Книжка хитромудрая в руки попалась и обо всем на свете забыл. «Белый хрен в конопляном поле» называется. Пока расшифровывал эльфийку Алатиель, обеденное время миновало. Оставил изыскания, когда в желудке засосало. Подался на кухню; борщ еще теплый, телевизор работает. Наличие супруги не просматривается.
По каналу «Культура» Венский симфонический оркестр, может быть и не Венский, представлял произведения итальянских композиторов. Но играл все же забугорный оркестр, ибо титры шли на заморском языке.
Хотел было переключить телевизор на другой канал, да передумал, поскольку возникла интригующая ситуация – оператор этак сбоку и сверху направил камеру на симпатичную флейтистку. «Номер два, – отметил я автоматически. – Красивые женщины должны флейтовать первыми номерами».
Камера повернулась к дирижеру, обозначив его внимание к флейтистке. Или показалось?
Борщ в тарелке остывал. Камера уставилась на пятерку трубадуров в последнем ряду. Четверо молодцов играли, пятый гладил инструмент, лежащий на коленях. Поднял кормилицу, вознамерился дунуть, но… Камера выхватила волосатый кулак дирижера. Трубач опустил инструмент, вытащил кулису и почесал ею в затылке. «Сукин сын пьян!» – воскликнул я и о борще забыл.
Далее камера металась от одной физиономии к другой, то есть, от флейтистки к дирижеру и назад.
– Да понял я, понял, что они любовники – сказал я телевизору, – других любодеев крупно покажи.
Стеклянная доска показала ударника. Тот вошел в раж, да такой, что дирижеру пришлось три раза скрещивать руки, чтобы его угомонить. «Третий алкаш должен быть», – подумалось мне, и телевизор как по заказу выделил первого виолончелиста. Тот зашелся в стаккато. Смычок, видимо, утратил безвозвратно. Но дядя лихо справился со сложными пассажами. Зрители хлопали громко. Я слил борщ в кастрюлю и включил конфорку.
На следующий день показывали запись юбилейного концерта Новосибирского оркестра. Чаще всего показывали двух миловидных молодиц – скрипачку и виолончелистку. И еще дирижера. Я сначала позавидовал Ринкявичусу с двумя любовницами, змей, балует.
Потом озлился. Приехал, понимаешь, в Сибирь огуливать наших доморощенных посконских баб. Пожалуй, он круче Пистона Девятого из занимательной книжки о Гран Поскони.
Хмельных музыкантов не обнаруживалось, и я со скуки выхлебал половину кастрюли вчерашнего борща без малейшего аппетита. Но заключительная минута концерта меня изумила – под гром аплодисментов Ринкявичус пробрался сквозь ряды музыкантов до пожилой толстой скрипачки и благоговейно облобызал ей пальчики.
– Что это было? – задал я телевизору вопрос, а он не ответил.