В городе
Как-то в один будний, ничем не выдающийся день, Марийка получила письмо голубиной почтой. С интересом повертев желтоватый, шершавый конверт в руках и отпустив белую воркующую голубку, она вскрыла письмо. И черные аккуратные буквы витиеватым почерком поведали ей о том, что некий художник, по имени Дмитрий Семенович, вдохновился писать ее портрет. Не найдя в этом ничего предосудительного и не желая обидеть утонченную возвышенную душу художника, Марийка решилась отправиться в город, где проживал известный живописец, по имени-фамилии Дмитрий Семенович Кольц. Адрес, указанный на конверте, обещал привести ее в светлую, уютную мансарду под самой крышей пятиэтажного дома, с узкими окнами, через которые проглядывают жестяные крыши и вкусные, молочные облака.
Кликнув Рыжего, Марийка поставила его в известность о том, кто остается в доме за главного в ее отсутствие. Кот утвердительно кивнул и важно растопырил усы. Ответственное поручение значительно возвысило его в собственных глазах.
– Буду дня через три, может, через два, а если ветер изменит направление на юг – через все четыре. Птиц не лови, розы поливай вовремя и не смей спать в моем любимом кресле! За-пре-щаю! – с этими словами Марийка достала большой красный зонт, компактный черный саквояж и поторопилась успеть на стремительный попутный ветер.
Было холодно. В городе шел косой дождь, пришлось раскрыть зонт. Мишура витрин манила блеском и лоском крикливых платьев, прохожие толкались, машины бросали брызги из луж на пешеходов, но Марийка, не замечая их, проходила мимо в поисках нужной парадной двери. Остановилась перед высокой аркой, сверила адрес на конверте и, нажав на холодную массивную ручку, отворила дверь, осмотрелась и вошла внутрь просторного подъезда. Старый лифт уныло вздохнул в полумраке и лязгнул дверцами, предупреждая о том, как тяжело будет ему поднять свои старые кости на пятый верхний этаж. Марийка подмигнула лифту и улыбнулась:
– Хорошо, дойду пешком. Не беспокойся…
Невысокие, многочисленные ступени плавно уводили ее ноги на последний этаж, показывая путь к мансарде, где творил живописец. Марийка осмотрела входную дверь в югендстиле, оценила «удар хлыста», стерла пальцем тонкий налет пыли и только после этого нажала на кнопку дребезжащего, потертого звонка.
Дмитрий Семенович искренне обрадовался гостье. Принял мокрый зонт из Марийкиных рук и неторопливой, шаркающей походкой отправился на кухню варить крепкий кофе, благодаря которому полилась бы непринужденная легкая беседа.
– Вы не поверите, дорогая Марийка, я творю здесь вот уже полвека. Да, да, эти стены пятьдесят лет впитывают запах масла и творческую атмосферу. Мне было двадцать пять, когда я переехал сюда. Позвольте повернуть вас ближе к свету, будет гораздо лучше, если вы повернетесь в сторону окна. Вот так, чудесно, прекрасно падает свет. Замрите, теперь замрите. Смотрите в окно. Распрямите плечи… – Дмитрий Семенович уверенными движениями выдавливал масло на палитру, неторопливо, спокойно и собранно.
Тишину нарушал барабанящий по крыше дождь. Марийка наблюдала в окно за прохожими, мигающими светофорами, разноцветными зонтами, пока ее внимание не привлек юноша. Он был на костылях и передвигался с частыми, вынужденными остановками. Только теперь заметила Марийка, какой неровной была дорога, по которой шел юноша. Ему приходилось обходить то одну, то вторую выбоину, глубокую лужу, неправильно припаркованную машину. В руках юноша не мог держать зонта, и с его промокших волос обильными струями стекала дождевая вода.
Дмитрий Семенович увидел заинтересованность Марийки и подошел к окну:
– А-а, вы наблюдаете за молодым человеком? Несчастный юноша, живет площадкой ниже. Зовут его Виталий. Лифт не работает, и бедному инвалиду приходится взбираться на четвертый этаж. Слава Богу, он инвалид не от рождения, это несчастный случай. Но ему требуется операция, а денег, увы, пока на нее нет. Мне волей-неволей часто приходится наблюдать за ним, стою здесь у окна, пью кофе, наблюдаю за прохожими – и вот этот юноша… Сколько усилий для него стоит каждый выход из дома! Там перекопали улицу и канаву оставили не зарытой, как всегда, на неопределенный срок. Вы бы попробовали перейти ее на костылях по узкой дощечке, которая там переброшена! Издевательство, да и только! Сомнительное, скажу я вам, удовольствие. Или вот стоянка для машин, оградили сеткой, и теперь нам нужно делать приличный круг, чтобы всего-то – сходить в продуктовый магазин. Я пожилой человек и придаю теперь этому немалое значение, как и этот юноша на костылях. Молодые, сильные, здоровые не замечают таких незначительных вещей, а нам приходится в силу своей немощи. Вот так-то, вот. Не будем о грустном…
– Разве сложно навести порядок в городе? – Марийка удивленно пожала плечами.
– Девочка моя, – Дмитрий Семенович махнул рукой, – кому это нужно? У всех полно своих интересов, дел, работы. Всем не до нас, у всех свои приоритеты…
– Но где-то же это все решается. Вон ту канаву бы зарыть, сетку стоянки чуть вправо перенести, а вон там я бы вообще изящный мостик перебросила. И путь сократится… и краше улица станет.
– В Городской думе другие дела решаются, им не до нас. Наши дела маленькие. Не стану на сегодня вас более утомлять, пойдемте, Марийка, покажу вашу комнату. Отдохнете, выспитесь, а завтра продолжим, – Дмитрий Семенович махнул рукой и шаркающей походкой проводил Марийку в комнату для гостей.
Дождь стих и перестал барабанить по крышам, до мансарды доносились только вой сирен и крики припозднившихся прохожих. Марийке не спалось. Подушка казалась жесткой, мысли навязчивыми, а из головы не выходил несчастный Виталик и слова Дмитрия Семеновича, что «в думе другие дела решаются, им не до нас». А до кого им есть дело?
Марийка приподнялась на локте, рассматривая неяркие звезды через запотевшее окно. Не нравится ей этот город: звезды в лесу ярче и порядка больше. Марийка села на кровати, прислушалась – тишина, Дмитрий Семенович спит в соседней комнате. Марийка потянула со спинки стула халат, накинула его, крепко затянула пояс и на цыпочках, чтобы не разбудить хозяина дома, медленно приоткрыла дверь и прокралась на кухню. Выпила воды из-под крана, выплюнула – и вода здесь неправильная, невкусная! Нащупала в углу присмотренную днем зеленую швабру, провела по пластмассовой поверхности, покачала головой:
– Ладно уж… и эта сойдет… Жаль, полетит криво…
Часы пробили двенадцать, настала глухая ночь. Марийка встала босыми ногами на широкий подоконник, распахнула настежь окно и вылетела вон. Жестяные, черепичные крыши и кирпичные трубы сменяли друг друга в лабиринте городских огней. Марийка не знала, где находится Городская дума. Но она заметила на заброшенном чердаке пару черных кошек – об этом городе они знали все. За банку консервов со шпротами кошки пообещали показать Марийке здание Городской думы и честно выполнили свое обещание, на прощание мурлыкнув и вильнув длинными изогнутыми хвостами. Пластмассовая швабра летела с перебоями, то и дело попадая в «воздушные ямы», но Марийка ловко справлялась, лавируя по узким улицам, не врезаясь в фонарные столбы и рекламные щиты.
Ветер заметил Марийку на городских улицах, искренне обрадовался встрече и подлетел к ней. Узнав о ее ближайших планах, сопроводил до места и участливо помог, распахнув створки окон в Городской думе настежь. Марийка с размаху влетела в широкое окно и, затормозив ногами о ковер, плавно остановилась:
– Не чета ты хорошим метлам! – бросила зеленую швабру о пол и осмотрелась. Бесконечные полки с бумагами и папками поразили ее воображение, но Марийка улыбнулась, встала на круглый стол и повела руками и тогда… Листок за листочком, бумага за бумажкой начали выползать из каждой папочки, договора, указания, постановления... Стали кружиться в воздухе и падать на стол и под стол, устилая полы в коридорах белым шелестом.
– Хочу, чтобы все решения, постановления, договора в этом городе, имели человеческое лицо! Чтобы операции сделались бесплатными, канавы вовремя зарытыми, лифты работающими, асфальты без выбоин… и еще… еще мостик во дворе для Виталика хочу! – Марийка рассмеялась и спрыгнула со стола, наблюдая, как подписи сползают со своих насиженных мест, путаются и оказываются на других листах, а некоторые вообще исчезают и растворяются. Ворвался ветер и выскреб из-под букв решений жадность и местечковые интересы, пришлось сковырнуть скребком несправедливые решения и выбросить в окно. Ветер кивнул Марийке в сторону и подлетел к темным, неосвещенным углам помещения, указав на груду тюков.
– Что это? – Марийка подошла к пыльным мешкам и брезгливо поморщилась, зажав нос – хотелось чихать.
– Эти мешки плотно набиты и утрамбованы цинизмом, они давно лежат в этих стенах.
– У меня аллергия на цинизм! – Марийка звучно чихнула и прикрыла рот рукой, закрыла глаза. Постояла так пару минут, снова открыла глаза и начала орудовать метлой.
– Отвернись и отойди подальше, сейчас я выпотрошу эти мешки до основания и развею по ветру их содержимое! – Ветер зашумел и стал приподнимать над ковровыми дорожками тяжелые тюки. Веревочки-завязочки бесшумно спали с туго затянутых узлов, и пыльное содержимое, гонимое ветром, поплыло по воздуху в сторону окна. В воздухе повисла мелкая коричневая пыль. Марийка отмахивалась руками от прилипчивой, въедливой пыли, которая норовила залезть в нос и осесть на губах. Назойливое щекотание вызывало приступы новых чихов!
– Как тяжело здесь работать несчастным людям, Ветер! Они ежедневно чихают под налетом цинизма!
– Нет, Марийка! Не у всех аллергия, как у тебя! – возразил Ветер, продолжая расшвыривать громоздкие мешки.
– А-а, ну тогда ладно! Это означает, что им легче работать! Я не буду за них так волноваться! – Марийка чихнула в очередной раз. – У нас в лесу дышится легче и воздух свежее! Несчастные служащие! А это во всех городских заведениях так? Ветер, давай поможем бедным людям, у них в городской суете совершенно нет времени прибраться, где еще может быть такой бардак?
– С удовольствием назову тебе парочку мест, – ухмыльнулся Ветер, – да хотя бы взять здание суда или благотворительные фонды, еще есть комитет по финансовым и административным делам, самоуправления…
– Очень буду благодарна, Ветер, если залетишь туда и вышвырнешь пыльные мешки с цинизмом вон! А о бумагах побеспокоюсь я. Расставим приоритеты! – Марийка поправила сбившиеся волосы, увидела на столе бутылку с минеральной водой, сделала глоток и продолжила орудовать пластмассовой шваброй.
Долго в эту звездную ночь можно было наблюдать, как перелетают от одного здания к другому Марийка и Ветер, распахивают окна и на тротуар летит залежалая пыль, двуличие, безразличие, несправедливые решения и килограммы утрамбованного цинизма. После того, как все подписи поменялись местами, белые листы аккуратно влетели в папочки, а папочки на полочки, Марийка удовлетворенно осмотрела дело рук своих и подняла швабру с ковра:
– Все. На сегодня достаточно. Надеюсь, в этом городе будет чуть больше порядка. Уходим отсюда! – и, подколов растрепавшиеся волосы на затылке, Марийка подняла с пола пластмассовую метлу и вылетела в окно. Ветер заботливо прикрыл его и проводил Марийку до квартиры Дмитрия Семеновича Кольца.
Марийка неслышно опустилась на подоконник, спрыгнула на пол, прокралась на цыпочках в кухню, поставила в угол метлу, устало зевнула и вернулась в свою комнату, нырнула под теплое одеяло и мечтательно улыбнулась. Подушка стала мягкой, а мысли угомонились и больше не мешали уснуть.
Осторожный, негромкий стук в дверь заставил Марийку приоткрыть веки и лениво потянуться.
– Доброе утро, Марийка! Завтрак на столе и утренний кофе сварен! Надеюсь, Вам хорошо спалось на новом месте? – участливо осведомился Дмитрий Семенович.
– Чудесно… – сонно мурлыкнула Марийка и вспомнила, что пришло время продолжить работу над портретом.
– Как-то особенно шумно сегодня в городе, вы не находите? – Дмитрий Семенович вопросительно взглянул на Марийку, не донеся до рта кусок тоста с ломтиком сыра.
– Простите, но мне не с чем сравнивать, обычно я просыпаюсь под щебетанье ранних птах, а не городскую шумиху, поэтому вам виднее, Дмитрий Семенович, обычна или необычна суета этого утра, – Марийка невозмутимо помешивала ложечкой кофе со сливками, бросив в него предварительно два кубика коричневого сахара. Пододвинув поближе к себе кофейную чашку, она подарила Дмитрию Семеновичу дивную улыбку.
– Итак, продолжим, вот Ваше кресло, Марийка, усаживайтесь, прошу вас, как и накануне. Голову поворачиваем в сторону окна. Прекрасно, фиксируем положение – и немного терпения… Да что же там за нестерпимый шум? – Дмитрий Семенович позабыл о палитре, вытер руки о видавший виды фартук и подошел к окну.
Улица выглядела весьма оживленной: нагромождение дорожных знаков, машин, рабочих в комбинезонах, причем оживление просматривалось и на остальных улицах города, простирающихся вправо и влево.
– Поразительно! – вскрикнул Дмитрий Семенович и прильнул к холодному стеклу лбом. – Они зарывают канаву! Наконец-то! Наконец-то! И смотрите, Марийка, смотрите! Сетку автостоянки перетягивают чуть правее! Чудеса да и только! Будто наш с вами разговор вчерашний подслушали. Просто поразительно! Неслыханно!
Дмитрий Семенович всплеснул руками и взглянул на Марийку. Она, готовая позировать, с невозмутимым видом сидела в кресле, распрямив плечи и повернув голову в сторону окна.
– Вы знаете, вот сейчас, вот сию минуту, мне ваша улыбка что-то напоминает, не могу припомнить что! Сейчас, сейчас… сию минуту… я вспомню! Ах да! Загадочная полуулыбка Джоконды! Невероятно!
– Забавно, – улыбнулась Марийка. – Мне еще долго позировать? А то у меня дел дома невпроворот, да и Рыжий наверняка спит в моем любимом кресле, ворсинки к обивке прилипнут…
– Простите, что вы сказали? Я последнюю фразу не расслышал…
– Это неважно… Я немного задержалась в вашем городе, хотелось бы поскорее вернуться домой.
– Конечно, не посмею задерживать вас более! Пара мазков в наброске и освобожу вас, Марийка, от утомительного неподвижного позирования, – Дмитрий Семенович умело орудовал кистью.
– Вы не могли бы сделать одолжение и сообщить мне в письме, как будут обстоять дела с операцией Валерия? Буду вам весьма признательна, – Марийка задумчиво наблюдала за рабочими на улице.
– Непременно напишу! – Дмитрий Семенович Кольц явно пребывал в наипрекраснейшем расположении духа.
Марийка шла по улицам города и не успевала поворачивать голову вверх, вниз, вправо, влево. Люди претворяли в жизнь бумажные решения без цинизма. Деньги из благотворительных фондов шли детям, операции проводились бесплатно, банки доплачивали пенсионерам, наценки на детские товары округлились до ноля, что-то ломалось, крушилось, что-то строилось. Люди словно сошли с ума, кто-то кричал, размахивал руками и потрясал в воздухе белыми листами с маленькими черными буквами, витиеватыми подписями и круглыми печатями.
Особенно выделялся упитанный джентльмен в черном костюме, похожий на разъяренного слона, а по цвету лица - на павиана. Джентльмен пребывал в гневном состоянии духа. Казалось, произошло землетрясение, не особенно крупное, но значительное по своим масштабам.
Кто-то кричал на кого-то разорванными словами, будто наелся песка, которые Марийке неудобно и стыдно было повторить.
«Странно, оказывается не все жители рады положительным переменам!» – подумала Марийка и зашагала дальше. Машины шмыгали взад-вперед, рушились постройки, перевозились бетономешалки, перемещались подъемные краны, засыпались ямы в асфальтах… У кого-то на лицах читалось недоумение и досада, кто-то, напротив, выражал неподдельную радость от происходящего и танцевал вальс на крыше. Жизнь в городе бурлила в этот день, как никогда. Даже голуби в парке притихли и молча поворачивали шеи, наблюдая невиданное столпотворение.
И вот Марийка бодро шагает по тротуару, на лице румянец во всю щеку и благодушная улыбка. Всем своим видом наша Марийка источает радость, удовлетворение и гордость по окончании праведных трудов. Увидев двух знакомых черных кошек у мусорного контейнера, подмигнула им и зашагала дальше. Кошки горделиво мяукнули и тряхнули длинными хвостами, вспомнив жирные шпроты.
– Пора домой, городская суета утомляет мой ум… – Марийка сложила красный зонт, подняла с асфальта черный саквояж и, поймав попутный ветер, помахала рукой и покинула гремящий, галдящий, кипящий строительными работами город, послав ему на прощание легкий, воздушный поцелуй.