Максим широко распахнул глаза и хрипло выдохнул, когда Ян сжал его, буквально вжимая в себя. Демон остался таким же бесстрастным и холодным, впитывая через взгляд удивление и боль юноши. Он наклонился к лицу Максима, почти касаясь своим носом его носа, и продолжал вглядываться в карие глаза парня. Пальцами сильно надавил на шейные позвонки, и они хрустнули. Почувствовав почти нестерпимую боль в шее, юноша снова стал сопротивляться и вырываться из железной хватки Яна, но тот полностью обездвижил его. Еще секунду демон всматривался в лицо Максима, а потом заставил его приподнять голову и впился в похолодевшие губы поцелуем, не разрывая связь с глазами юноши. Парень почувствовал, как его жизнь стремительно перетекает в Яна. Ему оставалось только наблюдать и чувствовать, как демон будто бы жалит его своим языком и сжимает спину так, что позвоночник весь пульсировал болью. Спустя мгновение сознание покинуло его, и свет в глазах померк.
Ян с наслаждением доломал шейные позвонки парня и, поддерживая его голову, расстегнул ворот пальто. Немного отклонился назад, чтобы своим весом держать тело юноши, голова которого теперь покоилась на плече Яна, и, проникнув под одежду, нащупал пальцами ребра. Напрягая нечеловечески сильные пальцы, он разорвал кожу и легко пронзил тело Максима насквозь, чувствуя, как кончики пальцев упираются в кожу спины. Это тепло чужого тела вызывало приятные ощущения где-то в груди самого Яна, и на секунду он прикрыл глаза, наслаждаясь этим, но потом вспомнил, что если он не поторопится, тело быстро остынет, и получить больше этого тепла будет невозможно.
Ян лег на спину, прямо на замерзшую землю, положил на себя уже почти умершего Максима, не вынимая погруженную в его тело руку, и проникнул второй рукой в пространство между двумя левыми ребрами, в область сердца. Оно практически не билось, но все же он смог ощутить пару слабых колебаний, почувствовать жизнь, только что покинувшую тело Максима. Это прекрасное ощущение чужой жизни призывало Яна проникать глубже в едва теплый сосуд души, чтобы прочувствовать еще хоть каплю живительного тепла. Тело, обдуваемое ветром, стремительно остывало, и с досады и отчаянного желания впитать еще хоть что-нибудь Ян снова впился жадным поцелуем в губы. Эту попытку отобрать капли жизни трудно было назвать поцелуем — он кусал губы, язык Максима, чувствуя кровь юноши на своем языке. Когда тело окончательно остыло, и Ян понял, что больше он забрать не сможет, его глаза наполнились редкими слезами — Ян не позволял себе такого никогда, исключая эти минуты близости с чужой жизнью. Слезы его были слезами благодарности и невозможной жадности до жизни. Плача, он опять чувствовал в себе насильно украденную жизнь Максима, и было одновременно приятно и безумно горько осознавать, что он сам не выбрал для юноши другого пути. Такое противоречие разрывало душу Яна, хотя до этого момента он думал, что ценит только противоречия.
Взглянув на мертвые, холодные губы Максима, он почувствовал сильное желание повернуть все назад, избавиться от этого горя и оставить юноше жизнь. Ян поцеловал истерзанные губы парня и, не желая больше сдерживаться, позволил себе зарыдать, в надежде выпустить эту непонятную тоску и внезапную боль, которую раньше никогда не испытывал. В эти мгновения он почувствовал огромное облегчение и вместе с ним ощущение радостного освобождения от какого-то бремени, какое он до сих пор носил в себе.
Захлебываясь своими слезами и кровью юноши, Ян сжимал мертвое тело дрожащими пальцами, шептал беззвучно «да… да!», в безумном оскале искривляя рот, и хохотал…