***
…На второй день путешествия по пустыне Попрыгунья вновь ощутила бессилие и страх перед огромным миром, в данный момент представляющий из себя простирающиеся на все стороны света дюны и барханы. Ноги сами собой подкосились, и она упала на песок, больно ужаливший незащищенные участки кожи беглянки. Попрыгунья на четвереньках уползла в сомнительное укрытие из покосившегося от времени и невзгод кактуса, шуганув в сердцах ошалевшую от неожиданности ящерицу средних размеров. Непрошенные слезы уже катились по её щекам, спеша окончить свой земной путь среди бездушных мириадов песчинок; вскоре она зашмыгала и носом. В итоге девушка прорыдала с полчаса и уснула, оберегаемая своим немногословным и колючим стражем.
Когда Попрыгунья открыла глаза, солнце уже собиралось заканчивать рабочий день, сверкая своей оставшейся видимой за горизонтом, раскрасневшейся филейной частью. В воздухе чувствовалась прохлада, обещавшая обернуться для девушки серьезной проблемой через пару-тройку часов. Беглянка наскоро перекусила и задумалась о том, как не замерзнуть ближайшей ночью. Разводить огонь она не рискнула, опасаясь привлечь ненужное внимание: помимо представителей пустынной фауны имелся серьёзный риск заинтересовать и других гостей. На расстоянии пары миль к северу от текущего местоположения Попрыгуньи виднелась непристойного вида каменная гряда, возвращавшая девушку к нелицеприятным подробностям своей недавно окончившейся предыдущей жизни, от которой она и намеревалась убежать. Помимо эстетического отвращения у неё имелись и более серьёзные причины избегать этого места – кругозор Попрыгуньи содержал информацию как минимум из четырёх источников (осведомлённых, болтливых и очень похотливых) касательно публики, ошивающихся поблизости.
Эту членоподобную каменную махину избрали местом поклонения фанатичные последователи Культа Первородных Чресел, возомнив затейливых очертаний гору одним из Алтарей Плодородия. И что самое удивительное – ряды этих чудаков полнились с завидным постоянством, а ареал обитания разрастался вместе с вновь открытыми местами силы, как они называли монументальные творения природы, в той или иной степени схожие с атрибутами продолжения рода.
Если вкратце, то простым людям там лучше было не появляться – итог мог быть неожиданным, а зачастую – и плачевным. Если бы все путники, случайные и не очень, уделяли самообразованию хотя бы малую толику того внимания, что Попрыгунья, они могли бы избежать тех оказий, которые зачастую обрушивались на их непросвещенные головы, в виде опасных и членовредительских испытаний, тронувшихся умом культистов.
Суммировав все «за» и «против», девушка решила действовать следующим образом. Для начала она сгребла стремительно остывающий песок в солидную кучу, затем достала из котомки знававший лучшие времена, но всё ещё острый нож – нехитрое наследство, оставшееся от отца, одно из воспоминаний об утраченном доме. Попрыгунья тряхнула головой остужая глаза, в которых снова защипало. В очередной раз обругав себя за излишнюю сентиментальность и нерациональный расход влаги в организме, она стиснула зубы и принялась за нелегкое дело. До наступления темноты оставалось недолго, а сделать предстояло ещё многое.
Мысленно извинившись (и несколько усомнившись в устойчивости собственного рассудка) перед кактусом, который спас её от жары, она начала изо всех сил наносить удары ножом по основанию ни в чём не повинного растения. Казалось, он никоим образом не заслужил такого к себе отношения - однако, ему ещё предстояло послужить Попрыгунье. Девушка пыхтела и подбадривала себя крепкими выражениями, коих она наслушалась в достатке на протяжении всей своей жизни.
И если в младые невинные годы прочный базис её познаниям обсценной лексики заложила лишь троица корневых слов, то за последние шесть лет в Граде Плоти соответствующий её тезаурус был огранён наподобие бриллианта, сверкающего и переливающегося всеми гранями грязных и похабных выражений, шуточек и прочей непотребной дребедени.
***
…Минут через сорок, как поняла Попрыгунья по положению солнца, большая часть работы была сделана – на ладонях, не слишком привычных к такому роду работе, появилось несколько болезненных волдырей, но результат девушку вполне удовлетворил. Несчастный кактус был повален, несмотря на свою огрубевшую и местами просто-таки окаменевшую кожу; затем он был рассечен с одной из сторон и безжалостно освобождён от остатков внутренностей. После этой процедуры беглянка перевела дух и отхлебнула из бурдюка – дело оставалось за малым.
Но поднявшийся ветер напомнил ей о том, что дольше тянуть не следовало. Снова запустив руку в дорожную сумку, Попрыгунья достала оттуда одежду из грубой и толстой ткани. Как же она её ненавидела.
Это был костюм порочной монахини, в который ей периодически приходилось обряжаться, когда к ней приходили заинтересованные в такого рода игрищах клиенты. Скроена эта одёжка была довольно-таки топорно, с нарочитым минимализмом – видимо, портной подходил к своему ремеслу вдумчиво и с претензией на правдоподобность. Действительно, какая монашка в служении, отстраняясь от мирской суеты, может позволить себе шёлковые кружева?.. Вот и клиенты Попрыгуньи придерживались такого мнения, в подавляющем большинстве.
Жёсткая ткань натирала нежную кожу девушки, оставляя болезненные, подолгу заживающие ссадины. Благо, любители распутных монахинь наведывались в «Румяные Пышечки» не то чтобы часто. По крайней мере, к Попрыгунье. Что ж, и на этом спасибо.
Кроме неприятностей тактильного происхождения, этот костюм вызывал у девушки тоскливые воспоминания о своей давно утраченной подруге, которую месяца за полтора до отвратительного поступка её брата родственники отправили в монастырь… Они не виделись с ней уже больше шести лет. Увидятся ли вновь? Попрыгунья надеялась на это. Вспомнит ли добропорядочная служительница свою давнюю знакомку по детским играм? Не отвернётся ли, узнав, через что она прошла?
Терзаясь этими мыслями, девушка разодрала ненавистный костюм на несколько частей, что ненадолго принесло ей облегчение. Попрыгунья расстелила ткань внутри кактуса, потом, спохватившись, резко оттуда её выдернула. Оказывается, она вырезала не всю мякоть. Полый ствол растения не высох до конца, жидкость из его стенок сочилась и источала резкий запах, от которого глаза девушки в который уже раз увлажнились.
Удивительно, сколько воли к жизни было в этом искорёженном песчаными бурями и временем растении. Девушка задумалась и ещё раз мысленно принесла извинения кактусу.
Кинув во влажную полость ствола с полдюжины горстей песка, Попрыгунья резво втёрла его в наиболее мокрые участки своего убежища на ближайшую ночь. Внутри стало явно суше. Теперь очередь треклятого костюма, точнее, того, что от него осталось. Выстлав ствол обрывками грубой ткани, Попрыгунья, не меняя одежды, улеглась внутрь и запахнулась рассечённой стенкой кактуса на манер одеяла... Хм, а не так уж и плохо. Не кровать в её комнатке, конечно, но сойдёт.
Прошлой ночью она заснула сразу, измождённая всплесками адреналина, пройденным расстоянием и непрерывным волнением. Этим днём она уже успела вздремнуть, поэтому сон не спешил заключить девушку в свои желанные объятья. Мысли крутились в голове подобно рою навозных мух, бряцая своими медными брюшками по стенкам её черепа.
Однако, через час, найдя, наконец, подходящее положение, Попрыгунья отключилась и забылась глубоким сном, наполненным тревожными видениями.
Преобладающим мотивом, повторяющимся с завидной регулярностью, были парящие булыжники в виде исполинских фаллосов, которые всё летели и летели, куда-то далеко, в зияющую темноту. А темнота вдруг превращалась в бездонный рот Полуторной Ма. И вот, это уже и не горы, а громадные эклеры, торопящиеся выпустить свою сладкую начинку в жаждущий зев, съёжившиеся и безвольно опадающие, окончив свой предопределённый путь. Подобно потухшим звёздам они опускаются вниз; часть из них сгорает в атмосфере, не сумев коснуться земли; часть, словно огромные метеориты, вгрызаются в её поверхность, образуя чёрные кальдеры и вулканы, лабиринты петляющих расселин. И вот, это уже и не горы, а складки строгого наряда нахмуренной служительницы, осуждающе цокающей языком и недовольно поглядывающей на Попрыгунью…
Девушка ещё долго металась во сне, преследуемая гротескными видениями, рискуя развалить свою импровизированную колыбель. Остов кактуса скрипел и потрескивал, обнажая щели в своём столе словно жабры огромной рыбы, выброшенной на берег и тщащейся вздохнуть хотя бы ещё раз.
Ветер то поднимался, то стихал, бережно подбрасывая порции песка к насыпи Попрыгуньи, будто заботливая мать, поправляющая одеяло мечущемуся в лихорадке младенцу ненастной ночью.
А ночь в пустыне тем временем входила в силу, горделиво расстилая подолы своего звёздного платья по бескрайним просторам песка.
***
Тем временем Град Союзных Прегрешений и не думал засыпать. С заходом солнца поток желающих предаться беспутству и распутству ощутимо возрос, и это было объяснимо – накалившиеся за световой день стены зданий остывали, внутри них становилось уютнее и комфортнее. К тому же, некоторые из увеселительных заведений открывали для посетителей свои двери лишь с наступлением глубокой ночи.
Свежий воздух приятно холодил лица (и физиономии) разгорячённых гуляк, придавая сил для продолжения веселья. Город оживал, гул толпы отражался от известняковых стен домов, звеня и то и дело будя редких добропорядочных (по крайней мере, в этот момент времени) граждан. Те ворчали и закрывали ставни своих спален, нехотя поднявшись с кроватей. Но ворчали беззлобно, ибо в самом воздухе разливалось благодушие объединившихся в эйфории кутежа людей.
Сказать по правде, эта ночь мало чем отличалась от остальных – в конце концов, это же Град Плоти! Этот город любит звон монет, тугую мошну и щедрые чаевые. Святоши, скупцы и скопцы (ну, кроме стражников) могут убираться куда подальше – здесь они никому не нужны.
В общем, ночь обещала быть славной.
***
А вот кому предстояла не столь расслабленная и сулящая крупные неприятности ночь, так это госпоже Рыжке. Она разъярённо металась по всему обширному зданию «Пышечек», уподобившись шаровой молнии. Работницы борделя спешили исчезнуть, слиться со стенами, забиться под лестницу, лишь бы не попасться заместительнице под горячую руку. И в более умиротворённом настроении она могла завестись с пол-оборота.
У Жабьей Отрыжки были серьёзные причины находиться в таком расположении духа. Во-первых, Полуторная Ма вторые сутки не выходила из своего кабинета, лишь требуя пять-шесть в раз день подачи новых блюд (хоть не померла, и ладно – думалось заместительнице). Во-вторых, недавно заявился тот озабоченный тип, что любит распутных монашек. Он поднял изрядную шумиху, когда Попрыгунья не смогла принять его; отказался от другой девицы, даже после предложенной приятной скидки. Обещал вернуться через день и пожелал передать любимице скорейшего выздоровления (да, тут Рыжка не смогла придумать ничего лучше, а значит, скоро придётся сочинять новое объяснение отсутствию работницы).
В-третьих, ей дико не хотелось отправляться на переговоры с их давним поставщиком живого товара – господином Коряжником. Жабья Отрыжка терпеть не могла этого приторного и совершенно беспринципного дельца, который не моргнув глазом попытается продать затасканную мымру из соседней подворотни под видом покорной девственницы из дальних далей. Даже постоянным покупателям. После нанесения некоторого количества грима, разумеется.
И ему было совершенно наплевать, что вы в курсе его махинаций. Что-то в нём было, что-то такое, из-за чего вы всё равно достанете кошель и отстегнёте аферисту кругленькую сумму. И вернётесь вновь.
Но это не значило, что поставщик девиц лёгкого поведения был ненадёжным компаньоном. «Румяные Пышечки» дорожили репутацией и не работали с кем попало.
Окончание классического диалога господина Коряжника, ведущего к успешному (таких было большинство) заключению сделки с покупателем выглядел так:
- Да провалиться мне вот на этом самом месте, достопочтеннейший! Как можно! Вы только посмотрите, это жемчужина моего модельного ряда этой недели! Не будь я Раст Коряжник, мастер-шлюховод! А это я и есть, уж будьте покойны!
Далее следовал ещё целый ряд увещеваний, включающий в себя неприкрытую лесть, воззвания к разуму и прочие столь же веские аргументы, норовящие затмить сознание собеседника. Впрочем, если коронная фраза, приведенная чуть выше, уже прозвучала, будьте уверены – вы у него на крючке.
Заместительница знала этот ритуал назубок, однако, легче от осознания неизбежности предстоящего не становилось, а желание засветить в лоб торгашу чем-нибудь тяжёлым (да хоть той же корягой) так и норовило обрести свободу и воплотиться.
У неё было ещё с полдюжины проблем поменьше, которые также требовали незамедлительной реакции, но силы были практически на исходе. По-хорошему, всеми этими вопросами должна была заниматься Полуторная Ма, но, учитывая её нынешнее состояние… В общем, Рыжке пришлось отвлечь огонь на себя.
Она шипела как змея, бешено вращала глазами и пыталась хоть как-то упорядочить мысли. Но пока что в этом не преуспела.
- Да, определённо надо будет потребовать у Полуторки прибавку к жалованию и месяцок отпуска – бубнила под нос Жабья Отрыжка – если она сможет пролезть сквозь дверной проём, а моя премия не уйдёт на частичный снос и ремонт здания для извлечения её необъятной туши.
Заместительница осклабилась, найдя временное утешение в своём остроумии. Ночь будет долгой. И хорошо, если ей удастся вздремнуть следующим днём.
***
…Попрыгунья проснулась от того, что солнце назойливо светило ей в лицо, призывая к немедленному подъёму.
- Ну, погодите, ещё часик, я вчера отработала на славу, имейте совесть! – спросонья залепетала девушка и вдруг поняла, что находится не в своей кровати. Она резко вскочила, разметав в стороны ошмётки своего ночного лежбища. Несмотря на недавнюю прохладу, одежда была мокрой насквозь – скорее всего, из-за кондового наряда непослушной послушницы. Его части валялись поверх вконец растерзанного кактуса, который сослужил свою последнюю службу.
Попрыгунья огляделась по сторонам, позавтракала и составила план дальнейших действий. В прежнем темпе движения царство пустыни уступит место гегемонии степей где-то через полтора-два дня. Запасов воды и провизии на этот участок пути хватит с лихвой, но, если каким-то чудом удастся их пополнить, это будет совсем не лишним.
Взгляд девушки обратился к фаллической гряде и недавние сновидения вспыхнули перед внутренним взором с новой силой. Она поёжилась, припоминая подробности, особенно взрывоопасные эклеры и ненасытную утробу.
Определенно, с этим работодателем, да и вообще, с данной сферой, кхм, услуг, следовало распрощаться раз и навсегда. Помимо некоторых личных сбережений Попрыгунья прихватила с собой несколько довольно-таки ценных побрякушек противной Жабки. От неё не убавится, зато будет уроком за зловредное поведение. Поделом.
Взбодрившись от ощущения справедливости возмездия, совершённого собственноручно, Попрыгунья быстро похоронила обрывки наряда, выступившего в роли одеяла, и невезучий кактус, который ещё некоторое время в безмолвном недоумении взирал на равнодушные небеса, покуда не исчез под горкой песка. Девушка чувствовала его немой укор даже из могилы.
…Минут через сорок тяжесть вины покинула её плечи окончательно, но её место поспешила занять тяжесть заплечного мешка. Ну и ладно, всяко отвлекает от тревожащих дум. Беглянка бодро шагала в заданном направлении, насвистывая весёлую мелодию, периодически прерывая её непечатными выражениями и сплёвывая под ноги, когда ветер-шалопай в шутку забрасывал в рот щепотку-другую песка.
Девушка обратила внимание на то, что направление воздушных потоков изменилось, а ветер стал доносить новые, свежие нотки откуда-то издали. Странно, так как сезон дождей не должен был начаться раньше будущей недели. Попрыгунья рассчитывала преодолеть пустыню до того, как разверзнутся небесные хляби и передвигаться по открытому пространству станет проблематично; природа, видимо, решила внести небольшие коррективы в её планы.
Впрочем, особенно переживать по этому поводу было рано – туч в пределах горизонта пока что не наблюдалось и день обещал быть пригожим (с поправкой на палящее солнце). Попрыгунья подумала, что обеспокоиться ещё успеет, а сейчас тратить силы впустую не следовало.
Впереди было ещё много миль пути, прежде чем чахлые деревца начнут попадаться чаще, чем семь-восемь раз за день. Ещё через день степь сменится полосой с более густой растительностью, а там до болот будет рукой подать. Девушка выросла среди трясин, поэтому чувствовала себя в тех краях в своей тарелке. За шесть лет она так и не смогла привыкнуть к палящему зною пустыни и белым стенам города, в котором оказалась заложницей (и, так сказать, наложницей). Попрыгунья тосковала по родной глуши, тихим вечерам после работы в поле и по дому.
Конечно, болото было не самым уютным и безопасным местом для жизни, но, чёрт возьми, это было её болото. И она собиралась всколыхнуть его, вернувшись в родные места.
Или, хотя бы, немного поплескаться.