ГЛАВА ШЕСТАЯ
В доме с башенкой было жарко натоплено и так же горячо встретила Стивенсона встревоженная миссис Андерсон.
- Что происходит?! Я вся переволновалась! Куда вы ночью исчезли, сэр, почему не ночевал доктор Джонсон? Я прошу объяснить мне, наконец, что же случилось?
Стивенсону с трудом удалось успокоить хозяйку.
- Не беспокойтесь, миссис Андерсон.... Доктор Джонсон ранен и сейчас в больнице. Но я уверен, что он в надежных руках врачей и вскоре будет вне опасности.
Миссис Андерсон всплеснула руками:
- Ах, как жаль, сэр! Доктор Джонсон конечно странноватый человек. Но все же я знаю его несколько лет и считаю его одним из самых порядочных джентльменов. Я уверена – доктор стал жертвой каких-то злоумышленников...
- Здесь какая-то тайна, миссис Андерсон, я попытаюсь все хорошенько разузнать, - сказал примирительно Стивенсон.
- Вам нужно навестить его, сударь...
- О, всенепременно, дорогая миссис Андерсон.
И вдруг миссис Андерсон колыхнуло:
- Но... что с вами, мистер Стивенсон? У вас тоже оцарапано лицо и разбита рука.
- О, на меня напали. Да, ночью...Но пусть вас это не тревожит!
Стивенсон взял даму за руку.
Та смахнула слезу и сказала:
- О, господи, вам нужно позавтракать и отдохнуть.
Во время завтрака Жанна принесла записку. Ровно в три часа пополудни отправлялся почтовый экипаж, и Стивенсон должен быть готов к этому времени. Нужно было успеть навестить несчастного доктора и выяснить положение мистера Бирна.
Он шагал по тихим, заросшим травой и заметенных листвой улочкам, мимо старинных домов, за окнами которых были любопытные взгляды тех, кто смотрел ему вслед.
Однако в палату, где лежал доктор, Стивенсона не пустили - пациент спал после процедур и приема лекарств. Тогда Стивенсон отправился в полицейский участок и дал показания в пользу мистера Бирна. Лишь к обеду, когда доктора Джонсона, по его же просьбе, перевезли в комнату, занимаемую им в доме миссис Андерсон, Стивенсон наконец-то смог увидеть своего соседа.
Доктор полулежал в кресле, укрытый теплым пледом. Голова его была перевязана. Красноватые теплые отблески камина озаряли комнату, разбавляя мрачную серость осеннего дня.
Он поднял тяжелый взгляд уставшего человека на Стивенсона.
- Заходите, заходите, мистер Стивенсон, - сказал доктор хрипловатым голосом, кашлянув. – Я прошу вас зажечь свечу, что-то совсем темно. Спички? Должны быть на столике.
Стивенсон зажег свечу в бронзовом подсвечнике. Язычок пламени заколебался, и Стивенсон прикрыл его рукой.
Джонсон поправил повязку на голове и пригласил присесть.
- Днем я уезжаю и зашел узнать о вашем здоровье и если можно – поговорить...
Доктор медленно кивнул головой, нашел своими длинными пальцами худую ладошку Стивенсона и пожал ее.
- Благодаря вам я сравнительно легко отделался. Если бы вы не подоспели вовремя, я бы сейчас уже разговаривал с духами предков. Спасибо вам, друг мой, я этого никогда не забуду.
- Ох, не стоит доктор. Разве мы не должны помогать друг другу? Думаю, вы бы поступили точно также...
Доктор кивнул головой, как будто что-то вспоминая, лицо его приняло печальное выражение.
- Но ради бога, доктор, раскройте же тайну, скажите, кто на вас напал?
Джонсон внимательно посмотрел в глаза Стивенсону.
- Я расскажу вам всю правду, при условии, что вы ничего не расскажите инспектору Смоллу. Для него я приготовил несколько другую историю. Я не хочу, чтобы полиция знала некоторые личные подробности этого происшествия.
- Простите, доктор, но, а как же мистер Бирн? Ведь до того, как мы спасли вам жизнь, - он спас мою.
Доктор схватил Стивенсона за рукав.
- О, не переживайте, он вне подозрений, я сделаю все возможное, чтобы его освободили. Я недавно сделал советующее заявление инспектору Смоллу.
- Хорошо! Так что же с вами произошло? Как вы оказались ночью в таком месте?
- Для этого нужно поведать вам одну историю, увы, трагическую. Я вынужден вам рассказать ее как можно более кратко, так как подробный рассказ требует и подробных воспоминаний, для меня это нелегко, к тому же, друг мой, вы ограничены во времени. Но возможно мой рассказ приоткроет завесу тайны, о которой вы строите так много догадок, и так хотите знать.
Я и мой несчастный брат Генри происходим из замечательной семьи потомственных военных. Мой отец дослужился до чина полковника в одном из азиатских владений, вышел в отставку и вернулся в родное гнездо.
Я сказал - несчастный брат, но это применимо лишь к недавнему времени. А в далекой молодости мой брат Генри, тоже отдавший дань военной службе, (в то время, как я медицине), был счастливейшим из смертных. Он был здоров, молод, красив, с озорными голубыми глазами с лукавинкой; красивая голова, белоснежные зубы. Он был джентльменом, был счастлив потому, что стал хорошим офицером, получил отличия по службе, а еще с детских лет имел лучшего друга Вильяма Лэйна и собирался жениться на красивой девушке Виолетте, итальянке, чьи родители еще в молодости, служившие по торговой части, переселились в Британию.
С Виолеттой он познакомился на пышном и красивом балу, на котором присутствовал и Вильям, и оба почувствовали к ней большую симпатию. Виолетта была стройна и изящна. Лицо - оливкового цвета с тонко очерченной линий бровей и глазами цвета моря, пышным водопадом каштановых волос. Как в такую не влюбиться! Только у моего брата Генри и красавицы Виолы первая симпатия переросла в настоящую любовь, а у Вильяма – в страсть! Вильям, сохраняя внешнюю благопристойность, стал тайно жаждать обладать Виолеттой, несмотря на то, что ее сердце было отдано моему брату. Виола и Генри, пылко полюбив друг друга, поклялись в взаимной верности и собирались создать семью. Но этому всячески стремился помешать Вильям. С лучшим другом моего брата что-то произошло: стал неуравновешенным, он сладко льстил одним, зло высмеивал других, потом пытался сорвать помолвку, говоря о Виолетте всякие клеветнические вещи. Он склонял и Виолетту к разрыву отношений с Генри, мотивируя тем, что до Виолы у него была связь с другой женщиной; он преследовал Виолетту, присылал письма с признаниями в любви, делал дорогие подарки. Мелкий и легкомысленный человек, он жаждал поиграть девушкой, как ребенок игрушкой, считая себя при этом справедливым, проницательным и умным. Генри же, не желая расстраивать дружбу, все это терпел и прощал.
Вскоре это начало переходить всяческие границы. Как-то, на одной вечеринке, отозвав девушку в соседнюю комнату, Вильям пытался соблазнить ее. Он страстно обнимал нее, осыпая поцелуями и признаниями, мольбами о близости! Все это открылось моему брату и привело к крупной ссоре, результатом которой стала дуэль!
Дрались ранним утром, неподалеку от старого брошенного форта. Помню это был весенний день, и цвели вишни. Я узнал о дуэли слишком поздно, так как был у больного. И все же я решил вмешаться, так как боялся за жизнь и здоровье своего брата, да и в случае благоприятного для него исхода поединка, это может повредить его карьере. Моя коляска приехала на место поединка, когда уже весь воспламененный Генри, в белой рубахе, на которой уже проступали ленточки крови от ранений, приставил свою шпагу к груди Вильяма. Я закричал, и Генри усмирил свой гнев, отбросив шпагу в сторону. Я призвал Вильяма признать поражение и подать своему сопернику руку.
Они остались друзьями и внешне все было хорошо. Они даже выпили бургундского за примирение! Вильям оставил в покое Виолу, стал относиться к ней подчеркнуто уважительно. Он был так искренен, что девушка и мой брат всё ему простили. Но на самом деле Вильям решил действовать тайно!
Не знаю, на какие он нажал рычаги, но вдруг моего брата, офицера, оправили в зону наших военных действий в Афганистане. Представьте условия, в какие он попал: несусветно жаркий климат, проблемы с водой, пески и камни, насекомые и хищные звери, чужая вера, иные традиции, внезапные ночные нападения противника... Это недостойная британцев жестокая война против коренного населения страны с целью ее закабаления проходила с расстрелами и прочими жестокостями. Мой брат был поражен жестокостью своих соотечественников, представителей гуманной белой расы, якобы несущих свет и культуру отсталым народам. Он видел гибель не только солдат обеих армий, но и множества мирных жителей, женщин и детей! Уже тогда, я считаю, психика моего бедного Генри пошатнулась, он пытался писать властям, выступал за гуманное отношение к пленным и мирным жителям, но бесполезно!
В одном из боев Генри был тяжко контужен и попал в госпиталь. Во время лечения он получил полное слез и сожалений письмо от Виолы. Она, без видимых причин, просит разорвать отношения, и очень страдает из-за этого. Вернувшись в полк, Генри узнает от вновь прибывшего молодого офицера, что на родине готовится свадьба Вильяма Лэйна с Виолой.
Разочарованный Генри, срочно выправив отпуск, едет на родину. О, бедный, здесь, увы, его ждало полное разорение! Господь отвернулся от него, и мировое жало совершило свой тяжкий удар! Дело в том, что Вильям Лэйн через суд начал доказывать, что наши земли и имение принадлежали когда-то его предку по отцовской линии графу Абрахаму Лэйну, который дал эту землю в ленное владение моему прадеду Джеймсу Джонсону.
Я вел судебную тяжбу, умолял Вильяма повременить с этим делом, но тот был хладнокровен и неумолим!
Мне пришлось снять дом для своей семьи, заняться медицинской практикой, чтобы иметь, на что жить.
Но самый жесткий удар был для бедного Генри! Он узнал о жестоком насилии, совершенным Вильямом в отношении Виолы, о ее беременности и скором венчании с Лэйном. В отчаянии Генри добивается тайной встречи с Виолой. Встречались грозовой ночью, кучер был моим человеком. Но, даже Виола уже ничего не могла изменить!
Что дальше? Страдая от горя, Генри вернулся в полк, к звукам барабанов, горна, свисту пуль, но служить далее был уже не в силах! На него смотрели как на человека, с которым связана какая-то мрачная, возможно, преступная тайна, постыдный поступок. Ах, как часто наша судьба зависит от одного болтуна, особенно - злобного и коварного!
Генри ушел со службы по состоянию здоровья, судился за имение, но проиграл, в отчаянии уехал в другой город. Здесь его посетило известие о новой трагедии - от горя умерла возлюбленная его Виолетта! Стиснув виски, Генри ушел на вересковую пустошь, там рыдал и лежал без сил... А в семье Лэйнов воспитывался их сын Адам. Дела их пошли вперед, и Лэйн основал табачную фабрику.
Генри пытался забыться. Я советовал ему успокоиться и жениться. Но забыть Виолетту было не в его силах! Время от времени он лечился в клинике, а когда наступало улучшение, возвращался в свой дом, где единственной его отрадой были книги.
Но душа его жаждала мести! Как-то лунной ночью он тайком пробрался через окно в местный театр и похитил маску Сократа, одного из своих излюбленных философов. Зачем он это сделал – не говорил!
Он ушел самовольно из клиники, как-то добрался до Лондона и подстерег там своего злого гения Вильяма Лэйна. Что между ними произошло я даже толком не знаю, Генри не хотел рассказывать, хмурился, переживал! Вильяма нашли в городском парке с размозженной головой. При нем была странная записка: «Богатство и знатность не приносят никакого достоинства. Высшая мудрость - различать добро и зло. Я – различил!»
Как теперь я знаю - это были слова Сократа.
Я очень переживал за судьбу брата. Я очень люблю его, ведь ближе у меня никого нет и посему брата принимаю таким, каков он есть! Его нужно было спрятать от вездесущей полиции. Генри думал о бегстве, но куда ему было бежать? Могла ли быть у него лучшая жизнь в этом мире злобных и хищных гиен? Я же был преисполнен благородных чувств! Я мечтал восстановить справедливость, вернуть Добродетель на трон. Мне удалось укрыть брата в этом городке, где его никто не знал, а у меня здесь когда-то жила кузина. С помощью знакомого могильщика мне удалось спрятать брата в заброшенном склепе. Он носил ему еду, я привозил кое-что из одежды. Моему Генри грозила смертная казнь! Но совместима ли она с заповедями божьими? Мы много думали и спорили об этом когда-то. Нам оставалось переждать, когда закончится вся шумиха, а потом, когда будут необходимые средства, уехать за границу. Генри очень страдал, тяжело переживая свою оторванность от других, от общества.
Но привычка к одиночеству укореняется в человеке. Его гордость и суховатая сдержанность превратились в высокомерие. И всё это немного задевало тех, кто знал и помогал ему. Конечно, психика его была нарушена, это несомненно, это я как врач говорю. Невозможно пройти через все адовы врата без последствий! Жить среди мертвецов, по ночам трепетать от жути, ежедневно опасаться ареста, не видя подолгу живого лица...
Казалось, волны всколыхнутого бурного океана стали утихать. Но вмешался случай. Во время недавних дождей подмыло берег, и почтовая карета свалилась в реку. Брату попали в руки несколько утерянных писем. Среди них – письмо влюбленного студента Адама Лэйна к некой уроженке города Маргарет, с которой он познакомился в Лондоне. Письмо возвещало о его пылких чувствах и о скором приезде. Брат подсушил подмокшее письмо и отправил его по назначению. Я тогда еще не подозревал о его новых планах мести, хотя и знал о его ненависти к семейству Лэйнов. Но он сам поделился своими планами.
«Скоро приезжает отпрыск Лэйна», - сообщил он мне в письме. – «Хочу встретиться с этим молодчиком!»
Я подозревал, что может случится непоправимое и поспешил в город. Так мы и встретились с вами, и, это же надо, ехали с тем самым Адамом Лэйном!
Ночью я ушел из гостиницы, чтобы предупредить беду, но... опоздал!
Генри следил за домом Маргарет, видел ее встречу с Адамом Лэйном. В жутковатой маске Сократа, похищенной им из театра, он ночью следил за ними и случилось непоправимое! Когда юный Адам возвращался домой в гостиницу, Генри, будучи не в себе, застрелил его из своего армейского револьвера.
Той ночью я даже не знал об этом! Я был на кладбище, склеп был пуст, и я вернулся ни с чем! И только днем, когда я вновь посетил тайное его убежище, то узнал о трагедии! Я укорял его, а он то рыдал у меня на плече, то злорадствовал.
Мне нужно было передать ему деньги, чтобы он уехал из города, поэтому следующей ночью я пришел на кладбище. Вы шли за мной и навлекли удар на себя и меня. Приняв вас очевидно за сыщика, полицейскую ищейку, брат напал на вас. А потом, когда я начал его упрекать, между нами вспыхнула острая ссора.
- Ты выдал меня полиции, чтобы поскорее избавиться от меня! - сгоряча закричал он и ударил меня палкой. Так вот печально закончилась эта история.
Наступило долгое молчание, слышно было лишь, как потрескивают дрова в камине.
Стивенсон долго смотрел на пламя, потом медленно перевел взгляд на доктора, заглянув в глубины его бледно-голубых глаз.
- И все же, доктор, это вы убили Адама Лэйна, - тихо сказал Стивенсон.
Он продолжал остро и тяжело смотреть в глаза доктора, пока те не стали в маслянистыми.
Доктор Джонсон открыл рот, глотнул воздух, и, наконец-то, произнес:
- Вы что с ума сошли? Да как вы смеете?
Стивенсон дернул тощими острыми плечами.
- Увы это так. Я тайно заходил в вашу комнату, пока вы спали. Вы уж извините... Я видел кровь на вашей одежде. Ту кровь, которую вы так активно очищали. А в ящичке лежал револьвер, в котором одного заряда не доставало.
- Это еще не доказывает... – простонал доктор.
- Наверное, - тяжело вздохнул Стивенсон. – Но, все же вам нужно снять камень с души, мистер Джонсон.
- Адама убил Генри... – хрипло сказал доктор.
Стивенсон сказал жестко:
- Зачем возводить напрасные обвинения на брата, которого вы так любите?
И добавил мягче:
- Я клянусь, мистер Джонсон, что все останется между нами. Вы, конечно, можете упорствовать, доказывая свое. Но меня охватывает жалость, когда я думаю о Генри, о восстановлении его доброго имени! Я беспокоюсь о вашем брате, несчастном и заблудшем, чья судьба очень горька. Смерть Вильяма Лэйна – это было возмездие за долгие страдания, за поруганную честь Виолетты, за ее смерть, за собственную исковерканную жизнь. Кроме того, это был честный поединок, в котором кто-то должен погибнуть, а кто-то остаться в живых. И справедливость восторжествовала!
- Это так..., - выдавил из себя Джонсон.
- Доктор, ваш брат Генри не стал бы убивать сына женщины, которую он любил. По сути, он не убийца, хотя ему и доводилось убивать на войне. Но Адама убили вы...
Джонсон взялся за горло и захрипел.
- Уйдите, ради бога, уйдите! Мне плохо, и я не хочу слышать ваши выдумки, мистер литератор! Уходите, прошу вас!
Он схватил колокольчик и вовсю затрезвонил.
Стивенсон стоял в растерянности, переступая с ноги на ногу.
Потом, опомнившись, отметив резко побледневшее лицо мистера Джонсона, отбросив весь свой праведный гнев, подскочил, начал приводить его в чувство. Прибежала Жанна, взмахнув руками, в гневе выпроводив Стивенсона за дверь, стала укладывать доктора в постель.
Дальнейшее завертелось, подобно зимнему вихрю. Доктора вновь отправили в больницу, и тут же Стивенсона вызвали запискою на почту, откуда отправлялся дилижанс.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Стивенсон приехал в городок только спустя три месяца, узнав о скоропостижной кончине доктора Джонсона. Он также узнал, что доктор оставил у миссис Андерсон письмо для него с пометкой «лично в руки». Адрес на конверте был написан женской рукой (этой женщиной, несомненно, была миссис Андерсон), а внутри оказалось письмо от самого доктора.
Поблагодарив любезную хозяйку меблированных комнат, Стивенсон пошел в харчевню и, заказав хереса, осторожно вскрыл письмо.
20 января 18...года
Дорогой мистер Стивенсон, находясь на пороге смерти, я посылаю вам эту горькую исповедь, так как вы единственный человек, который был в курсе всех наших дел, и, если ваша душа еще не охладела, вы примите ее и поймете мои слова.
Сейчас на пороге смерти меня мучает страх, что тайна всего дела так и уйдет со мною в могилу. Дни мои сочтены и мне нечего таить. Твари земные не имеют души, они живут на земле очень короткий срок, и дай бог, чтобы это их существование прошло без страданий. А бессмертные люди летят прямо в бездну, навстречу грозным мучениям. Один из них – я!
Да, вы были правы, на моей совести страшное убийство этого младшего Лэйна, и я клянусь вам, и скажу то, что не решился сказать при последней встрече – это было непреднамеренное дело, совершенно случайная гибель!
Дело было так. Как вы знаете, ночью я пошел проведать своего брата. В планах моих было передать ему некоторую сумму, помочь уехать далеко и навсегда.
И вот я на кладбище в склепе. Я нашел брата заболевшим – холод одолел его, он весь дрожал, как в лихорадке, из носа шла кровь. Он очень обрадовался мне. Я решил сходить к аптекарю, которого хорошо знал, попросить сейчас необходимые порошки, посчитав, что к утру брату станет совсем туго. Он умолял не бросать его одного. Мы пошли вместе.
Он ждал за стволом высокого платана, пока я упрашивал уже уснувшего было аптекаря продать необходимые лекарства.
Когда мы возвращались, то внезапно в парке натолкнулись на человека, которого поначалу приняли за полицейского соглядатая.
Брат мгновенно надел на лицо маску Сократа, чтобы быть неузнанным, а я успел отступить в тень и нащупать в кармане рукоятку револьвера.
Стоящий перед нами человек в широкополой шляпе, весь вздрогнув, мгновенно выхватил тонкий блестящий нож, мелькнув им в свете фонаря! Моя рука выхватила револьвер, и палец тут же нажал на спуск! После хлопка выстрела мы с братом бросились бежать.
Мы вернулись в убежище брата и, дав ему необходимые лекарства, я поспешил вернуться в комнаты миссис Андерсон.
Проснувшись после долгого сна, я заметил пятна крови на моей одежде, но принял ее за кровь Генри. Потом днем я слышал о шуме вокруг убийства, но не сразу понял, что виновником этой страшной гибели был я сам! Ведь не был уверен, что даже попал в цель, стреляя, по сути, наугад!
Купив новые лекарства, я понес брату. Он был в горячке, рядом с ним был могильщик Франц. Вернулся я поздно. Но ночью вновь отправился к брату. Надо было уговорить его оставить город, возможно, с помощью Франца нанять кучера и повозку.
Когда я прибыл – Генри я не нашел! Он бродил в маске при луне и был весь в печали. Он чувствовал себя намного лучше, в руках у него была бутылка бренди.
Потом он набросился на меня с обвинениями, сообщив, что именно я виновник гибели несчастного Адама Лэйна!
- Это рок, злой рок, который преследует меня!
Далее надо признаться в недостойном. Между нами возникла ссора, во время которой он, схватив мою трость, в исступлении начал бить меня! От страшной боли я упал, а брат мой побежал по аллее - я слышал стук его башмаков!
Вас, дорогой мой друг, он, наверное, принял за переодетого полицейского и побоялся лишать жизни. Так что вам более повезло, чем мне – он просто столкнул вас в вырытую могильную яму!
Все остальное вы знаете! Вы с этим Фрэнком Бирном нашли меня, но я был в таком состоянии, что не мог тогда, в комнате, вам признаться. Сейчас пишу все начистоту.
Под конец скажу, что я рад тому обстоятельству, что невиновный человек не пострадал – за недостаточностью улик мистер Бирн был отпущен.
Вот, пожалуй, и вся моя исповедь. Последнее, что я знаю о брате, что он исчез во время облавы полицейских, устроенной на него на кладбище. На берегу речушки нашли лишь маску Сократа. Не покончил ли он с собой? О, господи, зачем ты послал нашей семье столько испытаний? Наверное, моя смерть, это расплата за грехи... Пусть будет так!
Дорогой Стивенсон, я прошу вас посетить и по возможности как-то утешить бедную Маргарет, ведь из-за меня она лишилась жениха. Но она еще совсем молода и, я уверен, найдет еще себе достойную партию.
Вам же желаю всего самого наилучшего.
Габриэль Джонсон.
В эти дни зима уже властвовала над городом, снег белым саваном покрыл остроконечные скаты крыш и разлапистые деревья. Меловые сугробы лилейно блистали и таинственно синели под черными ветками сивых деревьев.
Он шел по белому городу - сокровенная тишина, повисшая в морозном воздухе, нарушалась лишь криком черных птиц. Вспорхнув, взмахнув крыльями, они стряхивали блестящий порошок легкого снега.
На кладбище было тихо, только между могильными памятниками завывал ветер, неся острые снежинки. Ветер наносил небольшие сугробы. Стивенсон пробирался полузанесенной тропкой к могиле Габриэля Джонсона. Постоял, разгребая снег.
Когда отходил от могилы - из-за памятника вынырнула стройная фигура женщины, уже немолодой, но сохранившей необычно – магическую, притягательную южную экзотическую красоту. Посмотрев в ее черные глаза, Стивенсон вдруг вспомнил Маргарет.
- Здравствуйте, - смущенно сказал он.
Женщина приветствовала его и спросила:
- Вы были на его могиле? Вы знаете, доктора Габриэля Джонсона?
- Довелось быть знакомым.
- Я тоже хорошо знала его. Вот зашла проведать, да только поздновато уже, скоро начнет темнеть. Меня зовут Камала Эванз.
Стивенсон представился.
Они молча постояли у могилы.
Стивенсон чувствовал себя как-то неловко, как чувствует себя мужчина рядом с красивой женщиной, которая его волнует.
Стояли молча и слушали, как свистит ветер, неся снежинки.
Женщина закрыла вуалью лицо, отошла от могилы, и Стивенсон предложил проводить ее.
Шли молча, а когда подходили к площади, он осмелился ее спросить:
- Простите, передо мною мать Маргарет Эванз?
Миссис Камала кивнула и в свою очередь, беглым взглядом окинув худую и нескладную фигуру Стивенсона, спросила:
- Вы задержитесь или сегодня вернетесь в Лондон?
Стивенсон вздохнув, глядя на нее во все глаза, ответил:
- Сегодня уже вероятно не успею. Скорее всего, остановлюсь у миссис Андерсон, а уеду уже завтра.
Миссис Камала сказала, посмотрев пристально в его глаза:
- Я приглашаю вас на вечер в свой дом. Вспомним Габриэля.
Стивенсон не мог не покориться ее обаянию, магии ее голоса и согласился.
Острый ветерок дул в лицо и сбрасывал с деревьев снег. Наступала темнота, но было причудливо, магически светло от снега. Над нами высилось вечное черное небо, на котором холодным стеклом, из-под туч, блистали звезды. Вскоре ветер стих, и темный щит неба полностью заняли тучи, серебристый снег, кружась в свете фонарей, стал падать сильнее.
Стивенсон узнал этот дом. Именно сюда они приезжали в поисках Маргарет.
Вот она – высокая ограда, большие ворота с дверными кольцами в львиных пастях.
Но за оградой уже не бегала сторожевая собака, деревья стояли, будто великаны из скандинавских мифов, одетые в причудливые одеяния из снега.
В доме было тепло и уютно. Мебель была хоть и куплена очень давно, но оставалась элегантной и красивой, хотя и казалась приветом из прошедшего века.
Хозяйка дома принимала Стивенсона в библиотеке, где солдатами выстроились ровные ряды книг. Свечи в старинных тяжелых подсвечниках потрескивали, колыхаясь багровыми язычками.
Миссис Камала вошла плавной походкой в черно-синем платье, подчеркивающим ее неувядающую чувственную красоту: пышные формы, черные как смоль волосы, темные глаза.
- Мне приятно видеть каждого человека, кто знал и помнит Габриэля, - произнесла она ровным бархатным голосом. Тем более, я рада принимать у себя его друзей. Вы знаете, чем ближе подходит наша старость, которую мы, женщины, чувствуем особо, и которая леденит нам душу страхом, тем больше значит для нас задушевный разговор...
Стивенсон смутился и покраснел, вспомнив, как он обвинял доктора, и, поневоле, своими словами, вызвал у него припадок.
- Миссис Камала, вы прекрасно выглядите, и вам еще далеко до старости. Что касается меня, то я не могу причислить себя к друзьям Габриэля Джонсона. Я ведь совсем мало знал его...
- Но вы были с ним рядом, когда он был болен, вы посетили место его последнего упокоения – этого достаточно.
Стивенсон, честно подняв глаза, сказал:
- Я обвинял его в.... убийстве... И делал это не корректно, не в ту минуту...
Мисс Камала взяла его за руку.
- О, не беспокойтесь. Вы ведь были правы – Габриэль виновен в гибели этого юноши. И он понес заслуженную кару – заплатил своей жизнью.
Она проглотила комок в горле, и Стивенсон, видя, что она не в себе, предложил налить ей вина, стоявшего недалеко на столике.
- О, не беспокойтесь, это пройдет.
Она взяла себя в руки и, придвинувшись поближе, шелестя платьем, показала небольшой портрет молодого человека с веселыми голубыми глазами и рыжеватыми кудрями.
- Посмотрите, вот Габриэль совсем молодой. Таким он был, когда мы встретились. Встретились на одном балу и полюбили друг друга.
Стивенсон перевел взгляд в темные, бархатные глаза Камалы, любуясь ее бровями и ресницами.
- Простите за вопрос, миссис Камала. Если вы ... любили Габриэля, почему же вы ...
- Не были вместе...это вы хотели сказать?
- Да, именно это.
Миссис Камала вздохнула, ее темные и глубокие глаза увлажнились:
- О, это печальная история. Но, у нас сегодня день поминовения Габриэля, поэтому, в двух словах... Мою мать, красавицу Сунити, вывез из Индии генерал Томпсон, будущий мой отец. Матери нельзя было больше оставаться в Индии – отец ее Амар участвовал в восстании сипаев! Он был раджей, но потерял все, был привязан к пушке и разорван на клочки. Здесь, в Англии, моя мать Сунити и родила меня. Сразу после рождения я была помолвлена с юным Ральфом Эвансом, сыном полковника Пола Эванса, служившим под началом моего отца.
Именно полковник Пол Эванс стал владельцем уникальных бриллиантов, захваченных у моего деда. Вот так определилась моя судьба. Я совсем не любила Ральфа, но не могла противиться воле отца!
И вот на балу я встретила Габриэля. Он деликатно ухаживал за мною, потом все настойчивее. Он был упрям, он был не из тех мужчин, которым отказывают. Он казался мужественным и благородным и тогда еще с крепкими нервами, словно якорные цепи. Я же была, без стеснения скажу – красивой, ловкой и умелой. Скакала по вересковым пустошам на моей верной лошади, оставив дома берейтора... Искусно владела оружием, прекрасно стреляла в цель. Страсть охватила нас обоих, и мы полюбили друг друга!
Потом у нас были свои семьи, но мы тайно встречались. Я забеременела и родила Маргарет. Так вот (она перелистнула альбом) Маргарет – дочь Габриэля, единственный мой ребенок от этого незаконного брака, хотя в мире есть законы любви, стоящие над всеми земными законами! Но никто в мире кроме меня и вас об этом не знает. Смотрите, какой она была маленькой. Резвая, непослушная девочка, словно маленькая индийская принцесса с шумными забавами и ранними проблесками милой красоты. Маленькая Маргарет, делающая первые шажки и держащаяся за мою юбку, кружила мою голову от ощущения собственной силы и значимости. И в то же время я боялась за ее судьбу, как будто струи холода бежали по спине.
Стивенсон взволнованно отшатнулся на спинку и поправил в волнении галстук. Он сидел прямо, потирая руки.
- Чудесная девочка! Но... постойте...Маргарет – дочь Габриэля? В это трудно поверить! Значит, он знал ее, когда увидел ее на вокзале, где она встречала Лэйна!
- Ради бога, тише, мистер Стивенсон – взволнованно зашептала миссис Камала. – Он, конечно, узнал ее, не сразу, но узнал, ведь до сих пор он мог видеть ее лишь издали, или созерцать ее портреты!
- Маргарет ничего не знает?
- О том, что ее отец Габриэль – нет! Об этом не могло быть и речи!
Стивенсон заметил огонек в ее горячих глазах.
- Значит Габриэль Джонсон ехал сюда на встречу с вами?
Миссис Камала на мгновение опустила ресницы.
- И со мной, и с братом.
- И Генри потому и оказался в этом городке, что его всегда могли прикрыть вы?
Миссис Камала кивнула:
- Да, я помогала ему, как могла, и едой, и одеждой, и помещением. Вы можете меня упрекнуть в том, что я помогала преступнику. Но, кто мы такие, чтобы судить несчастное божье создание? Разве мы можем детально разобраться во всех движениях человеческой души и судить по своим несовершенным законам, брать на себя решение там, где может судить лишь сам бог?
- Да, это верно, - Стивенсон опустил глаза. – Когда – нибудь я напишу об этом.
Миссис Камала вновь кивнула, вытерла кружевным платочком влажные глаза и сказала:
- Его брат несчастный человек. Генри, страдая от своего одиночества, в темные и ненастные ночи, бродил как призрак, возле наших домов, заглядывая в окна. Чтобы не быть узнанным – надевал маску Сократа... По городу ходили слухи, что он, как тень, висит в воздухе над домами...
После трагедии той ночи мы с Габриэлем встретились... О нашей встрече знал лишь мой верный слуга. Габриэль сел ко мне в карету с занавешенными окнами. Потом мы повидались с Генри, который был вне себя от произошедшего, и прошлись вдоль берега реки с Габриэлем. Он был печален, его терзало все, что случилось!
«Это судьба, судьба», - говорил он, и его тонкие руки ломались.
Я его успокаивала, как могла! И это была наша последняя встреча. Потом я лишь справлялась о его здоровье через третьих лиц. Муж вернулся, и я не хотела вызывать у него подозрения.
Миссис Камала вытерла платочком слезы.
- А это письмо (она показала конвертик) передано мне от Генри. Он сейчас в Америке, вроде бы устраивается... А мне снятся страшные сны. Давеча снилось, как какое-то существо, похожее на мужчину, украдкой ходит за мной, не показывая свое лицо, прячась, подобно коту, по темным углам...
Стивенсон сидел, взяв ее за руку, успокаивая.
Потом в своей комнате он долго сидел у очага, глядя на пламя. Он познакомился с женщиной, одаренной таинственной способностью очаровывать, изящной и мудрой, с врожденной душевной тонкостью и смелостью.
Потом сел к столу, приготовил письменные приборы, обмакнул перо в чернильницу.
За окном было серебристо и бело, и тихо падал ровными полосами снег.
С благодарностью посвящается замечательным писателям Роберту Луису Стивенсону и Чарльзу Диккенсу.
Октябрь – декабрь 2016 года.