Наступило лето 1963 года. Лето – время сделать косметический ремонт в квартире. Зима выдалась дождливая, а так как жили мы на последнем этаже дома, у которого не было чердака, да ещё и на углу, потолок в квартире с декабря по июль протекал, не переставая. Дожди давно прекратились, но та вода, что скопилась под залатанной крышей, находила выход на стыке перекрытий над нашей комнатой. И ремонт был необходим.
Но как быть? Квартира однокомнатная. Ребёнок маленький. Остаётся один выход: уехать с маленькой дочкой в другой город к маме. Конечно, это накладно для нашего скудного бюджета, но иного выхода нет. Уже купили железнодорожный билет, когда случилась беда: дочка, которой ещё не исполнилось и двух лет, упала с довольно высокой родительской кровати и, видимо, ушибла ключицу. Она начинала плакать, когда её клали на правый бочок. Я забеспокоилась: до поезда оставалось полдня. Вечером нужно было отправляться на вокзал. Ехать – не ехать? Решили ехать. Муж, провожая нас на вокзал, наказывал мне:
- Приедете на Курский вокзал в Москве, на метро переберитесь на Ярославский, и, как только откроют «Комнату матери и ребёнка», устройтесь туда и до посадки на ваш поезд проведите время там.
С рюкзаком за плечами, сеткой через локоть и с дочкой на руках я добралась с поезда до метро. Его только-только открыли. Метро, как всегда, встретило ласкающим ветерком и каким-то особым, только метро свойственным ароматом. Люди деловито сновали туда-сюда, толпились на остановках поездов, мчались вверх и вниз по эскалатору. В поезде метро мы приехали на станцию «Комсомольская», подошли к эскалатору. Я поставила дочку на ступеньку, и она бесстрашно стояла рядом со мной. Мы вышли на воздух, добрались до Ярославского вокзала, устроились в зале ожидания. «Комната матери и ребёнка» открывалась в восемь часов утра. Целый час пришлось провести в зале ожидания. Там было много народа. Люди сидели и лежали на скамейках, положив вещи под голову, сидели на чемоданах в проходах, или просто толпились кучками. Кто-то, разложив съестное, кормил детей и жевал сам, кто-то пытался читать. Было душно и неуютно. Шум зала тонул под куполом высоченного потолка и, отражаясь от него, распространялся равномерным гулом.
Когда Комната матери и ребёнка открылась, я уплатила семьдесят копеек за сутки, хотя находиться там нам нужно было гораздо меньше суток: мой поезд отходил в четыре часа дня, и в сутках не было необходимости. Но порядок был таков: оплата посуточная.
На входе в «Комнату матери и ребёнка» нас встретила женщина, она, как в больнице, была в белом халате, взяла билет и проводила меня с дочкой в большую комнату, где попарно стояли две кровати: для мамочек и ребёнка. Я положила дочку в детскую кроватку, сдала в камеру хранения, что находилась в «Комнаты матери и ребёнка», рюкзак, вернулась в спальню, разобрала вещи в авоське, достала еду. С собой в дорогу мы взяла баночку с творожком, баночку с пюре, два кусочка варёной курицы, пару булочек и бутылку с компотом. Молоко дочка пить не любила. Накормила Леночку, перекусила сама. Дочка заплакала, когда я уложила её на правый бочок. Ключица, видимо, её беспокоила.
Часов в девять утра в спальню завезли тележку с детским питанием: каши, молоко, творожок, булочки. Всё это стоило копейки даже для меня с моими ограниченными средствами. Потом объявили, что мамочки могут позавтракать в столовой, назвали номер комнаты. Оказывается, в «Комнате матери и ребёнка» были столовая и буфет. С детьми же в это время побудет няня. Ещё можно отлучиться в город за покупками, и в этом случае тоже за детьми присмотрит няня, она же побудет с детьми, пока вы займётесь стиркой в прачечной, которая находится в нескольких шагах от спальни. Рядом были другие спальни для детей более старшего возраста, игровая комната, в которой работали воспитатель и нянечка.
В прачечной было всё, необходимое для стирки: горячая и холодная вода, мыло, тазики, сушилка для пелёнок и детского белья. Я, выстирав испачканные вещицы дочки высушив их, быстро вернулась в спальню, прилегла на свою кровать. В десять часов утра в палату вошла детский врач, через шею на грудь у неё свисал стетоскоп, она спросила у мамочек:
- Какие есть жалобы? – раздала детям термометры.
Я вспомнила о ключице, беспокоящей дочку, и сказала об этом врачу. Та подошла к нам, измерила у Леночки температуру, прощупала плечо, ключицу. Леночка заплакала. Врач выписала нам направление в объединённую поликлинику. Она очень подробно объяснила:
- Поликлиника находится недалеко от вокзала, ехать никуда не надо, надо только пройти под мостом, что справа от вокзала, а там спросить у прохожих.
- Спасибо,- поблагодарила я и взяла из её рук направление.
Мы так и поступили. В поликлинике было много народа, но нас с Леночкой травматолог принял сразу без очереди. Врач очень бережно ощупал ключицу у ребёнка и направил нас на рентген. Там тоже для нас был зелёный свет. Люди в очереди даже и не думали возмущаться. Со снимком мы отправились на консилиум, а уж там врачи дали заключение: ушиб.
Хотя нас везде пропускали без очереди, я очень устала, Леночка капризничала, просила пить, а я ничего с собой попить не взяла. Времени до поезда оставалось мало, а нужно было ещё закомпостировать билет. Я забеспокоилась, взяла дочку на руки: так идти было быстрее, зашла за вещами, забрала в камере хранения рюкзак. Когда стала собирать вещи в авоську, ко мне подошла дежурная по комнате женщина, старше меня, красивая и ухоженная. Она, видя, что я запарилась, сказала мне:
- Не волнуйтесь, я дам вам няню, она вас проводит и посадит в поезд.
- Спасибо. А сколько это будет стоить?- поинтересовалась я, беспокоясь, что мне это не по средствам.
- Ничего, ведь Вы оплатили сутки, был ответ с улыбкой.
Я взяла на руки дочку, взяла авоську, а рюкзак понесла нянечка. Это была девушка моего возраста, примерно такого же роста, что и я, так же одета в ситцевое платьице и дешёвенькие босоножки. Уже у входа в вагон я решилась и дала ей железный рубль. Она просто взяла его и поблагодарила меня, а мне же было стыдно, но больше разменянных денег у меня не было, оставались одной бумажкой двадцать пять рублей.
Когда под стук колёс дочка уснула, я стала думать о прошедшем дне. Мне даже хотелось себя ущипнуть, чтобы не сомневаться в пережитом. Это был коммунизм наяву. Я спрашивала себя вновь и вновь: возможно ли такое? Даже посмотрела на себя в зеркало в туалете: заурядное лицо, заурядная одежда. А отношение, отношение…
Ведь даже в захудалом магазинчике продавцы смотрели на меня сверху вниз: одежда бедненькая, кольца обручального нет. Внимания не заслуживаю. Тем неожиданней было происшедшее сегодня со мной на вокзале. Но оно случилось, было, было, было! Было и потом не забывалось никогда.
Отчего же всё-таки зависела атмосфера доброжелательности в»Комнате матери и ребёнка»? От организации труда в ней, от коллектива сотрудников, от их понимания своего человеческого долга? Мне же, нахлебавшейся к тому времени обид и неуважительного отношения, всё происходящее там показалось чудом. Да это и было чудо – коммунизм наяву.