Наша справка: Арсеньев Владимир Клавдиевич /1972-1930 гг/ - советский исследователь Дальнего Востока, этнографический писатель. Окончил Петербургское пехотное юнкерское училище /1896/. Возглавлял несколько экспедиций для топографического, географического, военно-статистического изучения края. Исследовал Южное Приморье /1902-1903, 1923/, горы Сихотэ-Алиня /1906-1910/, Камчатку /1918/, Командорские острова /1923/. В годы гражданской войны снабжал партизан картами и планами местности. Автор книг "По Уссурийскому краю", "Дерсу Узала", "В горах Сихотэ-Алиня" и др.
В мае 1900 года 28-летний поручик Владимир Клавдиевич Арсеньев получил назначение в 1-й Владивостокский крепостной полк. Эта воинская часть три года пешком добиралась до Дальнего Востока, меняя название, получая на марше пополнение, проводя расчеты с убывающими в запас или на новое место службы. Арсеньеву повезло. Не было нужды бежать вдогонку. Перевода в дальневосточную окраину, о которой, начитавшись Пржевальского, мечтал, Арсеньев добился после четырех лет службы в Польше, в то самое время, когда полк прибыл на место.
В тот год еженедельный специальный журнал "Разведчик" поместил сообщение: "Высочайшим приказом по военному ведомству мая 19-го дня, в Царском Селе, переводятся: Во Владивостокский крепостной пехотный полк: в 1-й пехотный полк: 14-го Олонецкого полка поручик Арсеньев".
К тому времени железнодорожную линию, названную Великим Сибирским путем, протянули до озера Байкал. А дальше предстоял путь на перекладных. "С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имевшуюся об этой стране литературу, - вспоминал Арсеньев. - Когда мечта моя сбылась и я выехал на Дальний Восток, сердце мое замирало от радости в груди. Среди моих попутчиков оказались люди, уже бывавшие на берегах Великого океана. Я расспрашивал их о тайге и об ее четвероногих обитателях".
Грязь от Забайкалья до Владивостока пришлось месить и молодой жене Анне Константиновне. Она была на пятом месяце, в сентябре разродилась сыном Владимиром. 5 августа 1900 года Арсеньевы прибыли во Владивосток.
Вид этого города начала ХХ века был неприглядный. Супруга будущего путешественника с испугом смотрела на скопище фанз и землянок, в которых процветал порок - пьянство, опиумное курение, картежничество, проституция. "К нам приходили разные туземцы Дальнего Востока собирать раковины, мидии, крабов, трепангов, "каменную кожу" - лишайники, - вспоминал Арсеньев. - А я был петербургский молодой человек и захлебывался впечатлениями". Его зачаровывали горные вершины в округе, покрытые густыми лесами и кустарником.
Кому в нынешние времена доводилось пролетать над уссурийскими красотами на вертолете, испытывали желание дотронуться до густой барашковой зелени сопок, найти свое отражение в мраморных узорах океана. Этого восторга не разделит опытный следопыт, знающий цену цепкому кедровому стланику, под которым скрываются нагромождения черного плиточника. Сам черт сломит ногу в этих краях. "Тут, в глуши, приволье для тигров, которые до сих пор еще нападают на домашний скот, но зато часто сами попадают на штыки наших казаков-охотников", - записал бродивший по этим местам будущий основатель анархизма в России князь Петр Кропоткин.
Разве не для этого рывка на такой, первобытный Восток готовил себя Арсеньев в стенах Петербургского юнкерского пехотного училища, слушая лекции по военной географии Михаила Грум-Гржимайло, брата знаменитого исследователя Средней и Центральной Азии? Этот человек, по словам Арсеньева, "указал мне на Сибирь, тогда еще страну малонаселенную и еще менее изученную". А после, определившись в 14-й пехотный Олонецкий полк, игнорируя гарнизонные балы и карточные игры в польском городе Ломжа, Арсеньев штудировал ботанику и зоологию, собирал гербарии и шокировал сослуживцев устроенным на дому террариумом с рептилиями и земноводными.
"Многие военные, занимающие высшие посты, уговаривали меня идти в Академию Генерального штаба, - вспоминал он. - Я уклонился. Вместо Генерального штаба я выбрал охотничью команду в одной из воинских частей, расположенных в Уссурийском крае". Поручик был в том восторженном состоянии, когда любое стечение обстоятельств он считал счастливым. Мечта его жизни осуществлялась. Он, по собственному признанию, "попал в страну первобытную и девственную, с иной природой и иным населением", в самый центр дальневосточной экзотики, о которой давно мечтал.
Реализация амбициозных, далеко идущих планов для малообеспеченного, но целеустремленного молодого человека стала возможным благодаря военной службе. Но под лежачий камень вода б не потекла, если бы в польском Ломже подпоручик Арсеньев не обивал пороги штаба. После нескольких попыток заявить о переводе на Дальний Восток, после получения 1 мая 1900 года очередного воинского звания и после протекции начальника штаба генерала Федорова переезд состоялся.
Приамурский военный округ в те времена оценивался среди военного люда примерно так же, как некогда в советскую эпоху Забайкальский. Расстояния, безлюдье, дискомфорт - весь набор причин, чтобы после негласного пятилетнего срока службы рвать когти на Большую землю. То Приморье, по современным меркам, можно было приравнять еще и к "горячей точке". Под боком был разбалансированный Китай. Шло "боксерское" восстание /1898-1901 гг/, суть которого была в том, что монголоидная раса убивала всю европеоидную подряд, без разбора. Больше всего доставалось европейцам-миссионерам. Та историческая ситуация была уникальна и неповторима. Находящиеся в Китае иностранные военные - русские, американцы, европейцы и японцы объединились в одну армию по законам выживания, сообща взламывали крепостные стены Пекина, других городов и одерживали победы, усмиряя в конечном счете разбушевавшийся Китай.
Окраины Поднебесной, особенно в уссурийском приграничье, тоже жили по разбойничьим законам. Банды хунхузов вторгались на российские территории, жгли деревни, даже в окрестностях Владивостока, грабили и закабаляли лесных людей - аборигенов. "Хунхузы соединяются в шайки и ведут свои дела все лето, но не смеют оставаться в своих лагерях до снега, так как тогда было бы слишком легко выследить их, - свидетельствовал побывавший в этих местах норвежский путешественник Фритьоф Нансен. - Поэтому они расходятся заранее, разделив между собой летний заработок". Огромную роль в контрабанде, производстве и распространении наркотиков играли в Приморье китайские общества и общины. В 1897 году они были запрещены как несовместимые с суверенностью Российского государства, но продолжали существовать нелегально.
На рубеже Х1Х-ХХ веков Уссурийский край находился на том периоде колонизации, когда походы "воровских шаек" из казаков и добытчиков-промышленников за "мягкой рухлядью", мехами, отошли в прошлое, но территория осваивалась слабо, административная структура только складывалась. Обнадеживающим признаком цивилизации была переселенческая политика царизма. Край обживали казаки из Забайкалья и крестьяне из Украины, Центра России и даже Урала. Поэтому Россия, в отличие от бандитствующих временщиков-соседей, законно, с точки зрения современной глобализации, претендовала на необжитые дальневосточные территории. Она несла культуру земледелия, городов и многое чего еще.
А кругом на все стороны хребта Сихотэ-Алинь были немереные и неучтенные версты, белые пятна российской землицы. Такая ситуация с картографической слепотой была чревата будущими напастями в связи с хозяйственными претензиями мандаринов Поднебесной на наши территории и растущими амбициями другого соседа, позднее с успехом потопившего нашу эскадру. Защитим ли дальневосточную Россию, не имея детального понятия об ее территориях и границах? Приамурское начальство правомерно воспользовалось методом военной разведки на собственной территории, подобрав для этой цели офицера-энтузиаста.
Такие восторженные и легкие на подъем офицеры, как Арсеньев, были на вес золота и к месту. Конечно, без новых гербариев и террариумов он бы не прожил. Но полковое начальство рассудило по-своему. Молодой поручик прошел серьезную подготовку как военный топограф. В программы военных учебных заведений России Х1Х века военная топография была включена как вид подготовки. Она была тесно связана с тактикой, теорией и практикой топогеодезического обеспечения.
Эти знания на Дальнем Востоке впервые успешно применил русский мореплаватель адмирал Геннадий Невельский. Результатом его топографической разведки и топографической съемки в 1850-1855 годы стали первая карта этой территории и завершение формирования российско-китайской границы. Картографические материалы по Уссурийскому краю пополнил в 60-е годы Х1Х века своими съемками штабс-капитан Г.П.Гельмерсен.
Но наиболее плодотворно на ниве топографии поработал Н.М.Пржевальский. В отличие от своих предшественников Николай Михайлович изучил не только северное побережье озеро Ханка, но и его западную и южную стороны, сделал промеры глубин нескольких рек, впадающих в это озеро. Пржевальский произвел съемку от бухты Находка до реки Тадуши, нанес на карту восточный склон хребта Сихотэ-Алинь, первый дал широкое географическое описание Уссурийского края. "Следуя без проводника, я всегда определял путь по компасу, карте и расспросам у местных китайцев", - вспоминал Пржевальский. "Карта Южно-Уссурийского края составлена чинами Генерального штаба и пополняется по мере распространения сведений об этом крае", - отмечал он, сожалея, что "во все время пребывания в Уссурийском крае не имел барометра, и потому не мог делать определений высот", "а на глаз, конечно, трудно судить в этом случае даже приблизительно". Вобщем Пржевальский дал подробное описание местностей, произвел глазомерную съемку, но не составил подробных карт.
Через 30 лет за это дело, которое по-прежнему курировал Генштаб Российской армии, взялся Арсеньев. "Мне предоставлено было право брать в экспедицию неограниченное число стрелков и казаков из всех частей Приамурского военного округа, - вспоминал он, - я получил лошадей, седла, вооружение, походное и бивачное снаряжение, обувь, одежду, карты, инструменты, продовольствие, медикаменты, денежные средства, бесплатные проезды по железной дороге и на военных судах по побережью моря. Ни одно ведомство не могло бы так хорошо меня снарядить, как военное".
Уже в первые годы своего пребывания на Дальнем Востоке Арсеньев зарекомендовал себя офицером, способным в условиях бездорожья, дикого края с редким населением вести исследования военного характера. Он был неплохо подготовлен как военный разведчик и хорошо поработал над картографией края. "Ведение разведок чисто военного характера" - таково, по его словам, содержание его первых поездок и экскурсий по Дальнему Востоку. Эту секретную и до сих пор не раскрытую миссию известного путешественника, исследователя и писателя приоткрывают его карты, донесения, путевые дневники и фотографии, на которых он запечатлен с солдатами у бивака и во главе военно-охотничьей команды.
Арсеньев тяготился тем же, чем и Пржевальский, который сильными препятствиями к изучению края называл "обязательную быстроту моих передвижений", жизнь в городских условиях из-за "исключительно служебных дел", "незнание китайского языка и совершенное равнодушие как наших русских, так и инородцев, ко всему, что только не доставляет прямой выгоды". Арсеньева от научных занятий отвлекали обязанности заведующего учебной командой в полку.
Во времена Пржевальского населенные пункты в Приморье были наперечет. В инфраструктуру юга края, помимо нескольких городских поселений и 12 деревень, входили военные посты в виде нескольких строений, включавших казарму для казаков и солдат, а также отдельные китайские манзы, тропинки и единственная тележная дорога "на окраине гор, невдалеке от самого Ханка".
Во времена Арсеньева русское население росло, деревни становились селами, вместо тропинок появлялись дороги. Село Шкотово, расположенное под Владивостоком, было одним из первых, куда заглянул Арсеньев. "Пржевальский в 1870 году в нем насчитывал шесть дворов и 34 души обоего пола, - отметил поручик Арсеньев. - Я уже застал Шкотово довольно большим селом".
Места кругом были болотистые. Их соседство с морем, неустойчивый климат, вызывавший наводнения и смену русел рек, а также частые весенние и осенние пожары изменяли ландшафт. "Среди болот сохранились еще кое-где озерки с водой, - замечал Арсеньев, - они указывают, где были места наиболее глубокие. Этот медленный процесс отступления моря и нарастания суши происходит еще и теперь". Карты Пржевальского и других "чинов Генерального штаба" постоянно нуждались в корректировке.
Первые вылазки на природу беспокойный поручик совершал в окрестностях Владивостока. Об одном из таких охотничьих походов он рассказал своему большому другу и первому биографу профессору Московского университета Ф.Ф.Аристову. Рассказ не вошел в научную монографию об исследователе. Это была бестолковая, со спонтанным развитием событий лесная вылазка Арсеньева и его друга Поликарпа Олентьева, которого писатель называл "отличным человеком и прекрасным охотником".
По дороге в 11 часов вечера они останавливаются на отдых в лесу, засыпают и оказываются под дождем. В три часа ночи отправляются в поиски жилья. Заходят в село Шкотово в дом охотника-промышленника, который уехал на заимку. Идут ему навстречу, чтобы поохотиться на фазанов, и возвращаются вместе ни с чем на ночевку домой. На следующий день двух приятелей не остановила испортившаяся погода и ливший, как из ведра, дождь. Пошли на болото за плавающей птицей и весь день "охотились довольно удачно". Потом решили, что хорошо бы попасть домой к празднику.
"В ту ночь разразилась жестокая буря", - вспоминал Арсеньев. В ночь, при сильном ветре и целых потоках воды они "шли ощупью, узнавая дорогу лишь по мягкой грязи". Так добрались до почтовой станции. "Река разлилась, и почтовое сообщение на лошадях прекратилось совершенно, - повествовал Арсеньев. - На этой же станции задержались и похороны. Кто-то из шкотовских обывателей перевозил покойника в гробу, чтобы похоронить его на кладбище в селе".
В помещение станции набились подрядчики, купцы, техники, фельдшерица, ямщики и просто прохожие. Арсеньев "лег на голом полу у печки и сразу уснул". После стакана "голого чаю" приятели решили идти. "В природе творилось что-то невероятное, - вспоминал Арсеньев. - Ливень не утихал. Сильные порывы ветра ломали сучья деревьев в лесу". Дорога шла по долине через реку. Арсеньев "оступился в мутной воде и попал на самый стрежень". Его спасли привешенные к поясу подбитые птицы, "сыгравшие роль спасательного круга". Он ухватился за дерево и выбрался на берег. Потом оба приятеля "с большим трудом почти по грудь в воде пересекли долину". В это время собака Альпа сбила себе лапы и отказалась идти. Арсеньев поместил ее в сетку за спиной и пронес на себе до Владивостока. Последние, утренние версты дались нелегко, приятели "еле волочили ноги, но были веселы и то и дело подтрунивали над собой".
Через год, в 1901 году, его приняли в члены Владивостокского общества любителей охоты.
Наивно думать, что напористый поручик за короткое время добыл бы сведения, необходимые для решения задач топографического обеспечения обороны края. От гарнизонной службы его никто не освобождал. А частые и непродолжительные вылазки в лес, в бездорожье не приносили удовлетворения. Такими наскоками трудно выявить, соответствует ли содержание топографических карт действительному состоянию местности. Также сложно убедиться, сохранились ли наружные знаки и признаки геодезических пунктов.
Тем не менее, топографическая разведка, на которую Арсеньева нацеливал военно-топографический отдел штаба Приамурского военного округа, оставалась одним из условий, обеспечивающих безопасность края. Ее результаты пригодились бы при обновлении и исправлении топографических карт, составлении специальных карт, описаний и справок о местности. Для брошенного на прорыв поручика ситуация осложнялась тем, что в тот смутный период созревания русско-японской войны российские военные не выполнили да и не могли выполнить весь комплекс работ по созданию топографических карт края и планов местности. О какой топографической разведке речь, если ее базовый элемент - топографическая съемка в самом зачаточном состоянии? А ведь еще, как требуют того принципы разведки, надо пройтись по местности, ознакомиться с населением, выявить места скопления пришлых китайцев, занятых отхожим промыслом, и определить, какой рельеф сыграет на оборону, от кого и чего ждать в случае обострения обстановки.
На эту головную боль приамурского военного начальства наслаивалась и малочисленность местного гарнизона. Только к 1910 году в Уссурийском крае довели численность служилого казачества до 5 тысяч человек. Некому было оборонять сухопутье, в котором, к слову, интервент, благодаря дремучим лесам, непроходимым горам и совершенно несудоходным рекам, не считая Амура, конечно, сгинул бы и так.
Однако местный штаб нашел вполне приемлемый вариант, обозначив центром обороны края Владивосток. В этой модели обеспечения безопасности края нашлось дело и Арсеньеву. "В начале все поездки предпринимались мною по доброй воле, на личные средства, самостоятельно, на свой страх, часто в одиночку, с одним или двумя стрелками из числа желающих побродить по тайге, в горах, на воде", - отмечал он. Его направили по уже пройденным маршрутам Пржевальского в 200-300-верстном радиусе на восток до реки Сучан и на север до озера Ханка. Это произошло в 1902 году. 6 октября его назначают исполняющим должность заведующего охотничьей командой. Выход на разведку Арсеньев назвал скромно: "командировка с охотничьей командой". "Цель моей командировки заключалась в обследовании Шкотовского района в военном отношении", - вспоминал он. Отряд состоял из шести сибирских стрелков. Под вьюки им выделили четыре лошади.
Как отмечал Арсеньев, его постоянным спутником был Олентьев, парень 26 лет, среднего роста, с русыми волосами и крупными чертами лица. "Олентьев был оптимист, - замечал Арсеньев. - Даже в тех случаях, когда мы попадали в неприятные положения, он не терял хорошего настроения и старался убедить меня, что "все к лучшему в этом лучшем из миров". Поэтому в воспоминаниях об октябрьской вылазке 1902 года Арсеньев часто рассказывает о нем. На охоте Олентьев убивает маньчжурскую пантеру, дежурит с Арсеньевым у костра, бросается на выручку при случайной перестрелке. Незаменимого Олентьева Арсеньев берет для обследования южного побережья озера Ханка и описывает, как его спутник, вступив из лодки-плоскодонки на берег, "провалился и увяз по колено" в болоте.
Тот так называемый осенний выход в поле из-за малого срока путешествий лишь условно можно назвать экспедицией. Арсеньев дошел до хребта Сихотэ-Алинь, перешел на хребет Да-дянь-Шань, побывал в Ивановке, Дмитровке и на южном побережье озере Ханка, повторив малую часть пути своего учителя. Топографические исследования осложнялась тем, что одни и те же реки и другие географические объекты имели разные названия, китайские и русские. Позднее, в советские и постсоветские времена, некоторые были переименованы. В отличие от Пржевальского, барометр у поручика был под рукой. Имелись и другие приборы для топографической съемки. По словам Арсеньева, он также опирался и на "работы военных топографов, заснявших в 1888 году в одновёрстном и двухвёрстном масштабах весь Южно-Уссурийский край от Китайской границы /Посьет - озеро Ханка/ к востоку до рек Улахе и Судзухе включительно". "Параллельно с военными топографами съемочные работы производили землемеры Уссурийской межевой партии", - вспоминал он.
Будучи начальником отряда и не имея проводника, Арсеньев взял роль вожатого на себя. "Вожатый всегда должен далеко смотреть вперед, - писал он об этой "трудной роли". - У него должно быть развито чувство ориентировки. Он должен брать наиболее выгодные направления и в то же время избегать круч, он должен помнить, что там, где прошли лошади, пройдут и люди, но не всегда пройдут кони там, где прошел человек. Вожатый не должен кружить, чтобы не тратить напрасно силы людей и лошадей, и в то же время он должен обходить каменистые осыпи и буреломные завалы". По собственной оценке, в 1902 году ему, кажется, удалось выполнить эту задачу "сносно". Во время первых таких коллективных походов Арсеньев шел вместе с отрядом, а чтобы не делать ошибок, не уклоняться от маршрута, "выбрав высокий кедр, не без труда" взбирался "на самую вершину". В более поздние экспедиции он, по примеру Пржевальского, шел впереди отряда и оставлял своим спутникам знаки на ответвлениях тропинок в виде бумажек, обломанных веток и завалов.
Для поклонников писателя Арсеньева эта экспедиция памятна по книге "По Уссурийскому краю" встречей в 1902 году с легендарным гольдом-следопытом Дерсу Узала. Это устойчивое заблуждение развеяла добросовестный и въедливый биограф Арсеньева, автор первой научной монографии о нем Анна Тарасова. Чего-то сверхъестественного она не сделала, просто заглянула в его до сих пор комментарийно необработанные и неизданные путевые дневники. В записи от 3 августа 1906 года находим: "Уже поздно вечером, когда было часов около девяти вечера, пришел этот гольд. "Здравствуйте", - сказал кто-то сзади. Я обернулся. У нашего огня стоял пожилой человек высокого роста, сутуловатый, с выпуклой грудью, несколько кривоногий". "Ночь он провел с нами. Мы предложили ему поступить к нам на службу за жалованье, одежду и стол, - записал Арсеньев. - Гольд подумал и решил дать ответ утром. Имя его Дерсу, а фамилия Узала". Писатель Михаил Пришвин сказал именно по этому поводу: "Материал сам подсказывал автору необходимость несколько перетасовать события во времени ради их художественной убедительности".
В воспоминаниях Арсеньева о 1902 годе находим эпизод посещения корейской деревни. На ночной выстрел казаков они ответили спонтанной стрельбой. Тарасова указывала на косвенные сведения, о том, что Арсеньев в то время со своим отрядом охранял русскую границу с Кореей. К сожалению, архивных подтверждений этого пока не обнаружено. Нет их и в Центральном музее погранвойск ФСБ РФ. Поэтому свидетельство Арсеньева о корейцах, также творчески переосмысленное, как и дневниковая запись о Дерсу Узала, приоткрывает тайну служебных буден поручика, кстати, хорошо знакомого с данной Пржевальским оценкой поселений корейцев.
"Они живут отдельной своей общиной на расстоянии, по крайней мере, двухсот верст от наших крестьян, про которых разве слышали, а видеть, наверно, не видели", - отмечал Пржевальский, советуя "на время приостановить дальнейший прием корейцев в наши пределы, по крайней мере до тех пор, пока хотя сколько-нибудь выяснятся результаты, которых можно ожидать от этих колонистов". Их в те времена было немало - "1800 душ обоего пола". В архивах, по свидетельству одного из биографов, "сохранились корейские альбомы Арсеньева и его труды по Корее, прежде всего о проникновении американских миссионеров в эту страну".
Приграничные территории с Кореей интересовали Арсеньева в связи с его исследованиями границ ледникового покрова и золотодобычи. Так что за корейской "тайной" стоит не только военная служба, но и золото. Он отмечал в одном из научных докладов, что "с границей предполагаемого ледника /52 градуса/ точно совпадает южная граница золотых россыпей". По его оценке, "в Корее и Маньчжурии золотые россыпи - продукт сильного размыва".
Золото на границе - проблема государственная. "Из Маньчжурии в Китай официально ежегодно идет до 400 пудов золота", - сообщал в 1898 году путейный инженер-строитель Н.Г.Гарин и задавался вопросом: "Откуда же эти 400 пудов на сумму до 8 миллионов рублей?" И сам же отвечал, что "это наше золото". "Если к этому прибавить до 5 миллионов официальных, которые составляют излишек в нашей торговле по амурской границе с Китаем, в пользу Китая, то очевидно, что, пока мы заберем еще китайцев в руки, они во всех отношениях хорошо от нас попользуются", - предостерегал будущий писатель Гарин-Михайловский. Словом, на этой границе, которую охранял Арсеньев, сошлись золото как наука и как контрабанда.
В итоге с 1901 по 1903 годы Арсеньев в составе охотничьих команд произвел рекогносцировку по рекам Суйфуну, Лефу, Даубихе, Сучану, Судзухе, Улахе, на озере Ханка и в Посьете в одновёрстном и двухвёрстном исполнении при среднем темпе продвижения 15 верст в сутки. По своей инициативе он изучал население сучанской и судзухинской долин, обследовал древние стоянки и археологические памятники средневековья на этих реках. А в первый год дальневосточной жизни Арсеньев изучал древнейшие памятники тунгусо-маньчжурских племен в районе рек Майхе, Цимухе и других. По его словам, "от старых насельников края осталось много памятников в виде валов, земляных укреплений, орнаментов, колодцев с каменной кладкою, дорог, выемок и т.д." К концу жизни Арсеньев оставит около 300 описаний древних поселений и сдаст в Хабаровский и Владивостокский музей почти две тысячи предметов археологических коллекций. Еще одним итогом третьего года службы на Дальнем Востоке стало избрание Арсеньева членом Общества изучения Амурского края, впоследствии ставшем Владивостокским отделом, а затем Приморским филиалом Географического общества. В музей этого общества он передал в те годы зоологические коллекции.
Все это - в ущерб карьере. "Когда пришло время командовать ротой - я отказался, - вспоминал Арсеньев. - Меня обошли чином, что нимало меня не обескуражило. Свою свободу я не променял бы на все чины в мире. Время, когда я был начальником охотничьей команды, - один из самых лучших дней в моей жизни".
Маршрутные съемки Арсеньева, подкрепленные высотными и астрономическими определениями, позволяли тогда впервые создать довольно точные для того времени карты Уссурийского края. Ввиду того, что до Арсеньева одновёрстные и двухвёрстные съемки производились только до Сихотэ-Алиня, а дальше к востоку не было даже 10-вёрстной карты, штаб Приамурского военного округа взял половину карт арсеньевских маршрутов. С остальными из-за дефицита средств сняли фотографические копии.
Приоритеты военной разведки отразила не только топография. По оценке Тарасовой, "многие исследования Арсеньева имели непосредственную связь с практическими задачами внешней безопасности края. В октябре 1902 года его назначают исполняющим должность заведующего охотничьей командой, а с января 1903 года - начальником Владивостокской крепостной конноохотничьей команды, что позволяет ему совершать отдельные поездки и экскурсии как с разведочными, так и научными задачами". По словам Арсеньева, именно в эти годы он "имел уже возможность предпринимать и более отдаленные экскурсии с целью изучения окрестностей и сбора статистических данных о населении".
Арсеньев-разведчик вел этнографические исследования. Путем личных наблюдений он собрал статистический материал об изменениях численности китайцев-отходников и их размещении в крае с середины XIX века. С риском для жизни Арсеньев обстоятельно изучил китайские общества и тайные общины, в которые объединялись китайцы в Приморье для взаимной поддержки. На реке Санхобе, сильно рискуя головой, он добыл два свитка с текстом устава тайного китайского общества. В схватке с хунхузами Арсеньев получил пулевое ранение в грудь.
Изучение этого документа позволило российским военным сделать вывод о временном пребывании китайцев в крае, которые приходили на российскую территорию для заработка и возвращались назад к своим семьям. Как отмечал Арсеньев, в уставе "нигде ни слова не говорится о браке, женщинах и детях, потому что китайских женщин в крае нет вовсе". В семейной жизни он сам был похож на китайца-отходника. Лесные командировки привели к расторжению брака с Анной Константиновной, с благословения владивостокского епархиального начальства. Пережитых страстей и эмоций рискованного разведчика, вполне понятно, не отразила опубликованная в 1914 году научная монография Арсеньева "Китайцы в Уссурийском крае", ставшая его первым этнографическим исследованием. В одном из писем он досадовал, что "эту книжку печатали ровно год! Это при условии, что я, как говорится, стоял над душой".
Для других служебных поручений шпионских качеств не требовалось. На острове Русский, где размещались военные, поручик ловил выпущенных на волю и одичавших лошадей. Там же отстреливал озверевших домашних быков, которые нападали на людей. Остров был местом охоты на оленей и козлов. Редкий лес и буреломы способствовали охотничьей удаче.
Во время русско-японской войны 1904-1905 годов Арсеньева назначили начальником всех четырех охотничьих команд Владивостокского гарнизона, объединенных в единый летучий отряд военной разведки. "Война приковала меня к месту", - вспоминал он, добавляя, что "я все же не был в стенах крепости". С этим отрядом на правах батальонного командира Арсеньев производил рекогносцировки около станции Надеждинской. По его донесениям, границами разведок были: на севере - село Раздольное /ныне Никольск-Уссурийский/, на западе - река Суйфун и на востоке - река Майхе.
"Прошла несчастная война, - писал Арсеньев, - всколыхнула всю Россию и тем принесла пользу Амурскому краю. Дальним Востоком заинтересовалось русское общество. Взоры всех обратились к берегам Тихого океана. Великая волна русского переселения хлынула на Восток".
Неудачи России в русско-японской войне заставили царское правительство обратить внимание на вопросы обороны своей дальневосточной окраины, что также требовало знаний о ее природных условиях и населении. Экспедиционные исследования Арсеньева, собиравшего статистические сведения о населении, изучавшего местность, отвечали этим задачам военной разведки.
1905 год стал переломным в его жизни. Его имя попадает в "Адрес-календарь г.Владивостока", в котором Арсеньев обозначен как поручик 29-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и кандидат в директоры Владивостокского общества любителей охоты. Тогда же он пишет отчет о деятельности этого общества объемом в 60 страниц. "Это была его первая печатная работа, ценная и интересная по содержанию. Она переходила из рук в руки, ее читали все - не только охотники, но и учителя и школьники, - отмечал один из биографов Арсеньева. - О ней много говорилось, выдержки из нее печатались в местных газетах". В марте Арсеньев произведен в штабс-капитаны, в середине июня назначен командиром двух конноохотничьих команд, а в конце месяца получил должность командира батальона. Когда Арсеньева 22 декабря 1905 года перевели в штаб Приамурского военного округа в Хабаровск, он стал готовиться к первой большой экспедиции. Он наносит на карту маршруты предшественников. Эта сводка включала более 40 имен отечественных ученых. Среди них он мог бы вписать и свою фамилию. Однако экспедиции, прославившие его, были впереди. Впереди была целая жизнь, цель которой он сформулировал так: исследовать весь Уссурийский край до устья Амура включительно. И реализовал ее. Он, как отмечала Тарасова, "покрыл густой сетью своих маршрутов почти весь Уссурийский край и особенно старался обращать внимание на районы, которые до него никто не исследовал".
А на основе первых экспедиционных материалов Арсеньев написал "Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края" - первое в русской науке подробное естественно-историческое описание Уссурийского края. Большую часть своих исследований автор посвятил Сихотэ-Алиню и прилегающим к нему территориям. В "Очерк" он поместил материалы и выводы, полученные за первые годы его исследований в Приморье. Эта работа, по оценкам специалистов, выполнена на уровне передовых знаний своего времени, не потеряла научного значения до наших дней. Она была опубликована в 1912 году штабом Приамурского военного округа в двух томах в Хабаровске .
До конца жизни Арсеньев не распространялся, даже в кругу сослуживцев, о статусе разведчика в молодые годы. К тому же, как сожалел он, "людей, изучающих край в естественно-историческом, географическом и этнографическом отношениях так мало". "Сплошь и рядом видишь людей, получивших солидное естественно-историческое образование и занимающихся... карточной игрой, выпиванием водочки, сплетнями, пересудами, танцами, флиртом и "болтологией", - сетовал Арсеньев. Офицерская выучка не позволяла ему распространяться о работе разведчика и в советское время. «Моей основной специальностью, - говорил он, - является музееведение и исследовательская работа в области этнографии и археологии Дальнего Востока, к которым я чувствую особую склонность и призвание. Все мои печатные труды касаются именно этих дисциплин». Сейчас известно более 60 опубликованных работ Арсеньева о Дальнем Востоке.
В компании сегодняшних офицеров Дальневосточного военного округа Арсеньева уважительно называют Владимиром Клавдиевичем и говорят о нем как о близком человеке, отлучившемся на время, может быть, в очередную командировку с охотничьей командой.