( Круглый стол журнала «Знамя» )
Заранее предупреждаю: насчёт современного меценатства и спонсорства – у автора полный компот в голове.
Меценаты? С детских поездок на дачу – пробег электрички мимо станции «Мамонтовская» Ярославской ж.д., и дальше – в Абрамцево, где мамонтовский (бывший аксаковский) деревянный особняк над цветущим прудом: изразцовая печка-лежанка Врубеля, автографы на скатерти, расшитой Верушей Мамонтовой, и сама она тут же – серовская «Девочка с персиками», а за домом, чуть дальше по аллее, – церковь, построенная по васнецовским эскизам и расписанная многими великими русскими художниками, наезжавшими сюда многие лета...
Всё понятно, потому как образно и конкретно: литераторы, художники, артисты гостили здесь у богача-эстета на полном пансионе, а за постой и дружбу даровали хлебосольному хозяину свои творческие успехи. С любой стороны – пример, достойный подражания. В это же время другой не менее колоритный персонаж, мануфактурный король Морозов: строит МХТ, Ленина со товарищи деньгами на революцию снабжает, – тоже образец высокой щедрости (правда, омрачённый самоубийством «солнечного Саввы», как бы напоминающим: дорога меценатов не только лепестками роз устлана). Еще был состоятельный чудик по фамилии Щукин – спасибо ему за лучшую в мире коллекцию французских импрессионистов...
С благодарной памятью к тем именам и моё поколение выросло. У нас тогда царил ЦК КПСС – он тебе и меценат, и кормилец, и главный творческий возбудитель – в одном коллективно-безликом лице. Другие живые примеры надо было поискать: в стране равно нищенских финансовых возможностей меценатов заменили... – как бишь их? – подвижники бессребреники. С несколькими даже был знаком.
Гатчинский архитектор Александр Сёмочкин вдруг презрел номенклатурную карьеру, переквалифицировался в плотники, сколотил крошечную строительную артель. И на своей малой родине Выре, что под Ленинградом-городом, он, в свободное от основной работы время, в крайнюю нужду загнав собственную жену с тремя чадами, двадцать лет по архивным чертежам и собственной генетической памяти возрождал из небытия старинное подворье – Дом станционного смотрителя. Фанатизмом одного человека создавался уникальный музей (музей литературного персонажа – пушкинского Самсона Вырина), а когда он уже начинал оформляться, местные жители одушевили его музейную экспозицию – понесли Сёмочкину всё, кто что смог найти на своих чердаках и в чуланах: стол петровской эпохи, дорожные сундуки, каретный фонарь... Правление колхоза вдруг своей непричастности устыдилось, воспылало меценатством – помогло тёсом, брусом, кровельным железом.
Как только музей был готов, и Министерство культуры решило не оставаться в стороне: даровало детищу Сёмочкина статус памятника архитектуры, навесило на фасад доску «Музей народного быта ХIХ века», включило остановку на Выре в платный экскурсионный маршрут, а в самом домике станционного смотрителя водрузили кассиршу-билетёршу...
Как у нас водится, Сёмочкина при раздаче коврижек забыли, ну да он, в силу русского незлобивого характера, не шибко огорчался. Потому как вниманием обделён не был: потянулись к нему, в его дом- теремок на берегу Оредежа, славные люди – без разборок, «левый» или «правый», эстет или почвенник, – историк Натан Эйдельман и литературный критик Валентин Курбатов, Дмитрий Покровский со своим ансамблем русской народной музыки и писатель-маринист Виктор Конецкий, режиссёр Владислав Виноградов, молодые поэты, философы, священники... Приехать к Сёмочкину – значило ощутить неимоверный сгусток энергетический: пушкинскую Выру, рылеевское Батово, набоковское Рождествено. Всю юность свою и потом ещё двадцать лет мы с друзьями у этого душевного комелька отогревались.
В 90-е годы Ксан Ксаныч без работы не остался: по недогляду сгорел унаследованный Набоковым рукавишниковский роскошный дом (последний деревянный ампир в Ленинградской области), и пришлось нашему Левше опять засучить рукава – еле-еле успел к 100-летию великого писателя управиться: отстроил, хотя бы вчерне. По телевизору даже благостный сюжет показали: два «спонсора-мецената» из местной администрации, сияя гладкими обкомовскими физиями, вылезли на экран – рапортовали: вот, навалясь всем миром, да с Божьей помощью... Трогательно посетовали: денежек в казне кот наплакал, однако на святое дело – напряглись, наскребли по сусекам... Источник изысканных средств остался за кадром, но и так ясно, что «сусеки» с личными карманами «меценатов» не ассоциируются. Да и откуда у них, служивых, личные «подкожные»? – разве что у крестьян, учителей, шахтёров... Чиновники говорили слова на фоне мемориального дома, и за их спинами сновали мелким планом строители – наверняка и Сёмочкин был среди них, да я не разглядел: они, мужики в телогрейках, все на одно лицо...
Теперь, по идее, нужно из собственной жизни пример привести. Как сейчас помню, на восстановление храма Христа Спасителя – давал (сколько – запамятовал, но вроде бы не жадничал). А вот старому другу своему, поэту Андрею Чернову, который год собирающему милостыню на раскопки древней Ладоги, – пожлобился: допёк своим подписным листом, как хор цыганят-погорельцев в электричке, а у меня на гуманитарную агрессию естественная реакция: ступор.
Может, и был бы сегодня помягче, не доведись самому походить в неуютной шкуре просителя. Мы тогда, под новый 91-й год, ушли сплоченной командой из коротичевского «Огонька», флагмана перестройки и проч., – надумали собственный журнал делать. Зарегистрировали свою «Русскую визу» и озадачились поиском издателя (мецената, инвестора, спонсора, не очень-то их, по сути, различая), под крылом которого было бы нам комфортно и денежно.
Существовал, правда, ещё один вариант, который с разной степенью успеха отрабатывали тогда многие наши коллеги: тряхнуть своей мошной, взять ссуду в банке... Эпоха первоначального накопления капитала только-только зарождалась, чем она обернётся – ещё никто себе не представлял, все жили красочными фантазиями о будущем. Мы с друзьями, во всяком случае, к финансовому риску готовы не были – изначально ставили себя в положение наемной творческой силы на стабильной зарплате у хозяина. И он не замедлил появиться – питерский предприниматель Марк Горячев, сделавший бизнес на изготовлении белых роялей, очень ценимых покупателями в понтовой Грузии, и производстве коллекционного хрусталя.
Нашу команду Марк расположил к себе косвенным отношением к искусству (бывший музыкант, родственная душа) и трезвым подходом к делу: хотите самолично владеть своей «Русской визой», как интеллектуальным продуктом, – ради Бога, он же регистрирует одноименное коммерческое предприятие – как свою собственность, на которую мы, в свою очередь, не претендуем, и все дальнейшие отношения «редакция – издатель» строятся на жёстких юридических условиях. На том и поладили.
Хозяином Горячев, действительно, оказался жёстким – в том, что касалось бизнеса, с нами, лохами, не церемонился. А тебе всякий раз приходилось искать аргумент, доступный его пониманию. Например, когда в теледайджесте «Русская виза» мы с режиссером Валерием Смирновым сделали фильм о драматурге Володине «Так неспокойно на душе...», Горячев мгновенно перепродал его «Лентелефильму». Нашу работу я увидел по телевизору, к вящему удивлению без своей фамилии в титрах, где вдобавок появился пяток людей, не имевших к фильму никакого отношения. Не собираясь вдаваться в тонкости коммерции, позвонил Марку с одним вопросом: что сей финт означает?
Сути авторских претензий он вообще не понял: «Ты деньги получил? Значит, свой товар мне продал. А уж как я им дальше распоряжаюсь – мое дело». Пришлось объяснить доходчивее: «То есть, купив хрустальную вазу «от Горячева», могу с ней делать всё, что мне в голову взбредет? Например, перемаркирую клейма твоего заводика, продам как свою...» – «Э нет! Молотком разбить – твоё право, а попробуешь перепродать, как свою, – по суду ответишь!» – «Но ведь ты моё авторство в фильме «перемаркировал» и продал...» Марк помолчал, потом повесил трубку (чужую правоту он признавать не любил, и за то, что моя фамилия со временем в титры вернулась, – спасибо не Горячеву, а нашему режиссёру).
Был ли Марк Горячев добродетелем? По широте натуры – очевидно: издавал наш неприбыльный журнал, возил «машиниста» Макаревича по местам боевой славы ансамбля «Битлз», оплатил «Московским новостям» пятнадцать тысяч бесплатных подписок для малоимущих читателей еженедельника, а ведь мог вложить деньги во что-нибудь более практичное, сулящее хотя бы частичную отдачу.
Имел ли Марк свой интерес? Не без этого, конечно. Английская поездка с Макаревичем превратилась в бойкий саморекламный ролик, активно поработавший в кампании по выборам в Государственную Думу. Портрет Марка Леонидовича в белоснежных, под стать его роялям, одеждах время от времени появлялся на страницах нашего журнала, а тираж одного номера Горячев целиком раздал на встрече с избирателями, и в результате получил-таки необходимые ему для победы тридцать тысяч голосов. Да и концерн «МН» отблагодарил питерского спонсора дармовой «представительской» квартирой на Пушкинской площади. Так что Марк Горячев вовсе не был филантропом, тогда как меценатство все-таки подразумевает бескорыстие. Кучу денег – своих, кровных – Марк с лёгкостью пускал на ветер, а все его капиталы были – навар с огромной финансовой пирамиды, которую наш издатель с вызывающей откровенностью строил несколько лет, гася старые займы новыми. Когда же пирамида Горячева в одночасье рухнула, Марк попросту исчез, и версии насчёт его судьбы бытуют разные: то ли покоится с камнем на шее в тихом омуте, то ли благополучно живёт-поживает (на что я искренне надеюсь) в какой-нибудь тёплой небедной стране.
Расчёт на доброе слово потомков – тоже не наш случай. Про кинутых Горячевым партнёров просто промолчим. Тогдашний главный редактор «МН» Лошак, некогда с умилением смотревший на Горячева, как на удоистую корову, мигом оказался забывчив – вытер о Марка ноги в своей честной газете.
Уподобляться Лошаку не стану – всегда помню, что у самого рыльце в пушку: на голубом глазу регулярно расписывался в зарплатной ведомости горячевского концерна, не обременяя себя лишними вопросами. Или просто надеюсь, что почивший в бозе журнал «Русская виза» зачтётся – и нам, грешным, и Марку Леонидовичу – как деяние светлое? Что ни говори, а порывы-то были прекрасны!..
Может, иллюстрации к нашему разговору в газетах поищем? Там призывов к меценатам-спонсорам пруд пруди: все у нас сегодня на них, в избытке владеющих «капустой», уповают. (Объявления типа «Совершеннолетняя блондинка 90 х 60 х 90 бережёт себя для надёжного спонсора» пропустим, как неоригинальные.) Патриоты-добровольцы ищут деньги на поездку в Югославию (политики их в окопы позвали, а дорогу на фронт оплатить забыли), московские иудеи изыскивают средства на ремонт синагоги, смоленский «кулибин» Ершов не может без финансовой поддержки воплотить в жизнь свои оригинальные изобретения...
Некоторые алкающие – находят. Вот «Бритиш Петролеум» оплатил расходы по благоустройству Ботанического сада на проспекте Мира, доктор Левандовский от имени своих парализованных стариков благодарит зарубежных благодетелей за подаренные его богадельне цветные телевизоры... Увы, у нашей благотворительности – зарубежный лик. Чаще всего – лицо господина, чья палиндромная фамилия бесконечна, как вознесенские видеомы, с дуплетным значком доллара внутри, — СОРОС-SОRОS-SОРОС... Может, даруем нашему благодетелю российское гражданство, не дожидаясь, покуда свои доморощенные соросы объявятся? Пока их не очень-то видно, а если и возникают – лучше бы рта не раскрывали. Говорят красиво – страстно декларируют отказ от иностранных подачек, к гордости великороссов взывают. Ты уже уши развесил (ну, слава Богу, пришёл наконец новый Мамонтов-Щукин-Морозов!), а он тебе: «Наш народ – вот главный инвестор и спонсор, способный поднять страну своим трудом, своими кровными сбережениями!..»
И то верно – говорят, у народа нашего миллиарды долларов без движения в кубышках томятся.
Чтоб вы так жили, господа хорошие!
«Знамя» № 7 – 1999 г.
ФОТО: Андрей Чернов, Владимир Вигилянский, Олеся Николаева, Александр Сёмочкин / Рождествено, август 1981 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/
-----