Глава 2. Наш адрес Советский Союз

        Глава 2. Наш адрес Советский Союз

  Как раньше считалось, что вся русская литература вышла из гоголевской “Шинели”, так и я сейчас считаю, что все мы родом из Советского союза. Хотя по капле мы выдавливаем из себя "совка", тем не менее, по сути, остались советскими людьми.
         Если вспоминать наше прошлое, то окажется, что там было много плохого, но   было и хорошее. Поэтому я не понимаю нынешнее время, которое двигает нас назад к прошлому, но прошлому плохому (старый гимн, ГТО, руководящая и направляющая роль партии "Единая Россия" и т.д. и т.п.), игнорируя хорошее (бесплатные детские секции и кружки, прекрасное образование, уверенность в завтрашнем дне, добром отношении между людьми).
 Почему для некоторых россиян Украина вдруг стала врагом, а для некоторых украинцев врагом стала Россия? Почему и там и здесь появилось много псевдопатриотов? Неладно что-то в датском королевстве.
Несчастная Россия, несчастная Украина. Несчастные, даже в чём-то убогие люди, которые кричат «Слава России», «Слава Украине». Я что-то не помню, чтобы кто-то кричал «Слава Швейцарии» или писал статью «Канада, вперёд!». Искажённое чувство патриотизма делает этих людей убогими. Да и Бог с ними. Остаётся их только пожалеть.
  И остаётся вспоминать то хорошее, что было в нашем общем доме под названием Советский Союз и то, что вызывает по прошествии времени улыбку.
 
Биография в географии

Грузия

          После окончания института я поехал в Грузию строить Ингури ГЭС. Республика поразила меня своей красотой, кавказским гостеприимством и людьми, которых отличала доброта и колоссальная самоирония, что делает их похожими, как я сейчас понимаю, на израильтян.
И во всей моей "грузинской" жизни отмечался особый колорит.
Однажды подавился я рыбьей косточкой. Сам не смог с этим горем справиться и пошёл в поликлинику. Очередь огромная: старики, старухи из близлежащих сёл, и я уже был готов провести пару часов с костью в горле, но из кабинета вышел доктор, грозным взором оглядел веселую компанию, остановился на мне и коротко сказал: "захады". Я испугался, подумал, что "вся безумная больница" сейчас меня растерзает. Но все добродушно закивали, и я понял - знаменитое кавказское гостеприимство.
Моя мать, отдыхая в Сочи, заехала меня навестить. Как-то идём мы по улице, она вспомнила, что дома нет хлеба, а тут лоточник с "болшой булка". Надо сказать, что их хлеб по размерам отличался от нашего и продавался на развес. Продавец отрезал солидный ломоть и бросил на весы. Стрелка качнулась от ноля до килограмма и обратно:
- 35 копеек.
Мать не расслышала и спросила:
- Сколько?
- 30 копеек,- пошёл он на уступки.
Ничего не понимая, она переспросила:
- Сколько-сколько?
-Давай 20 копеек и уходы.
И всем своим видом он показал, что торги закончились.
Как-то в Зугдиди зашёл я в универмаг купить зубной порошок. На видавшем виды кресле сидел продавец, задрав ноги на прилавок, и блаженствовал под вентилятором в жаркий летний день.
- Тэбэ что?
- Будьте добры, зубной порошок.
- Я что, из-за 5 копеек буду вставать?
Сначала его ответ потряс, но уже на улице меня разобрал хохот.
У меня родился сын. Руководство отпустило счастливого отца в Ленинград лишь на три дня. Коллеги, само собой, ждали моего возвращения.  Маленький отпуск пролетел быстро.
В Сухуми вернулся рано утром, далее пять часов на автобусе до Джварзени с пересадкой в Зугдиди. По приезде бросил дома вещи и пошёл на работу, но зайдя в свой кабинет, остолбенел. В углу на тумбочке стоял мой портрет (успели увеличить) с чёрной траурной лентой. На рабочем столе - батарея бутылок и немного закуски. Я попал как раз к очередному тосту. Вспоминали, каким я парнем был. Я бы ещё много нового узнал о себе, но меня вовремя заметили. Теперь остолбенели все присутствующие. Но коль стаканы наполнены, решили сначала выпить, а потом разобраться, почему я живой и как мне удалось спастись.
Оказалось, что самолёт, на котором я прилетел, заправился, взял пассажиров, взлетел и рухнул в море. Никто не спасся. А у одного нашего сотрудника жена работала в Аэрофлоте. Она-то и сообщила о катастрофе ленинградского рейса. Короче, в этот день уже никто не работал, банкет продолжался. Повод был.

Хочу рассказать еще об одном эпизоде, который запомнился мне и который говорит о грузинском характере.
Мне иногда приходилось бывать на совещании у главного инженера строительства. Без меня совещание велось на грузинском языке, но в моем присутствии, если кто-то позволял себе хоть пару слов сказать по-грузински, главный инженер, багровея, кричал, чтобы говорили только на русском, потому что наши русские коллеги могут подумать, что мы говорим о них. Это небольшой штрих об уважении людей другой национальности. Хоть и пресловутой, но дружбе народов.
Милые, добрые грузины. Спасибо вам, что вы такие. Спасибо вам за "Мимино" и "Я, бабушка, Илико и Илларион", за Кикабидзе и Гвердцители, за Чивадзе и Метревели, а также за многих простых, широко неизвестных "лиц кавказкой национальности". И мне больно и обидно, что великая Россия из вас пытается сделать врагов. Простите нас.


Армения

Знакомство с Арменией, как ни парадоксально, началось в Латвии.
В Саласпилсе проходила конференция молодых специалистов (делегации приехали из десяти городов), где я должен был делать доклад. Поселили нас в каком-то учебном комбинате.
Вечерело. Мы быстро разместились, и перед нами встала дилемма: либо чинно благородно порассуждать о погоде и природе, либо вспрыснуть благополучное прибытие. Долго спорить не пришлось, и мы отправили гонцов в магазин. Купили сухого вина и маленьких зелёных яблок на закуску.
Нас в ленинградской делегации было человек пятнадцать. Бутылок - значительно меньше. Глядя на две последние, почему-то все приуныли: магазины уже закрыты, и оставалось только допить и лечь спать. Но тут наш руководитель наложил вето на продолжение банкета и  взяв эти две бутылки  бросил мне: "Гриша, за мной". Я не знал куда, не знал зачем, но все-таки поплёлся за ним под ропот коллег.
Он привёл меня к армянской делегации и, подняв в вытянутых руках бутылки, сказал: "Армянской делегации от ленинградской".
Возвращались мы таким образом - он впереди, с гордо поднятой головой, а я семенил за ним с ящиком коньяка. Первый тост был за прозорливость нашего босса, второй - за меня, как за тягловую силу. После третьего уже выясняли, кто кого уважает. В этот вечер мы поняли, что только у хорошего народа может быть такой хороший коньяк.

Другая история приключилась лет через десять.  К тому времени я уже был руководителем отдела в одном из НИИ. Необходимость и естественное желание молодого руководителя иметь служебную машину подвигли меня обратиться с просьбой о машине к начальству, которое почему-то не очень разделяло мои желания и откладывало это дело на потом.
И вот однажды, 9-го января, начальник главка позвонил мне и сказал, что на Ереванском автозаводе нужно получить микроавтобус, но только до 10-го января включительно. Если я не успею, то на следующий год министерству урежут квоты на машины. Утром 10-го мы с водителем были в аэропорту, но рейс на Ереван из-за метели отложили на сутки. Я вернулся домой, позвонил на завод и объяснил ситуацию. Мне сказали, что завтра уже можно не прилетать.
Я решил не сдаваться, бороться за своё счастье до конца, и следующим утром, прилетев в Ереван, рванул на завод. В отделе сбыта подал документы в специальное окошко. Мне их молча вернули. Бывалые люди, которые тоже "не успели", подсказали, что за опоздание надо платить 10 рублей. Я вложил в паспорт десятку и опять сунулся в окошко.
Через некоторое время мы стояли на территории завода, перед сетчатым забором, а за ним - в две колонны 30 новеньких машин. Промариновав нас пару часов, наконец-то запустили первого. О чём там шёл разговор, мы не слышали, но увидели, что у первой машины из двух наружных  зеркал заднего вида одно отсутствовало. Работник завода подошёл ко второй машине, открутил зеркало и отдал водителю.
Следующим счастливчиком был я. Сев за руль новенькой машины с уже вставленными ключами зажигания, я, естественно, спросил про второй комплект и услышал: "Гони рупь". Ещё не догадываясь, что это начало хорошо прописанного сценария, я отдал рубль. Но тут же заметил отсутствие зеркала, которое на моих глазах было отвинчено и отдано первому получателю, и потребовал его вернуть. Пришлось раскошелиться еще на один рубль. "Сборщик налогов" подошёл к третьей машине и открутил зеркало.
Улыбнувшись этим маленьким хитростям и не подозревая, что впереди меня ждут бо;льшие, я выехал за забор. Через двадцать метров двигатель заглох. Выручил предыдущий водитель, у которого так же, как и у меня закончился бензин: мол, надо идти на бензозаправку, взять в аренду ведро ("рупь") и купить бензин.
Я понял, что только на доходах от этого старого и мятого ведра (которое, кстати, новенькое, стоило 1руб. 20коп.) можно за год построить кооперативную квартиру, и ещё хватит на новоселье. Но до новоселья пока было далеко, а вечер близился, и пора было ехать в гостиницу. Машины пришлось оставить на заводе для подготовки к большому перегону. К нам подошёл очередной персонаж спектакля и недвусмысленно спросил:
- Не боитесь оставлять машины?
- А что, их могут угнать?
- Нет, угнать не угонят, но снимут всё, что можно снять.
- Сколько? – уже "прирученные и наученные" спросили мы.
- Три рубля с носа, то есть с машины.
Наутро мы нашли свои машины в целости и сохранности, приступили к осмотру, и когда сняли колёса, то увидели девственную и зеркальную поверхность ступиц - ни грамма смазки. Зато полный набор смазки был у очередного персонажа. По божеской цене (на его взгляд) он всех осчастливил. Провозились все до позднего вечера. И тут появился сторож №.2. Все привычно стали доставать трояки, но новый сторож заявил, что он себя уважает больше, чем предыдущий, и в рублёвом эквиваленте это выражалось в пять рублей. Пришлось отдать. На этом finita la commedia.
Утром следующего дня водитель погнал машину в Ленинград, а я остался ещё на денёк посмотреть Ереван. Погода была замечательная: небольшой морозец и яркое солнце на голубом небе. После пасмурного Питера и трагикомедии на автозаводе, Ереван показался мне великолепным городом. Наверное, так оно и было.

Латвия

Я очень любил Прибалтику. Часто бывал в Эстонии, реже в Литве. В Латвии не только отдыхал, но и раза 3-4 в год ездил в Ригу в командировку в родственный отдел научно-исследовательского института. Отдел состоял наполовину из латышей и наполовину из русских. Все ко мне относились очень хорошо. Атмосфера была весьма доброжелательная. Всё это было до поры, до времени.
В 80-десятые годы Прибалтика начала бурлить. События в Вильнюсе (введение войск в 1991году) и действия рижского ОМОНа (вооруженный штурм телеграфа, дома печати и здания МВД) стали катализатором противостояния местного населения и русских. Появился Народный фронт, а в противовес ему - Интернациональный фронт трудящихся латвийской ССР.
Когда я приехал в очередной раз, то увидел резкое размежевание сотрудников – русские сидели в одном углу, а латыши в другом. Я поговорил с обеими сторонами. И там и здесь высказывали обиды. И с теми и с другими я соглашался. Это были две правды. И каждая имела право на существование.
Мне кажется, что если бы в Кремле в то время нашлись умные головы, то можно было решить все проблемы. И возможно это не привело бы к распаду СССР, который начался именно с отделения прибалтийских республик. Национальные отношения – это очень тонкая материя. И решать их танками нельзя.
На примере того отдела могу сказать, что часто хорошим людям не хватает мудрости, не хватает терпения. Как долго и трудно порой выстраиваются отношения и как быстро их можно разрушить.

В Риге жила моя однокурсница. Она работала в системе железной дороги и всегда доставала мне обратный билет на хорошее место в хорошем поезде. В благодарность за это я с ней обедал в привокзальном ресторане (кстати, очень хорошем). Но моя подруга была женщиной одинокой и намекнула мне, что давно её никто не приглашал провести вечер в ресторане. Я дал ей право выбора и заказа столика. По этому случаю она надела самые красивые наряды, сделала сногсшибательную причёску и, счастливая, пришла на свидание.
Было начало весны. К вечеру подморозило. Она держала меня под руку. При подходе к ресторану я поскользнулся. Инстинктивно взмахнул руками и как пушинку опрокинул её на грязный асфальт, а сам недолго думая, упал на неё с высоты своего роста. По пути следования к её телу, локтем заехал ей в глаз.
Когда мы встали, я понял весь ужас нашего положения. Я – как огурчик, чистенький и без телесных повреждений. Она – с ужасным синяком под глазом, в разорванных колготках и в грязном пальто. Ну, чисто Манька Облигация. По щекам моей подруги текли слёзы, и от боли, и от дурацкого положения. Она делала вид, что смеётся, но ей это плохо удавалось.
Я решил всё-таки идти в ресторан. На удивление, нас пропустили. Более того, гардеробщик взялся почистить пальто и приложил все усилия привести мою даму в надлежащий вид. Что-то ему удалось, но синяк под глазом и порванные колготки остались. А у меня осталась грустная память о том вечере, которую не скрасила даже котлета по-киевски под шампанское.

Камчатка

Ещё одна трагикомедия произошла на Камчатке, куда судьба занесла меня в семидесятые годы строить мелиоративные системы. Но это была даже не трагикомедия, а настоящая трагедия с элементами комедии.
В конце апреля, как это было принято у советских людей, состоялся ленинский субботник. Наше начальство, накаченное своим начальством, строго-настрого предупредило о стопроцентной явке на столь политически важное мероприятие. Весь мой участок, как один, по зову сердца и из-под палки, с улыбкой на лице и с бутылкой в кармане, явился на рабочее место.
Не пришёл только слесарь Сундуков, по прозвищу Сундук. Я велел механику участка Кожедубу разобраться. Когда по окончанию субботника мы допивали третью рюмку, пришло известие, что Сундука этой ночью в пьяной драке убила сожительница, и четвёртая рюмка уже была за упокой его души.
На следующий день пришлось заняться подготовкой похорон. Все тот же Кожедуб, на все руки мастер, первым делом дал телеграмму матери, заказал в столярной мастерской гроб, выписал в бухгалтерии жалкие гроши на костюм для покойного (у Сундука никакой одежды не нашли) и поехал в магазин. Купленный костюм принёс в бухгалтерию. Но там усомнились, что это нужный размер. Кожедуб заявил, что лично примерил его (он был той же комплекции, только чуть ниже Сундука) и что костюмчик на покойнике будет сидеть как влитой. Бухгалтерские дамы заохали-заахали и заверещали, что это нехорошая примета.
Кожедуб их уже не слышал, он бежал проверять гроб. Гроб ему показался маленьким, и чтобы подтвердить свою правоту, он туда забрался и заорал, что Сундуку будет тесно, и велел его переделать. Бухгалтерские дамы, узнав и про это, попадали в обморок. Но они рано попадали, они ещё не знали, что будет впереди.
Параллельно похоронной деятельности Кожедуба (а он в это время копал могилу) развивалась другая линия, не менее трагикомичная.
Надо сказать, что наше управление размещалось в двухэтажном особняке. На первом этаже находилось общежитие, а на втором - вся наша строительная контора с начальником во главе.
В общежитии жил молодой экскаваторщик, который собирался жениться. Что делать, жизнь есть жизнь - кто-то умирает, а кто-то женится. Жених дал маме телеграмму с приглашением на свадьбу. Она собрала свои нехитрые пожитки, прихватила свадебный подарок и отправилась на край света к сыну. На краю света добрые люди, встретив женщину с телеграммой и не дав ей договорить, сразу "поняли", кто перед ними, и повели её на второй этаж, к руководству.
Разговор складывался абстрактный, начальник философски заметил, что в жизни всякое бывает, с чем мама, вздохнув, согласилась, но напомнила:
- Мне бы сына увидеть.
- Подождите ещё минуту,- сказал начальник, стоя у окна.
 Когда увидел, что из мастерской выносят гроб, добавил:
- Ну вот, уже несут.
Мать подскочила к окну и .... вовремя начальник успел её подхватить.
Недоразумение разрешилось после того, как мама жениха пришла в себя.
Пока она переваривала свалившееся на неё несчастное счастье, Сундука уже везли на кладбище. Человек он был никчёмный, неинтересный, не было у него ни друзей, ни врагов, поэтому мобилизовали пришедшую в себя бухгалтерию и плановый отдел отдать последний долг погибшему. А последнее слово должен был сказать незаменимый Кожедуб. То ли от того, что было холодно, то ли от перенапряжения, он принял на грудь немного лишнего. Дальше слова "товарищи" речь не сложилась, так как он пошатнулся и рухнул в могилу.
Вся бухгалтерия совместно с плановым отделом вытаскивала его с "того света". Сундука предали земле молча.

Вспоминается ещё одна история, оставившая неизгладимый след в моей камчатской эпопее.
Как-то, на весь тёплый период года, с мая по октябрь, направили мой участок строить гидротехнические сооружения на берег Тихого океана, в устье реки Таёнка, в 55 км от Петропавловска-Камчатского. График работы был такой - десять дней мы там жили и работали, а на последующие четыре дня возвращались домой на выходные. Мы устроили походный лагерь, привезли вагончики для проживания, столовой, и даже для бани. Оставалось найти на временную работу повариху.
Близлежащий посёлок (в 12 км от нашего участка) был небольшой, но я, подсуетившись, нашёл молодуху и представил её всему нашему большому мужскому коллективу. Готовила она неплохо, легко справлялась со всем кухонным хозяйством, была весёлой и доброжелательной. И благодаря ей  по части гастрономических утех голова у меня не болела.
Но неожиданно для меня (как оказалось, только для меня) головная боль свалилась на мою голову по поводу других утех. Как-то под вечер повариха в слезах прибежала ко мне в вагончик и поведала страшный военно-половой роман о сексуальных домогательствах со стороны моего славного мужского коллектива, который в полном составе посягал на её девичью честь. Поварская душа не выдержала и уволилась.
Мы осиротели. Пришлось назначать дежурных поваров из числа рабочих. Но, во-первых, они теряли в заработке, а во-вторых,  их кулинарная квалификация оставляла желать лучшего. Но голод не тётка. Так жить и работать мы больше не могли. Я поехал в посёлок искать новую жертву.
Молва о "сексуальных" разбойниках облетела уже всё население, и я удивился, когда ко мне на добровольных началах подошла бойкая и энергичная кандидатка на вакантную должность. Оформив ее на работу с завтрашнего дня, вечером собрал весь наш славный сексуально озабоченный коллектив и грозным голосом Левитана сделал заявление ТАСС: "Из-за отсутствия нормального питания наш производственный план находится под угрозой срыва. Я взял новую повариху. Мужики, вы меня знаете, если хоть кто-нибудь, когда-нибудь, зачем-нибудь дотронется до неё пальцем, у меня рука не дрогнет выгнать этого гада по статье". Мужики пообещали, временно правда, придушить похотливые желания.
И, как мне показалось, жизнь наладилась. Но через месяц в этой сексуально-кулинарной истории произошёл новый поворот. После очередного рабочего дня все собрались в столовой, открылось раздаточное окно, и пьяная повариха вместо ужина произнесла пламенную речь: "Я тут уже месяц пашу как папа (мама?) Карло. И ни одна сволочь ко мне не пристала. Евнухи вы все. Я от вас ухожу".
Мы опять осиротели. А я долго размышлял о загадочной женской душе. Нам, мужчинам, не дано понять, когда можно, а когда нельзя. Видимо зря мы придушили естественные желания и зря говорят "души прекрасные порывы". Душить нельзя прелюбодействовать. Извечный вопрос, где поставить запятую?
Но душа душой, а есть по-прежнему хотелось. И поехал я за тридевять земель (20 км!) в танковый полк искать счастья. У нас с этим полком были дружеские отношения. Мы им - технику на обустройство танкодрома, а они - солярку.
У командира полка разыгрывалась своя трагикомедия. Вечером предыдущего дня два старших лейтенанта крепко выпили, но как всегда не хватило. Решили съездить в посёлок за водкой, разумеется, на танке. Около 12 часов ночи магазин почему-то был закрыт. Но они знали, где живёт продавщица. Поднятая с постели женщина сопротивлялась, и тогда по закону военного времени пушку танка засунули ей в окно. Крепость пала. Долгожданная водка была получена.
А поутру они проснулись и в разобранном виде оказались на ковре у полковника. Что он им кричал, я повторять не буду. Фразы были стандартные, лексикон тоже. Угрозы - еще страшнее. Но вскоре запал иссяк, и полковник решил призвать меня на помощь.
-Ну что прикажите мне делать с этими разгильдяями? Вот как решит Григорий Борисович, так и будет.
Два жалких лейтенанта смотрели на меня как нашкодившие щенки, вид их был душераздирающий. Скупая мужская слеза скатилась по моему лицу, и я попросил их простить. Полковник сделал вид, что только благодаря мне ситуация разрешилась без крови, лейтенанты сделали вид, что до смерти меня не забудут, а сами в это время думали, как бы скорее опохмелиться.
А я в это время желал, чтобы скорее мне дали повара. Но повар так просто не даётся. Полковник предложил распить бутылку коньяка. Пили за дружбу, за непобедимую и легендарную. Когда хотели выпить за повара, бутылка закончилась. Танк нам не понадобился -  сейф, в котором стояла вторая, открывался и без пушки.
Наконец полковник вспомнил, зачем я приехал и грозно зарычал:
- А подать сюда повара из второго батальона!
Минут через десять в кабинет вошёл парнишка ростом метр пятьдесят с пилоткой. Он командира батальона видел пару раз, а о командире полка даже не слышал. В глазах у него был ужас: наверняка грозит штрафбат, но за что?
- Слушай боевой приказ,- начал полковник, а потом махнул рукой и заснул.
Я скорее схватил поварёнка под мышку. И только в лагере он узнал о своём боевом долге и долго не мог поверить в этот свалившийся на него счастливый долг. От свободы у него кружилась голова. Он начал кормить нас так, что мы не хотели уезжать домой на выходные. Рыба, икра, грибы, ягоды, а иногда и дичь, – словом, баловал он нас всеми дарами природы.
 Мы не могли нарадоваться до тех пор, пока я не стал замечать, что поваренок худеет и бледнеет. И когда его уже стало качать от ветра, мы узнали, что по ночам он бегает в посёлок за 12 км к разведёнке. Вот она - великая сила влечения. Со слезами на глазах и с завистью в душе пришлось наложить запрет, то есть задушить в корне прекрасные порывы. Иначе, в который уже раз, мы бы остались на голых макаронах.
Надо сказать, что поваренок выжил, вес у него восстановился, щёчки порозовели, взгляд стал осмысленный. В полк мы его вернули (как он ни упирался) живым и здоровым.
Так закончилась наша кулинарно-сексуальная или военно-половая эпопея. Объект сдали в срок, потому что в свободное от эпопеи время мы ещё и работали.
После ударной работы мы старались не менее ударно отдыхать. Рыбалка, охота (правда, и то и другое было запрещено), грибы, ягоды. Места там были прекрасные.
На Камчатке, в связи с термальными подземными водами, флора и фауна в большинстве своём  приобрели гигантский вид. Шляпкой белого гриба можно было закрыть ведро, высота бурого медведя достигала трёх
метров. Вот с этим добродушным представителем русских народных сказок мне довелось встретиться лицом к лицу (или мордой к морде?), нет, наверное, лицом к морде. Причём моё лицо, в отличие от его морды, во время встречи выражало крайнюю степень озабоченности.
Поехали мы однажды на рыбалку. Естественно ночью, чтобы рыбнадзор не поймал. А для пущей надёжности нашли такое место, где кусты были за нашими спинами, куда и кидали пойманную рыбу. Если рыбнадзор накроет, то я не я и рыба не моя. Под утро за кустами раздался нечеловеческий крик. Мы кинулись туда. Вместо рыбы на поляне - лиса, с окровавленной мордой, а напротив неё - огромный медведь. Мишка всю ночь воровал у нас рыбу, а лиса, по всей видимости, воровала у него. Суд был скор и справедлив.
В итоге все остались в проигрыше – мы с мишкой без рыбы, а лиса без былой красоты. Но в этом проигрыше мы умудрились оказаться в выигрыше: на обратном пути нас остановила милиция с рыбнадзором. Обыскали всю машину, заглянули даже под днище, но понять ничего не могли – удочки есть, а икры и рыбы нет. Спасибо тебе, наш ласковый миша, возвращайся в свой сказочный лес.
Отправил я как-то двух ребят в лес за малиной, захотелось побаловаться компотом на ужин. Сами сидим в столовой и ждём. В это время один из них вбегает в столовую с пустым ведром и с испуганной физиономией закрывает дверь на крючок.
- Где малина?! - возмутились мы, про напарника почему-то не вспомнив.
А в ответ услышали душераздирающий рассказ:
- Нашли мы хороший куст, сидим по разные стороны. Собираем. Я рассказал анекдот, Васька смеялся. Я рассказал другой, Васька опять смеялся. Над третьим Васька не смеялся, а только чавкал, жрал малину. Я решил его приструнить. Зашёл за куст, а там медведь. Ваську он уже, наверное, съел, а на десерт закусывал малиной.
Вскоре примчался съеденный Васька, без ведра. В тот вечер, вместо компота мы слушали сказку круче, чем «Маша и медведь».
  В третий раз встреча с косолапым произошла так. Обедать не пришёл бульдозерист, немолодой, да ещё и хромой. Наверное, хотел заработать больше денег. Вечером, когда он не пришел и на ужин, я забеспокоился, сел в машину и поехал к нему, ожидая увидеть что угодно, вплоть до сломанной здоровой ноги. Но то, что я увидел, было слишком непредсказуемым и шокирующим.
Трактор тарахтел, водитель стоял на крыше, а рядом бродила медведица с медвежатами. Время от времени она поднималась на задние лапы и
передней лениво проводила по крыше трактора, как бы прося выключить тарахтелку, которая пугала её медвежат.
  Бедный бульдозерист, на своих хромых ногах, подпрыгивал и покорно ждал следующего удара. Но медведица, видимо, была благодушно настроена, потому что при желании могла одним ударом покончить со стариком. Я включил заднюю скорость, подъехал к бульдозеру. Несчастный спрыгнул в кузов, и я дал газу, не думая о несметно огромном количестве сгораемой солярки.
Наутро мы повезли его на место работы, прихватив с собой ружьё и солярку. Медведицы уже, естественно, не было. Судя по всему, она успокоилась только когда кончилась солярка и трактор заглохнул.

Саяны

Прочитав в юности книгу Николая Печерского "Генка Пыжов первый житель Братска" и услышав песню Александры Пахмутовой "Усть-Илим", я стал мечтать о строительстве гидростанции "на далёкой сибирской реке" и о том, чтобы увидеть Ангару, Енисей, Бирюсу.
Так, романтическое влечение к Сибири сыграло немаловажную роль при выборе профессии.
И вот я, студент гидротехнического факультета, собственными глазами смотрю на строительство Красноярской ГЭС на Енисее, на красоту окружающей природы: заповедник "Столбы", речку с удивительным названием Бирюса. Принимаю участие в строительстве Усть-Илимской ГЭС на Ангаре.
А вот я, уже инженер-гидротехник, еду в командировку от проектного института на строительство Саяно-Шушенской ГЭС. Впрочем, "Шушенской" она стало позднее, когда Валентина Матвиенко, в ту бытность 1-й секретарь Ленинградского горкома комсомола, для имитации бурной деятельности предложила увязать создание самой крупной в мире гидростанции с именем Ленина.
Это предложение обсуждалось на бюро горкома комсомола, куда я был делегирован от нашего института как непосредственный участник проектирования гидростанции.
Матвиенко произнесла яркую речь об огромной роли Ильича в электрификации всей России и о том, что место его ссылки должно найти
отражение в названии грандиозного гидротехнического сооружения. Раздались бурные продолжительные аплодисменты.
Потом выступил я. В своей не менее яркой речи я отметил, что высоко ценю роль Ленина в развитии советской гидроэнергетики, но в данном конкретном случае - где Саянская ГЭС, а где село Шушенское? Бурных аплодисментов не последовало, а если честно сказать, - стояла гробовая тишина.
Единогласно (я не имел право голоса) было поддержано предложение комсомольского вожака, а мне, как поверженному оппоненту, милостиво предложили остаться и обмыть великую победу ленинского комсомола.
Приняв на грудь полстакана водки и закусив буженинкой из кладовых Смольного, Валька (мы ее иначе не называли) подошла ко мне и сказала:
- Ты, Люблинский, примитивный человек, не до конца понимаешь великой роли идеологии в жизни советских людей.
Теперь-то, по прошествии многих лет, я не могу с ней не согласиться: кто сейчас я, идейно не подкованный, и кто она? Но, впрочем, песня не о ней, а о ... Сибири.
Вернёмся к тому моменту, когда я, молодой инженер, командирован в отдел рабочего проектирования (ОРП) на строительство Саянской ГЭС. По пути я должен был заехать в ОРП Красноярской ГЭС и передать кое-какую документацию.
Отдел размещался в двухэтажном особняке, и в пик строительства гидростанции численность коллектива достигала 150 сотрудников. Затем плавно сокращалась: часть людей уезжала в Ленинград, другая - на новое строительство.  Кабинеты отдела освобождались…
Приехав в Дивногорск, я отправился к знакомому зданию. Вошёл в приёмную и увидел двоих крепких парней, сидевших за столом и на столе секретарши, и спросил:
- Начальник на месте?
- На месте. А вы к нему?
- Да, я приехал из Ленинграда и привёз ему кое-какие документы.
- А Вы точно к нему?
- Точно.
- А Вы не ошибаетесь?
- Нет.
- А у Вас семья есть?
- Есть.
- А дети?
- Да, сын. А вам для чего всё это?
Я начинал понимать, что меня разыгрывают, но не понимал, в чём подколка.
- А Вы хорошо подумали?
- Да в чём дело, чёрт возьми?
- Семью не жалко?
Они "вывели" меня из здания и показали вывеску: "Комитет государственной безопасности. Дивногорское отделение по Красноярскому краю".
- Ну как, не раздумали делать явку с повинной?
Наконец-то я понял, куда попал. И понял, что со шпионами в Дивногорске напряжёнка, вот на мне и тренировались. Хорошо хоть не завербовали. А может быть, и зря. Я слышал, что агентам платят больше, чем инженерам-проектировщикам.
А от коллектива отдела остался один начальник в совсем маленьком кабинете. Вот такая сказка о том, как у лисы была избушка ледяная, а у зайца лубяная.
Придя в себя после того как побывал в "застенках" КГБ, я полетел дальше - на Саяны, где встретил много знакомых и по работе, и по учёбе. Был январь месяц. Улетая из Ленинграда, я весь продрог - дул пронизывающий холодный ветер при температуре -10 градусов.
На Саянах было - 35, светило солнце на безоблачном небе при полном отсутствии ветра. Саяны - это южная Сибирь. Климат там великолепный. Морозы зимой редко доходили до -40. А самой комфортной температурой я считал -30 в солнечную погоду.
Строители Саянской ГЭС проживали в трёх посёлках на берегу Енисея - Черёмушки, непосредственно рядом со строительством, Майна, в 40 км от Черёмушек, и Означеное (впоследствии город Саяногорск), в 12 км от Майны. Интересно, что все три посёлка отличались своим климатом и природными зонами. Черёмушки построили в Саянских горах, там было меньше солнца, больше снега зимой и дождя летом. Майна - старый сибирский посёлок в предгорье Саян, здесь было много солнца и мало ветра. Означеное находилось в Хакаской степи. Там было много и солнца, и ветра.
Я жил в Майне. Там же располагался наш офис.
В Майне я впервые столкнулся с недавней историей сталинских репрессий. В посёлке была улица, сплошь заселённая эстонцами, которых массово выселили в 40-е годы как врагов народа. За это время они успели обзавестись детьми и внуками. И если дети и внуки были полноправными гражданами, то ссыльные не имели права покидать посёлок. В то время как мы пели "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек", в Сибири  не все вольно дышали. Видно, это были не те человеки.
Сибиряки оказались очень хорошими и приветливыми людьми. Здесь, вдали от Москвы и Ленинграда, не было ощущения провинциальности. Культурная и общественная жизнь била ключом. Работали секции, кружки. Был даже клуб молодых поэтов.
В Черёмушках жили мои однокурсники - семейная пара. В одно из зимних воскресений я поехал к ним в гости. Супруга дома не оказалось.
- Где он? - спросил я.
-Уехал в Майну на профконференцию.
- Какая конференция? Она была вчера.
Жена побледнела, и было с чего.
-А ведь он надел туфельки и вместо тулупа куртку.
На улице было под - 40. Мой друг не только ошибся днем конференции, но, судя по всему, заодно решил пофорсить перед девушками и попить пивка, которое по случаю профсоюзного мероприятия  завезли в буфет. Он знал, что от автобусной остановки до здания ОРП - 20 метров, и он успеет добежать не замёрзнув. Но весь ужас заключался в том, что в воскресенье у автобусов был двухчасовой перерыв. Магазины не работали. И меня, у которого он мог отогреться, не было в Майне. Иными словами - ужас, ужас, ужас. Нам оставалось только ждать.
И вот раздался звонок, мы открыли дверь и увидели обледеневшую мумию. Мумия смогла произнести только два слова: «горячую ванну». Пока ванна набиралась, мы в четыре руки нашли применение бутылке водки, которую я прихватил с собой, отправляясь в гости. Жена его растирала, а я ему вливал в рот живительный напиток. Целый час он оттаивал в горячей воде, после чего рассказал нам леденящую историю о своих приключениях. А впоследствии, как-то само собой, стал часто  напевать себе под нос: «Степь да степь кругом, путь далёк лежит, в той степи глухой замерзал ямщик».

Забавный случай произошёл однажды в местной столовой, где существовала такая услуга – кондитеры пекли торт с надписью по заказу клиента. И вот приходит местный щёголь с подругой получать торт. Провинциальный ловелас небольшого росточка, с тоненькими усиками, в чёрном костюме, белой нейлоновой рубашке, с чёрным галстуком. Короче, полный набор для обольщения наивных девушек.
 Выносят торт. На нём написано: «Любимой Маше на день рождения». И тут раздаётся женский визг:
- Ты клялся мне, что с Машкой у тебя всё покончено. Изменщик.
И торт, в мгновение ока, как в самой дешёвой кинокомедии, оказывается на голове незадачливого кавалера. С тортом на голове, он не сдается и требует журнал регистраций заказов, в котором черным по белому написано: "Любимой Даше на день рождения".
Справедливость торжествует. Барышня, в знак примирения, слизывает с любимого носика крем. Работники столовой услужливо салфетками стирают свой позор. Сладкая парочка (в прямом и переносном смысле) с гордым видом покидает помещение.

Что ещё запомнилось в этом прекрасном сибирском крае?
Как-то поехал я в командировку на Саяны вместе со своим испанским коллегой по проектному институту, чрезвычайно интересным человеком с необычной биографией.
Эусебио Гомес-Гарсия в Советский союз попал в 1938 году вместе с детьми, как их тогда называли, испанских патриотов. Воспитывался в детдоме, окончил институт, стал классным профессионалом. В конце 60-х годов уехал на Кубу, где специалистам его уровня полностью обеспечивали комфортное существование.
 Вернулся Эусебио в Питер через 7 лет и, как оказалось, совсем отвык от советской жизни. Поэтому все заботы в командировке я взял на себя. Мы  прилетели в Красноярск, затем из Красноярска в Абакан, далее на автобусе до Майны. Добрались до гостиницы только в двенадцатом часу ночи. Хотелось одного – в горячий душ и в кровать. Но зная советский сервис, боялись, что где-нибудь что-нибудь сорвется. Зашли в гостиницу. Эусебио в холле сел на диван, а я направился к регистрации с паспортами.  С дрожью в голосе поинтересовался:
- Забронированы ли на моё имя два номера?
- Да, - вежливо улыбнулась администратор.
От сердца немного отлегло.
- А есть ли горячая вода?
- Есть, - еще вежливее отвечают  и быстро оформляют мой паспорт.
Неужели обошлось без проблем? Да, "щас". Приготовились? Вдохните, как говорит наш незабвенный классик. Администратор взяла второй паспорт. Бровь её тревожно поднялась, а душа моя тревожно опустилась.
- А где здесь отчество, - удивлённо спросила она.
Я стал заискивающе объяснять:
- Видите ли, он испанец, там его национальность указана, а у испанцев отчества нет.
- Как нет, а КАК Я ЕГО БЕЗ ОТЧЕСТВА ПОСЕЛЮ? Марьванна, - закричала она.
Душа моя окончательно ушла в пятки. Со второго этажа спускалась заспанная женщина, видимо старший администратор.
- Что тебе?
- Марьванна, здесь человек без отчества хочет поселиться.
- Петровна, да ты смотри внимательнее, ведь человек не бывает без отчества.
Эусебио был в полуобморочном состоянии. Мне пришлось второй раз повторить испанскую легенду. По лицу Марьванны нельзя было ничего понять, но внутри неё,  видно, происходила борьба противоположностей, которая завершилась потрясающей фразой:
- Ну и что с того, что без отчества? Ведь он тоже человек.
Ура! Эусебио был реабилитирован. Его опять вернули в стан людей. И теперь он не только понял, но и прочувствовал, что хотя и дефективный, но ЧЕЛОВЕК,  а уже это звучит гордо!

Алтай

По делам службы бывал я и на Алтае. В разных городах. Останавливался, как правило, в Барнауле, который мне не очень нравился. От Камня-на-Оби тоже не в восторге. Горно-Алтайск и того хуже. Но природа вокруг – загляденье. Рядом с городом протекает река Катунь. Недалеко находится родовое село Василия Шукшина – Сростки. В мире ещё надо поискать такие красивые места.
Мне приходилось бывать в Спасском-Лутовиново, родине И. Тургенева, в Ясной поляне Л. Толстого, в селе Михайловском, родовом имении А. Пушкина. И мне кажется, не знал бы мир этих знаменитых людей, если бы они провели детство, юность и молодость не в таких красивых местах.
А чем запомнился Камень-на-Оби? Где бы ни был в командировках, я всегда заходил в местный книжный магазин. Иногда удавалось купить что-то интересное. В этот раз - ничего. Почти половину книжной продукции составляло полное собрание сочинений Григория Васильевича Романова – первого секретаря Ленинградского обкома партии. Далеко не каждый местный житель знал, кто это такой, и поэтому не покупали. Я тоже не оценил "дефицит". А может быть и зря, сейчас это раритет.
Однажды мне пришлось ехать в командировку из Барнаула в Камень-на-Оби  со своим сотрудником, большим умельцем готовить напиток «а-ля коньяк». Для этого он в чистом спирте настаивал перегородки от грецких орехов, что-то ещё добавлял, а затем разбавлял водой до 70 градусов. По цвету и вкусу, для невзыскательного алкоголика, эта бурда напоминала коньяк.
В поезде мы заприметили молодую симпатичную женщину, а в гостинице с ней встретились вновь. Статус попутчиков уже был поводом для знакомства. Мы её пригласили на «чашку коньяка». Наш «коньяк» был разлит в бутылку КВВК (Коньяк Выдержанный Высшего Качества). Провозгласив первый тост за прекрасных дам, выпили и стали ждать реакцию дамы.
От первой рюмки её глаза полезли на лоб, но хитрость нашу она не раскусила и лишь сказала:
- Крепкий коньяк.
Я повернул бутылку с этикеткой:
- КВВК, 42 градуса.
- Надо же, всего два градуса, а как бьёт в голову, сразу видно, что хороший.
"Хороший коньяк" допили с удовольствием и не стали выводить милую даму из заблуждения, что мы крутые парни и запросто пьём дорогущий коньяк. Дама оказалась стойкой и своими ножками покинула благородную компанию. Больше мы её не встречали.

В очередную командировку на Алтай, из-за отсутствия прямого рейса, я добирался через Новосибирск. Оттуда поездом до Барнаула. В купе  оказался один, на нижней полке, чему был очень рад. Хотелось выспаться. Но не тут-то было.
На одной из станций в купе ввалился пьяный прапорщик, к правой руке которого наручниками был прикован заключённый. Я про себя назвал его
«убивец». Убивец, в отличие от конвоира, был смирным. Прапорщик тут же потребовал от меня перебраться на верхнюю полку. Я  было возразил, что у меня билет на нижнюю и что уже сплю. Но он, багровея, стал похлопывать себя по заду, в том месте, где висела кобура с пистолетом. Серьёзный мужчина, подумал я и поспешил перебраться в безопасное место.
Прапорщик сел, левой рукой достал из кейса початую бутылку водки, стакан, кусок сала и хлеб. Убивец смирно сидел рядом. Смотреть на это безобразие не было желания, поэтому я повернулся на другой бок и уснул.
Проснулся рано утром от тишины. Поезд стоял на каком-то полустанке. В купе уже никого не было, а мимо окна пьяный прапорщик в расхристанном виде - китель и рубашка расстёгнуты, галстук болтался на заколке, - тащил сонного убивца. Мой взгляд упал на нижнюю полку, и я с ужасом увидел там портупею с кобурой и пистолетом. Я забарабанил по стеклу, изображая пальцами пистолет.
 Прапорщик, хотя и был пьяный, понял и бросился обратно. «Убивец» болтался у него сзади как упирающийся козлик на привязи. Поезд в это время тронулся. Проводница стояла в дверях вагона.
- Дёрни стоп-кран, - кричал прапорщик.
- Что? - не расслышала проводница.
– Дёрни стоп-кран, дура, - снова заорал незадачливый конвоир, хлопая по тому месту, где должна быть кобура с пистолетом.
Серьёзный мужчина, подумала проводница и остановила поезд.
История для прапорщика завершилась благополучно. А проводница, долго объясняясь за свой поступок, меня привлекла как свидетеля.




Биография в хронологии

У меня растут года

          Взрослые любят спрашивать у малышей, кем они хотят стать. Не у всех в этом возрасте формируются чёткие профессиональные пристрастия, но я уже точно знал, кем буду. Конечно же, пожарным! Мне очень хотелось, чтобы в садике начался пожар. А я, в качестве стажировки, спас бы девочку Таню, большой розовый бант которой не давал мне спокойно есть манную кашу.
С пожарным я покончил только в первом классе, где уже переквалифицировался в милиционера, чтобы спасти от бандитов девочку Тамару, с которой сидел за одной партой. Уж очень хорошо от неё пахло.
Так что в юные мои лета у меня уже сформировались задатки спасателя МЧС. Но увы, что выросло, то выросло.
В садике кормили хорошо. Но всё равно мы кривлялись и не хотели есть кашу. В столовой у нас висели рядом два больших портрета - Ленина и Сталина. И когда кто-нибудь плохо ел, воспитательница, показывая пальцем на портреты, говорила, что дедушка Ленин (или дедушка Сталин) видит это безобразие и очень недоволен.
Дедушку Ленина мы не боялись, он смотрел на нас с хитрым прищуром и с доброй улыбкой, да и вообще он уже был в мавзолее. А вот дедушка Сталин был серьёзный мужчина и строго взирал на нас не только с портрета, но и с кремлёвской башни. Дедушка Сталин был ещё жив и по большим праздникам стоял на дедушке Ленине (т.е. на мавзолее) и приветственно махал всем ручкой. Каша под это дело шла веселее.
Всё было хорошо, пока однажды не пришла воспитательница и не сказала, чтобы мы одевались. Нас привели в какой-то клуб, в пустую комнату, где посредине стояла тумбочка с портретом дедушки Сталина и почему-то с чёрной лентой. Нам сказали: "Дети, плачьте, умер дедушка Сталин". Мы не заставили себя долго ждать, и грянул рев. Я плакал и думал, а как же теперь быть с кашей? Кто ж её будет после этого есть?


Школьные годы чудесные

Действительно чудесные. Всё-таки память – избирательная штука. Сейчас вспоминается только весёлое и хорошее.
В классе четвёртом или пятом проводили пионерский сбор – диспут на тему «Что такое счастье?».
Маша тянет руку:
- Счастье, это когда ты хороший пионер и хорошо учишься.
- Молодец, Машенька. А теперь Петя.
- Счастье, это когда ты слушаешься старших и учителей.
- Отлично. Даша.
-Счастье это любить Родину.
- Великолепно. Гриша.
- Счастье, это когда у тебя понос, и ты успел добежать до туалета.
Что тут началось! «Таким не место в пионерах. Они позорят школу». А я всего-навсего лишь предпочёл реальное счастье виртуальному. Из школы меня все-таки не выгнали, в пионерах оставили. И это было счастье.
Вообще-то с пионерией у меня были сложные отношения. Даже не с самой пионерией, а с её символом – пионерским галстуком. Я его не носил. Вернее носил, но в кармане и, мятый-перемятый, надевал только на уроке. На переменке снимал, а на следующем уроке всё опять повторялось. За это меня  всегда и все ругали, но некоторые учителя махнули на меня рукой.
Почему я это делал, не знаю. Диссидентом я не был (даже слова такого не знал). Против  Коммунистической партии и её политики не выступал. Наверное, была аллергия на галстук. А это медицинский факт. И бороться с ним надо было не учителям, а врачам.
Учился я в школе неплохо. Особенно мне давались математика и физика. Я уже тогда знал, что буду инженером. Очень не любил русский язык, литературу и историю. Считал, что они мне не нужны, о чём впоследствии очень жалел.
Диктанты и сочинения для меня были муками ада. Не любил до такой степени, что однажды стал злым пророком. На уроке русского языка мы должны были писать сочинение. Я стоял на лестничной площадке второго этажа и ждал появления учительницы. Она задерживалась. Может она заболела, может ногу сломала? Но нет, вот она идёт. Вот уже поднимается по лестнице. Но вдруг она споткнулась, упала и сломала ногу. Это был разовый случай. Больше мои предсказания не сбывались. Кассандры из меня не вышло.
Самой знаменательной датой, после 9-го мая 1945 года, я считаю 12 апреля 1961 года. Когда по радио прозвучали позывные и сказали, что сейчас передадут важное правительственное сообщение, я был уверен, что началась война. И сколько было радости после известия о том, что первый человек в космосе – советский гражданин. Я учился во вторую смену, но не удержался и побежал в школу. Все школьники высыпали в коридор, занятия отменили. И все спорили, сколько Гагарин будет летать, месяц или два. И куда будет следующий полёт - на Луну или сразу на Марс. Это был действительно праздник.
Когда в космос  летали  Николаев и Попович, я оказался в Москве на Красной площади. Неожиданно появились какие-то люди, которые стали раздавать плакаты об успешном приземлении космонавтов. Вручили и мне. В это время по громкоговорителям передали сообщение ТАСС. И, как рояль в кустах, появились фотожурналисты и стали нас фотографировать.
На следующий день вернулся домой и накупил целый ворох газет. Я уже мнил себя звездой центральной прессы. Но, к огромному удивлению, ни в «Правде», ни в «Известиях» себя не нашёл. Отыскал в «Советском спорте», который выписывал. И отыскал не себя, а только плакат. А вместо моего благородного лица на фотографии были одни лишь руки. Но, тем не менее, всем показывал газету и говорил, что это я. Все кивали головой и делали вид, что верили. Так я впервые засветился в центральной прессе, но не был оценён.
Мальчишкой и школяром я перестал ощущать себя после восьмого класса. За летние каникулы вырос так, что штаны и рукава пиджака стали коротки. Стеснялся своего роста и, выходя к доске, сутулился и пытался выглядеть ниже. Но были и положительные моменты. При покупке пирожка продавщица  обратилась ко мне на «Вы». А чтобы выглядеть ещё более солидным, я стал зачёсывать волосы назад, хотя мне это не шло. Кто знал, что через многие годы, всё будет наоборот. И как не зачёсывай волосы, моложе ты не станешь.
Как-то, уже в старших классах, ко мне подошёл мой школьный друг и сказал, что у него скоро день рождения. Это событие надо отметить. Он хочет  пригласить меня и двух девочек. Но вот незадача – нет денег. Надо заработать. А где? На железной дороге. Там всегда надо что-то погрузить или разгрузить. Сказано – сделано.
На следующий день вместо школы поехали на вокзал. Долго там бродили, и наконец, в одном месте нам предложили напилить дрова: 50 копеек за кубометр. Мы прикинули: чтобы купить бутылку вина и закуску, надо распилить 6 кубометров. Горько вздохнув, начали пилить. Через час поняли, что уже (и всего) заработали 3 копейки. Бросили пилу и потихонечку смылись.
Домой возвращались грустные. Решили, что честным трудом денег не заработать. На следующий день опять не пошли в школу. Бродили по городу и усиленно думали. Вдруг наше внимание привлёк рубильник на стене одной из городских столовых. Мысль сработала моментально. У друга отец работал электриком, но сейчас был в отпуске. А его сумка с инструментами и проводами бесполезно висела в прихожей. Мы быстро смотались за сумкой. Выключили рубильник и через 5 минут вошли в столовую якобы пообедать. Там царило явное оживление. Увидев сумку с проводами и электриков, т.е. нас, поварихи слёзно упросили помочь, иначе скоро потекут холодильники.
Мы недолго сопротивлялись и с умным видом стали возиться около распределительного щитка, решая сложную задачу: сколько времени «потребуется», чтобы заработать три рубля. Но, видно, в расчёты закралась ошибка. Нас отблагодарили по-царски: выставили бесплатный обед и две кружки пива. Изображая радость на лице, мы всё съели и выпили, хотя есть не хотели, а пиву предпочитали лимонад.
Опять пролетели мимо денег. Что делать? Ведь девочки уже приглашены. Очередная мысль у моего друга сработала, как тогда казалось, безошибочно (если бы знали, что произойдёт впоследствии). Раньше все порядочные люди или те, кто хотел казаться ими, хранили в буфете, а вернее выставляли напоказ, дорогие сервизы, которыми не пользовались, и бутылку дорогого коньяка, который не пили. Бутылку этого коньяка в буфете моего друга мы аккуратно вскрыли, коньяк перелили в хрустальный графинчик (как водится у порядочных людей), а в пустую бутылку залили чай. Цвет чая тщательно подобрали.
День рождения прошёл под знаком девичьего восхищения крутыми «мэнами». Они впервые в жизни пили коньяк, как впрочем, и мы. К тому же мы делали вид, что употребляем коньяк чуть ли не каждый день за каждым обедом. Вид-то мы делали, но настоящий "вид" мой друг имел через две недели. Опять в наши расчёты закралась ошибка. Со временем чай зацвёл и покрылся плесенью.
Со временем и битая физиономия (тем более не моя) быстро восстановила свой первозданный вид, а вот впечатление от крутых парней ещё долго переполняло наши души.

 Таланты и поклонники

Когда мне было лет 10-11, я почувствовал в себе непреодолимую тягу к искусству. А всё почему? Да потому, что обнаружил в себе большой и
нерастраченный актёрский талант. Да что скромничать – не обнаружил, я это знал. Знал, что родился с таким дарованием. Я этого не хотел, но так получилось. Хранить в себе это больше не мог, поэтому помчался в дом пионеров.
Надо сказать, что в те времена в театральный кружок брали всех, и без кастинга. В кружке репетировали пьесу о крепкой пионерской дружбе, о том, как друзья собрались за праздничным столом, чтобы поздравить своего товарища с днём рождения, а заодно поговорить об успехах в учёбе, сборе металлолома и макулатуры. На репетициях праздничный стол накрывали символически: чайник с водой из-под крана и пустая тарелка.
Меня, как припозднившегося, отправили во второй состав. И вот настал долгожданный день премьеры. А у меня настал мой звёздный час - один из актёров заболел. По случаю настоящего спектакля стол был накрыт по-царски: в чайнике газированная вода с сиропом, а в тарелке настоящие пряники.
Все голодные артисты забыли про текст и только ждали, кто первым осмелится взять пряник. Из-за кулис нам шёпотом громко подсказывали. Артисты вяло повторяли, но зорко следили за угощениями. Наконец я решил показать, кто здесь настоящая прима, и потянулся за пряником. Но на беду тут подоспела моя реплика. То ли я переволновался, то ли мне не под силу было сразу делать качественно два дела, но реплику я выдал из заключительного третьего акта. Последующая реплика другого артиста была продолжением моей из третьего акта. Все рассуждения о пионерской дружбе и соревновании в сборе металлолома сгинули. Сгинула и вся тарелка с пряниками. Спектакль подошёл к концу. Дали занавес. А мне дали пинка из искусства. Да, тяжела и неказиста жизнь народного артиста.
Так театральный мир потерял яркое молодое дарование.
Но молодое дарование не смогло заглушить в себе тягу к театру. И когда мне стукнуло 17 лет, я пошёл устраиваться в храм Мельпомены. Вакансий директора, главного режиссёра и даже захудалого артиста на подтанцовке не было. И я, скрепя сердце, согласился на должность рабочего сцены.
Всё шло хорошо. Я устанавливал декорации, бегал за пивом для режиссёра. И вот, наконец, меня заметили (очевидно, холодное пиво хорошо влияло на кругозор режиссёра). Мне была доверена роль эсэсовца, который стоял целый акт с автоматом в кабинете начальника гестапо и охранял его. Ну и что, что роль без слов. Для хороших актеров нет плохих ролей. Если я себя зарекомендую, то и до «кушать подано» рукой подать.
Дело было на гастролях в Белгороде. Труппа разделилась на два состава. Один состав давал спектакль в городе, другой в это время выезжал в область. На следующий день менялись. В этот день была наша очередь на выезд. Играли в захудалом районном клубе спектакль «Бумеранг». Это в нем я, красивый, высокий и стройный, под громкие овации публики стою в эсэсовской форме с автоматом и изображаю охрану. Правда, сапоги на два размера меньше, но искусство требует жертв.
              Краткое содержание предыдущих серий: в самом логове немецких фашистов завёлся русский разведчик (далее Штирлиц). Но хитрый начальник гестапо (далее Мюллер) раскусил нашего агента. Для того чтобы его арестовать, он пригласил Штирлица в свой кабинет, предварительно приказав своей охране незаметно разрядить его пистолет.
Всё шло как по накатанному. Но в это время к заднему входу клуба  принесли ведро дешёвых яблок. Помощник режиссёра, которая должна была разрядить стартовый пистолет Штирлица, была занята яблоками. Но Штирлиц этого не знал и бодрым шагом направился к Мюллеру. Старик Мюллер, после некоторой игры в кошки-мышки, загнал суперагента в угол и пригвоздил его: «Вы, Штирлиц, русский шпион». После чего русский шпион должен был вскочить, достать пистолет и выстрелить в Мюллера. Но тот должен был засмеяться и сказать, что пистолет-то разряжен. Но до этого дело не дошло – раздался выстрел, которого не должно было быть.
У Мюллера широко раскрылись глаза, а в них читался вопрос: за что??? У удивлённого Штирлица в глазах читался ответ: прости, друг. После этой немой сцены Мюллер свалился под стол и оттуда зашипел мне, чтобы я закрыл занавес и зачем-то перешёл на немецкий, закричав «шнель». Я тоже зачем-то ему ответил на немецком «яволь» и строевым шагом пошёл закрывать (ведь помреж, которая должна была это делать, все еще сбивала цену на яблоки).
За занавесом собрался совет в Филях. На повестке стоял один вопрос: что делать? Ведь Мюллер нам нужен был живой. По ходу пьесы следовало, что это не Мюллер расколол Штирлица, а сам Штирлиц разработал хитроумный план по перевербовке врага и замутил воду так, что все козни Мюллера должны были вернуться к нему бумерангом.
Совет пришёл к выводу, что Мюллера надо предъявить публике раненым. Где-то нашли бинт и перебинтовали несчастного поверх кителя. Уже 
было не до правды жизни. А чтобы снять страх, переволновались всё-таки, тяпнули водочки. Про страх сразу забыли, но вместе со страхом забыли и текст. Стали гнать отсебятину, никак не могли выйти на нужную колею. А я должен был рядом стоять трезвым и слушать всю эту галиматью. Короче говоря, спектакль кое-как вымучили. Правда, зритель так и не понял до конца замысловатого сюжета, списав на свою провинциальную серость, кого бумерангом стукнуло по башке.
Но на этом наши злоключения не закончились. Возвращались уже ночью, уставшие артисты даже не переоделись. Водитель автобуса решил срезать пару километров и поехал по бездорожью. В итоге забуксовали. Даже наши  лошадиные силы не помогли. Водитель сказал, что здесь недалеко есть МТС и там можно взять трактор, но для этого надо было уметь его водить. Вызвался один артист в форме эсэсовского офицера. Он пригнал трактор, вытащил нас и вернул трактор на место.
Рано утром нас подняли с постели, не дав выспаться, и погнали в театр на собрание. Там уже были директор и сотрудник КГБ. Оказывается, сторож МТС ночью увидел офицера СС и у него случился сердечный приступ, а наш артист счёл, что тот пьян. Когда сторожа доставили в больницу, он еле-еле выдохнул: в селе немцы. Селянам было не до сна: в когда-то оккупированной Белгородской области жители знали немцев не понаслышке. Досталось нам всем.

Если человек талантлив, он талантлив во всём (правда, с идиотами такая же ситуация, но это не обо мне). Кроме театрального таланта в пятом классе у меня проклюнулся поэтический дар. Я написал поэму. Про покорение космоса. (Манят нас небеса голубые, мы покоряем планеты любые. Вон и Луна, на ней уже люди, эту планету они очень любят. Там добывают уголь и газ, все драгоценности радуют нас.)
Я не мог такой шедевр носить в себе и рвался поделиться им со всей страной. Газета "Правда" поэмы не публиковала, "Комсомольская" тоже. Оставалась только "Пионерская правда" - рупор всей советской пионерии. В этот рупор я и направил свои стопы.
Представляя себе толпы поклонников (а быть может, и поклонниц), автографы, чествование на общешкольном пионерском сборе, Артек и даже, даже... всё, фантазия иссякла, я начал ждать. Ответ пришёл очень быстро. Конверт с логотипом "Пионерской правды" долго не решался вскрыть.  Продлись, продлись очарованье. Вот оно, признание и мировая слава. Дрожащими руками открываю и читаю: "Юный пионер Гриша! Прочитали твою поэму. Нельзя сказать, что она совсем плохая и никуда
не годится. Но у нас сложилось впечатление, что есть достаточное количество видов деятельности, где твой ум и талант раскроется ещё в большей степени, чем в поэзии. Желаем творческих успехов".
Я бы не сказал, что впал в уныние. Конечно, не Артек, конечно, не общий пионерский сбор, но у меня в руках был конверт с моим адресом, с моей фамилией и логотипом известнейшей газеты. И только одно это подняло мой авторитет (рейтинг по-современному) в нашем дворе до невиданных высот. Но рейтинг надо было подпитывать новыми достижениями, а их у меня не было, и авторитет опустился на привычное место. Утешало только то, что мой ум и талант когда-нибудь  ещё раскроются. Но я человек терпеливый, до сих пор жду.

Любовь нечаянно нагрянет, или сердце красавицы склонно к измене

"Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…" Не ждал и не гадал, а тут как снег на голову. Это было на первом курсе. Сердце у меня не ёкало, оно выскакивало из груди. Думать я ни о чём не мог, какой там сопромат. Чуть не вылетел из института. А чем всё закончилось? Был отвергнут, как щенок:
- Кто ты такой? Нищий студент. Где мы будем жить? В коммуналке?
Я ничего не мог сказать в своё оправдание. Чёткого бизнес-плана не было, штаны короткие и слегка потрёпанные. «Жигулей» тогда ещё не было, а на «Москвич» планировал откладывать только со следующей стипендии. Тогда сердце подумало-подумало и сказало: «Оно нам надо?».  И успокоилось. Встретились мы лет через 30. Она одна, я один… сердце теперь у неё  - не ёкало, а выскакивало из груди.
Первая любовь характерна ещё и тем, что за ней бывает вторая, третья и далее со всеми остановками. Так вот, вторая любовь не заставила себя долго  ждать. Объект любви был настолько красивым (зачем вы, мальчики, красивых любите), насколько я был некрасивым. Потому и был в третьем десятке её воздыхателей. Но поработав локтями (вместо того, чтобы поработать мозгами), я пробился к ней и пригласил на премьеру двухсерийного фильма «Спартак» в кинотеатр «Великан». (Для справки. Это действительно кинотеатр-великан. Ныне мюзик-холл. Если не ошибаюсь, на трех этажах размещались пять ярусов.)
Так вот, перед свиданием от волнения у меня во рту что-то пересохло, и я решил съесть немного арбуза, и ещё немного, и ещё чуть-чуть. На встречу летел как на крыльях. Перед началом фильма, как и  положено, – буфет, мороженое, лимонад (только лимонада мне и не хватало).
Третий звонок, надо бежать занимать места согласно купленным билетам на какой-то ярус. Только успели сесть, как фильм начался. Одновременно начались естественные позывы после съеденного арбуза. Прошло 15 минут, Спартак бился в смертельном бою с противником (мне бы его заботы), а у меня уж не было мОчи терпеть и волновали только три вопроса. Что? Где? Когда? (что мне делать? где найти туалет? когда вернусь, как оправдаться?). Но самым первым и насущным был вопрос: где? Надо спускаться или подниматься? И на какой этаж?
Навигаторов тогда ещё не было, пришлось прокладывать путь самостоятельно. Не стану описывать свои ощущения на маршруте, главное было - не опИсать сам маршрут. Но Бог милостив, всё завершилось благополучно (если не считать оттоптанных ног у зрителей и презрительного взгляда моей спутницы). Взгляд я пережил, а вот новые позывы (подошла очередь лимонада), уже через 15 минут, ввергли меня в сомнения – смогу ли я их пережить?
А в это время на экране храбрый Спартак продолжал совершать подвиги. "Я тоже так бы смог, но у меня задачи не менее жизненно важные, чем у него… моим именем могли бы также назвать спортивный клуб… если бы не лимонад", - размечтался я при забеге по знакомому маршруту. Возвращался я со смешанным чувством: с одной стороны, глубокого облегчения, а с другой – чувством описавшегося щенка. «Мог бы не возвращаться», - последнее, что я услышал в этот день от моей милой подруги.
         Я был раздавлен, размазан по стенке. Но чтобы реабилитировать себя, решил пригласить неписаную красавицу в театр. Неожиданно для меня, она согласилась. Но почему? А может я красивый? А может я настолько красивый, что многие девушки сочтут за честь отдать мне свою честь? Эк, меня занесло, нет, наверное, я просто красивый.
           Обжегшись на арбузе, я уже стал дуть на воду. Иными словами, я эту воду перестал пить ещё с вечера. И с утра ни-ни. Так что второго конфуза не будет. Если бы я знал.… Но всё по порядку. «С утра побрился и галстук новый, в горошек синий я надел, купил три астры, в четыре ровно я прилетел». И рубашку надел новую.
Встретила она меня обворожительной улыбкой. Я был на седьмом небе – меня простили. Мы двинулись к контролёру в толпе театралов. Решив
заранее приготовить билеты, полез в карманчик рубашки. И тут меня как молния ударила – рубашка-то новая! А билеты - в старой. Под строгим взглядом билетёрши судорожно стал шарить по карманам, точно зная, что их там нет. Я всё ещё надеялся на чудо, но и в этот день Бог был не на моей стороне. Как приговор услышал строгое и позорное «Освободите».
Это был конец. И вместо марша Мендельсона у меня в ушах зазвучал похоронный марш Шопена. Нас вытолкали из толпы. Но меня не только из толпы, но и из сердца красавицы тоже. Впереди маячила унылая холостая жизнь.

Студент бывает весел от сессии до сессии

Что ни говорите, а студенческие годы – самые лучшие в жизни. Как бы я хотел вернуться в те времена и стать вечным студентом, но только так, чтобы не ходить на лекции и не сдавать экзамены. И быть молодым, как тогда, но умным, как сейчас. И вместо той стипендии иметь нынешнюю, хотя и нищую, пенсию. Вот это была бы жизнь.
Мечты, мечты ... Поэтому, единственное, что я могу, так это вспоминать и улыбаться тому, каким зелёным и наивным я был.
На втором курсе задали нам сделать небольшой проект. Я долго корпел над чертежом, много раз переделывал, исправлял ошибки, и довёл лист ватмана до дыр. Но зато всё было правильно. За день до сдачи проекта ко мне подошла весьма симпатичная однокурсница и сказала, как она разочаровалась в инженерном образовании и плохо понимает, что от неё хотят, поэтому проект она не сделала и решила уходить из института.
Хотя и бестолковая, но зато красивая, подумал я, и сделал свой выбор в пользу красоты. Но красота требует жертв, поэтому решил ей помочь и сделать чертеж. В запасе у меня были только вечер и ночь. А впереди романтическое будущее.
Утром мы сидели в аудитории за одним столом и в голове рисовались варианты благодарности, которую я получу за свой подвиг. Преподавательница попросила всех выложить чертежи. Неожиданно остановилась у нашего стола, взяла брезгливо двумя пальцами мой чертёж и сказала:
- Посмотрите на этот лист, весь грязный, протёртый до дыр. Больше тройки я поставить не могу. А вот посмотрите на этот, чистенький, аккуратненький и поэтому я ставлю пять.
Дальнейший ход событий не только удивил, но и повеселил всех: моя симпатия громко расплакалась.
- В чём дело, - спросила преподавательница.
-Так это он начертил, - рыдая от ужасной несправедливости, раскололась подруга.
- В таком случае вам обоим двойки.
Теперь рыдала вся аудитория, но уже от смеха. Не смешно было только мне, потому что в очередной раз любовь накрылась медным тазом.

           В студенческие годы я профессионально стал заниматься плаванием и меня взяли в сборную института. Летом 1967 года сборные команды по различным видам спорта отправились в спортивный лагерь в Закарпатье. При открытии лагеря каждая сборная должна была что-то исполнить: спеть, сплясать, или на дуде "сыграть", например, стихи о партии.
В нашей сборной затесалась (как близкая подруга тренерши) никому тогда неизвестная актриса ТЮЗа Ольга Волкова, будущая народная артистка СССР. Поднаторевшая на артистических капустниках, она сходу предложила номер под названием "стриптиз". В те годы не все знали, что означает это слово.
Суть номера заключалась в том, что в тёмное время суток два человека держат натянутую простыню, а за ней при свете прожектора стройная девушка под звуки музыки красиво раздевается и выбрасывает "в зал" (не менее красиво) халатик, лифчик, трусики. Зрители видят только её тень. Вся фишка в том, что на ней  надет двойной комплект нижнего белья.
И вот наступил наш выход. Мы с приятелем держали простыню, симпатичная девушка по имени Лена беспечно обнажалась. И когда, по мнению зрителей, она разделась совсем, неожиданно, на две секунды, погас свет прожектора. Когда свет включили, мы демонстративно убрали простыню. Все разом вскочили со своих мест, вдохнули и увидели вместо обнажённой девушки Лены мальчика Мишу, в валенках, трусах и треухе. Потом все разом выдохнули и засмеялись, когда поняли, как их надули.
Мы тоже смеялись. Но утром следующего дня нам было не до смеха: преподаватели ходатайствуют об отчислении из института за аморальное поведение всех участников "стриптиза". Выручил проректор, который тоже отдыхал в лагере. Он попросил моралистов расслабиться и получить удовольствие от увиденного номера. Благодаря ему я остался в институте и узнал, что такое стриптиз.
В этом же лагере со мной произошёл ещё один интересный случай. Была у нас сборная и по тяжёлой атлетике, ребята очень крепкого телосложения. Мы называли их амбалами.
Как-то раз одна девочка-гимнастка пожаловалась мне, что к ней пристаёт амбал, и не просто пристаёт, а нагло домогается. Он напрашивался к ней в гости, и я сказал, чтобы она согласилась. Надо сказать, что мы жили в больших палатках. Когда стемнело и все ушли на ужин, я лёг в её кровать, а все, кто захотел присутствовать на этом зрелище, расселись в полной темноте на других кроватях.
Всем было весело, и мне тоже. Затем я представил детали спектакля, и мне стало не до веселья. Но уже было поздно. Амбала ждать долго не пришлось, но он появился не через дверь, а откинул полог палатки в том месте, где стояла кровать, и сразу залез под одеяло. У меня от испуга всё похолодело и стало  страшно за свою «девичью» честь. Но "ухажёр", после того как на ощупь понял, что не туда попал, испугался больше меня и под дикий хохот стремглав покинул "будуар".
А на следующее лето был другой лагерь. Нет, не тот, о котором вы подумали, с вышками и часовыми, а "пионэрский". Мне пришлось на практике применять своё умение - обучать пионеров плаванию. И как работнику спортивного сектора, разрешили жить не в корпусе, а в палатке, которую я поставил прямо под соснами. Мой друг, пионервожатый, решил примкнуть ко мне и стать соседом по палатке.
Уложив детей спать, по вечерам мы предавались тому, от чего днём их предостерегали: вино, танцы, девочки. Танцор я никудышный, поэтому выпив вина, шёл спать. Девочки не могли этого простить и пару раз меня, спящего, пытались обмазать зубной пастой. Мне это надоело и я решил отомстить, и мстя моя должна быть страшной.
Пораскинув мозгами, я разработал целый план. Для этого потребовался фотоаппарат со вспышкой, друг с красной мантией (незадолго до этого он изображал кардинала Ришелье на каком-то празднике) и кольцо, покрытое фосфором. Если это кольцо взять в рот и в темноте подсветить через полуоткрытый рот фонариком, то создаётся впечатление светящегося черепа.
На вечеринке я выпил и, как всегда, отправился спать. Через полчаса появились две девушки, тихо подползли к кровати и, открыв тюбик с пастой, наклонились надо мной. В этот момент я нажал на кнопку затвора и ослепил их вспышкой. Они в испуге развернулись и увидели в углу светящийся череп в красной мантии.
Благодаря этому в нашей жизни появились памперсы.

Практика – основа познания

Сейчас, по прошествии времени, студенческие годы вспоминаются не только лекциями и экзаменами, но и интересными поездками по всей стране. Поездками, благодаря которым мы своими глазами смогли увидеть строительство гигантских гидростанций. Мне довелось побывать в Сибири, на крайнем Севере, в Средней Азии.
Первая моя строительная практика проходила на Усть-Илимской ГЭС. Добирались мы туда долго. На поезде до Братска с пересадкой в Москве почти шесть суток. Наш руководитель, молодой преподаватель, вспоминал, как он, будучи студентом, ехал на строительство Братской ГЭС.
А это были хрущёвские времена, когда Советский союз должен был догнать и перегнать Америку по всем видам деятельности, включая яйценоскость кур и удой всех коров. Даже помню агитплакат тех времён: "Держись корова из штата Айова". Наверное, та корова до сих пор держится, чтобы не умереть со смеху.
Студенты, которые ехали на строительство Братской ГЭС, не имея в дальней дороге большой умственной нагрузки, развлекались, как могли. Они соорудили плакат с надписью: "Обгоним Соединённые Штаты Америки по молоку, как по маслу". Плакат повесили на свой вагон. Надо сказать, что в то время масло, как, впрочем, и мясо, исчезло из продажи. Видно, пока «догоняли - обгоняли», нагуляли усиленный аппетит.
В Новосибирске поезд тормознули сотрудники КГБ. Интересовались, что значит "как по маслу" и нет ли здесь крамольного намека на исчезновение и молока? Студенты их заверили, что намек самый что ни на есть возвышенный и означает - легко, без затруднений.
Сотрудникам КГБ стало стыдно, что они подумали не по-советски. Но плакат на всякий случай сняли. Поезд покатил дальше, а Советский союз покатил в очередной раз догонять и обгонять Америку.
На нашем пути тоже не обошлось без приключений. Это было время, когда Советский союз разругался с Китаем и лично с товарищем Мао Цзэдуном. "Братья на век" крыли друг друга почём зря. На острове Даманский шли бои, и китайских студентов на всякий случай возвращали домой.
Так вот, на одном сибирском полустанке наш поезд остановился напротив поезда "Пекин - Москва". Контакты с "братьями" не поощрялись. Нам вежливо объяснили, что окна и двери открывать нельзя. Но наши китайские друзья облепили свои окна и двери и стали показывать цитатники и портреты Мао. Один наш товарищ, недолго думая, снял штаны и в ответ на их китайскую пропаганду показал свою русскую задницу. "Братьев" как ветром сдуло. Это означало, что нас, русских, голыми руками не взять, а их голой задницей взяли за задницу ..., ну да ладно.
От Братска до Усть-Илимска мы добирались на автобусе много часов.             
Дорога дальняя. Вокруг одна глухая тайга. Населённых пунктов
почти не было, лишь небольшой посёлок, где мы пообедали.
Тайгу я увидел впервые. Впечатлило. Но больше впечатлила картина заброшенных лагерей ГУЛАГа на протяжении многих десятков километров. Полуразрушенные бараки, покосившиеся вышки охраны. Про Солженицына и его "Архипелаг ГУЛАГ" мы ещё не слышали. Но до меня стал доходить масштаб тех репрессий, которые в малых дозах "освещала" официальная пропаганда. И это был не самый большой лагерь. Не Норильск и не Колыма. А что же тогда было там?
В Усть-Илимск приехали поздно вечером, расположились небольшим лагерем в палатках. Утром я почувствовал себя плохо. Оказалось, что отравился вчерашним обедом (который был позавчерашним). И, как с корабля на бал, попал в больницу.
Сделав необходимые процедуры, мне пообещали, что жить буду, но не сказали, с кем. Первые три дня я вообще не мог есть, а на четвёртый отравился только от одного вида больничного обеда. Через неделю я обессилил и был похож на доходягу. Пил только яблочный сок, который принесли друзья в надежде, что я все-таки не умру.
Но болезнь оказалась не единственной проблемой. Неделя в пути и неделя в грязной больнице заставили меня вначале почёсываться, а потом чесаться. В больнице не было ни душа, ни водопровода. По ночам я стал мечтать о бане, вместо того, чтобы мечтать о том, о чём мечтают ребята моего возраста. В баню меня отпустили, но денег с собой не было. Друзья больше не навещали. И когда зуд уже превысил чувство голода, я решил сдать пустую трёхлитровую банку из-под сока и выручить 30 копеек. Вход в баню стоил 18 копеек, самый дешёвый кусок мыла - 11 копеек, и ещё оставалась копейка на пиво.
Главное - разработать план, а дальше его необходимо осуществить. Раньше во всех банях работал буфет, где продавали соки, мыло, мочалки и проч. А если продавали соки, значит, и принимали пустые банки. Я взял банку и направился в баню. Буфетчица оценивающе посмотрела на меня и сказала:
- Ну что, алкаш, на бутылку не хватает?
- Нет, на баню.
- Знаю я вас, алкашей, вам некому шею намылить, а для этого баня не нужна, иди отсюда.
Но русские не сдаются. И я стремглав поплёлся в магазин, где продавали соки. Когда подошла моя очередь, услышал, что тары нет. Это называется, приплыл. Ну что таскаться с банкой, как некто с писаной торбой? И я оставил ее в магазине, там, где громоздились пустые банки в ожидании тары. Что делать дальше, не знал. Мой тщательно разработанный план трещал по швам.
Но русские таки не сдаются. Я решил попытаться проникнуть в баню без билета, и даже без мыла. Проходя мимо антиалкогольной буфетчицы, я услышал:
- Ну ладно, алкаш, так и быть, давай сюда свою банку.
- Подождите, минут… пятнадцать, - и я, окрыленный, понёсся нога за ногу в магазин.
Теперь передо мной стояла задача украсть свою банку. Причем украсть без шума и пыли. Дело не простое, когда ты один и никого на шухере с отвлекающими манёврами. Я напряг всё своё босяцкое прошлое и блестяще провернул операцию. Прижимая банку к груди, я летел к своей чистой и заветной цели. Смыв всю грязь, и перестав чесаться, подумал, как хорошо после бани, особенно первые три месяца.
И начались трудовые будни. Будни они и есть будни, поэтому расскажу про случай, произошедший на отдыхе. Отдыхали мы от героического труда на Ангаре. Правда, не купались (температура воды была ниже 10 градусов), но зато играли в волейбол, загорали и прикалывались друг над другом. По части приколов я был не из последних…. Однако, слушайте.
У одного парня была настоящая кинокамера. Очень дорогая, да и кинопленка к ней не из дешевых. (По тем временам сопоставимо если не с
Мерседесом, то, по крайней мере, с BMV.) Так вот, пришёл этот парень на пляж со своей кинокамерой, а я загораю, никого не трогаю. Он предложил запечатлеть для вечности мой красивый стиль плавания. На берегу лежал огромный  валун, который вдавался в воду. С него я и стартовал под одобрительные крики девочек. А под аплодисменты всех собравшихся гордо проплыл метров 50. В их глазах я был настоящим героем.
- Ну как? - спросил я кинолюбителя, выходя на берег и надеясь, что аплодисменты заглушают стук моих костей.
- Отлично. Вот если бы ещё…. была плёнка в аппарате...
Договорить он не успел, а я не успел его догнать. К сожалению, бегаю я хуже, чем плаваю.
Практика пролетела быстро. Был и ударный труд на комсомольской  стройке, и перекрытие Ангары, и песни под гитару у костра, и робкие поцелуи под сосной, и разукрашенные комарами милые лица наших подружек.  Я был влюблён в эту суровую красоту Восточной Сибири, в это "зелёное море тайги".
Но пришло время уезжать. Я улетал в Братск.  Провожали меня ребята, с которыми я подружился на стройке. В маленьком аэропорту, чтобы скоротать время и не нарушать русскую традицию, решили выпить. В буфете продавали только вермут, и только в розлив, и только по литру. Стаканов не было, разливали в банки и бидоны. Поскольку банку я уже сдал, а бидон ещё не приобрёл, буфетчица печально предложила нам полиэтиленовые пакеты. Пакет вмещал как раз литр и был наполнен до краёв.
Мы стояли с этими пакетами и не знали, как начать традицию. Самый умный из нас предложил откусить внизу уголок. Сказано - сделано. Откусили и поняли, в какую дурацкую ситуацию попали. Мы должны были пить не останавливаясь. Если кто помнит вермут тех времён, тот знает, что хуже вина не существовало. За один раз не каждый мог выпить стакан. Но мы пошли на рекорд, так и не зафиксированный в книге Гиннесса.
На следующий год мы с другом отправились на крайний Север строить самую северную в мире Усть-Хантайскую ГЭС. Для этого надо было ехать в Москву, далее лететь до Норильска, а потом ещё почти час лёта до Снежногорска.
В те годы людей одолевали бурные фантазии. То они хотели построить коммунизм, то мечтали, "что на Марсе будут яблони цвести", а над Снежногорском возведут стеклянный купол, и люди будут жить как в
субтропиках. Даже в очень популярном тогда журнале "Наука и жизнь" опубликовали большую статью и рисунок цветущего сада с пальмами.
Когда мы приехали, пальм не обнаружили. Видно, не завезли. Не завезли и продукты питания. В магазинах были только тушёнка, макароны, соль и водка. Условия жизни суровые. Каменных домов не было, не было водопровода и канализации. Все необходимые, но "неудобные" удобства - во дворе. А зимой там до -55, да с ветерком. Но платили хорошо.
          Хорошо обстояло дело и с лозунгами: "Усть-Хантайская ГЭС будет работать на коммунизм". Впрочем, такие лозунги я видел на всех гидротехнических стройках. Отличались они только географическими названиями. Но дальше всех пошли в Краснодарском крае: "Течёт вода Кубань-реки, куда велят большевики". Да-а, большевики многое что "навелели" в свою бытность.
Из-за очень сурового климата здание станции Усть-Хантинской ГЭС возводили в шахте под землёй. Снаружи была только каменно-набросная плотина. В Снежногорске - разгар полярного дня. Солнце на небе ходило по кругу и не заходило за горизонт. Было забавно. Мы работали в дневную смену в шахте при сплошной тьме и искусственном освещении, а вечером выходили на дневной свет. Организм отказывался понимать и бунтовал. Только дети не обращали на это внимания и по ночам играли и гоняли собак.
 Люди, проработавшие там 15-20 лет, говорили, что привыкнуть к этому можно. Но ни по каким внешним признакам нельзя было понять, день сейчас или ночь. Мы всё-таки приспособились: столовая работает, значит, день, не работает - ночь.
В нашем общежитии жила бригада шахтёров с Донбасса. Выходные они проводили культурно - пили по-чёрному. А в понедельник приползал их бригадир и спрашивал: "Ребята, сейчас 7 часов вечера воскресенья или 7 часов утра понедельника?" Радио и телевидения не было. Вся надежда на трезвых соседей, которые не склонны к «культурному» отдыху.
        Много я на своём веку повидал красивых и не очень красивых мест. Но более некрасивого не встречал. Уродливые карликовые деревца, мелкий кустарник и мох. Зимой морозы, летом кровожадная мошкара. Так что "Увезу тебя я в тундру" - не моя песня.
Уезжал я в приподнятом настроении. И не только потому, что покидал этот унылый край, но и потому, что в кармане лежала честно заработанная тысяча. По тем временам это были очень большие деньги. Встал вопрос - как их везти? Кто-то подсказал, что надо открыть сберкнижку на предъявителя. Ну что ж, сберкнижку так сберкнижку.
Большая очередь в сберкассу меня не расстроила, наоборот, это даже входило в мои планы. Наконец-то я оказался у окошечка:
- Мне сберкнижку на предъявителя.
- А какая сумма?
Я понял, что настал мой звёздный час. Повернувшись к очереди, громко произнёс:
- Тысяча.
По очереди должен был прокатиться вдох изумления. Но девушка в окошке опустила меня на грешную землю.
- Да стоит ли из-за этой мелочи открывать книжку, возьмите лучше аккредитив.
Я был раздавлен, размазан по стенке. Это ж надо так, фэйсом об тэйбл. И поплёлся я с аккредитивом в руках, непонятый и недооценённый.  Так недооценённый я улетел в Норильск, а оттуда в Москву.
Москва немного привела меня в чувство, а я, в свою очередь, решил привести себя в порядок. Обувь - это лицо человека, вспомнил я чью-то мудрость. Мое "лицо" было покрыто многодневной заполярной грязью, и я, человек не бедный, в первый раз в жизни направил стопы к уличному чистильщику. Старый чистильщик оказался не только высоким профессионалом, но и хорошим психологом. На его вопрос "откуда столько грязи", я не удержался и рассказал о крайнем Севере, о легендарной стройке и о больших "тыщах", которые гребут лопатой. Как он поддакивал, как восхищался мною! В итоге, совесть заставила меня вместо 15 копеек дать ему три рубля.
Приехав в Ленинград, я и не заметил, как разошлась моя тысяча. И когда доставал из кармана последний рубль, вспомнил ту трёшку. Если бы я её тогда не отдал, то не был бы нищим. И ещё много лет мне так не хватало этих трёх рублей.
Мы так намёрзлись на крайнем Севере, что решили с другом следующую практику провести на крайнем Юге. И поехали в Среднюю Азию строить Токтогульскую ГЭС. Он улетел первым, а я прибыл в Андижан только через несколько дней. Было пять утра, до отхода автобуса в пос. Кара-Куль оставалось ещё четыре часа. Делать нечего и я вышел в город.
 На площади был разведен костер, над ним стоял громадный казан. А у казана священнодействовал аксакал - он готовил плов. Вся процедура заняла три часа. И все это время я внимательно наблюдал за созданием кулинарного чуда. Не удивительно, что и первым посетителем этого ресторана под
открытым небом был тоже я. Ни до, ни после не ел такого вкусного плова. И сам с тех пор готовлю неплохо. Что называется, мои университеты.
        Приехав в Кара-Куль, я был приятно удивлён. Посёлок городского типа, панельные дома, дворец культуры, открытый бассейн со всей инфраструктурой, что немаловажно для южного города. По сравнению с другими стройками, где люди годами временно жили в бараках, здесь было очень прилично и достойно. Красивый ландшафт дополнял эту картину.
Красивой была и будущая гидростанция. Высокая арочная плотина в горном ущелье. Из-за узкого створа разместить в здании ГЭС четыре агрегата не удавалось, поэтому турбины объединили в два блока, где одна возвышалась над другой. Это было необычное решение, которое никогда ранее не применялось. И по праву в те времена советская гидроэнергетика была лучшей в мире. Увы, сейчас этим похвастать нельзя.
Погода стояла жаркая. Температура днём держалась около 40 градусов, но из-за горного климата жара не ощущалась. Зато ночью природа отыгрывалась. Днём горы поглощали тепло, а ночью отдавали. Кондиционеров тогда не было, поэтому спали мы под мокрыми простынями, которые высыхали через час, и нам приходилось смачивать их… И так до утра.
Но все эти тяготы жизни компенсировало обилие фруктов и овощей южного базара. Мы с другом каждый день на общие деньги покупали буханку хлеба за 20 копеек, затем садились играть в карты. Проигравший отправлялся на рынок, который был рядом с нашим общежитием, и за свои деньги, в количестве 20 копеек, покупал огурцы, помидоры, перец, лук и арбуз. Это был наш обед.
  И снова практика пролетела быстро, и надо было уезжать. В Андижане я собирался переночевать в гостинице, чтобы на следующий день улететь в Ташкент, где должен был забрать материалы для дипломного проекта.
Очередь в гостинице продвигалась быстро: администратор отказывала всем. Мне она сразу предложила двухместный номер. 
- Но почему? Ведь всем аксакалам отказали, - удивился я.
- А потому, что все они хотели на веранде, под открытым небом, за 30 копеек, с одним матрасом. А эти места в дефиците.
В королевском двухместном номере меня уже ждал сосед. Парень моего возраста, журналист ташкентского молодёжного радио. Он приехал взять интервью у молодого ударника коммунистического труда на строительстве Токтогульской ГЭС. А тут ударник сам приплыл в руки. На случай хорошего соседа у него была куплена бутылка "Столичной". Холодильников в номере тогда ещё не было, и бутылка стояла в раковине под струёй якобы холодной воды.
Я взялся обеспечить закуску и побежал на улицу, где функционировал круглосуточный базар. В складчину, так в складчину. Рублёвый эквивалент бутылки водки - три рубля. Но не тут-то было. Я накупил килограммы всего, а мне насчитали 50 копеек. Наклёвывалась материальная дискриминация. Но делать нечего, пришлось подчиниться ситуации. Парень всё понимал и сказал, что я могу смыть этот позор своим развёрнутым рассказом. Но при условии: сначала интервью, потом застолье.
У меня первый раз в жизни брали интервью. Он  включил магнитофон и сунул мне под нос микрофон. Героический труд на ударной комсомольской стройке мне давался легче. Сухим голосом, с ноткой официоза, я начал говорить:
- Мы, советская молодёжь, все как один, стройными рядами по велению совести и комсомола …
- Стоп, стоп,- сказал журналист, - не надо говорить за всех, ты о себе. Видно, на трезвую голову у тебя ничего не получится. Ладно, давай горло промочим.
Выпили по сто, потом ещё по сто, дальше не считали. После всего этого безобразия у меня прорезалась речь. Я разошёлся и размахнулся. Остапа, видно, понесло.
Через два дня в Ташкенте слушал по радио своё выступление и удивлялся не только ораторскому искусству интервьюируемого, но и героическим подвигам ударника труда девятой пятилетки, усилиями которого осуществлялась мечта Ильича об электрификации всей России. Короче - понравилось, много о себе узнал нового. Вот что значит слушать советское радио до обеда и на трезвую голову.
Ташкент произвёл на меня очень хорошее впечатление - красивый город, доброжелательный народ. Он уже был отстроен после сильного землетрясения и, как рассказали мне местные жители, стал ещё прекраснее. Там я подсел на среднеазиатскую кухню - манты, лагман, плов, шашлыки. Я упивался (но не то, что вы подумали) всем этим. Мой тонкий гастрономический вкус был полностью удовлетворён. И здесь я понял выражение "Ташкент - город хлебный", но до сих пор не понимаю тех, которые презрительно и через губу, глядя на узбеков, говорят: "понаехали тут". Они забывают или не знают, что во время войны эти люди спасали от голодной смерти миллионы эвакуированных в тыл.

 Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

В советское время инженерно-технические работники не имели права работать по совместительству, тем более на рабочих должностях. Поэтому мечта о подработке для нищих инженеров либо оставалась мечтой, либо надо было оформляться по подложным документам рабочих или пенсионеров. Но голод не тётка, и мы с другом (с которым вместе учились, работали и даже жили в одном доме) решили податься в пролетарии.
Рядом с нашим домом была стройка. Требовались сторожа. Мы отправились в прорабскую на кастинг и  подошли  по всем параметрам  (даже по пятому пункту), но отсутствие рабоче-крестьянского происхождения и этого же статуса не позволяло нам занять «престижные» должности. Поэтому штаб, в лице прорабов, предложил оформиться по документам знакомых пенсионеров. У меня таковых не оказалось, а у друга и отец и тесть были на пенсии. Всё бы ничего, только отец до того был преподавателем в военно-морском училище подводного плавания, а тесть - начальником знаменитого военно-морского училища им. Дзержинского.
С такими документами мы без всякой надежды поплелись к прорабам. Это не смутило ни их, ни управление кадрами, и нас оформили. Сначала мы должны были пройти инструктаж по технике безопасности.  Очередь из маляров, штукатуров, каменщиков и лимитчиков из сельской местности была огромная. Наконец, она дошла и до нас. Инженер по технике безопасности вышел из своего кабинета и торжественным голосом провозгласил:
- Капитан первого ранга, доктор технических наук, профессор Семёнов!
Мой друг вскочил и побежал инструктироваться. Очередь ещё не успела осмыслить с кем она рядом сидела, как её огорошили во второй раз:
- Контр-адмирал Егоров!!!.
Теперь мне, далеко не адмиральской походкой, пришлось семенить в кабинет. Выйдя, я услышал звенящую тишину. Народ, убитый наповал, безмолвствовал.

Даёшь кооперативное движение

В конце 80-х годов в стране вышел закон о кооперации, который позволял открыть своё дело. Как грибы после дождя стали появляться шашлычные, пельменные и прочие пирожковые. Захотел поискать своего счастья и я.
Пирожки жарить не умел, джинсы шить тоже, а умел оказывать
проектные, научно-исследовательские и изобретательские услуги. Решил открыть научно-технический кооператив, как потом оказалось - первый в городе.
Кооперативы регистрировались тогда ещё существующими  райисполкомами. Там создавались комиссии из числа старых большевиков, партийных работников, которые, как им казалось, хотели внести свою лепту в экономическую перестройку страны. На самом деле они были ее тормозом, так как им давалось право определять необходимость той или иной деятельности в данном районе.
На такую комиссию Петроградского райисполкома попал и я.
Собралось нас в актовом зале человек двадцать потенциальных кооператоров. Противостояла нам комиссия из десяти человек. Основная их задача была «не пущать». Происходило это действо приблизительно так:
- Иванов, какую деятельность Вы будете осуществлять?
- Я буду печь пирожки.
- Хорошо, в нашем районе пирожков не хватает.
- Дальше, Петров.
- Я буду жарить шашлыки.
- Шашлыков у нас уже больше, чем людей в районе. Отказать.
- Дальше, Сидоров.
- Я буду шить джинсы.
- Что??? Джинсы??? Это американские брюки из Кентукки, штаны наших потенциальных врагов? Вон отсюда!
- Дальше, Люблинский.
- Я буду осуществлять проектную, научно–исследовательскую и изобретательскую деятельность.
- ???
Комиссия в ступоре. Началось перешёптывание. Изобретательство? А не подорвёт ли это мощь советского государства? Ведь всё зло всегда от этих умников в очках и шляпах. Но, с другой стороны, это вам не штаны наших врагов. Решение комиссии могло шарахнуться в любую сторону. К моему счастью, оно шарахнулось в нужную.
- Ну что ж, не пирожки, конечно, но кто-то должен двигать технический прогресс.
Так я влился в славные ряды петроградских кооператоров. Проектные и научно-исследовательские работы приносили нам деньги, а изобретательские были для души. Так, на изобретательской основе был создан новый, по тем временам, тип газеты, который подразумевал интерактивное участие читателей.
Тематикой газеты стала только зарождающаяся тогда рыночная экономика. Мы разработали критерии добросовестного и недобросовестного производства товаров и оказания услуг населению. На основании этих критериев составляли «чёрный» и «белый» список производителей. Всё это доводили до сведения читателей. 
Самостоятельно мы не могли потянуть выпуск такой газеты, поэтому решили предложить её в виде вкладки в самой популярной в то время ленинградской газете «Смена». Главный редактор «Смены» Галина Леонтьева охотно согласилась на наше предложение. Назвали мы свою газету «Квадратура рынка». С нетерпением стали ждать первого выпуска.
 И, наконец, это свершилось. Я сидел у телефона и ждал откликов. Звонков действительно было много. В основном хвалили и высказывали свои пожелания. Но один из последних звонков заставил меня задуматься:
- Здравствуйте. Я музыкант филармонического оркестра. Прочитал вашу газету. В основном понравилось. Но почему вы боитесь затронуть злободневный вопрос?
- Какой?
- Как какой? Разумеется, еврейский.
- Видите ли, это газета про рынок, рыночные отношения. Там, где что-то продают, покупают.
- Ну, так и я ровно про это. Ведь евреи продали Россию.
После этого звонка я сидел и чесал затылок. А, действительно, если таки продали, то где таки моя доля?

Где уж нам уж выйти замуж

Жизнь – коварная штука. Если говорят, что от сумы и от тюрьмы не зарекайся, то и от одиночества тоже никто не застрахован. Не застрахован был и я. Увы – случилось. Я всегда по жизни имел много друзей и подруг, но как-то от всех отдалился и пребывал в гордом одиночестве. Старое вспоминать не хотелось, а новое не приобрёл.
Психиатры говорят, что у мужчин в таких случаях есть три пути: водка, могила или другая любовь. Итак, я как витязь на распутье: водка меня не берёт, лишь перевод продукта и денег, в могиле холодно и сыро, а новая любовь весьма проблематична. С женой мы прожили 24 года и это были счастливые времена. Я завидовал тем мужчинам, у которых жёны были стервы, после такой женишься на первой попавшейся и будешь счастлив. Найти женщину такую же хорошую, как первая жена, шансов мало.
В это время в городе, как грибы после дождя, открывались брачные агентства. Но это было не для меня. А однажды я обратил внимание на объявление в газете. Некий клуб знакомств предлагал свои услуги. И он отличался от других тем, что это не было агентство с механическим подбором супружеских пар, а клуб, в котором 95% его членов - интеллигенция. Кроме того, там проводились разные мероприятия: турпоходы, посещение театров, музеев. Вот я и подумал, что если не женюсь, так хоть схожу в поход.
 И всё же, что-то меня отталкивало от таких способов знакомства.
Я каждый день проезжал мимо этого клуба на работу, но какая-то сила сопротивлялась во мне. На десятый день подумал, а чем я рискую? Зайду, мне, конечно, не понравится, и уйду. Зашёл. Приятная обстановка. Меня встретила милая, доброжелательная женщина, предложила чай с сухариками. После работы есть, конечно же, хотелось. И тут я понял – заманивают. А меня так просто не возьмёшь, печеньками не купишь. Так и быть: попью чайку, съем сухарики, только не продамся. Если сейчас начнут сватать, подсовывать невест, вот тут я и покажу свою несговорчивость. Попив, поев, гордо удалюсь неудовлетворённым. Ан нет.
Никто не собирался меня насильно женить. Шёл разговор по душам. Впечатление такое, будто мы давно знакомы. В это время появился директор клуба. Тоже милый и умный человек. Мне предложили в ближайшую субботу отправиться в поход -  вечернее застолье, шашлыки. Я тут же придумал хитрый ход: поеду-ка я в поход на машине. Как только мне что-нибудь не понравится, так я в машину - и ходу. Ведь не может кто-нибудь во время застолья не напиться, не подраться. Такого не бывает.
Оказалось, бывает. Народ подобрался интересный, с признаками интеллекта и без признаков хамства. Руководил походом директор клуба. Он сразу распределил всех по их обязанностям. Меня назначил главным по шашлыкам, даже не зная, что в моей машине есть мангал и шампуры и  что я на приготовлении шашлыков собаку съел. В дальнейшем я не раз отмечал, что он безошибочно распознаёт достоинства и недостатки людей.
Я начал разводить костёр для углей. Стали подходить пока незнакомые для меня люди с предложением о  помощи, что очень импонировало - уважаю в людях готовность оказать поддержку. Но, тем не менее, с опасением ожидал застолья. Вечеринка прошла весело, без предполагаемых мною эксцессов. Всем понравились шашлыки. Наверное, потому, что я предупредил: в шашлычника не стрелять! Он готовит, как умеет.
Но последний гвоздь в крышку гроба моего недоверия к клубу был забит на следующее утро, когда проснувшись, я увидел, что на импровизированном столе осталось много вина и водки. В походе было около сорока человек, и веселье, а не спиртное, лилось через край и било ключом. Только после этого я понял, что останусь в клубе.
Клуб насчитывал 500-600 членов, но активных было человек 100-150. Плановую и организационную деятельность осуществлял Совет, выбранный на конкурсной основе. После первого похода мне сразу предложили  баллотироваться в Совет. Я вежливо отказался - надоело находиться на руководящих постах. Хотелось быть рядовым и ни за что не отвечать.
Но не тут-то было. Против своей воли, я сделал головокружительную карьеру. А началось это с того, что в клубе появилась дама пятидесяти лет с претензией на тридцать. Она внимательно осмотрела помещение клуба, остановила свой взгляд на фотографиях, развешенных на стене. На одной из них был я, у костра. Она заплатила вступительный взнос и, указав на мою фотографию, заявила:
- Хочу этого.
- Он бывает в театрах, походах, там вы и можете познакомиться. А дальше – зависит от вас двоих, - ей очень вежливо пытались объяснить устав клуба.
- Нет, я заплатила деньги, и поэтому хочу этого. Если вы мне откажите, то я вынуждена буду обратиться в суд.
Все поняли, что имеют дело, как бы это сказать поинтеллигентнее, с не совсем психически нормальным человеком. Тогда директор сказал ей, что все внутренние конфликты решаются на Совете клуба. Была назначена дата. Учитывая мой административный опыт улаживания конфликтов, а также то, что я являюсь причиной  этой конфликтной ситуации, меня попросили "вести дело". Но для этого я должен стать членом Совета. Не буду скромничать - избрали единогласно.
Так началось моё восхождение по карьерной лестнице. Даму пригласили войти. В первые минуты она была обескуражена – предмет её желания вступил с ней бой, - но потом взяла себя в руки и стала давать отпор. Аргумент был тот же самый: я заплатила деньги, поэтому имею право. О моём праве речи вообще не шло. Когда моя железная логика стала побеждать её аргументацию, она неожиданно потребовала, чтобы Совет вёл председатель.
Директор тут же объявил перерыв. Её попросили выйти. Меня же решили повысить в должности до заместителя председателя. Кто за? Кто против? Единогласно! Так я занял вакантное место и пересел на стул по правую руку председателя.
Поединок продолжался. Даме объяснили, что заместитель по уставу имеет право вести Совет. Просто он сидел не на своём месте. Дама сдалась. Ей вернули деньги, и она покинула клуб. Все облегчённо вздохнули.
На радостях  председатель сказала:
- Вы так хорошо вели Совет, как будто всю жизнь его возглавляли, давайте меняться местами!   Кто за? Кто против? Единогласно!
Так, за полчаса меня трижды поднимали в должности. И в этом качестве я «просидел» несколько лет, хотя должность была выборная. Так что ещё задолго до Путина я узурпировал право на трон. А он взял с меня пример.
На первом же Совете, уже в новом качестве, я предложил кардинально изменить статус клуба, сделать его клубом общения (как оказалось, первым в городе). Так, в нашем коллективе появились семейные пары. Упор мы делали на мероприятия, которые разрабатывал Совет: вечера поэзии, музыки, анекдотов, гитара по кругу, пивные вечеринки.
Особенно полюбились дискуссии на различные темы. Когда я проводил дискуссию на тему "Что вам нравится (не нравится) в мужчинах (женщинах)", людям так было интересно, что разойтись их заставила только угроза закрытия метро.
Мы ходили в театры, а после, в клубе, допоздна, под бутылочку вина, обсуждали, кому что понравилось. Объездили все пригороды Петербурга. Жизнь била ключом.
Клуб сыграл большую роль в моей жизни. Я познакомился и подружился с директором, человеком, наделённым многими талантами, но главный его талант, это то, что он оказался на своём месте. Меня до сих пор интересует институт, где можно получить талант организатора, певца, танцора, туриста, кроме таланта разливать чугун и сталь (он инженер-металлург).
В клубе было много интересного. Запомнился наш первый праздник Нептуна на Вуоксе. ( Это система озёр и островов на Карельском перешейке.)
Для Нептуна и его свиты, для разбойников и чертей были написаны отдельные сценарии. Причем каждая группа знала только свой текст и своё время выхода, и даже на "собственном" острове приводила себя в образ - осуществляла боевой окрас.
В итоге получилась полная импровизация. Каждый отрывался, как мог. Например, я, т.е. Нептун, во всей своей красе и со своей свитой на лодке подплываю к месту действия. Вокруг многочисленные зрители. Я выхожу из лодки с посохом и короной на голове и произношу заученный монолог. Меня под руки поддерживают молоденькие русалки, усаживают на трон.
Вдруг выходит ведущий (директор) и объявляет, что царю морей приготовлен подарок: «Приз в студию». Сам идёт за кусты и выносит на руках красивую женщину, одетую почему-то в прозрачный плащ. Подарок кладёт мне на колени. Она обнимает меня за шею, и тут я вижу то, что не видит никто, – а подарок-то голый. Нептун начинает смеяться, что не вписывалось в сценарий, и на какое-то время выпадает из колеи, т.е. из сценария.
Запомнилось ещё моё посвящение в нудисты. Нашлись «нехорошие» (или хорошие?) женщины, которые вынудили меня сделать это. Моё юное,  целомудренное сознание вначале помутилось, затем примирилось, а затем стало требовать продолжения банкета.
          В клубе я встретил много удивительных людей. Большинство из них стали моими друзьями. Но больше всего я благодарен клубу за то, что встретил там Майю. И не только встретил, но и женился, после чего понял, что такое еврейское счастье. Еврейское счастье – это иметь эстонскую жену. Но чтобы счастье было полным, в семье необходим паритет: она готовит, я  хожу в магазин, она стирает, я  забиваю гвозди, она умная, я – красивый. Даже в свои зрелые годы я вписываюсь в стандарт мужской красоты: 60-90-60. Так родилась счастливая советская семья.
Меня часто спрашивают,почему мне досталась такая чудесная жена? Всё очень просто - я всегда молил Бога послать мне хорошую жену. Бог внял моим молитвам. А она не молила. Вот ей и досталось, то что осталось.