Сознание барахталось в бессознательном, как мальчонка в тёмном омуте, постепенно погружаясь на дно. Но вот кто-то упорно начал звать того мальчонку на берег, цепко ухватил своей рукой да потянул. Через какое-то время сознание-мальчонка уже полностью отдышалось, выплёвывая из лёгких остатки мутной воды. С трудом разлепив веки, Агнияр в полусумраке вгляделся в девичий лик, узнавая в нём спасённую когда-то пречистую деву.
- Где это я?
- Тсс, - приложила палец к его губам крылатая дева, - тебе пока нельзя разговаривать. Слаб ты ещё, поспи.
- Я один что ли выжил? – не унимался Агнияр.
- Трое… трое вас осталось. Скажи спасибо гномьей кольчуге, воде из котомки вашего командира, да той силе, которая в вашей крови бурлила. Самый тощенький, тож мой старый знакомец, уже совсем оклемался, бегает где-то. Ну, так он и ранение лишь одно получил, не весьма серьёзное, не чета вашим. Этот даже в сознании был, явно сам бы выжил, коли на ратников тех двоих не попал.
- А как ты здесь очутилась?
- Почуяла сердцем, что беда с тобой, витязь, вот и прилетела с подругами. Княжичей с их дружиною мы отогнали, затем уж тех, кто ещё жив, искать начали. Обрадовалась я вельми, когда биение жизни в тебе почуяла.
- Нельзя тебе долго здесь… вреден для вас наш воздух.
- Знаю, ты очнулся, теперь всё в порядке будет, так что я улетаю.
Звякнув серебряными бляхами на поясе, дева приподнялась, возле входа ещё раз оглянулась, вроде даже улыбнулась ласково – в сумраке не понять было, и исчезла. А в ушах Агнияра ещё долго звон стоял, то ли от серебряных блях пояса пречистой, то ли от слабости. Прежде, чем откинуться на своё ложе из ветвей еловых, богатырь огляделся. Он лежал в небольшой пещерке, рядом кто-то постанывал, в стенку была воткнута лучинка, она и освещала помещение, котомка с оружием лежали подле. Вскоре у входа зашуршало.
- Пречистая, я же говорю – неможно тебе здесь долго, - выкрикнул Агнияр.
- Ишь, размечтался, - раздался знакомый голос, и в пещерку ввалился Проныра. – Улетела она. Дай-то боги, чтобы добралась до гор своих.
- А что так?
- Да вот…, - Проныра высыпал перед другом две пригоршни белых перьев, - окрест собрал, как дева-то улетела.
- Давно мы тут?
- Уж дён десять как. В вас-то жизнь совсем слаба была, это я можно сказать легко отделался.
На соседней лежанке застонали, заворочались, потом на ней сел… Волк. Оглядев пещерку мутным взором, он прохрипел:
- Пить.
Проныра подал баклажку, напившись, Волк уставился на товарищей.
- Это… все?
- Все.
Волк заскрипел зубами, потом ощупал лицо – степчакская сабля разрубила его от лба до подбородка, как ещё глаз цел остался.
- Это нам кара за то, что товарищей своих в степи на растерзание стервятникам оставили, - вновь валясь на лежанку, простонал Волк.
Агнияр , тоже напившись, откинулся на спину. На следующий день они уже ели – Проныра подбил кролика, зажарив его на углях – вряд ли после стольких дней братья Вечемира ещё кого-нибудь сюда пришлют. Наверняка считают, что их уже и след простыл – девы крылатые подальше унесли.
- Так вот, братцы мои, - рассказывал бывший вор, поедая добычу, - гляжу я значит – не сдюжить нам на сей раз. Одного степчака завалил, да и шасть под мост. Пару сечек получил, но те сами зажили в момент. Сижу под мостом, думу думаю – как вам ловчее подсобить, да что тут придумаешь? Тут как раз степчак под мост скатился, ну я его топориком – тюк, чтобы обратно не вылез. Так и сидел, добивая тех, кто с крутого бережка скубыркнётся. Последними двое степчаков слетели, да оба целёхонькие. Одного-то я ножом издаля убил, а вот второй успел мне по рёбрам своим кривым мечом садануть. Спасибо Могуте – обучила меня немного ближнему бою, а то бы не сидеть мне здесь с вами. Ну, зажал я как мог рану, выглянул потихоньку, а там уж наших-то положили всех, братья Вечемировы остатки степчаков добивают. Когда добили, пошли по дороге, смотреть – кто из нас жив ещё. В сей момент как раз крылатые девы налетели ураганом. Всего четыре, а как давай стрелами сверху дружинников тех гонять, они и убёгли. Тут значит я и вылез, вас вот двоих обнаружили, да баклажку с водой из источника я указал вместе со склянкой, в коей гномье снадобье находится. Надо было подсказать, чтобы камешки ещё у всех собрали – не дотумкал, все тем двоим братцам достались. Пещерку сию тоже девы нашли, нас в неё на крыльях перенесли. Затем три из них улетели, а эта осталась, всё о тебе, Агнияр, вздыхала, рядышком сидела, руку твою в своей держала. Я, как оклемался малость, вылез посмотреть – что там, на дороге, делается. Братья-то Вечемировы с большой дружиной вернулись, всё вверх тормашками перевернули – видать нас да водицу искали, приказали обойти всё вокруг, потому, как неможно им было нас в живых оставлять, вдруг их злодейство перед людьми раскроем. Хорошо, что девы нас на крыльях сюда перенесли – следов не осталось. Однако же прям досюда ратники дошли, да токмо искать не особо стремились – видали вас в бою, не хотелось им лишний раз с вами мечи скрещивать. Потоптались на бережку, да и ушли обратно. Два дня трупы на той дороге сжигали, вонь стояла – не продохнуть. Добычу на возы погрузили, вместе с телом Вечемира, и отбыли в свой град, докладать князю, ежели жив он ещё.
- Как же они сию бойню-то оправдают? – подивился Агнияр.
- Легко, - нахмурился Волк, - скажут, что степчаки нас порешили, а они немного опоздали, но тем степчакам уйти не дали. Ещё и в героях ходить будут, сволочи. Мне ведь Божен вместо отца родного был, - немного помолчав, продолжил оборотень. - Поймали меня, совсем ещё сопляка, лихие людишки, а он отбил. Сопляк – не сопляк, а одному из них ногу я тогда прокусил, тот же мне первую отметину на лице оставил. Как узнал о том Божен, так меня Волком и нарёк. Он бобылём жил, так что я ему вместо сына стал. После его в поход отправили, на ту пору через городище как раз волхвы шли, их Божен и попросил за мной приглядеть. Узнав мою историю, волхвы меня к другому отвели, тот уж обучил, как волколаком оборачиваться. Выучившись, вернулся я к Божену, с той поры мы и не расставались. Вот так-то, братцы, а теперича убили его. Да ладно бы вороги – что поделать, судьба у воинов такова, а то ведь свои же порешили. Не прощу им этого, ни в жизнь не прощу.
На третий день вылезли из пещерки. Хорошую пещерку девы на берегу реки нашли – снизу вереск да кустики прикрывают, сверху корни деревьев, рядом будешь стоять – не догадаешься. Присев на бережку, стали гадать – как им дальше быть.
- В княжество Вечемирово нам нельзя, явно уж по всем дорогам про нас взговорили, вмиг прикончат.
- Так ведь мы же свои!
- Для кого как. Зазря думаешь княжичи нас искать направляли? Явно прочим молвили, будто бы мы на стороне степчаков против Вечемира бились. Нет, нету нам туда ходу.
- Ну… тогда пошли в моё родное княжество. Почитай полтора года уж минуло, надобно батюшку с матушкой да сестрёнкой проведать.
- Идём.
Город Претич встретил путников переменами – дальние слободы разрослись, уже здесь начали появляться храмы богам, часть наружной стены разобрали, вместо неё возводили каменную. Родители обрадовались приходу сына – какие же родители не рады будут, что сын издаля живым вернулся? Айка уже вовсю бегала, совсем заневестилась девка, ещё года два-три и можно будет сватов ожидать. Сели вечерять, отец по поводу возвращения сына достал бочонок пива.
- Крепнет Претич, - похвалялись родители, потягивая хмельной напиток, - разрастается. Вон, стену каменную решили возводить, сказывают, что вторую снесут, а после и наши все слободы новой стеной окружат, станем мы тогда горожанами, вот только к наделу да в лес ходить далече станет. Княжеские хоромы в палаты тож собираются перестраивать, уже почитай цельну слободу под это дело отвели.
- А деньги в казне откуда?
- Так мы сейчас с каштами да хванами торговать зачали. По Светочи прямиком к нам товары ихние стекаются, а отсюда – дальше. Светочь-то, сказывают, в самом центре земель ортских начало берёт, стал быть не одно княжество пересекает. Купцы каштские, хванские, двойной налог платят, да и с сопредельных княжеств тоже своя гривенка в казну добавляется.
- Хваны соседнее княжество уж сколько лет, как своим данником сделали, не боится князь Претич, что вот разведают всё у нас, а после и войной пойдут?
- Ничё, у Претича дружина крепкая, выстоит. Да и народ сиднем сидеть не станет.
- Ну-ну, у владыки хванов армия тож, я слыхал, не маленькая.
На следующий день, оставшись с родителями наедине – Проныра забавлял Айку шутками-прибаутками, а Волк во дворе взялся наколоть дров, Агнияр, помявшись, заговорил о той, что никак не мог позабыть.
- Что о Загляде слыхать?
- Сказывают, что родила она Цветимиру сынка.
- А сама-то как?
- Кто ж знает? Не видать её – ни на торжище не ходит, ни в лавки к купцам.
- А что Белик говорит, или вы с ним сейчас не общаетесь?
- Не общаемся, да только люди сказывали, что пошёл он в Цветимировы хоромы, так его даже на порог не пустили, едва взашей не вытолкали.
- Тестя-то свово не пустил? Не гоже, ох не гоже.
- Кто ж ему указ? В народе Цветимира недолюбливают, возгордился вельми, да только многие бояре его поддерживают, и он уж не сотник вовсе, а тысяцкий. От как, сынок..
- Страба здесь ли?
- Не, до сих пор на границе с каштами службу несёт. Скоро уж должон возвернуться, на два года отсылали.
- Ну, тогда я к Цветимиру сам схожу, пущай мне Загляду покажет, убедиться хочу, что всё с ней ладно.
- Что ж с ней случится? У Цветимира хоромы – поболе, нежели у воеводы. В тепле, сыта, обута да одета, рученек белых тяжким трудом не ломает – что бабе ещё надобно?
- С немилым и с сытым брюхом в петлю залезешь. Схожу, авось что и разведаю.
Мать следом за сыном выскочила во двор.
- Не ходи, Агниярушка, не приведи боги столкнёшься с ним, да не стерпишь. Даже в хоромах у Цветимира свои ратники имеются, словно он уж боярином стал. Да все такие… такие… им человека убить – что тебе высморкаться, не дружинники, а ей-ей разбойники.
- Всё одно схожу, матушка, чему быть – того не миновать.
Мать бросилась к Волку.
- Иди с ним, ты, по всему видать, парень сурьёзный, удержи его от непоправимого.
Волк окликнул друга, вдвоём они и вошли в город. Действительно – менялся Претич не только снаружи, изнутри, между второй и третьей стенами, появились две новых слободы – каштская, да хванская, прежних жителей, видать, за третью выселили. Явно кашты и хваны рассчитывали , что им отведут земли поближе к княжеским хоромам, да только кто же их туда пустит? Агнияр бы и вовсе за третьей стеной повелел размещаться, нечего в городе делать, кому надо – те доберутся. А на большие торжища и оттуда недалече. Зашли к ним – поглазеть. Хваны в цветистых халатах, что тебе степчаки, бойко торговали всякой заморской всячиной. Слобода их – словно город в городе, свои лабазы, лавки, постоялые дворы, корчмы, даже храм свой имелся. В лавках тоже было на что поглазеть – ткани тонкие, сабли и ножи кривые, вина заморские, бусики да брошки всяческие.
Агнияр долго вертел в руках маленькое зеркальце.
- Чудно, вроде не бронза, не сталь, а блестит да отражает.
- Приглянулось?
- Да взял бы для Айки, тока не менять же теперь камень самоцветный. У меня кроме него да серебряной чаши больше ничего ценного и нет.
- Что за него просишь, уважаемый? – обратился к приказчику Волк.
- Это стекло, изнутри покрытое тончайшим слоем серебра, вы такого нигде не сыщете. Бери для своей зазнобы, воин.
- Я спрашиваю – что просишь?
- Ручная работа, а стекло очень ценно…
- Да не тяни ты кота за я… за хвост.
- Два золотника золота.
- За такую фитюльку два золотых? – подивился Агнияр.
Волк молча достал кошель, как успел заметить друг – у того в кошеле тоже не густо денег лежало.
- Держи, матушке твоей и батюшке тож чего-нибудь надобно прикупить.
- Тогда мне стоит вернуться, да чашу с собой прихватить.
- Ничего, у меня денег, надеюсь, хватит. Куда мне их ещё тратить-то? Да и гномий камешек тож имеется. Ну да мне ещё броню в починку снесть надобно будет, тебе кольчугу тоже.
Матери купили цветистую шаль, а отцу – новые сапоги. Потом пошли к дому Цветимира. Хоромы тысяцкого располагались между первой и второй стенами, так что особо далеко топать не пришлось. Хоромы и впрямь – загляденье. Сама изба в два этажа с подклетью, высокий терем, прирубы, повалуша*. Ворота заперты, что очень странно – никто днём ворот не запирал, в избах простых людей даже на ночь двери не запирались. Кого опасаться-то, брата-соседа? Здесь же явно норовили от всех отгородиться, либо скрывали чего.
Агнияр забарабанил, окошко в воротах распахнулась, в него уставилась бородатая морда.
- Тебе чего, ратник?
- Дома ли Загляда?
- А тебе что за дело до чужой жены, когда мужа в доме нет?
- Просто увидеть хочу, что жива и здорова.
- Здорова, что с ней станется?
- А сам Цветимир где?
- Вскорости должон быть.
И окошко захлопнулось, Агнияр забарабанил вновь. Теперь раскрылась одна створка, выпуская шестерых воинов.
- Тебе сказано – уходи, не велено никого пускать.
- Да ты просто её на крыльцо выведи, я издаля гляну и уйду.
- Пошёл прочь, а не то так отделаем, на костылях свой век дохаживать станешь.
Агнияр схватился за меч, но Волк железной рукой сжал кисть друга.
- Пошли, пошли. Не связывайся ты с ними, они люди подневольные.
Почти силком утащив богатыря, Волк привёл его домой. В избе Агнияр продолжал "кипеть". Бегая по горнице, он остановился возле стола и с размаха хрястнул по нему кулаком. Дубовая ножка подломилась, посуда полетела на пол, мать всплеснула руками. Отец же нахмурился:
- Экий ты дурень! Силушки нажил, а умишком ущербен. Хворостиной бы тебя отходить, да токмо что тебе сейчас хворостина? Что слободскому бугаю*.
- Всё одно я её увижу. Завтрева ещё схожу, глядишь, Цветимир вернётся.
- Станет он тебя слушать, как же.
- Станет, а не то я его на весь Претич ославлю. Княжий тысяцкий боится кому-нибудь свою жинку показать, не иначе, как не уверен в том, что не сбежит от него с первым встречным!
- Ох ты ж, - мать покачала головой, - язык твой – что помело.
Зеленоватый воздух в сумерках стал тёмно-зелёным, закат над лесом догорал багровым пламенем, высвечивая и окрашивая в кровавый цвет облака. Затем совсем стемнело, на небе уж давно взошла малая луна – Фесса, сейчас она одна, вторая – большая – Фромия, появится вместе с этой ещё не скоро, почти через месяц. Луна уже проделала немалую часть своего пути, а Агнияр всё сидел на крыльце. После лёг спать, но ещё долго ворочался с боку на бок.
*Терем ставился над сенями. Повалуша – помещение для приёма гостей.
*Бугай – бык-производитель. В переносном смысле – крепкий, сильный человек.