Часть 5 Близнец гл. 1

               
                ГЛАВА 1.

  Мы –  это я,  Этапщиков Анатолий Иванович,  и мой брат – близнец, Евгений Иванович,  родились в далеком 1971 году,  городе Баку, семье военнослужащего. К сожалению, в законном браке наши родители   жили недружно.  Поэтому, когда отцу предложили перевестись в Серпухов,  они  решили разъехаться без оформления развода,  получить который   в те года офицеру, члену партии,  было практически невозможно.  Нажитое имущество супруги поделили по договоренности, а детей в возрасте 10 лет,  т.е. меня с братом,  подбрасыванием монеты. Так я оказался с матерью в Краснодарском крае, откуда она была родом,  а Женька, соответственно, в  Подмосковье, с отцом.

    Глава семьи  разделение с женой   перенес  плохо, страдал от запоев, приведших его к ранней смерти. Но  прежде чем  она случилась,  отец  успел  пристроить сыновей,  согласно  юношеским мечтам, курсантами в  Серпуховское  ракетное училище.

    Следует сказать, что  Женя перенял  склонность отца к спиртному, и на втором курсе, находясь  в увольнительной, стал участником  пьяной  разборки   с    «блатными». Брат  потом уверял, что на нем нет вины в том  конфликте.  Он по причине тайной любви, еще со школы,  вступился  на свадьбе за  невесту, которой незваные  «гости»  делали недвусмысленные намеки.

  Как там  было на самом деле, доподлинно неизвестно, но в  драке  несостоявшегося мужа девушки  убили ударом ножа исподтишка, и  кто–то должен был понести наказание. Судья согласился с мнением прокурора, что   бедный курсант, защищаемый   бесплатным  адвокатом, прекрасно подходит для этой роли.

    Срок   дали  приличный по меркам  статьи, за половину его  Женьку выпустили  на УДО.  Он вернулся в Серпухов с  желанием  отомстить, что и сделал через несколько месяцев в алкогольном угаре.  К счастью, обошлось без жертв,  только  злополучный  ресторан, где происходили события, сгорел. Брат сам сдался властям,  потребовал  признать  пожар не преступлением, а   актом поздней справедливости.  В результате Женьку отправили в тюрьму повторно, и на  более длительный срок, закончившийся, как три года.

     Теперь обо мне. После училища я  носил погоны  десять лет, затем вынужденно   ушел со службы  по причине сокращения войск  и   болезни,  начавшейся у меня, когда   на устаревшей ракетной установке произошел  разлив токсичного топлива. При устранении аварии  я надышался паров и  попал в госпиталь, где  врачи, помучив лечением, выдали  справку «не годен к строевой».

  С армией я не расстался, нашел работу  на оборонном заводе, специалистом  по тестированию  ракетного оружия.  После незапланированного  взрыва на полигоне   я вновь  оказался во власти медицины.  Перенес операцию, период  длительного восстановления, и после него   узнал, что меня ждут в Серпухове, для наследования имущества скончавшегося  Этапщикова Евгения Ивановича.

    Для братьев – близнецов, мы нечасто обменивались весточками.  Скорее,  просто чувствовали  существование друг друга на белом свете. Перед самым  взрывом  я ощутил «нечто»  в отношении себя, но  никак ни брата. Дата его смерти совпадала с несчастным случаем, случившемся со мной, и от  навязчивой мысли, что должен был погибнуть я, а почему-то умер он, мне   становилось  не по себе. Отложив  дальнейшее лечение,  я  направился в  Серпухов,  желая узнать, что произошло.

     Городской нотариус  после   оглашения  короткого  завещания  не отказался проводить  клиента  до кладбища. Там  его любезность пришлась кстати: у меня произошел сердечный приступ. Нотариус  помог  прийти в себя, а  затем   подвез  к    дому  сталинской  постройки, где жил Женя.

    И вот,  комната брата в  коммунальной квартире. Я сижу возле окна, выходящего на шумное Московское шоссе, за маленьким  письменным столом, на шатком стуле, и разглядываю обстановку. Две гантели, самодельный шкаф, односпальная солдатская кровать. На стене висят  иконы и фото маленькой девочки.  К моему удивлению, чисто и аккуратно, на алкогольные срывы жильца нет даже намека.

  Дверь после стука открывается, и высокий парень богатырского сложения,   Марчук Игорь, проживающий с матерью в двух соседних комнатах, говорит мне:
– Анатолий Иванович, мама зовет ужинать. Вы с дороги  устали,  наверняка хочется подкрепиться!

  После краткого раздумья я соглашаюсь. Трудно придумать лучшего способа узнать что-нибудь   о жизни брата.

  Марчук Анна, полная  женщина  моего возраста   в кокетливом  халате, ждет нас за обеденным столом,  на ободранной кухне. Наливает  борща в бездонные тарелки  и завязывает неторопливый разговор,  часто прерываемый звонками  ее телефона.

– Расскажите о себе, –  просит она,  после того как мы обсуждаем погоду, и задает вопрос, который выдает ее  интерес, – Евгений Иванович говорил, вы с женой не живете?

– Ну, не совсем так. Я постоянно в командировках по Закавказью, она  тоже не  домоседка, – неопределенно говорю я, отдавая должное  стряпне хозяйки.

– Почему  жена с вами не приехала? – интересуется Анна,  обождав,  когда  я   откашляюсь в платочек.  Определенно  намекает, что при  таком здоровье я не могу  путешествовать  без  спутницы.

–  Я  ей не предлагал.  Она сотрудничает с фирмой, содержащей гостиницы по всему черноморскому побережью. В постоянных разъездах,  сезон начался! –  Объясняю я.

– Но вы ведь женились  не по любви, а по договоренности? На девушке, в убийстве  жениха которой, обвинили вашего брата? –  настаивает на подробностях Анна.

– Мама, ты  переходишь границы!– укоризненно говорит ей  Игорь, и добавляет в  свой борщ  мелко наструганной соломки из сыра и колбасы. Я  поступаю также. Получается вкусно, особенно, если по примеру Марчуков,  налить сверху сметаны.

–    Все нормально, отвечу, – говорю я, вкусная еда располагает  к откровенному общению, – дело в том, что от  показаний Алевтины  многое зависело, к тому же мы считали себя виноватыми перед ней. Городок у вас маленький, кто бы взял ее  замуж с  «историей»?  А Женька шел на посадку, из него  муж, взамен погибшего,  был никакой.

– А вы   почему считали себя виноватым?– удивляется Игорь.

– В тот день по  дурости схлопотал наряд вне очереди. Если бы я отправился  в увольнительную с Женей,  ничего плохого  не  случилось. – Объясняю я.

–  Вина  лично ваша, притянута за уши! – говорит Анна, подавая сыну мороженное, чтобы он ел его  с кремовым  тортом.
« А разве можно так?»– думаю я, глядя на них,  и через секунду, получив свою порцию сладкого, убеждаюсь, что не только можно, но и нужно.

– Вероятно, теперь этот поступок выглядит  глупым,  а  в молодости  наше решение, мне жениться на Алевтине, казалось правильным! –  сонно  говорю я,  изнемогая от съеденного, и мне становится страшно  за свой желудок при виде того,  с каким энтузиазмом Марчуки ставят на стол вазочки с вареньем и конфетами « ко второй чашечке чая».

– А вы не думали, почему  Женя так плохо поддерживал отношения с  вами? Не от того ли,  что он не мог видеть Алевтину  вашей женой? – спрашивает Анна.

    Этот вопрос уже достаточно бестактен. Я сожалею, что беседа приняла такое направление, и намереваюсь закончить застолье, чтобы удалиться в комнату Жени. Однако тут Анна отвечает на телефонный звонок и спорит  с кем-то  о накладных на товар. Я решаю из вежливости  дождаться окончания ее разговора.

– Мама работает в  ювелирном  магазине директором, – извиняющимся тоном говорит Игорь,– она должна  быть в курсе происходящего на работе, иначе  будут неприятности от руководства сети.

– Ничего,  понимаю, – говорю я, отодвигаясь от стола, чтобы было удобнее встать.

–  А у вас какие планы на эти дни? Что будете делать? – быстро спрашивает Игорь, видя, что я  вот–вот уйду.

–  Договорюсь с похоронным агентством о памятнике, схожу  в церковь, закажу панихиду.  Если не будет других дел,  уеду домой, мне в госпиталь надо! – отвечаю я, приподнимаясь.

    Анна  заканчивает говорить по телефону,  и  смотрит на сына странным взглядом, словно хочет предостеречь его от чего-то. Однако  Игорь показывает матери мимикой, что он способен принимать самостоятельные решения, и  неожиданно спрашивает у меня:

–  И что, вот так  уедете, и не будете выяснять обстоятельства смерти вашего брата?
 От его резкого  тона   я  плюхаюсь обратно на стул   и растеряно говорю:

– Нотариус прочитал  медицинское заключение  с причиной смерти. Разрыв аневризмы сосудов головного мозга.

–  Это официальная версия, я ее знаю. Только я имею  другое  представление о смерти Евгения Ивановича. В тот день я взял отгул,  мы собирались делать ремонт на кухне.  С утра я  долго  ожидал, когда  Евгений Иванович  пойдет со мной  в  строительный магазин, что через дорогу, напротив  нашего дома. А он тянул, говорил, что ожидает важного телефонного разговора,  и хочет поговорить в спокойной обстановке, а не на ходу и прилюдно. Время шло, к нему не звонили.  Я настаивал, и он, наконец, нехотя согласился. Едва мы вошли  в магазин, Евгений Иванович  получил смс–ку, и, как ошпаренный,  выскочил на улицу. Я решил  без него купить обои, но тут продавщица, выглянув в окно,   сказала, что на пешеходном переходе сбили человека. Я  выбежал наружу и  увидел, что  Евгений Иванович лежит на «зебре», а  черный мерседес сворачивает  на улицу Пушкина с такой скоростью, будто скрывается с места преступления.

–  Я знаю, где настигла  Женю смерть. Но она не всегда приходит к нам, когда мы готовы к встрече с ней. Порой  застает в неожиданных местах, иногда  рядом   проезжают  мерседесы. – Говорю я осторожно, чтобы молодой человек не рассердился, и в горячке не обвинил меня  в безразличном отношении  к кончине родного  брата.

– С  вашими словами я согласен,– пребывая  в душевном волнении, кивает головой Игорь, – но у Евгения Ивановича   одежда была  запачкана, а из дома он выходил  чистеньким и опрятным. Затем, его телефон! Так и не нашелся, а я искал очень тщательно.

– Телефон мог прохожий подобрать, мало ли! – задумчиво  говорю я.

– Мог! – соглашается Игорь, – а ноутбук, который  всегда стоял у него в комнате на столе, куда делся? Он за ним не расставался. Исключено, чтобы Евгений Иванович    его одолжил или подарил. К тому же, хочу отметить,  он всегда держал при себе пухлый блокнот. И в тот день я  видел, как он  брал  его с собой. А на пешеходном переходе   в  карманах  у Евгения Ивановича ничего не было,  я в поисках телефона их проверил.  Потому-то  считаю, что блокнот, и телефон с ноутбуком,   похитили.

– В вашем эмоциональном изложении ситуация действительно выглядит подозрительной, однако, обратите внимание, – говорю я, доставая из сумки на поясном ремне  блокнот, – этот похож на тот, что вы искали у моего брата?

– Да! – растерянно говорит Игорь, – такой же  зеленый, но у него был больше.

–  А говорил ли  вам Женя  о том, что мы с детства   страдаем графоманией? – спрашиваю я, открывая  блокнот и показывая  страницы, исписанные моим корявым почерком. – Не думаю, что кто-нибудь захотел   добыть  путем преступления его произведения. Их полно в интернете  на сайтах самиздата!  Поверьте, важный звонок, который Женя ожидал, не что  иное, как очередная безумная надежда попасть в печатное издание.  Обычно в результате отказа, в отчаянии, свойственном бездарностям, я  разбиваю свой ноутбук, и вместе со смартфоном и блокнотом выбрасываю  в первую попавшуюся урну с клятвой, что больше никогда и ни за что!  Женя поступал точно также! Так что вы  насчет кражи, как мне кажется,  ошибаетесь
!
– А почему тогда после звонка Евгений Иванович не вернулся в магазин, а направился домой? Неужели вы считаете, что он про меня забыл? Я думаю, что ваш брат поспешил на встречу с владельцем «мерседеса», тот его сбил, а телефон и блокнот по какой-то причине забрал с собой! – запальчиво утверждает Игорь.

– Брат мог почувствовать приближающуюся смерть, ему стало плохо,  он мог направиться домой, чтобы прилечь! Разве человеку в последние минуты жизни есть дело до магазинов или приличий? Но не успел дойти до дома, упал на дороге, прямо под колеса проезжающей машины! – говорю я не очень уверенно, теория Игоря тоже выглядит правдоподобной.

  В образовавшейся после моих слов тишине Игорь  брякает ложкой,  помешивая сахар в стакане с чаем, а Анна, раз за разом, удаляет  полотенцем капельки пота, проступающие на ее тройном подбородке. Наконец, ослабив пояс на халате, и от этого задышав свободнее, она  говорит с некоторым смущением:

–  Вы ничего не знаете о жизни вашего брата! Так я вам сообщу, что Евгений Иванович должен был сделать мне предложение. Конечно, в нашем возрасте это смешно, у нас не было отношений, и мы их  не планировали.  Так, хотели встретить старость вместе. Эту квартиру отремонтировать,  построить на берегу Оки дачу, у меня прекрасный участок земли имеется! Рыбалка, огород, ну,  каждому свое! Какой-то период   мы уже жили, как  семья. Ужинали втроем, он нашим холодильником пользовался, стиральной машиной,  а в благодарность, каждый вечер,  читал нам свежие стихи. Так чудесно было, вы не представляете!  А затем у него, как я поняла,  возникли неприятности.  Евгений Иванович изменился, стал дерганным, скрытным, раздражительным. В особенности его характер испортился, когда он  устроился работать в городское рекламное агентство. Мне до сих пор непонятно, зачем, ведь у него был свой бизнес, который он  вел  вместе   со своим лучшим другом.

– Бизнес? – удивляюсь я, – это какой? И где он деньги взял, его открыть?

– Да как же! – восклицает Анна, – а отцовскую квартиру  Евгений Иванович,  зачем продал?   И эту  махонькую комнатку  купил? На  вырученные деньги и вложился!

– Я думал, пьет, жить не на что, вот и …  – покраснев, говорю я.

– Да, он какое–то время пил после тюрьмы, но вскоре перестал. Для него очень много значила  девочка, что на фотографии в его комнате. С первого дня, как я узнала Евгения Ивановича, я заметила, что он преображается, светится изнутри, когда его взгляд падает на ее изображение.

– Да, и я заметил   фото на стене. – Смущенно говорю я.

– По  ночам он часто молился, называл св. угодников по именам, просил у них за некую Татьяну. Мне в соседней комнате  было слышно. –  Считает нужным сообщить Игорь.

– От месяца к месяцу душевное напряжение в нем нарастало. – Опять вступает в разговор Анна, – Евгений Иванович стал говорить,  что сведет с кем-то счеты,  выведет на чистую воду.  Уверял, что в городе происходят ужасные вещи, требующие его вмешательства. Упоминал  мэра города Павлова,  главу района Фетисова. Обещал  кого-то  вырвать из их грязных лап!

– Похоже,  брат так и не изжил в себе безумную тягу к справедливости. Это, кроме графомании, второе влечение,  которое мучает нас с рождения! – рассеяно говорю я, – однако  убедили, мне не следует торопиться с отъездом. Скажу честно,  меня заинтересовала информация   не о маниакально–депрессивном психозе Жени, это уже было с ним не раз, а о девочке.  Если у него есть  дочь, тогда ей должно быть, если считать от того года, когда он мелькнул  на свободе… около восемнадцати!  А  на фотографии ребенок  лет пяти! Не сходится!

– Мы же не знаем, в каком году  был сделан тот снимок! – говорит  Анна, –  вот если  вы найдете  ноутбук, который, я  уверенна, он не выбросил, то мы узнаем гораздо больше!

– И как мне искать  ноутбук и неизвестную девочку? Я не представляю! С нотариусом завтра посоветоваться? – сам у себя спрашиваю я,  кашляя в платочек.

– Ага, как же! Посоветоваться с нотариусом! – злобно  щурясь, но не в мой адрес, а вспомнив о чем-то,  говорит Игорь, – сообщаю вам, черный мерседес, о котором я упоминал, принадлежит  Павлову, нашему бывшему мэру и  местному олигарху. У нас в городке все повязаны! Желаете  препятствия, тогда городской нотариус  – лучший собеседник, глупее  идеи я не слышал!

–  Если вы тут всех  знаете, что ж  сами ничего не выясняли?– запальчиво интересуюсь я, с трудом подавляя приступ нервного тика.

– У вас есть дети? – спрашивает меня Анна.

– Да. Сын.

– Вы за него переживаете? – спрашивает она.

– Разумеется. Он у меня   выполняет долг перед родиной в таких местах, что оттуда даже позвонить нельзя. Я часто не сплю ночами, думаю о нем.

–  Тогда зачем задаете нам глупые вопросы? Я не разрешила сыну! Будет Игорек  совать нос с чужие дела,  быстренько останется без работы, у нас  любопытных не любят.  К тому же мы вашему брату никто, не то, что вы, вам этим и заниматься, раз приехали! – говорит Анна.

– Да как заниматься? –  недоумеваю я.

– Ну, вы и рохля, прямо как ваш брат,  честное слово! Тот тоже сам ни до чего додуматься  не мог! Да  вы поживите хотя бы несколько дней его  заботами, оформитесь на его работу, сходите в храм, где Евгений Иванович был пономарем,  и со своим дружком по выходным дням грехи замаливал.  Я уверенна,  скоро вы поймете, какие проблемы  не давали покоя брату! – недовольная моими колебаниями, с возмущением произносит Анна.

  Я  задумываюсь. С одной стороны,  у меня в Сочи дел срочных никаких нет, с другой –  предложение пожить в Серпухове жизнью Жени, уж совсем авантюрное. Анна, заметив, как по моему лицу пробегают тени сомнений, приходит к выводу, что мне необходимо дать время подумать. Она устраивает тайм–аут: достает из холодильника коньяк « Лезгинка», ставит его на стол, и, ободряюще  похлопав по моей руке своей пухлой, как булавочная подушка, ладонью, говорит:

– Выпейте по рюмашке с Игорьком, за упокой души  Евгения Ивановича, по русскому обычаю! А я немножко поработаю, не отвлекайте меня!

    Пока Игорь разливает  коньяк,  я смотрю, как Анна, вытащив из кармана пятитысячную купюру, совершает  ею  странные движения и бормочет: « скидки 80 процентов! Кто покупает? Больше? 85 процентов? Берете?».  Я неожиданно думаю, что они тут, похоже, не в своем уме, и я напрасно их слушаю. Игорь догадывается о моих мыслях, и, густо покраснев, говорит извиняющимся тоном:

–  Обязательный  торговый обряд со  «счастливой денежкой»,  которая «заряжена на выручку» лучшими столичными экстрасенсами.

– Да…   интересные у вас тут обычаи! –  говорю я  перед тем, как поднять  с Игорем рюмку «за помин  раба Божия  Евгения».