На землю облако упало

 
  Москва. Лето. Самый обычный, и даже заурядный субботний день. Жара. Сухой ветер треплет легкую одежду на прохожих, вырывает из рук газеты, срывает панамы  и  кепки с голов. Озорник самозабвенно шумит листвой деревьев и вообще ведет себя довольно нагло и хамски, досаждая всем, а особенно дамам.
 Солнце не лучше.  Нещадно блестит в жгучем мареве неба и будто поощряет ветреную вакханалию, на небе ни облачка. Душно. Большинство москвичей за городом на дачах, речках, озерах, в деревнях, отдыхают от городской суеты и активно реализуют свою любовь к природе. По сему на улицах мегаполиса пустынно и тихо. Машин и снующего народа, как и всегда в подобные дни, мало и ветер свободно главенствует в городских лабиринтах. Но ветер довольно странный. Он будто возник из неоткуда. Синоптики ни чего подобного не обещали, да и, судя по прогнозам, жара не должна была быть такой удушливой. В 9 часов утра ветер буквально свалился москвичам на голову единым фронтом с неба. Казалось, он дует со всех сторон, то усиливаясь, то ослабевая. Охватив поначалу всю столицу языками своего жаркого дыхания, он к полудню скукожился и, в 13.00, контролировал лишь одно место – площадь у павелецкого вокзала.
 Жизнь, у южных врат столицы, текла привычной размеренной чередой с поправкой на субботний формат. Автомобильное стадо, обильно пасущееся на подступах к вокзалу в будни, сильно поредело, и в его среде выгодно выделялся 600-ый Мерседес, одиноко стоящий в центре площади. Сверкая болезненной, угольной чернотой, он как бы заявлял во всеуслышанье: «Я тут, бык главный!». И остальные, немногочисленные автобычки и автотелки, его слушались и жались от производителя в стороны.
  А вот приезжий люд, самый разномастный и разновеликий,  сновал у магазинов и продуктовых павильонов совершенно свободно, невзирая на личности.
  Перед  вокзалом, словно забрасывая невод, бродила группа молодых людей с пакетами и печатью  радости на лицах. Они периодически залавливали в свои сети дремучих провинциалов и, одаривая их содержимым своих авосек, восторженно сообщали о рекламных акциях, скрытой камере, телешоу, снижении цен, юбилее компании и прочей чепухе, кто что придумает, но с одной целью – сбыть залежалый и часто некачественный товар. Флюиды счастья, от встречи с замечательными гостями столицы, бурным потоком изливались из глаз   уличных торгашей в надежде заразить приезжих и усыпить их бдительность. Однако большинство людей, почему-то не хотело осчастливливаться, и несколько опешив от свалившейся на их долю почти «бесплатной радости»,  все же отказывалось от предложений коробейников  21 века.
 
Не далеко от коробейников, у входа в подземный переход, обосновался цыганский выводок в 7 душ. Две зрелых цыганки убедительно и настойчиво предлагали свои услуги в гадании озабоченным жизнью женщинам и понурым мужчинам, а пятеро детей, от ясельного до подросткового возраста, не менее настойчиво выпрашивали деньги у всех подряд, не предлагая взамен ни чего, даже простенького цыганского танца в походном варианте. Троица милиционеров, проходя по широкому привокзальному тротуару, стреляла сигареты у коробейников-пакетчиков и подозрительно косилась на цыган. Изредка, они тормозили мужчин с сумками или небритостью на лице, на предмет проверки личности и, порою, уводили особо приглянувшихся им в отделение, для более детального знакомства.
 И, чтобы картина описания привокзальной площади обрела законченные черты, нужно упомянуть о калеке-попрашайке в камуфляжной форме и тройке бомжей.
  Свободолюбивые, уютно устроившись на скамейках в центре площади, коптились на солнышке; а рабочая  точка камуфляжного располагалась у второго подземного перехода, что находится напротив центрального прохода вокзала. «Жертва» милитаризма пришибленно сидел, подвернув под себя обрубок левой ноги, в инвалидной коляске, и держал в руках маленькую иконку. Взгляд его, явно не здешний, казалось, углублен внутрь самого себя, хотя, возможно, это очки так искажали его взор.
  Все эти, постоянно действующие лица, не поддавались на страстные уговоры ветра, и не покидали своих территориальных владений. Но воздуходую  это было все равно, и он с завидным упорством все сильнее тормошил и цыган, и милиционеров, и коробейников, и замаскированного нищего с бомжами. Однако и те, все более стойко переносили его приставания. Посему, обосновавшись со всеми удобствами на облюбованной им жилплощади, более чем романтически  настроенный зефир, решил развернуться во всей красе, полностью проявить свой норов и испробовать силушку.
 
Для начала в 13ч.15мин. он свернул «шею» гигантскому  щиту в самом центре площади. Транспарант рухнул и, с чудовищным треском, раздавил в лепешку угольный пласт 600-ого Мерседеса. Стоящий рядом, невесть откуда взявшийся запорожец, отделался небольшой царапиной и легким испугом. Напужались и бомжи -  дети ветра, двое из них свалились со скамеек. Калека даже бровью не повел. Видимо грохот, произведенный единением рекламного щита и мерса, не смог его  вывести из забытья. Но в целом было весело. Веселились цыгане, усмехались менты, огокали коробейники и прохожий люд. Но все же дольше всех искренно радовались бродяги, являя миру слабо заполненные зубами рты. Лепешка мерса, даже не пыталась взывать о помощи и скорбно молчала из-под груды навалившегося металла. Задорная
девушка, изображенная на рекламном щите, похоже была рада, что попала в объятья 600-ого, и вместе с рекламным слоганом призывала смотреть на жизнь веселей. За исключением этого эпизода, веселого было мало. Непокойный ветер продолжал безумствовать. То он пробовал свою мощь на проезжающих трамваях, заставляя их жалобно скрипеть и подпрыгивать, то с яростью бешеного носорога набрасывался на прохожих сбивая их с ног и гоняя по горячему асфальту, то трепал паутину проводов, опутавших пространство над площадью. В 14 часов 30 минут он дотрепался до того, что порвал один из кабелей и тросов, растянутых над площадью.
 
Приехавшая аварийная служба долго и упорно противостояла дурашливому ветру и геройски возилась с оборванным кабелем, водружая его на место. А вот к несчастному мерсу ни кто не спешил, ни аварийные службы, ни эвакуаторы, ни хозяин. Видимо у них были более неотложные дела, чем 600-ый всмятку под щитом. И хотя день неуклонно клонился к своему логическому завершению – вечеру, он словно остановился в своем развитии в возрасте полудня: света ни чуть не убывало, и жара не спадала. Странный, очень странный выдался денек, видимо самому небу так было угодно.
  Необычность. Первыми ее ощутили птицы. Еще в 13.00 часов, на площади перед вокзалом, не осталось ни одного пернатого, ни голубей, ни воробьев. Даже милиционеров, хотя они и не относятся к крылатому  племени, в окрестностях вокзала и площади, почти не осталось. Всего двое стражей порядка вяло бродили по служебному маршруту и постоянно ныряли под защитную прохладу подземных переходов. Несколько развлек их Мерседес под щитом, или щит на Мерседесе. Сообщив куда следует, пнув пару раз искореженную машину и сделав необходимые записи, они  потеряли к этому событию интерес.
 Следующими, кто не выдержал кома нарастающих странностей, стали собаки. Трое представителей бродячего городского племени, распластано грелись на солнышке вместе с людьми-коллегами. Поддержав веселье бомжей по поводу упавшего рекламного щита, они вволю налаялись и спустя час убрались с площади. Однако их никто не гнал, наоборот, Люся, свободолюбивая сорокапятилетняя девушка без адреса, звала своего знакомого пса Андрюшу, вернуться и даже махала ему вослед сосиской. Но тот, как и его собратья, поджав хвост, спешно оставлял прежние позиции.

- Шранно… - прошепелявила Люся, имея ввиду слово «странно», - Дрюха, шощищек не хоче… хм?- женщина вернулась на скамейку, пихнула напарника, чтоб он подвинулся и улеглась рядом. Аморфно жуя сосиску, она уставилась в небо несвежим взглядом и замурлыкала нечто мелодичное.
 А небеса продолжали жить своей жизнью и творить свое дело. И дело это, в виде одного единственного облачка, зависло над Москвой и точно над площадью павелецкого вокзала. По стандартным, облачным меркам, облако это было скорее очень маленьким, чем просто маленьким. Но вот цветом оно явно выделялось среди своих собратьев. Едва уловимые бежевые тона присутствовали в окрасе этого облачка. В целом обычного, но имевшего правильную овальную форму.
- Како хм… - произнесла Люся, думая об облаке.
- Шо? – прохрипел ее сосед по лежанке.
- Воблако како… - уточнила девушка в возрасте.
- Шо-о? – опять не понял бородатый мужик в кепи.
- А ну тя! – Люся ткнула в бок соратника, и тот понятливо протянул:
- А-а-а ну да, ну-да!
- Умолкни, хнида… - беззлобно отозвалась девушка.
Часы на башне карликового небоскреба показывали 15.57, а вокзальные 16.02. Но на самом деле было 16.00 по Московскому времени. В эту минуту Люся  изрекла:
- О! О,  о-о-облако, оно…  оно… - женщина все также смотрела в небо, но еще недавно отрешенный взгляд ее - прояснился.
 
 Что имела в виду Люся, упоминая облако неизвестно, но в следующее мгновенье оно… оказалось на земле, преодолев расстояние в несколько сотен метров в доли секунды. Всю площадь поглотил  холм  густого тумана, бугристо подчеркивая все укрытые неровности.
- Упа-ало… - заключила мысль Люся, погребенная вместе с коллегами по жизни облачным покровом. Смолкли звуки, стих и улетучился ветер…
  Тишина. Облако принесло ее вместе с собой, оно будто впитывало в себя все звуки. Двигатели машин теперь тихо шептали, голоса звучали глухо и сразу обрывались у рта говорившего, вокзальные динамики, что-то бормотали неразборчиво,  трамваи и поезда перестали стучать на стыках рельс и словно ходили в тапочках. Люди с удивлением взирали на облачный холм перед вокзалом, сбиваясь в группки, не зная  ни что делать, ни что подумать, говорили мало. Автомобилисты сбавляли ход, проезжая  мимо бугристого туманного купола; кто-то останавливался, тогда раздавались жалкие подобия гудков, машины трогались и все же, на одном из перекрестков образовался затор. Виновником оказался трамвай, который ни как не хотел въезжать под покров густого тумана. Но, похоже, и многие из автовладельцев не спешили покидать площадь. Толпа зевак прибывала.
  Оказавшись на земле, облако будто налилось цветом, теперь оно стало откровенно бежевым. Зеленоватое свечение, волной пробежавшее по пушистому горбу, слегка напугало москвичей и гостей столицы, которых становилось все больше. Они кольцом окружали облако, но не решались подойти к нему ближе десятка метров и тем более войти в него.  А под покровом бежевого тумана, оказалось десятка три людей. Они не появлялись и сигналов не подавали.
  Тишина, жара, свечение облака, обреченная замкнутость самого пространства площади, будто это отдельная зона, застывший солнечный свет - все это нагнетало атмосферу таинственности. Народ волновался, его будоражила непостижимость происходящего, в 17.00 через площадь уже невозможно было проехать. Заторы из людей и машин надежно блокировали все подходы к вокзалу. Жара усиливалась отсутствием ветра, подъехали две кареты скорой  и кому-то оказывали экстренную медицинскую помощь. Стражи порядка, которых стало вдруг довольно много, мельтешили вокруг облака и поминутно переговаривались по рациям с руководством. Скоро подъехало еще несколько карет скорой помощи, шесть машин пожарной части пара машин спец назначения, кто-то из городского руководства и милицейский фургон. Облако, по-прежнему, безмятежно возлежало на земле, томно клубясь и изредка пуская по своему горбу зеленоватую волну.
 Толпа пыхтела придушенным ульем, и каждый раз бурно радовалась, видя волны облачного света. Под облаком были погребены пара десятков машин, но за два с лишним часа никто из  хозяев не пытался их вывести из тумана. Не появлялись и те, кого накрыло нежданным колпаком, среди них оказались: четверо бомжей, трое милиционеров, семейство цыган, двое коробейников и несколько одиноких прохожих. Все они словно растворились в глубине таинственного холма, от туда не доносилось ни звука.
  Инвалид в камуфляже, оказавшийся довольно близко к краю облака, в отличие от плотного кольца зевак, просидев неподвижно два часа, вдруг ожил и, направив коляску, прочь от вокзала, въехал под сень бежевого тумана.

 Природу этих перемен не могло знать ни одно существо на Земле. За шесть часов земного пребывания, облако совершенно не изменило ни формы, ни размера, но стало заметно плотнее и насыщеннее цветом. Бежевый туман светился, и золотистая аура окружала его, а редкие всполохи бледного зеленоватого свечения оживляли  застывшие клубы. С каждым часом аура сияла все ярче, и после  полуночи появились военные. На грузовиках и автобусах прибыли не менее тысячи солдат внутренних войск. Разъяснив народу потенциальную опасность объекта туманного происхождения с помощью динамиков на автобусах, военные потеснили толпы любопытствующих, сколько это было возможно. Уже через полчаса облако оказалось в кольце сплошного оцепления, все подступы к площади павелецкого вокзала были перекрыты. Журналистам и телевизионщикам так же пришлось  ретироваться вместе с народными массами. Кольцо оцепления располагалось  в 20 метрах от границы облака. Солдаты, одетые в специальные защитные костюмы, через одного стояли лицом к туманному объекту. Каждые пол часа проводилась смена направлений обзора, а через два часа полностью сменили состав оцепления. К пяти часам утра, кроме редких всполохов света с облаком ни чего не происходило, поэтому даже самая стойкая и любопытная молодежь стала расходиться по домам. Во  вслед им,  глухо отражались от стен зданий  мегафонные вопли, о соблюдении порядка.
  Он появился после полуночи, внезапно, как любой другой предмет или объект, что выплывает из плотного тумана. Он видел всех и все, но его не замечал никто. Это стало еще одной загадкой, которой не находилось объяснения. Да и как можно объяснить явление сверхъестественное, потустороннее, рожденное в глубинах иного, не человеческого сознания. Он шел медленно между облаком и кольцом оцепления солдат. Шел, затаив дыхание, слыша биение своего сердца и ни о чем не думая. Он смотрел, смотрел во все глаза, то, что происходило сейчас с ним и множеством других людей, было в высшей степени необычно, и он полностью отдался ощущениям. Чувствовал легкий озноб,  ежился от ночной прохлады, и как ни старался услышать малейшие шумы - ни чего не слышал.
 Хотя нет, единственный звук доходил до его слуха - шлепанье босых, малюсеньких ступней, очень тихое,  на грани звука и тишины. Он прошел поло-вину площади и ему наскучило смотреть на  застывших дядей, тетенек и солдат. Все они будто замороженные молча стояли или сидели, уставившись остекленевшим взором в пространство. Он понял, что они его не видят. И ему не было страшно и даже не возникало вопросов, он не стремился понять – что происходит. Было лишь чувство какой-то пустоты, словно внутри него появился шар и  занял все его тело, а чем его наполнить неизвестно. Он не вспоминал ни о своей деревне с жалкими бамбуковыми хижинами, ни о матери, ни о брате с сестрами, ни о ласковом бирюзовом океане, в котором его отец ловил рыбу. Все это враз исчезло, и теперь он был готов к принятию чего-то нового, неизведанного и важного.
   
 Малыш окинул взором застывших людей, посмотрел на невзрачное небо с бледными брызгами звезд, на гигантские здания, устремленные в ночную пустоту подавляющими пирамидами, и отвернулся от них, и ушел назад, в туман. Ему вдруг подумалось, что этот город мертвый. В тумане он чувствовал себя уютно, не было давящей тайны чужого мира. Среди нежных бежевых клубов было тепло и покойно. Малыш почесал пальчиками выпуклое, упругое, как барабан пузо, и пошел дальше, прижимая к себе обоими руками единственную свою игрушку – старую, замызганную компьютерную клавиатуру, что досталась ему от старшего брата. В свое время тот купил ее у старьевщика за двадцать центов, огромные деньги для парнишки девяти лет.
    Тонюсенький скрип или визг донесся до слуха мальчика; постояв и послушав, он нап-равился в его  сторону. Постепенно звук становился явственнее и туман рассеивался. Проявились бетонные бордюры, под ногами вдруг оказался песок, скрип исчез, но малыш уже видел очертания того, что привлекло его внимание.
  Колян Водохлебкин сидел в инвалидном кресле,  колеса которого увязли в песке. Ни что его ни удивляло и не трогало, он был углублен в свои мысли и пытался вспомнить нечто важное, это он осознал когда увидел облако на земле. Однако мозг, за долгие годы искупавшийся  в десятках литрах алкоголя, отказывался повиноваться. Перед мысленным взором мелькали лишь пьянки, ухмылки собутыльников, бесстрастные лица прохожих, однообразная вереница дней, когда просил милостыню, стычки и драки с соратниками по нищенству. В общем, вся та грязь и гадость, что окружала его в течение последних десяти лет. И вдруг он вспомнил, как один маленький мальчик, дав ему денежку, шепотом спросил у своей бабушки: « Почему этот дедушка один сидит на улице, где его внучата?». Дедушка… Колян потрогал подбородок и взъерошил темную с проседью бородку. Лицо его исполосованное морщинами и помятое от постоянных недосыпаний, скукожилось еще больше и стало похоже на сухофрукт. «Мне же только тридцать с хвостиком» - подумал он и схватился костлявой рукой за грудь, сердце защемило. Колян растер грудь, выпрямился в кресле-каталке и замер. Из тумана, навстречу ему, шел маленький мальчик. Малыш, лет четырех, совершенно голый, только вместо трусиков намотана тряпица, что-то вроде подгузника. Мальчик какой-то нездешний, толи арапчонок, толи индус. Глаза черные большие, внимательные, волосы темные, густые, шапочкой. Прижимает к груди компьютерную клавиатуру  и идет медленно, словно плывет над землей. Они смотрели друг другу в глаза и не заметили, как оказались рядом. Калеку охватило непонятное волнение, будто он в чем-то виноват перед этим малышом, он захотел сказать ему что-нибудь доброе и не смог, не знал что.

 - Хочешь, я тебе сыграю?- вопрос малыша прозвучал в голове Коляна, словно одинокий глас в пустом огромном зале. Мальчик недвижимо стоял и смотрел на человека в коляске, губы его были плотно сомкнуты.
«Хочешь, сыграю?» - вновь спросил он одним взглядом, Колян согласно кивнул головой. Малыш посмотрел на клавиатуру, занес над ней указательный пальчик левой руки и поочередно нажал три кнопки – delit, wind, enter.
 Мощный аккорд разорвал тишину. Подобные по силе гудки Колян слышал, когда служил на флоте, их издают сирены пароходов и военных крейсеров, входящих в гавань.  Николая будто продуло волной горячего воздуха, с лица слетела липкая маска паутины пережитого, голова наполнилась холодом. Он вдруг понял, что этот странный мальчуган удивительно похож на его племянника Васька, тот же пытливый взгляд черных глаз, пухлые губки, нос пуговкой. Васёк  все лето бегает по деревне голопузым  и быстро становится загорелым, как мулат, и только волосы, спелой пшеницей, золотятся на солнце. Сейчас Васёк уж верно школу закончил,… как же давно он не видел своих. А этот малыш, кто он? откуда? его глаза черны, как небо, ночью в августе, и словно звезды в них сверкают искорки. Такое небо он видел в детстве, тогда его звали Колёк-конёк.
  Николай взглянул на малыша потухающим взором. Тот удалялся от него, прижимая свою драгоценность к груди и бросая ему последний взгляд.
- Спасибо малыш, - успел произнести Николай и отключился от действительности. Калека уставился мертвым взглядом в одну точку, пальцы его с силой сжали подлокотники кресла, он увидел себя молодым, юным, еще до армии. Вот он со своей девушкой Надей в деревенском клубе, на киносеансе. Показывают молодежный фильм, о том, как парень вернулся с флота в родную деревню, женился, родил дочь и вскоре подался в столицу на заработки.

 Там нашел работу - земляк взял к себе в автосервис, и началась новая жизнь, столичная. Зарабатывал неплохо, появились новые друзья, масса знакомых, новые интересы, возможности. Первый год регулярно отправлял деньги семье в деревню, навещал, но столичная жизнь завлекла,  закружила и подмяла под себя деревенского парня. Гулянки, азартные игры, друзья на один день, пока длится попойка, все это стало заслонять собою родных и близких, все планы и надежды, все, что оставил в далекой деревеньке под Псковом. Однажды проиграл в карты большие деньги, влез в долги, еще больше запутался и в итоге попал в зависимость к людям жестоким и бескомпромиссным. После очередной, затяжной попойки очнулся в частной больнице с забинтованной правой ногой и тут же узнал, что он теперь калека, правая стопа отсутствовала начисто. Как умудрился покалечиться, ни кто объяснить не смог, а только  в больницу  поступил с лепешкой вместо стопы. «Сердобольные товарищи» объяснили, что ему теперь нужно отрабатывать потраченные на него деньги и за лечение и карточный долг, и это надолго. Скоро посадили калеку в инвалидную коляску и  поехал он на заработки иного рода…
   
 Странно было видеть и осознавать себя  в трех ипостасях: уродцем, приросшим к инвалидному креслу в реальности; молодым, сидящим в кинозале со своей девушкой; и в на-чале «колясочного пути», где казалось еще не все потерянно и можно вырваться из порочной действительности. Но вот все три Николая обрели одно лицо – усталое, изможденное, состарившееся, лицо человека забывшего прошлое, живущего вне настоящего, не ведающего будущего. И страшно стало Николаю. Его девушка, которую он когда-то любил и дарил ей все лето полевые цветы, обернулась к нему и вдруг спросила придушенным шепотом:
- А где Коля? – в глазах Надежды  застыло ожидание готовое превратиться в испуг.
Николай вдруг увидел, что Надя сидит рядом с ним и тоже в инвалидной коляске. Муж-чина сдавленно охнул, дернулся вперед, забыв про ногу-культю, поднялся и тут же упал в песок. Девушка исчезла, там, где она была, корчился Колян, роняя в колючий песок ред-кие, жгучие слезы.
  Малыш топал дальше, песок стал горяч, но он не ощущал этого. Его стопы, с рождения не знавшие обуви, огрубели и с легкостью переносили жар песка, лишь холода не любил мальчик. Что-то большим темным пятном вырастало из тумана. Малыш вытянул тонюсенькую шейку и напряженно вглядывался в серую громаду. Но вот туман отступил и из размытой пелены выплыл танк. Самый  настоящий танк армии США. С опущенной к земле пушкой, он выглядел печально-задумчивым, на броне его сидел солдат, танкист. Об-хватив голову руками, он тихонько раскачивался из стороны в сторону. Малыш, не долго думая, полез по броне танка, цепляясь за выступы с ловкостью обезьянки, и добравшись до танкиста, сел рядом с ним.
 
 Солдат не замечал мальчика, с его лица на броню танка падали редкие капли, может слез, а может пота. Малыш тоже стал покачиваться в такт с танкистом, а через минуту дотронулся до военного и протянул ему свою клавиатуру. Человек вздрогнул, оторвался от своих дум и осторожно, словно это была хрупкая реликвия, принял у малыша его драгоценность. Он провел по ней ладонью,  губы солдата тронула едва заметная улыбка, он вспомнил что-то приятное и вдруг, его тонкие пальцы, неуверенно забродили по клавиатуре, как по клавишам рояля. Мелодия, она рождалась робко, словно боялась кого-то спугнуть, будто пробивалась сквозь клубы плотного тумана. Звуки музыки вызвали в облаке дви-жение и легкое свечение, и скоро появились узоры, так ирреально, необычно, прямо в воздухе. Тонкой вязью, как морозный иней по стеклу, они проявлялись в клубах бежевого тумана растекаясь все дальше и дальше. Человек играл «Времена года» Вивальди. Эфемерная ткань переплетений цветов, лиан и снежинок рождалась и умирала вместе с музыкой, одни арабески сменяли другие.  Музыка и волшебные узоры были одним целым, одновременно дополняя друг друга, вызывая радость и печаль, грусть и восторг.  Прозвучал последний аккорд и долгим эхом повис в пространстве, удаляясь и затихая, словно корабль, который исчезает в далекой дымке горизонта и море смыкает над ним свои синие волны. Сказочные джунгли призрачной тканью оплели танк и растеклись в стороны, теряясь в непроглядном мареве облака. Солдат посмотрел на  малыша, провел ладонью по ладной черной головке.
- Спасибо малыш, - сказал он и спрыгнул с танка.
Мальчик кивнул и тоже стал спускаться. На земле танкист отдал хозяину его клавиатуру и по-мужски пожал малюсенькую ладошку.
- Мне пора заняться делом, нужно многое исправить.
Малыш опять кивнул, солдат отдал ему честь и пошел прочь от танка. Он уходил,  а бежевые джунгли таяли, рассыпались и только в след человеку, едва заметно, в воздухе
расцветали тончайшие кружев.
 
 Малыш шмыгнул носом, поправил на себе то, что выполняло функцию одежды и начал указательным пальчиком нажимать кнопки клавиатуры. В глазах его зажглись огоньки, он слышал свою музыку. Приплясывая, мальчуган направился в сторону противоположную той, где скрылся солдат.
  Этот человек уже несколько часов метался в тумане. Удивительно было то, что он не ощущал усталости. То он месил ногами грязь, совершенно не понимая откуда она могла взяться на площади у Вокзала, где сплошь асфальт и бетон, то вяз в горячем песке, то тарабанил башмаки по каменным плитам, то оскальзывался на мокрых камнях и зеленой траве. От частых падений, прежний облик человека совершенно изменился. На бежевый туман взирали безумные синие глаза, на правой щеке запеклась кровь от ссадины, пятна грязи щедро украсили человека с ног до головы, левая штанина была разорвана и в проре-хе зияло сбитое в кровь волосатое колено, летние туфли потеряли лоск, стали грязны и бесформенны. Человек искал выход. Он, то бегал, то ходил быстрым шагом, то крался, прислушиваясь - на месте ни стоял, ни секунды; все его члены производили движения, и  казалось, жили своей самостоятельной жизнью. Он все время  прижимал к груди боль-шой черный пакет, измятый и испачканный, а в нем угадывались  ребра упаковочных коробок. Человек тяжело дышал, взгляд потерял осмысленное выражение, и казалось дикие глаза его самопроизвольно  озирались по сторонам, не давая мозгу ни малейшей полезной информации - он был на грани нервного срыва.
  В облако, двадцати девятилетний Петя, попал вместе со своим коллегой по бизнесу Владимиром и именно в тот момент, когда окучивали одного из приезжих на предмет  сбыта ему своего барахла – утюга, блендера и фотоаппарата за «удивительно низкую» цену. Но стоило бежевому туману поглотить товарищей, как они мигом потеряли друг
друга, будто и не стояли рядом. Пропал и потенциальный покупатель. Петя довольно быстро понял – происходит нечто непостижимое человеческим разумом, иначе как объ-яснить исчезновение людей, площади, все это пугало его все больше.
- Знаем, читали, - бормотал Петя, успокаивая самого себя, - пространственно-временная ловушка, транслокальное смещение пространства,… короче голимая фантазма... Ну я попал,… Туман, откуда ты взялся? Должен быть выход. - Несмотря на нулевую видимость, Петя поначалу смело кружил в облаке не разбирая направления. Постоянно агу-кал, звал друзей, людей-товарищей. Но ответом ему служила лишь глухая тишина, не было даже эха. И чем больше коробейник бегал, суетился, тем больше убеждался, что этим успеха не добьется, нужно  остановиться, подумать, но дурная голова ногам покоя не давала, и те продолжали перемещать тело Пети во всевозможных направлениях. Иной раз ему казалось, что он зрит выход или группу людей, Петруша мчался на зыбкую видимость  и утыкался в плотные слои тумана. Тогда раздавались злые, дикие вопли парня, но он не останавливал свой бег.
 
 Петя медленно трусил, разбивая бежевую завесу. На нем не было клочка сухого места, он взмок, как лошадь на скачках, по лицу катились слезы бессилия вместе с каплями пота, он шмыгал носом и часто душераздирающе сморкался Глаза юноша усердно пялил в туман, так, что белки покраснели. Он ожидал, надеялся, вот-вот что-то случится, и мир изменится, и он услышал… как будто голос. Петя побежал на шум и, наконец, увидел - чей-то силуэт. Понять, кто это, было невозможно, виделся лишь темный сгусток тени впереди, как будто человеческой фигуры, и молодой человек припустил за ним. Но и тень не стояла на месте, она двигалась и похоже убегала.
-Стой, подожди! - кричал Петя. – Ты поможешь мне, я тебе! Идет?
Чем быстрее Петя гнался за тенью, тем больше она от него удалялась, он то терял, то на-ходил ее вновь. И голос не исчезал. Молодой человек никак не мог понять, о чем он го-ворит, но интонация у него была просительная, словно кого-то уговаривали, умоляли что-то сделать. Настал момент, и Петр окончательно вымотался. Его трясло, ноги ходили хо-
дуном, как у пьяного, медленно переступая, он шел по каменным плитам, в трещинах которых проросла зеленая трава.
- Прошу тебя, пожалуйста, - прошептал Петр, его грудь тяжко вздымалась, освобождая из легких хрипы. – Кто бы ты ни был, не убегай. Давай поможем друг другу. Ты же не хо-чешь вечно бродить в этом тумане?!
Тень остановилась. Петр на пару секунд застыл на месте и обессиленный рухнул на пли-ты. Он жутко вымотался, страшно хотелось пить, жалко не было рядом ведра с водой, все бы выпил. Черный пакет Петя по-прежнему прижимал к груди, он словно сросся с ним. Молодой человек заметил, что тень приблизилась. Она медленно, но верно двигалась к не-му. Петру стало жутко, но он оставался на месте не в силах пошевелиться. Голос уже не звучал, тишина вновь ватой лезла в уши. Появилось желание вскочить и бежать прочь, но сил не было. Серый силуэт надвигался. Глаза Петра округлялись все больше, он пытался увидеть кто это. Тень становилась ближе, ближе, но незнакомец не проявлялся. Этого не произошло, и когда тень оказалась вплотную перед Петром.

 Но кто это или что это? Петя молча смотрел на сгусток темного тумана, повторяющего очертания человеческой фигуры, и не дышал от ужаса. Силуэт стоял рядом беззвучно и недвижимо и более всего напоминал фигуру ребенка. Петр задышал в тот момент, когда почувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди от недостатка кислорода.
- Ты кто? – спросил Петя закашлявшись.
- Кто? – переспросила тень. - Не помнишь?
- Что я должен помнить? – удивился Петр, понимая, что он на грани сумасшествия – разговаривает со сгустком чего-то, чему нет названия; в том, что это не приведение, не смотря на фантастичность ситуации, он был уверен. – Вероятно, это сон… или я сошел с ума. Я уже разговариваю сам с собой!
- ЭТО НЕ СОН… - и голос, будто знаком, знаком до боли, когда-то давно он его знал. – Ты не сошел с ума, но можно сказать, что разговариваешь сам с собой.
- Тебе плохо? – спросил голос.- Тебе очень плохо. Ты испуган, обессилел,  тебя мучает жажда, сомнения. Ты герой кошмара наяву. Ни чего подобного ты еще не переживал в своей жизни. Ты как ребенок, брошенный в неизвестность. Ты думаешь, что обессилел от
физического напряжения? Посмотри на себя - ты в своей жизни не сделал ни одного шага.
 Слабость и бессилие у тебя в твоей голове. В твоей жизни не происходит ни чего хоро-шего, ты толчешься на месте, сжигая дни, разрушая душу! – Голос сорвался на крик. Хо-лод разлился из самого сердца Петра по всему телу, он узнал свой голос в детстве.
- Почему? – выдавил он из себя. Тень вдруг вытянулась  и обрела контуры взрослого чело-века. Волосы зашевелились на голове Петра,  он видел  себя.
- Подумай. Возможно, нужно о чем-то вспомнить, важном. - Голос, вдруг стал грубым, задрожал и превратился в девичий,- очень важном! -  Волосы топорщились у Пети. Силуэт дернулся, потерял очертания и развеялся, как дым от порыва ветра.
- Подожди! – крикнул юноша в пустоту. – Твой голос … он знаком мне?...
- Подумай-ай-ай! – ответило эхо, убегая в клубы бежевого тумана.
- Ай-ай! – машинально повторил Петр и вспомнил младшую сестру.
 
 Разница в возрасте у них была в три года. Это самое «ай-ай» он часто слышал от нее в детстве, когда донимал своими приставаниями, либо отнимал у нее игрушки. Забирал у сестры все, что казалось ему полезным и нужным, хотя  могло и вовсе не пригодиться. Позже, повзрослев, когда нужны были деньги, то он в наглую продавал вещи сестры за бесценок. Так пропали серьги и колечко, подаренные бабушкой и матерью. В общем, многое, всего  не упомнишь. Уже несколько лет Петр не видел ни мать, ни сестру, изредка звонил им в праздники. Ему скоро тридцать лет, а он еще не определился в жизни, семьи не создал, о родных и не вспоминает. А ведь это самые близкие ему люди, это его кровь - мать и сестра. Дни летят серой чередой, нет постоянного дела, нет образования, он, оказывается, не многим лучше бомжа - привязанностей нет, так, временные друзья и ветреные подруги. Неужели не осталось ни чего кроме этого?... Петр вспомнил старушку мать и сестру, бревенчатый домик, в котором они живут до сих пор в Люберцах. Вспомнил, «как» старался выбиться в «люди» и ни в чем не уступать сверстникам…
Молодой человек стоял, опустив голову, и невидящим взором смотрел на пакет, что до сих пор прижимал к себе. Вдруг он развел руки в стороны, словно взмахнул крыльями, и пакет, со всем содержимым, с треском грохнулся на землю.
- АЙ, - произнес он, - все не так, все неправильно,… - шептал Петр, удаляясь от пакета.
   
 Крупный мужчина, средних лет, в дорогом, темно-синем в тонкую полоску костюме с искоркой и модных туфлях из крокодильей кожи, шел сквозь туман. Очки в золотой оправе он спрятал в карман пиджака, в пальцах правой руки вертел гаванскую сигару. Мизинец оной руки украшает массивное платиновое кольцо с голубым бриллиантом. Он уже давно прекратил курить, но сигару не выбрасывал, так как это была единственно ощутимая реальность, что осталась с ним с того момента, как он попал в эту бежевую туманность. Мужчина шел не спеша, будто просчитывая свои шаги, анализируя каждое движение. Иногда он останавливался, подолгу стоял, вслушивался в  бежевую пустоту, вглядывался в пространство, и повторял одно и тоже – «импосибал». Лицо его выражало крайнее недоуменнее, он сердился, казалось, мужчина кого-то нетерпеливо ждет и этот кто-то вот-вот услужливо выскочит из-за бежевой завесы. Но ни чего не происходило и это все больше и больше раздражало представительного человека, по всей видимости, крупного бизнесмена. Холеное лицо постепенно наливалось гневом, он совершенно не собирался разбираться в том, что происходит, ему об этом должны доложить. Но где же люди? Где эти винтики-шпунтики с помощью которых, вращается вся его бизнес-машина?! Отсутствие людей бесило человека, он нервно вертел сигару в пальцах, затянулся однажды, закашлялся, сплюнул и злобно выругался. И все же, ни походка, ни намерения представительного мужчины не изменились. Он ждал. Он был уверен – рано или поздно появятся люди, спасатели, полицейские, его личные охранники, военные, черт побери! И тогда обстановка разъяснится и все вернется на круги своя. А пока он шел медленно, чинно, можно было подумать, что человек прогуливается и попутно изучает достопримечательности бежевой действительности.
 
 Но вот проявляется следующая картина. Идет этот бизнес-мужичина прогулочным шагом, что-то бормочет себе под нос, а на встречу ему появляется наш малыш с клавиатурой. И тоже, ступает не то чтобы медленно, а тихо, невесомо, в отличие от топота двухметрового гиганта в синем костюме. Они сближаются. Он видит малыша, малыш видит его и …
 Они расходятся. Но останавливаются и почти одновременно оборачиваются. Представительный человек не замечает подобной мелюзги в своей жизни, да она и не попадается ему на пути.  Среда, в которой он «вращается» не соприкасается с подобным, его мир это небоскребы, пентхаузы, лайнеры, яхты, крупный бизнес, костюмы экстра класса, прочие удобства и сложности жизни власть имущих. Но здесь в тумане смотреть не на что, поэтому он останавливает свой взгляд на мальчугане.
- Эй, клоп! – кричит он ему.
Клоп стоит на месте и выжидающе смотрит на великана огромными глазами.
- Мальчик, подойди ко мне!
Малыш все так же смотрит  и не трогается с места. Большой человек ухмыляется.
- Что ж, если Магомет не идет к горе, то гора подойдет к Магомету.
Малыш стоит в пол оборота, развернувшись назад, и внимательно смотрит на большего мужчину в красивой одежде. «Гора» подходит к «Магомету» и оказывается, что «Маго-мет» ростом по колено «горе». Между двумя представителями рода человеческого не  только громадная разница в размерах, но и огромная социальная и нравственная пропасть. Большой бос, не знает с чего начать,  и человеки изучающее смотрят друг на друга. Малыш молчит, плотно поджав нижнюю губу, в его глазах ни страха, ни растерянности, а только пристальное внимание.

- Тебя как звать, «Магомет»? – вспоминает бос спасительную фразу-ключик к человечку.
- Я не Магомет, - простодушно отвечает малыш.
- А кто? – вопрошает человек-гора с высоты своего роста.
Мальчик помнит о том, чему учила его мать – не называть своего имени незнакомцам.
- Я человек. – Отвечает он просто, без тени смущения.
- Ха! действительно, как это я не догадался! – громогласно восклицает мужчина, - Ну, а я в таком случае – сверхчеловек, я – супермен!
Малыш оглядывает человека-гору с головы до ног и задерживает свой взор на стопах великана, они огромны.
- Ты бигфут – большая нога, - отвечает малыш, - посмотри какие следы ты оставил после себя.
Бос невольно оглядывается и видит на земле вмятины сорок шестого размера. Он несколько раздосадован оборотом разговора и более всего тем, что мальчик так просто и смело разговаривает с ним, он к этому не привык.
- Да следы знатные, - соглашается бигфут и крутит в пальцах потухшую сигару, - стоит мне один раз наступить на тебя, останется мокрое место и все, хе-хе.
- Ты не супермен, - вдруг говорит малыш. Он все так же стоит к человеку-горе в вполоборота и общается с ним через плечо.
-А ты знаешь, кто такой супермен? – удивляется мужчина.
-У меня есть… - отвечает мальчик и достает из складок импровизированных шортиков, сложенный в несколько раз, замусоленный журнальный листок. Придерживая локтем компьютерную клавиатуру, он бережно разворачивает его и показывает большому босу.
- Вот.
- Ну-ка, ну-ка, что там у тебя? – бос опускается с «заоблачной»  высоты на корточки и разглядывает помятый листок. Там изображен герой времен урбанизации - супермен, в синем трико и алой буквой «S» на груди. Герой, удерживая в руках школьный автобус с детьми, взмывает в воздух. А в низу, под спасенными, рушится мост.
-Он настоящий супермен. Он не давит детей ногами… - говорит малыш и прячет свой листок в лохмотья.
- Малыш, это я так выразился … я не давлю детей ногами, я … - что-то меняется во взгляде большого человека. Он смотрит в черные глаза малыша и видит, какие они красивые, глубокие, бездонные, как космос. Давно забытые ощущения охватили человека, что из далекого, глубокого детства, он вспомнил как с любовью смотрела на него мать; то, что называют комом, подступило к горлу и предательски застряло, не находя выхода наружу.

 В глазах  маленького человечка он, как в зеркале, увидел этапы своей жизни, все, что ее наполняло, все к чему он стремился: офисы, компании, президентство в фирме, большие дома, большие машины, большая работа, большой счет в банке, распахнутые ворота большой полнокровной жизни. Да, он получал удовольствие от того, чем занимался, много достиг, но обрел ли он удовлетворение по большому счету, он до сих пор не знает что такое душевный покой. Кому стало лучше от всех его предприятий? Может, лучше стало ему? Он развелся уже с третьей женой, дети о нем вспоминают только когда им нужны деньги. Ученья не создал, друзей разбазарил. Ему пятый десяток, он страдает одышкой, имеет камни в почках и больную печень.
   Раскинув ноги в стороны, большой человек сидел на земле в своем дорогом костюме.Рядом, на корточках, примостился малыш и внимательно его слушал, подперев мордашку кулачками. Клавиатура лежала перед мужчиной, он отрешено перебирал по ней пальцами. В какой момент поменялась мизансцена, он не заметил, но уже ни чему не удивлялся.
- Рассчитывал подлечиться и махнуть в космос, на орбиту, космическим туристом. Сейчас за деньги все можно. Хотел выставиться, доказать что-то самому себе.… Зачем?
- Думал, вернусь, будет чем блеснуть, заткну кое-кого за пояс … Но зачем, зачем мне это по большому счету?
- Зачем? – переспросил малыш заинтересованно.
- Мне что, станет от этого лучше? Может это у меня мечта такая? Или на Земле что-то изменится в лучшую сторону? Может тебе станет лучше, теплей и веселее?  Мужчина усмехнулся и заглянул в глаза мальчику.
- Не знаю… - ответил малыш.
- Нет, дружок, лучше не будет, это точно, - подытожил великан и замолчал. Через паузу, что-то решив для себя, человек-гора попросил:
- Покажи мне еще раз супермена.
- Пожалуйста, - ответил малыш и достал картинку.
Человек взял листок и долго всматривался в выдуманного героя. Картинка была истертая, грязная, герой выглядел потрепанным, будто ему и вправду пришлось много попотеть, истаскать свой костюм, постоянно кого-то спасая и совершая добрые дела. Удивительное дело, именно эта потертость придавала облику супермена натуральность и человечность, как будто он действительно существовал и был обычным работягой, как шахтер, слесарь или строитель.
- Отдай ее мне, подари, - вдруг предложил большой человек и заметил в глазах малыша тревогу. – Хотя нет. Давай так, заключим деловую сделку, я куплю этот листок у тебя. – Мальчик продолжал не доверчиво смотреть на мужчину, тот хлопнул себя по карманам и воскликнул – Ах, черт! Наличных у меня с собой нет. Тогда вот что – меняю свое кольцо на твоего супермена. – Бос снял с мизинца перстень и протянул малышу. – Возьми, стоит уйму денег, твои родители смогут продать его, и ты купишь себе целый журнал с картинками и много книжек.

 Малыш вспомнил, что мама говорила о своем серебряном кольце. На него можно будет обменять десять фунтов риса. То кольцо она берегла на черный день, когда станет туго и есть будет нечего. Верно, и это кольцо можно обменять на что-то съедобное, оно красивое, сверкает даже в этом тумане. Малыш кивнул в знак согласия и робко протянул крохотную ладошку.
- Ты правильно поступаешь, это выгодная сделка для нас обоих, - легко сказал человек и вложил в руку мальчика перстень. Ладошка, тут же, словно створки ракушки, сжалась в крепкий кулачек.
- А зачем тебе картинка? – спросил малыш.
- Хочу стать настоящим суперменом, - ответил большой человек, пряча реликвию в глубокий карман пиджака.
- Это хорошо, - сказал малыш, и в глазах его засветилась радость.
- Да, это хорошо, - согласился человек-гора.
Они поднялись, и два человека пошли рядом. Маленький начал что-то бойко рассказывать, смешно изображать согбенного старичка, а большой, впервые за долгое время, почувствовал себя легко и свободно, он улыбался.

  Служить в органы внутренних дел, особенно в роту ППС, люди идут по самым разным причинам и вероятно менее всего по призванию, с багажом романтики, идеалами беззаветной службы обществу. Кто-то более ничего не умеет и не хочет делать, кроме как носить форму и подчиняться приказам командиров, кто-то идет в милицию с целью получения прописки в Москве, для кого-то это карьерная ступенька, кого-то устраивает такая работа
с ее льготами и возможностями, а кому-то льстит чувство власти, которое появляется у каждого представителя этой самой власти, тем более, что он наделен служебными полномочиями и служебным же оружием. Мент Вася принадлежал к последней категории. Еще в детстве у него проявились командирские наклонности. Он обожал ощущение власти, которое испытывал в разное время по разным причинам. С пяти до восьми лет Вася упивался беспомощностью котят, лягушек и прочей живности, над которой мог опробовать свою безграничную власть. Не было тогда рядом человека, который обратил бы свою ласку на мальчика и научил его дарить всему живому добро, а не веревочки, прутики и коробки. Став старше, Вася, обладающий неким безбашенным механизмом в голове, снискал репутацию отчаянного хулигана и драчуна. Он купался в лучах славы нехорошего мальчика и смог подчинить своему влиянию многих сверстников, не говоря уже о тех, кто младше его.
В армии, на втором году службы Василий получил сержантское звание и в оставшиеся пол года до демобилизации горел и кипел на ниве служебного рвения. Отделение, где он был командиром, не знало ни покою, ни продыху, и когда Вася ушел в запас, все его бывшие подчиненные вздохнули с огромным облегчением. Вернувшемуся в родной город Васе, как коренному москвичу, сразу после того, как он встал на воинский учет, предложили службу в милиции. Вася, не имеющий, кроме посредственного среднего образования, ни чего более, согласился не долго размышляя, тем более, что у него в органах были и родня и знакомые.  Три года спустя рьяный мент обзавелся семьей, и вскоре все семейство ходило дома по струнке - и жена, и теща, и сынишка, и даже кот Федя.  Когда Вася возвращался домой подшофе,  то, горюя по службе в армии, заставлял сына и кота маршировать и отжиматься  от пола. Жена, Нина, улучив возможность, хватала в охапку сынишку и кота и уходила к подруге. Теща к тому времени уже сидела на гауптвахте в кладовой.

 Но полновесное применение своего таланта, Вася находил на работе. Именно в его смену «обезьянник» в дежурном отделении всегда был полон различными представителями рода человеческого. Этим, мент доставлял немало хлопот своим сослуживцам. Но Вася не только любил верховодить людьми, глумиться, у него и рука была тяжелая. На фразу одного потрепанного жизнью мужичка, что у Васи нет сердца, мент разом выбил тому четыре передних зуба. Но была у Васи одна особенность, когда он с удовольствием отрабатывал, на ком бы то ни было, властные наклонности, ему необходимо что бы кто-то это видел и ценил в нем это качество. Будь то сослуживцы, посторонние люди, или  сами испытуемые. Один на один мент не любил работать. 
  Вася попал в туман вместе с напарником, старшим сержантом Николаем, но тот сразу исчез, как только бежевая пелена окутала их. Вскоре мент убедился, что пропало все, что было на площади перед павелецким вокзалом. Вытянув веред руку, он как слепой бродил в тумане и звал Колю. Очень неприятное, давящее ощущение поселилось, где-то внутри Васи. Пару раз он стрелял вверх из табельного оружия, но кроме эха выстрелов и своего голоса ни чего не слышал. С каждой минутой росла его нервозность и беспокойство. Действительно, было от чего впасть в панику. Мозг отказывался сопротивляться реальности, он не хотел ее принимать и как-то оправдывать, он загонял себя в тупик. Вася решил, было, что сходит с ума.
- ЭТО ЧТО? ГЛЮКИ? Я вас спрашиваю! Что за хрень! твою мать?! – вопил мент, тряся пистолетом и всюду утыкаясь лишь в бежевую бесконечность.
Час спустя он все же  поутих и робко, словно только что родившийся щенок, передвигался на ватных ногах и поскуливал. Если бы Вася умел плакать, то уж давно бы обрыдался. Но глаза мента были сухи, а лицо все более искажали штрихи ужаса. В какой-то момент Вася решил, что все это чья-то шутка-эксперимент, кино … и лицо его стало безобразным. Он силился улыбаться, хорохорился, но в глазах стоял страх. Глубокие мимические морщины маской прорезались на его лике, веко правого глаза нервно задергалось, он будто состарился. 

 Вася где-то выронил свой пистолет и в итоге, обессилев от нервного напряжения, свалился на землю. Пуская слюни в песок, царапая землю и камни, так, что ломались ногти, он стал все это подгребать под себя, стремясь зарыться, спрятаться, защитить себя от неизвестности. И в этот момент Вася впервые почувствовал, услышал стук своего сердца. Оно билось, трепыхалось, как птица, пойманная в силок. Вася не сразу понял, что шум в ушах, гул в голове, и буханье в груди – все это звуки его сердца. Целый оркестр ударных инструментов. Он, наконец, сообразил, что нужно успокоиться и стал слушать сумбурную песню главного механизма тела по имени Вася. Раньше Вася ни когда и не задумывался над тем, что у него что-то постоянно стучит в груди, шевелится. Он ни когда не прикладывал ладонь к сердцу, не пытался его почувствовать или услышать, его, словно и не было - так, нечто эфемерное, почти мистическое, как и само стилизованное изображение сердца, совершено на него не похожее, и более всего напоминающее иные человеческие части. Впервые Вася ощутил, какое оно большое и сильное, терпит его дурака столько лет.
- У меня тоже есть сердце, - прошептал Вася и закрыл глаза. Черты лица его разгладились, он задышал ровно и через минуту уснул, на куче песка и земли. И снится ему сон. Сон про сердце…
   Далекое детство. Семилетний Вася аккуратно разделывает острым ножичком лягушку и видит, как отчаянно бьется ее крохотное сердечко. Чуть позже Василек подвешивает на шнурке котенка, пальцы мальчика, отчетливо ощутили, как что-то истошно колотится у зверька в груди. Армеец Василиск, так его прозвали в армии, «любовно, от всей души», колотит новобранцев, обнаженных по пояс, в грудь, там, где сердце. Молодые солдаты, снопами валятся на землю. И самое страшное.  Тот день Вася старался забыть,  вычеркнуть из своей жизни и до последнего момента у него это получалось, получалось наяву, но не во сне.
 
Бомжиха, ее задержали за оскорбление милицейского наряда при исполнении им служебных обязанностей. Внешне, почти приличная женщина, лет сорока пяти. Через несколько часов ее выпустили из обезьянника, но Вася решил проучить нарушительницу порядка, взять с нее было нечего, а наказать полагалось. В глухом проулке, рядом со старым домом, что подлежал реконструкции, он отдубасил женщину резиновой дубинкой. Напарник Васи не участвовал в процессе экзекуции, но и не препятствовал оному. Но тут произошло непредвиденное. Женщина оказалась беременна, свободное платье и ветровка, скрывали ее будущее материнство. Она лежала в пыли, на битом кирпиче, обхватив голову руками, глухо всхлипывала и пыталась что-то сказать, начались преждевременные роды. Родила быстро и беззвучно, словно что-то выронила. Крошечный ребенок вышел в рубашке,  и вяло шевелился в своем коконе, он молчал. Вася успел заметить, как на груди младенца бьется бугорок, это тикало маленькое сердечко. Женщина не видела свое дитя, она умирала, открылось обильное кровотечение, и она почти сразу потеряла сознание. Через минуту младенец замер. Вася очнулся, когда его напарник отволок несостоявшееся семейство в сторону и прикрыл тела строительным хламом. Позже, трупы забрал знакомый ментам фермер, он выращивал свиней в своем хозяйстве.
  «Сердце, сердце, у меня есть сердце» - шептал Вася сквозь сон, а по лицу его текли кровавые слезы.
 
 На рассвете, в половине пятого, туман стал таять. Он редел и уходил рваными потоками в небо, вызывая восторг у тех, кто видел это грандиозное зрелище. Не было ни зеленоватого свечения, ни ярких всполохов, все прошло чинно и спокойно, без эксцессов. Правда кто-то говорил, что видел в тающем тумане силуэт танка, кто-то  рассказывал о странной паре – мужчине представительного вида и маленьком голом мальчике с клавиатурой. Однако и танк и эти двое исчезли вместе с туманом. Толпы народа, сильно поредевшие к рассвету, с исчезновением тумана довольно быстро рассосались и только военные еще не-сколько часов  охраняли не известно что. Площадь перед вокзалом была все та же, без перемен. Все также, пришибленный рекламным щитом, поблескивал мерседес, и по-прежнему на скамейке сидели бомжи. Один из них молился, двое других держали друг друга за руки, разговаривали и улыбались. Инвалид в камуфляже сумел выбраться за оцепление и теперь спешно катил по пустынной улице куда-то на восток. Двух коробейников и цыган с детьми, за оцепление не выпустили, но они, похоже, и не особо рвались. Дети ветра сели в кружок и запели песни, порою, кто-нибудь из них выскакивал в круг и отделывал такие коленца, что те, кто видел их танцы, диву давались. Однажды цыганки подошли к солдатам, стоящим в оцеплении и, назвав их стойкими оловянными солдатиками, раздали им деньги, наказав выпить за их здоровье. Сержант, как и все солдаты, до глубины души удивленный поступком вольного народа, обещал выполнить их просьбу.
  Все кто попал в зону действия тумана, почему-то не спешили покидать это место и были на удивление законопослушны, если не считать сбежавшего инвалида, но у него, вероятно, были на то веские причины. Их объединяло одно свойство – особое сияющее  выражение на лице, будто они узнали нечто важное, то без чего нельзя жить по-человечески.

 Нет, они не выглядели глупо или нелепо, и не казались восторженными идиотами, скорее наоборот, в их глазах отражался покой и глубокая мудрость. В девятом часу приехали на спецмашине несколько человек в форменной синей одежде. По согласованию с военными они забрали всех людей из зоны оцепления и увезли их в карантинном автобусе. И только мента Васю забрала иная машина. Он не проснулся. Как только растаял туман, его окоченевшее тело нашел напарник. Вася лежал, скрючившись, калачиком. Он нагреб под себя целый курган земли и дерна, пистолет лежал у его ног, забитый песком и травой. Врачи скорой помощи, которые все время дежурили на площади, определили у милиционера смерть от кровоизлияния в мозг, отказало сердце.
Но странное дело, посмертное выражение на лице Васи, было умиротворенным, даже добрым. Его напарник, молчал, словно хранил некую тайну.
  К полудню оцепление было снято, и военные покинули район вокзала на грузовиках и автобусах. Сразу после этого пошел дождь. Пожилая женщина, похожая на состарившуюся пионерку, вышла в центр площади, подставила лицо под теплые капли дождя и произнесла:
- ОБЛАКО УПАЛО…

 -------------------------------------- --- ---------------------------------

Отчет робостанции «Возрождение» о эксперименте «Проба Первая», информация для СОВЕТА ИСТИНЫ.
«Действию  «ПП» подверглось сорок локальных участков планеты Х2, в зонах охвата находилось 1137 особей 1Х2.
 Психоэмоциональные и личностные изменения  в сознании особей обоих полов идентичны, имеют устойчиво положительный характер.
Перерождению подверглись все испытуемые, из них 1120 особи рождены для новой жизни.
11 особей погибли во время эксперимента по личностным мотивам вследствие слабых защитных функций организма.
6 особей самостоятельно лишили себя жизни, найдя это решение наиболее приемлемым для себя.
На основании результата эксперимента можно сделать вывод о необходимости и целесообразности охватить Фазой Возрождения всю цивилизацию планеты Х2.
Это сократит количество деструктивных элементов, послужит улучшению расы особей 1Х2,, и в последствии подвигнет их к достижению  уровня СВЕТА и СОВЕРШЕНСТВА.
В зонах проведения эксперимента не погибло ни одно существо животного мира планеты Х2.