись его глаза. Он проводил гостей в горницу и побежал за ней, но не догнал. Он быстро наломал хворостин, подозвал толпившихся около база ребятишек, дал каждому по две хворостины и сказал: - вон туды побегла Манька, догоните и приведите, а за это я вам дал по конфетке.
Ребятишки, сев на одну хворостину верхом, а другой погоняя себя, со свистом и гиканьем поскакали за Машей. Фёдор Васильевич отправив ребятишек, прибежал к жене на кухню и накинулся на неё с кулаками.
- Иде Манька? Иде я спрашиваю, Манька? – хрипел он и сорвав с неё холстинную занавеску, ударил по голове.
- Да не знаю я, не ведаю, зараз была в горнице, а куды подевалась, не знаю, - в слезах отвечала она.
- У мене, чтобы зараз же была в горнице! Да нарядись. Гляди так не выди, убью! Крикнул он жене и пошёл к гостям.
Васильевна видела, как дочь побежала к леваде. Она в слезах упала перед образами на колени и придерживая левой рукой вздувшуюся от удара мужа шишку на голове, правой стала креститься и просить Бога:
- Господи, будь милостлив, спаси и укрой Маньку от страшного гнева отца. Не дай ты яму, зверю лютому, погубить её красоту и молодость. Ты же всё могёшь. Ну хоть раз в жизни спошли ей благодать. Уж лучше покарай меня злою карою!
Маша бежала так быстро, что молотом стучало в висках. Ветви хвороста царапали лицо, били по рукам. Она миновав свою леваду, бежала вдоль соседней и была уже недалеко от левады Ининых, но силы её оставили и она упала в канаву. Вдруг послышались детские голоса. Маша подняла голову. Прямо на неё со свистом скакали дети.
Васильевна быстро оделась, накинула праздничную шаль, на ходу вытерла слёзы и войдя к сватам, поклонилась.
- Здорово живёте!
- Слава Богу, ответили сваты. Жених молчал.
- Ну, садись, жана! – любезно пододвигая ей стул, сказал Фёдор Васильевич. Она, робко, как бы боком, села на край стула.
Евлантий Савич встал, поправил служивый костюм, заметно ему узковатый и обращаясь к Фёдору Васильевичу с женой, сказал:
- Мы слыхали, что у вас есть товар, а у нас есть купец, - он указал на сына, - вот. Могёть и сойдёмся в цене. Ежели нам пондравиться товар, то мы не поскупимся в деньгах. Мы люди не из бедных каких-нибудь, у каких в кармане – вошь на аркане али блоха на цепи. Он весело засмеялся и подмигнул сыну. Улыбнулась и его жена, горделиво держа голову, покрытую шёлковой шалью. Как-то неестественно, как гусь, загоготал Фёдор Васильевич. А сам вертелся на стуле, словно сидел на горячих углях и всё прислушивался, поджидая дочь. Вдруг они увидели в окно, как ребята гнали Машу. Она отбивалась от них, вскочила в кухню. Федор Васильевич прибежал, схватил её за косу и ударил по голове. Маша вскрикнула и попятилась в угол.
- Чтобы зараз была в горнице! – заорал он и ушёл к сватам.
Прибежала мать. Дочь сидела в углу с растрёпанными волосами и беззвучно рыдала. Мать подошла к ней, прижала её голову к своей груди и омыла горючими слезами.
- Вставай дочурка, давай одеваться. Теперича уже ничаво не поделаешь. А то зараз прибегёть отец и изобьёть нас.
- Мать помогла дочери одеться и привела в горницу. Отец улыбаясь, подошёл к Маше и вывел её на середину горницы.
- Ну, глядите наш товар, сказал он.
- Сваты оглядели её с головы до ног. Евлантий Савич подошёл к сыну.
- Ну, а теперича нашего купца поглядите, - и подвёл его к Маше. Жених шмыгнул носом, утёр его кулаком, тряхнул головой, покраснел и вытер со лба пот.
- Ну, поглядите друг на дружку, ить вам век жить, - сказала мать жениха, глянув на Машу сверлящими, как буравчики, глазками.
Жених с невестой ещё ниже нагнули головы.
- Ну, поглядели, да и будя! Теперича давайте договариваться насчёт кладки! Предложил Евлантий Савич.
Жениха с невестой отвели в другую комнату. Маша села на сундук, нагнула голову и бессмысленно смотрела на руки, перебирающие махры шёлкового платка. Жених пыхтел, шмыгал носом и теребя кончик уха, тупыми глазами разглядывал половицы. Они не проронили ни слова.
Весть о сватах у Поповых облетела весь хутор. Девки и бабы перекликались через огороды, передавая новость. Девчата надели праздничные платья, и пришли в гости к Маше. Васильевна провела их к жениху с невестой. Маша и жених обрадовались. Девчата сели к Маше на сундук и щёлкая арбузные семечки, хихикали. Жених искоса поглядывал на них. Даша спросила его:
- Вы с какого хутора?
- С Колодского, - ответил он и нагнул голову.
Девчата осмелели и стали наперебой задавать вопросы. А хутор ваш большой?
* Левада – Участок земли около хаты.
- Ага.
- А весёлый?
- Ага.
Устя хмыкнула, отвернувшись к девчатам.
- А девок у вас много, спросила Даша.
- Ну, пожалуй, штук пятнадцать будить, ответил, осмелев, жених и поднял голову. Маша впервые посмотрела на него. Её передёрнуло, будто по спине поползли муравьи.
- А семья у вас большая? - спросила Порка.
- Ага, большая. Вот, надысь опоросилась, восемнадцать штук принясла, все живёхоньки и хорошие. Ну прямо один к одному, - с радостью в глазах ответил он. Девчата захохотали. Жених с недоумением посмотрел на них.
В горнице в это время шла торговля. Сваты окончательно иссушили ладони, торгуясь за невесту. Фёдор Васильевич просил двадцать пять рублей, а Евлантий Савич давал пятнадцать. После часового хлопанья рука об руку – один 50 копеек сбавлял, а другой 50 копеек набавлял. Евлантий Савич, крякнув, сказал:
- Ну, не по-твоему, и не по-моему няхай будить двадцать цилковых.
- Да, чаво вы так торгуетесь, аль девка плохая? Возмутилась Васильевна.
- Да и наш-то парень не лыком шит! – с обидой произнесла мать жениха.
Евлантий Савич взял у жены с колен калач, завязанный в новый платок, штоф водки и торжественно произнёс:
- Ну, дорогие сваточки! Хлеб-соль примите, а нас полюбите!
На базу стояло много народу. Принесли гармонь, заставили жениха с невестой сплясать кадриль. На вторую пару пригласили торчавшего в дверях Аникушку. Он на второй фигуре запутался и убежал, оставив свою барышню, посреди горницы. Евлантий Савич покашлял, закрутил усы, вышел, поклонился ей и стал рядом.
Снова заиграла кадриль. Он лихо отплясывал казачка, а у сына Данилы, когда до него дошёл черёд, ничего не получилось. Отец поспешил на выручку и сплясал ещё раз, но уже с большой лихостью. Вокруг раздались восторженные возгласы.
- Ай, да Евлантий Савич! Вот так молодец. Вот так выручил сынка!
- Можете быть спокойны за Евлантия Савича, - хвалил он себя. Старый бык борозды не испортит! Все засмеялись.
Долго ещё слышались из куреня песни и пляски. Поздно ночью сваты уехали домой, а Маша с Дашей, забившись в кухню, горько плакали. Отец вошёл, увидел их слёзы и закричал: - Это чаво ишо такое? Марш спать! А ты, Дарья, иди-ка домой. Я сам её утешу.
Даша ушла, отец стал рассказывать Маше, какое богатство имеют сваты.
- И всё это богатство пойдёть вам с мужем, заключил он.
- Батянька родной мой! Не губи ты свою дочь! Не отдавай меня к ним, - на коленях просила отца Маша. Всё равно я не буду у них жить. Не нужно мне их богатство!
- Ах, вот как! Ты, сукина дочь, понимаешь чаво ты сказала? Так чем ты думаешь заниматься? Страматить отца с матерью думаешь! Я из тебя всю дурь выбью! Она грозить вздумала отцу. Я зараз тебе погрожу, - крикнул он, схватил Машу и стал бить, - говори, чаво ты удумала, безумная!
- Удушусь! - прокричала Маша.
Мать услыхала крик, прибежала и упала на дочь, лежащую на полу, крепко вцепилась в неё, защищая от ударов отца своим худым телом. Как он ни старался, но не мог оторвать её от дочери, плюнул и пошёл, сказав:
- Я до тех пор буду бить вас, пока не выбью дурь!
- Мать с дочерью до утра просидели на кухне, заливая горе слезами.
Бабы отогнав коров в стадо, собрались на прогоне. Рябая Лукерья своим звонким голосом затараторила:
- Слыхали бабы, Машу-то Попову просватали на хутор Колоцкий за богатого казака. Народищу-то было полон баз, гуляли до утра.
- А гутарили, кубыть Инины хотели засылать к ним сватов, сказала Машка Бешаниха.
- Да ты чаво кума! Разя Попов отдасть дочь за Гришку?
Феня прибежала с прогона и тут же передала этот разговор брату. Словно жаром обдало Гришу. Он не заметил, как вместо сарая пришёл к амбару.
- Нет, это просто бабская брехня! А может и не брехня. Маша нигде не бываить, подумал он и впервые в своей жизни ощутил ноющую боль в груди.
Пообедали. Феня пришла к Грише в сарай и зашептала на ухо: - Маша велела тебе, как стемнеет, притить к их леваде, только, чтобы никто не видал.
- Гриша повеселел. Феня видела, как он украдкой ходил на кухню, погреб, чего-то брал, нёс в сарай и закрывал дверь на замок.
Стемнело. Гриша сидел в хворосте и ждал Машу. На небе тускло отсвечивал серб луны. С конца хутора доносился одинокий вой собаки. Хрустнула сухая ветка. Он вышел. Подбежала Маша, рыдая, бросилась ему на грудь. Она сквозь слёзы не говорила, а причитала.
- Гришенька родной мой, любимый! Чаво ж мне делать-то? Разлучають нас на веки вечные. Отдають замуж, за нелюбимого, да на чужую сторону. Да не увижу я боле тебя, моего сокола ясного. Пропаду, засохну, как осенний лист, я там одна одинёшенька без тебя, мой любимый Гришенька! Чаво же ты стоишь, как каменный? Ну, скажи хуть одно словечко, присоветуй. Не жить мне без тебя на этом свете.
Он отнял от своей груди её голову, широкой сильной ладонью вытер слёзы, бегущие по её бледному лицу, твёрдо и уверенно сказал: «Бежим». Эти слова, как молотком ударили её по голове. Она испугалась.
- Гришенька, куда?
- Бежим Маша! Я уже собрал харчей, есть немного денег. На первое время хватить, будем работать, не пропадём.
- Гришенька, родной! Я ещё раз упаду батяньке в ноги, можеть сжалиться, не отдаст!
Мать тихо звала Машу. Она поцеловала его и убежала. Еле передвигая отяжелевшие ноги, Гриша дошёл до сарая, упал на солому и не сомкнул глаз до утра. С этого дня он затосковал, плохо ел.
В воскресенье бабушка сама решила пойти к Поповым и поговорить с Фёдором Васильевичем. Она надела праздничную завеску, покрыла шаль, взяла палку и пошла. Иван Михайлович спросил у жены: - куда пошла мать?
- Знаешь Ваня, я её отговаривала, да она не послухала. Пошла просить Фёдора Попова, чтобы отдал дочь, к нам за Гришу.
- Да, чаво вы, рехнулись, што ли? - возмутился Иван Михайлович, или вы не знаете Фёдора. С какими глазами нам, голытьбе, сватать у богатого? Да он её выгонить. Ой, страма-то будить на весь хутор! Вот дед придёть, я не знаю и чаво только он с вами сделаить!
* Кладка – деньги, которые дают родители за невесту, жениху.
Бабушка вошла к Поповым в кухню, перекрестилась на икону.
- Здорово ночевали, - сказала она.
- Слава Богу, - ответила Васильевна, а Попов, молча, отвернулся.
- Хлеб-соль, - продолжала бабушка.
- Ядим да свой, а ты у порога постой, - ответил Фёдор Васильевич. Бабушка смутилась, Маша побледнела, а Васильевна растерялась. Во дворе залаяли собаки. Фёдор Васильевич вышел. У ворот стоял верховой. Васильевна подала бабушке стул.
- Ой, видать, ягодка у вас хозяин-то! – сказала бабушка, садясь на стул, сказав, чаво дочка-то такая бледная?
- Да как же, вот замуж её отдаём, всё плачить. А я ей и гутарю: вот поживёшь чуток и привыкнешь. Но зато дюжо богатые сваты: - курень, под жестью, кухня под тёсом, три амбара, кухня для ягнят, ворота и забор тёсовые и сад хороший и четыре пары быков здоровенные, даже рога не достанешь, четыре пары лошадей, семь коров, штук тридцать овец. Да всяво-то, всяво-то много!
- Ой, Маманька! Да не будить мило мне их богатство со всеми ими. Да не хочу-то я, не хочу выходить к ним замуж! Маша заплакала и бабушка тоже стала вытирать завескою глаза.
- А ежели Васильевна, у неё на сердце другой парень лежить, а тот ей постылый?
- Да чаво же мы сделаем, дорогая Григорьевна, ежеле отдаёть её отец? Он ить хозяин!
- А вы бы яво упросили!
- Да милая моя, пробовали, ничаво не получилось и слухать не стал, да ишо больно нас побил.
- Ох, грех вам будить, губить такую красоту! У мене внучёк дюже красивый. Они и родились-то кубыть друг для друга, а вот родители разбивають их!
- Да не я, Григорьевна, разбиваю, отец. Думаешь, мне не скорбно глядеть на неё. Но с ними ничаво не поделаешь. К вам он её ни за что не отдасть.
- Эх, Васильевна, Васильевна! И через золото слёзы льются. Вы ей не мужа выбираете, а богатство.
Фёдор Васильевич проводив человека, спешил на кухню. Маша увидала его и зашептала: «Батяня, батяня идёть!» Бабушка и Васильевна повскакивали со стульев и пошли на кухню.
- Зачем хорошим пожаловала? – спросил он Григорьевну.
- Да, я по бабьим делам приходила.
- По какому такому бабьему делу?
- Да вот гусыню просить на завод, робко сказала Васильевна
- Нету у мене для вас не только гусыни, даже гусака, - ответил он.
- Ну, чаво ж Федор Васильевич, на нет и суда нет, - сказала бабушка и пошла к воротам.
Фёдор Васильевич подбежал к жене и грозя ей кулаком, зашипел: - близко её сюда не подпускай, а то вместе с ней и тебя выгоню вон! А Маньке, чтоб всё пошили, чаво ей там надо. В воскресенье будить свадьба. Зараз от свата приезжал человек и гутарил, что с попом уже договорились.
- Ой, Федя, да у нас ищо ничаво не готово. Да разя за неделю всё можно приготовить. Ну хуть бы ишо недельку.
- Две бы ишо тебе. Ты слыхала, чаво я тебе гутарил? А дальше не моё дело, управишься ты аль не управишься!
- Федя! Как хотишь, а я одна всё равно не управлюсь.
- Ну, ладно. Я зараз поеду в станицу за сестрой Варварой.
Фёдор Васильевич уехал в станицу, а Маша в слезах стала умолять не отдавать её замуж за немилого. Мать подняла её с земли и привела в кухню.
- Да чаво ж ты дочушка, думаешь, ежели по любви выйдешь, то не будить бить? Мне твой отец ндравился, а чаво я от няво видала акромя побоев? Ничаво. Всё уже сговорено, давай готовиться к венцу.
Бабушка пришла домой. Дед вышел из кухни.
- Ну, куды тебе черти носили спозаранку не емши, не ср….? – закричал он.
- Да вот ходила к Поповым гусыню попросить на завод.
- Да я вот тебе зараз такую гусыню дам, ажник не охнешь, не вздохнёшь! Нашла у кого просить. У них зимой льду не выпросишь, а она гусыню захотела! – дед немного поворчал и успокоился.
- Я так перепужалась, сказала мать бабушке. Слава Богу, что всё обошлось без драки.
- Они пошли в курень и бабушка всё рассказала дочери.
Феня от подружек знала, что делается в доме Поповых, но брату не говорила. Как-то утром Гриша позвал её. Она вошла к нему в сарай. Он молча, выжидающе смотрел ей в глаза.
- У Маши в воскресенье свадьба, - выпалила она. Выдають на Колоцкий хутор.
- Иди, Фешка, иди!
Гриша собрал вещи и сказал бабушке:
- Бабаня! Сготовь мне харчей. Я нонче уйду надолго с быками к Варькиной балке.
Когда всё было готово, он позвал собаку Зорьку, сел верхом на Сокола и погнал быков.
Далее - Глава7. Казачья Сага - Свадьба
http://www.proza.ru/2017/01/12/775