Глава первая.
Вторые сутки жестоко штормило. Капитан в своей каюте не отходил от расчётов, вычисляя, как без больших отклонений от генерального курса и потерь времени обойти центр тайфуна, которому, по установившейся давно традиции было дано самое известное итальянское женское имя Джульетт.
Давление в центре циклона, как сообщали синоптические карты, 916 миллибар, средняя скорость продвижения его на север составляет в среднем сорок километров в час. На север же, к советским берегам, с грузом австралийской пшеницы в трюмах следовал и теплоход «Тайга» водоизмещением 10 000 тонн.
В 19.45 по судовому времени два друга: третий штурман Андрей Онищенко и матрос 1 класса Иван Максимов – поднялись на мостик, чтобы заступить на свою совместную вечернюю вахту.
В темноте ходовой рубки Иван, ориентируясь на слабый свет приборов и выделяющуюся в сплошном мраке маленькую фигурку матроса на руле, шагнул, а скорее сделал бросок к рулевой колонке: ознакомиться с обстановкой – менять товарища было ещё рано.
Андрей в свою очередь, держась за поручни на переборках, вошёл в полумрак штурманской рубки – здесь делал последние записи в судовом журнале сдающий вахту старший помощник. Андрей вцепился в столешницу и склонился над картой, освещённой низко склоненной настольной лампой.
– Пройдено за вахту минус четыре мили, – сказал, подняв и повернув к вошедшему голову, старпом. Остро отточенным карандашом он обвёл аккуратным кружочком точку на карте, обозначающую расчетное место судна на момент сдачи вахты.
– Обороты сбавили – оголяется винт, – продолжил информировать старпом, заполняя судовой журнал. – Держим носом на волну. Ветер…
В это время вошёл, оставляя за собой мокрые следы, второй вахтенный матрос с анемометром и секундомером в руках.
– Девятнадцать метров, – констатировал старпом, быстро сделав несложные расчёты.
– Наверное, не миновать нам трёпки в центре этой «Джульетт»…
– Порывами, думаю, не меньше двадцати пяти, – добавил, снимая мокрый брезентовый дождевик сменяющийся матрос, крепкого телосложения мужчина лет тридцати пяти.
Старпом помолчал, задумавшись. Вид у сорокалетнего с залысинами на большой русой голове морского бродяги, в отличие от вошедшего третьего штурмана был бодрый и свежий. Болтанка, так отражающаяся на землистого цвета лице молодого коллеги, не оказывала на Петра Николаевича никакого неприятного воздействия: он как всегда излучал деловитость, немного излишнюю суетливость и молодецкий задор.
– Так, – произнёс он, поглядев на часы. – Ветер замерять каждые полчаса. Два рулевых на вахте – автомат не держит.
Старпом повернул голову к стоявшему в проёме двери Ивану:
– Сейчас, после ужина боцман пришлёт кого-нибудь.
Старпом положил руку Андрею на плечо и, подождав удобное положение палубы под ногами, вышел в рулевую рубку почти свободно, ни за что не держась.
Через секунду по каютам и служебным помещениям разнесся его голос:
« Вниманию экипажа!
В связи с усилением ветра и волнения всем категорически запрещается выход на открытые палубы! Заведующим помещениями дополнительно проверить герметичность задрайки дверей и иллюминаторов, закрепить по-штормовому подвижные предметы. Боцману с проверкой пройти по каютам!
Повторяю!..»
Заглянув напоследок ещё раз в штурманскую, Николаич произнёс традиционное «Спокойной вахты» и ушёл.
Андрей стал, чтобы оправдать свою задержку в штурманской, внимательно просматривать записи старпома; ещё раньше – второго помощника, с самого начала:
«00 часов, 00 минут. 12 октября 1981г…»
Его тошнило. Разговаривать не хотелось даже с Иваном. Однако, долго находиться в штурмвнской без необходимости не полагалось, и он выбрался в рулевую рубку.
Здесь было совсем темно. Тусклый зелёный глазок молчавшей УКВ-радиостанции «Корабль» в углу, да мерцающий огонёк сигареты понимающе молчавшего Ивана, временами озаряющий его лицо, лишь подчёркивали густую темноту в помещении.
«Как можно ещё курить в такую болтанку?» – с содроганием подумал Андрей. Дойдя по уходящей из-под ног палубе мостика на своё место у крайнего правого окна, он стал устраиваться: он чуть подал спину назад, прижав её к тёплому телу радиолокатора, и выкинув вперёд ноги, руками упёрся в прохладный металл, обрамляющий прямоугольник большого иллюминатора. Расклинившись таким образом, он перевёл взгляд налево – там, у крайнего левого иллюминатора стоял второй вахтенный матрос. Кажется, это Пичугин? Да, какая разница.
Андрей попробовал разглядеть что-нибудь в кромешной тьме. Ничего не было видно. Лишь срываемые ветром шапки пены то и дело долетали до высоты мостика и проносились перед глазами Андрея как большие птицы, заставляя его поначалу чуть ли не откидывать по-боксёрски голову, уходя от контакта.
Судно со страшным скрипом и стонами тяжело переваливалось с волны на волну, упорно противостоя сильному встречному ветру. Никакого движения вперёд. Главное – удержаться носом на волну. Вот жёстко сваренная из огромных железных листов с мощными бимсами и шпангоутами внутри корпуса конструкция, освобождаясь от сотен и сотен тонн тёплого рассола, потоками стекающего с его палуб, как огромное дикое животное-монстр, упорно взбирается на высокий вал, встаёт подобно громадному сказочному зверю на дыбы… Мощная сила сгибает колени Андрея, давит, прижимает его к палубе и почти горизонтально кладёт на радиолокатор…
Это должна быть девятая волна. «Надо попробовать посчитать», – какой раз задумывает Андрей. Сильно болит голова, как будто налитая свинцом.
В следующее мгновение пароход стремительно падает с гребня, не попав в период волны – в стеклянные двери и боковые иллюминаторы видны подошвы огромных водяных гор, а от бака к надстройке движется и разбивается об неё высокая приливная масса. Андрей чувствует, как подошвы ног теперь буквально отрываются от пола, а от желудка поднимается сильный позыв тошноты…
Боковым зрением Андрей видит косые взгляды, которые время от времени бросает на него Иван. Иван деликатно помалкивает, понимая состояние друга. Иван – всё понимает. И вообще: то, что Иван – матрос, а Андрей – третий помощник – это потому, что так решил Иван. По распределению два друга, которые почти пять лет проучились в одной группе и все эти пять лет были «не разлей вода», вместе пришли на «Тайгу» матросами – обычное дело для выпускников средней мореходки. Когда после первого рейса освободилось место третьего помощника, старпом предложил капитану кандидатуру Ивана. Но Иван отказался, уступив другу вакантное место. Андрей же принял жертву как должное. Начудил старпом, – посчитал он, – не разобрался. Ведь в училище именно Андрей всё время был активистом – четыре года избирался товарищами комсоргом группы, да и диплом у Андрея был с большим количеством «пятёрок». Правда, после этого Андрей не раз ловил себя на мысли: а сохранилась бы их дружба, окажись всё по-другому: он – матрос, а Иван – помощник капитана? И… отгонял от себя эти мысли.
Шёл последний час вахты, которую моряки называют «прощай молодость». В 23.30 молодой матрос Юра Пичугин отправился вниз будить смену. Иван стоял на руле и опять курил.
Андрею захотелось на свежий воздух. Он решил сам замерить ветер, который ещё усилился за прошедшие три с половиной часа. Выбравшись из своего гнёздышка за локатором, третий помощник капитана по ещё больше пляшущей палубе прошёл в штурманскую, надел поверх своего новенького кителя с оранжевым ключом и лычкой на погонах плащ с капюшоном, положил по карманам анемометр с секундомером. Проделав обратный путь, не без труда отворив остеклённую дверь, Андрей вышел на крыло.
Здесь вовсю царствовала дикая стихия и гремела сумасшедшая, завораживающая музыка шторма. Ветер с разбойничьим свистом и устрашающими завываниями гулял в оснастке, стрелял освободившимся мокрым брезентом, натянутым на люки трюмов; повсюду вокруг в сплошной мгле и мороке возникали из темноты и проносились огромные шапки белой кипящей пены, срываемые с гребней вытянутых волн.
Свежесть взбодрила Андрея. Он подставил лицо брызгам и, прищурившись, не без наслаждения сдувал солоноватые ручейки, стекающие с носа и щёк, с каким-то неожиданным первобытным восторгом отдаваясь стихии. В голове зазвучали строчки из понравившегося стихотворения какого-то поэта-любителя, которое было напечатано в газете «Дальневосточный моряк».
Вверх -
вниз -
и направо.
Вверх -
левая нога
назад...
А я
ликую!
А мне
мало
Четвёртые сутки подряд.
Ветер в экстазе:
Снасти в клубок,
Воды солёной горстями
в лицо...
А я доволен,
Хоть и промок,
И от качелей
мозги свинцом.
Я вижу, как бегает он по гребням,
Мокрый, взъерошенный Хаоса Бог:
Глаза закатаны,
воет ведьмами,
Сбивает пену ударами ног...
Опять присел, меня заметив,
И, в две ладонищи воды набрав,
Швырнул, хохоча, в лицо приметясь,
Завыл, подпрыгнул и побежал.
Бежит,
вдруг рухнувшись на колени,
Луну минутную заслонив собой,
Руками
яростно
море пенит,
Мотая кудлатою головой.
И никого в этом мире нету!
Лишь ветер-хозяин
гуляет,
воя,
И я!
Орущий,
как бы в ответ ему,
Уже охрипший:
- О, море, море!..
Хотелось петь. Орать! Окончательно взбодрившись, Андрей поправил капюшон и стал взбираться на верхний мостик, крепко обжимая пальцами поручни крутого трапа, и пережидая, когда пароход кренился на его борт – и он оказывался висящим спиной над кипящей бездной. Теперь надо включить прожектор, чтобы видеть циферблат.
Андрей, крепко держась одной рукой за леер, потянулся к переключателю и вдруг…
Вдруг всё стихло – оглушительно, до звона в ушах. Откуда-то взявшаяся огромная полная луна в небе светила на спокойное море вокруг, и в неподвижной фосфоресцирующей воде неуклюже и, казалось, беспричинно в спокойной воде раскачивался большой пароход, на котором находился Андрей и все остальные члены экипажа.
Что это? «Глаз бури»? «Око Дракона»?
Андрей читал в книгах, что такое бывает, когда корабль оказывается в центре циклона. А это ещё что?!
Из ниоткуда возник вдруг корпус большого корабля. Стремительно приближается его огромная корма. «Сейчас будет навал», – подумал Андрей. Он бросился к леерам, но не успел, не удержался на ногах, и его бросило за борт.
Глава вторая.
Андрей очнулся от жажды, от обнимающей его духоты и от боли в левой ноге – ныло колено. Кроме этого болела голова и тошнило. «Наверное, от того, что так душно», – предположил Андрей. Борясь с тошнотой, он приподнял голову и тронул рукой затылок – ладонь обняла большую, в полголовы шишку. Андрей слабо простонал и прижался щекой к железной палубе.
Через полминуты он вновь открыл глаза и среди миллиардов звёзд в ночном небе увидел хорошо знакомое, но теперь несколько расплывчатое в его глазах, созвездие Южного креста.
«Идём на север», – бессознательно отметил про себя Андрей. Он знал, что лежит ногами к корме, потому что явственно слышал монотонный рокот кильватерной струи, бурлящей от неустанно работающих винтов.
«Но почему я валяюсь здесь на палубе? Один?» – встревожился Андрей.
Он приподнял голову и осмотрелся вокруг – никого нет.
«Где Иван?»
Он попытался встать. Присел сначала, борясь с головокружением, затем осторожно поднялся, и тут резкая боль в колене опять повалила его на палубу, и он снова потерял сознание.
Второй раз он очнулся уже днём. Нещадно палило тропическое солнце, и Андрей был весь мокрый от пота. Он лежал в своей новенькой чёрной форме из полушерстяной ткани, а сверху на нём была плотная прорезиненная штормовка-плащ. Андрей спешно стал расстегивать непослушные пуговицы. Видимо, до поры-до времени его как-то спасала тень надстройки, а теперь, когда солнце поднялось достаточно высоко и вдобавок светило сбоку, жара стала нестерпимой.
Боль в колене несколько успокоилась. Голова же, наверное, от солнца, гудела как пчелиный улей. Казалось, ещё чуть-чуть – и закипят мозги.
Андрей освободился от тяжёлого плаща, расстегнул и стянул с себя китель, затем снял белую сорочку и обмотал ею голову.
Очень хотелось пить. Обессиленный вознёй с одеждой, он вновь впал в небытие. Ему приснился Владивосток. Двор. Во дворе стоит машина с цистерной, на которой написано «Вода». Андрей видит, как из поднятого и прикреплённого к бочке шланга широкой струйкой сочится вода – не до конца закрыт кран. Он направляется к машине, но она трогается. Андрей догоняет водовозку, срывает шланг и на бегу пьёт из него вкусную мокрую воду, льёт себе на голову…
Андрей открыл глаза и заплакал, разочарованный действительностью. Что с ним!? Что пароход чужой – это он уже понял. Но где люди? Должен же здесь кто-нибудь быть!
Андрей сбросил с ног туфли и остался в брюках и с чалмой на голове. Осторожно поднялся, опираясь на одну ногу. «Не смогу», – понял он и опять опустился на палубу. Ползком на боку, волоча больную ногу, он стал подбираться к двери надстройки. Преодолев три – три с половиной метра, он дотянулся до ручки и потянул дверь. Заперто. Да где же люди!
Он сел, привалившись к не впускающей его двери, и опустил голову на мокрую от пота грудь. Губы казались изломанными, как куски глины под солнцем, пересохший язык не ворочался во рту. Андрей вдруг отметил подсознательно, что не слышит шума машин. Он поднял голову – трубы нет. Не то, что отсюда не видно – он это ещё раньше заметил, с прежнего места, просто не придал значения. Атомоход!
Всё равно должен кто-то вести корабль! Ведь не летучий же это голландец.
Он решил добираться до мостика.
Кое-как забравшись по трапу и ползком преодолев пространство до маленькой рубки, он опять оказался у двери. Волнуясь, Андрей потянул ручку. И снова заперто!
Преодолевая страшную боль в распухшей ноге, он поднялся, опираясь руками, по двери и заглянул в застеклённая дверь. В маленькой ходовой рубке – ни-ко-го. Стерильная чистота, пустота и – недоступная, так необходимая ему сейчас прохлада микроклимата.
Лишённый последней надежды, отчаявшийся и обессиленный, Андрей привалился спиной к двери. По щекам его текли слёзы, но он не замечал их. И скоро опять забылся.
Минут через двадцать его стало рвать. Андрей извивался от нестерпимых болей в желудке, изо рта его шла сукровица, и сильно болела голова.
Рвота, наконец, прекратилась, и он снова забылся в бреду. Андрей видел дом, училище. Они вместе с Иваном и другими ребятами берут ял на лодочной станции, чтобы сплавать на остров, и он спрашивает своего друга: «Вань, ты взял воды?»
– Воды. Ваня, воды!
Глава третья.
Большое океанское судно-автомат с бортовым номером «СА-12» с ярко оранжевой окраской палуб – что делало его прекрасно отличимым с воздуха – с чисто белыми бортами и такой же белой маленькой надстройкой в кормовой части сбавило ход и в соответствии с программой бортового ЭВМ подошло к назначенной точке на внешнем рейде порта Владивостока. Получив сигнал диспетчера, судно самостоятельно стало на якорь в назначенную точку.
Через минуту к нему уже спешил лоцманский катер с двумя швартовщиками, которые должны были завести судно в порт и поставить под разгрузку.
– 12-й из Сиднея, дядь Вань? – спросил молодой, лет двадцати пяти парень у пожилого, за шестьдесят, усатого лоцмана в богатой фуражке-капитанке.
Старик кивнул и, повернувшись к пареньку, строго сказал:
– Надо было дать команду «Двенадцатому» в дрейф лечь, раз причал свободен. Теперь пока якорь будем поднимать… Кто сегодня дежурный диспетчер?
– А-а, сегодня ж новенькая на смене. Не разобралась, наверное. Да ничего, дядь Вань. Пять секунд!
По всему было видно, что у Сергея (так звали парня) сегодня хорошее настроение.
Когда катер подрулил к «Двенадцатому», Иван Алексеевич, стоявший на кокпите, сделал шкиперу жест рукой, чтобы тот на малом ходу обошёл судно для положенного в таких случаях внешнего осмотра.
– Дядь Вань! – Сергей, указывая, вытянул руку.
– Вижу, – сдержанно ответил старый моряк.
В районе кормы, ближе к левому борту виднелась неглубокая вмятина. Белая краска в этом месте была облуплена, и обнажившийся металл подёрнулся ржавчиной.
– А ведь это навал, честное слово. «Двенадцатый» с кем-то поцеловался – вон и чужая краска осталась. Дядь Вань.
– Вижу, – опять сдержанно произнёс лоцман. – Давай-ка Серёга наверх.
Сергей открыл чехол радиостанции, висевший у него на плече, и начал манипулировать кнопками. С судна медленно вывалился трап и опустился на палубу катера. Швартовщики поднялись на борт.
– Вещи какие-то! – приглушённо вскрикнул молодой моряк, увидев на кормовой палубе брезентовый плащ, пару ботинок и китель с погонами третьего помощника или механика. – Не тронь пока ничего, – остановил парня старик.
– Барахолку развели тут эти австралийцы, – пытался возмутиться Сергей.
Старик не ответил.
– Кто-то здесь есть… – проговорил он задумчиво.
– Иван Алексеевич!
– Что там, – взволнованно отозвался Иван Алексеевич.
Сергей, растерянный, стоял перед дверью рулевой рубки.
– Человек здесь… Мёртвый…
– Давай связь с портом!
Вскоре подошёл катер с представителями компании и медиками на борту. Сергей заметил, как вдруг изменился в лице его наставник, когда мимо на санитарных носилках проносили тело с непокрытым лицом. От мёртвого парня исходил довольно сильный трупный запах, и Сергей отнёс реакцию старика на этот счёт.
Никаких других существенных повреждений судно не имело. Лоцман с помощником привычно, как всегда чётко, сделали своё дело: подняли якорь, дали ход и старый морской волк, зажав в зубах нераскуренную трубку, встал к штурвалу. Вообще-то штурвала как такового не было – вместо рогатого колеса были кнопки на панели, и дядя Ваня, нажимая на них, медленно и аккуратно подвёл корабль к причалу. Здесь судно захватило магнитное поле, которое теперь будет крепко держать атомоход на нужном удалении, позволяя разве лишь покачиваться чуть, если в море разыграется шторм, и большая волна станет заходить в бухту.
Глава четвёртая
– Ну что за пассажир пришёл на «Двенадцатом»? – спросил дядя Ваня Сергея, как только тот вошёл в кают-компанию.
Он специально посылал своего помощника и напарника выяснить подробности, и сейчас сидел за большим столом, ждал, не уходил, хотя их смена уже закончилась.
– Да непонятно что-то совсем. Никто не разыскивается. В Сиднее тоже никто не садился. А в одежде комсомольский билет нашли на имя Андрея Онищенко 1960 года рождения. Но этот-то, говорят, молодой совсем.
– Как ты сказал? Андрей Онищенко! – вдруг заволновался старик, – шестидесятого?
– Да. А что? – насторожился Сергей.
Старик не отозвался. Он стал набивать свою трубку. Он редко её набивал – врачи давно запретили курить.
– Нет, не одна «Джульетт» была тогда замешана, – бормотал он про себя, просыпая табак мимо трубки. – Был там ещё кто-то. Эта вмятина и чужая краска…
«Старший лоцман Максимов приглашается в диспетчерскую. Иван Петрович, если Вы ещё не ушли, зайдите, пожалуйста, в диспетчерскую», - раздалось из динамика селекторной связи.
Но лоцман ничего не слышал. Он на глазах изменился вдруг, превратившись в древнего старика – колени его подогнулись, плечи остро поднялись к фуражке и весь он ссутулился, согнулся. Сергей, глядя на фигуру своего наставника, подумал вдруг, что этот старый морской бродяга должен быть совсем глухим и никак не может среагировать на объявление.
– Дядь Вань, Вас в диспетчерскую, – тряс старика за плечо Сергей.
Старик снял с головы большую в белом чехле фуражку с огромным «крабом» и обнажил седые, но ещё густые волосы.
– Помнишь, я тебе рассказывал, как нас здорово потрепал тайфун осенью восемьдесят первого? – поднял он голову, но глядя куда-то мимо молодого человека.
– Третьего у вас ещё за борт смыло, – подтвердил Сергей, ничего ещё не понимая. – А Вы потом на его невесте женились.
Старик кивал, подтверждая. Потом заговорил.
– Я ведь тогда на руле стоял, когда Андрей пошел наверх ветер замерять. Я на руле, второй матрос смену будить спустился. Говорю: постой на руле. Я сам поднимусь. – Нет – я сам.
– Он вышел, и вдруг светло стало на мгновение какое-то, как днём! Небо ясное и огромная полная луна собирается зайти за горизонт. И, понимаешь, нас болтает, а вокруг гладь морская. Полный штиль! Я убедил себя потом, что померещилось мне всё это, переволновался. Потом удар – не в форштевень, а в борт, в правый – меня аж от руля откинуло. И снова: всё потемнело, шторм ревёт, как будто ничего и не было…
– И Андрея нет и нет. Второй матрос вернулся – я его на руль, а сам наверх! Нет нигде! Так и пропал…
– Про столкновение думали, что подлодка – американская или наша даже могла. Но разве про такое кто расскажет… Тогда особенно.
Старик помолчал, тяжело решаясь озвучить сделанный сейчас неожиданный вывод.
– Сорок пять лет прошло, а всё до мельчайших подробностей перед глазами, – он опять помолчал. – Так вот, не знаю, каким уже образом так случилось, но сегодня на «Двенадцатом» пришёл он, мой друг Андрей Онищенко.
Старый моряк поднялся со стула и, позабыв про свою так и не раскуренную трубку, про фуражку на столе, медленно пошёл к двери. Вдруг он пошатнулся, вскинул и приложил к груди левую руку.
«Сердце!» – понял Сергей и бросился подхватить старика.