Лев Иванович решил навестить родные места. Пока он ехал на электричке ностальгия накрывала его ласковой пеленой. Ехать нужно было недалеко. Он, мысленно отмечал изменения, произошедшие вдоль железной дороги со времен его детства и юности. Корявые елки, посаженные вдоль нее, и росшие под влиянием смрадных креозотных вихрей, создаваемых поездами, наконец спилили. Деревянные павильонами на станциях бесследно исчезли. Зато, за ставшими лысыми платформами выросли панельные дома и дачные поселки. На привокзальной площади стояли новые красивые автобусы вместо ЗИМов с вытянутым заводским значком на радиаторе. На автобусной станции, его деревенька в списке ни конечных, ни промежуточных остановок не числилась. Автобусная станция представляла из себя маленький деревянный домик с окошком для кассирши и вагончиком для отдыха водителей. Запоздалое прозрение начало проклевываться, как первые ростки весной. Сначала, это прозрение просто вызвали радостную усмешку. Ну, не ходят туда автобусы, эка беда. Вон, такси стоят.
Но, ростки стали выпускать листочки, которые превращались в листочки крапивы. Жгучие, ох жгучие это были эти листочки. Вопрос Льва Ивановича:
- Сколько стоит добраться до Жихоловки?
-Вызвал недоумение в рядах водителей такси.
Все они отвечали с кавказским акцентом:
- Какой-такой Жихоловка- Михайловка? Здэсь такая дерэвня нэт.
Но, крапивные листочки прозрения были и полезными. За его спиной раздался мягкий голос, с деревенским выговором:
- Мил человек. Если провожу до Жихоловки, пузырь поставишь?
Лев Иванович оглянулся. Перед ним стоял мужик, деревенского вида:
- Не вопрос. Доведешь, в Жихоловке в магазине возьму бутылку.
- Э, нет, так не пойдет. Я сам из Жихоловки. Чего думаешь сюда приперся? За пенсией и продуктами. Нет в Жихоловке магазина. Давно нет. Здесь возьмешь – провожу.
Снова вмешались таксисты:
- Э, дорогой! Дорогу покажешь – довезу.
- Сиди абрек, не тревожься – тебе туда не доехать.
- Пачэму нэ доехать? У меня машина звэрь.
- Сядешь там на брюхо. Сам за трактором побежишь.
Таксист мгновенно потерял интерес к потенциальным пассажирам. Сначала они ехали на рейсовом автобусе. Львом Ивановичем снова овладела ностальгия и удивление произошедшими изменениями. Он с интересом разглядывал в окно мелькавшие за ним пейзажи. Его проводник сидел молча рядом. Он скептически наблюдал за Львом Ивановичем, изредка саркастически покачивая головой. Наконец попутчик Льва Ивановича сообщил:
- На следующей остановке выходим.
- Но, это же не Жихоловка.
- Ясен перец. Конечно не Жихоловка. Если бы все так просто было, я бы не бутылку, а стопарик попросил. Давай пошли на выход.
Когда автобус отошел, проводник Льва Ивановича поправил лямки сидора за спиной, поправил заправленные в кирзовые сапоги брюки и перешел шоссе. Лев Иванович догнал его, когда тот переходил придорожный кювет. Проводник посмотрел на туфли Льва Ивановича скинул свой сидор со спины, и сказал подставляя спину:
- В твоей обувке здесь не пройдешь. Садись на закорки.
Нес он Льва Ивановича шагов десять. Под его сапогами хлюпала жижа болотца. Наконец он остановился:
- Слазь. Дальше сухо будет. Лев Иванович соскочил и огляделся. Между стволов елок петляла узкая колея. С шоссе ее было-бы совершенно не видно, если бы не примятая осока болотца. Он поинтересовался:
- Это что за дорога?
- А, это Васька пробил на своем мотоцикле с коляской. Ну и нам безлошадным облегчение вышло.
- Так раньше мимо Жихоловки узкоколейка проходила.
- Вот сейчас на нее и выйдем метров через пятьдесят. А, ты-то откуда про узкоколейку знаешь?
- Да, жил я в здесь, в Жихоловке. До города по узкоколейке ездили. Голосовали, а дядя Паша машинист притормаживал.
Проводник сдвинул кепку на затылок, вытер лоб ладонью:
- То-то я смотрю, лицо твое вроде знакомое, а узнать что-то не могу. Левка что-ли?
- Да, а вы кто? Тоже не узнаю.
- Колька Петров. Я нашу восьмилетку заканчивал, когда ты в первый класс пошел. Это ты поехал в город в десятилетку кончать, а я в колхозе трактористом остался. Ну, чего вспомнил?
- Ну, так, слегка.
- Понятно. Гусь свинье не товарищ. Бутылку-то не зажмешь Лев Иванович.
- Николай, ты и отчество мое помнишь.
- А, чего-ж его не помнить, дядя Ваня-то еще лет пять прожил, после того как ты из леревни смотался. Хороший был мужик.
Вышли на широкую просеку. Петров обрадовано хмыкнул:
- Вот и узкоколейка.
Лев Иванович посмотрел себе под ноги:
- А, где же рельсы?
- Хватился. Ну там, где паровоз встал на вечный прикол, под ним остались еще остались рельсы. Остальные рельсы в вторчермет сдали. Наша Жихоловка год свой участок узкоколейки проедала.
- А, где паровоз встал на вечный прикол?
- На торфоразработках. Не забыл, зачем ее вообще проложили? Торф возили. Тогда-то за него платили копейки. Теперь за эти гроши, вообще, никто пахать не будет. Свобода, Ёшкин кот.
- А, шпалы где?
- Шпалы тоже в дело пошли, они же креозотом пропитаны. Ну вот и дошли. Ну, чего место вспомнил Лева?
- Нет, не припоминаю. Наверное здесь дядю Пашу тормозили?
- Молоток. Ну, давай вспоминай дальше, веди нас Лева.
- Туда?
- Ну, вот. А, говоришь не помнишь.
Деревня встретила их, стоявшими у дороги на входе в деревню бабками в платках и телогрейках. Когда подошли ближе бабки в разнобой стали спрашивать:
- Ну, чего Коля привез?
- Конечно. Привез.
- Спаситель ты мой.
- А, мне?
- А, мне?
Петров успокоил, встречавших его:
- Всем привез. Пошли. Не здесь же раздавать ваши заказы. Пошли хоть к лавочке подойдем, сидор поставлю.
Лев Иванович поздоровался:
- Здравствуйте.
Бабки с любопытством уставились на него и также в разнобой, как задавали вопросы Петрову, ответили:
- Здравствуйте.
- День добрый.
- Добрый день.
Николай посмотрел на Льва Ивановича:
- Лева, ну ты давай иди пока по своим делам, потом заходи с пузырем. Не забыл еще, что пузырь должен?
- А, куда прийти?
- Иди, найдешь потом. Чай, в родной деревне не заблудишься.
Бабки дружно в полголоса стали спрашивать Николая:
- Это кто-же такой?
-Левка дяди Вани Феоктистова сын.
- Да, иди ты?
- А, чего он приехал то?
Лев Иванович шел по деревне и его ностальгия, пуская сопли дралась с его разочарованием. Школа, в которой он учился, зияла провалами окон, выставив ребра стропил. Окна в клубе были забиты разнокалиберными кусками фанеры и досками крест-накрест. Когда он стал открывать калитку в родной двор, она заскрипела и упала, ощерившись гвоздями на ржавых петлях. Лев Иванович направился к дверям дома и остановился, услышав тихое повизгивание за спиной. Сердце у него екнуло и еще пока он не обернулся, в голове пронесся рой мыслей:
- Борзик. Не может быть! Собаки столько не живут. Но, ведь он меня узнал. Соскучился. Дождался. Может это он меня сюда позвал. А, я почувствовал.
Лев Иванович обернулся. К нему, поскуливая, на брюхе ползла маленькая дворняжка. Лев Иванович приложил руку к сердцу и сел на крыльцо, которое жалобно скрипнуло, предупреждая от опасности, что крыша, державшаяся на резных столбиках может похоронить под собою пришедшего. Нет, это был не Борзик. Лев Иванович покопался в дипломате и достал бутерброд с колбасой, который припас для себя. Собачонка, только что, не проглотила бутерброд целиком. Завиляла хвостом и преданно уставилась в глаза своего благодетеля. Когда был скормлен последний бутерброд, собачонка, виляя пушистым хвостом, затрусила к сорванной калитке и скрылась за ней. Лев Иванович проводил ее взглядом, и попытался открыть замок. Он пошарил рукой, ключ, лежал там-же где и в детстве. Заржавевший замок не поддавался повороту ключа и Лев Иванович в сердцах рванул его. Дверь открылась. Замок остался висеть на одной петле, оставшейся на двери. Вторая петля позвякивала, крутясь на дужке замка. Из-за двери пахнуло затхлостью. Лев Иванович зашел в дом. В нем все оставалось как в детстве. Печь, стояла целая, только побелка чуть осыпалась и покрылась паутиной. Паутина свисала с оранжевого абажура над столом. Две кровати с осевшими и покрытыми пылью горками подушек. Лев Иванович не ожидал увидеть такое запустение. Сердце екнуло снова, рука сама собой потянулась к двери, а ногти понесли на улицу. На крыльце он остановился и вернулся в дом. Половицы опасно скрипели, но Лев Иванович дошел до этажерки, и забрал с нее семейный альбом. Вышел он опустошенный. Его разочарование уже сидело верхом на лежащей на лопатках ностальгии, и накладывало руки на его горло. Лев Иванович шел, оступаясь на заросших травой колдобинах в колее деревенской улицы. Улица была пуста как во время просмотра модного телевизионного сериала. Присутствие жителей чувствовалось, но самих их видно не было. Его остановил окрик:
- Что заблудился, все-таки, Лев Иванович? Или бутылку зажать хочешь?
Лев Иванович закрутил головой пытаясь понять, кто к нему обращается. Он не сразу разглядел между щелями в штакетнике, сидящего на крыльце Николая Петрова. Он сидел и чего-то строгал перочинным ножиком. Лев Иванович стал выбирать дорогу к калитке, обходя старые лужи на тропинке, ведущей к калитке. Он уже взялся за штакетину калитки, когда услышал истеричный лай. Лаяла его знакомая дворняжка, которую он кормил своими бутербродами. Она стояла сразу за калиткой. Но, сказать, что собака просто стояла, было-бы легкомысленно. Дворняжка у калитки просто билась в истерике, по другую сторону калитки. Лев Иванович потянул за штакетину калитки и ласково заговорил с собакой:
- Что, не узнала собачка? Это же я.
Собачонка рванулась к нему и попыталась схватить за ногу и продолжала яростно тявкать, рычать, скаля зубы. Николай, не прерывая своего занятия, крикнул:
- Жулька! Цыц! К ноге, дрянь!
Ярость с собачонки как ветром сдуло. Она развернулась и виляя хвостом побежала к крыльцу. Лев Иванович потянул калитку на себя, и она легонько скрипнула. Собачонка, услышав скрип, снова рванулась с яростным лаем к Льву Ивановичу. Николай с угрозой в голосе снова крикнул:
- Жулька, назад! Порву, стерва!
Собачонка снова затрусила к крыльцу. Николай поднял голову и посмотрел на Льва Ивановича:
- Ну, чего, Лева. Сходил на кладбище проведал родителей?
Только сейчас Лев Иванович понял свою оплошность. Понял почему теребила его душа в последнее время:
- Конечно, конечно-же. Родителей на кладбище навестить. Как-же я забыл.
Лев Иванович уже развернулся снова к калитке, но Петров ему крикнул:
- Не суетись. Завтра навестишь. Все равно сегодня отсюда я тебя назад не поведу. Давай пузырь. Я тебя давно жду, вон и закусь приготовил. Мыслишка уже закрадываться стала, что и тебя город испортил. Как все городские легко можешь кинуть.
Рядом с Николаем на крыльце стояла миска и два граненых стакана. Из миски выглядывали сморщенные соленые огурцы, поперек миски лежали перья лука, накрытые кусками черного хлеба. Резал Николай ножом деревянную ложку. Лев Иванович оперся ногой на крыльцо, положил на колено дипломат и стал щелкать замками на нем. Собачонка уже сидела напротив крыльца и преданно смотрела на хозяина. Бутылку Лев Иванович поставил на крыльцо и стал закрывать дипломат. Николай его остановил его:
- Погоди Лева, положи в дипломат. Для тебя резал.
Не вставая с крыльца, Николай протянул Льву Ивановичу ложку, которую он резал.
- Аль, побрезгуешь Лева? От души резал. Не часто земляков встречаю. Положи в дипломат, а то выпьем и забудешь.
Лев Иванович сжал в руке ложку и стал рыться в дипломате:
- Спасибо Коля. Не ожидал. Нет, правда спасибо.
- Ты чего ищешь-то Лева? Бутылку ты уже достал, аль забыл уже? Быстро там у вас в городе склероз развивается.
- Да нет. Коля помню я. Ищу что тебе подарить. Долг платежом красен. Да, не взял с собою ничего.
- Да, ладно Лева. Не переживай. Садись лучше, выпьем по маленькой. Или брезгуешь выпить со односельчанином?
- Да ладно, тебе Коля, меня дерьмом-то выставлять. Выпьем, конечно выпьем. Жалею, что мало взял. После того, что здесь увидел, бутылки маловато будет.
- А, не переживай ты Лева, выпивки здесь хватает. Тетка Люба самогон гонит. Хороший самогон. С ее самогона, да с молока коз тетки Веры мы и кормимся. На пенсии-то колхозные не проживешь. Да, мне еще пенсия не вышла. Может и не доживу до нее.
- А, чего ты меня тогда на бутылку разводил?
- А, что я должен был деньги у тебя просить? Я, что нищий что-ли, ходить с протянутой рукой? Нет Лева, деньги я просить не буду. Садись, коль пришел. Наливай – твоя бутылка.
Забулькала водка по граненым стаканам. Николай опустил голову:
- Ну, давай за отцов наших, за предков наших, и за деревню нашу, не чокаясь.
Выпили. Собачонка, жалобно смотрела, как они закусывают. Николай усмехнулся:
- Не выпрашивай, соленые огурцы, все равно жрать не будешь.
Собачонка продолжала жалобно смотреть на Николая.
- Ну, ты посмотри, как с голодного края. Я понял она у тебя тоже уже что-то выпросила?
- А, ерунда, бутерброды в дорогу взял. Сейчас бы на закуску пошли, если бы знал, что она меня так облает.
Николай усмехнулся:
- Ты бы видел, как она меня облаивала, когда она у тетки Веры кормилась. Службу свою ей показывала и верность. Потом ко мне прибилась. Не обращай внимания. Ты наших-то деревенских не встречал в городе? Ты наливай, наливай чего на нее смотреть. Ее пить надо, а не разглядывать. Наливай. Я сейчас зайчатинки принесу.
Николай вернулся:
- Холодная, но для закуси сойдет. Так, не встречал там в городе наших?
- Да, видел Петьку Михальченко. Помнишь такого.
- А, то. Он же у нас тут начальником был. Не шибко большим, но папку подмышкой носил. Давай еще по одной. Ты закусывай, закусывай. Зайчатину, поди, не пробовал?
- Ну, так и что? Как там Петька поживает?
- А, ничего. В городе он пошел по партийной линии. Приходил к нам на завод. Они тогда с телевизионщиками приезжали. Речь он тогда у нас на заводе толкал. Меня увидел, вытащил из толпы, стал рассказывать, как мы с ним колхоз и все сельское хозяйство поднимали. Я чуть со стыда не сгорел, так он соловьем заливался. Потом говорит, что теперь нас партия позвала и теперь поднимаем производство на небывалую высоту. Только под руководством коммунистической партии наша страна сможет достигнуть таких успехов, которые не под силу ни одной капиталистической стране мира. Ребята потом долго надо мною потешались. Потом, на улице его как-то с его женой встретил. Узнал меня, с женой своей познакомил, но некогда ему очень было, спешили они. Потом уже ребята на заводе сказали, что рванул наш Петр Петрович в Израиль. Они все шутили. Говорят, он им там покажет, как надо коммунизм строить в одной взятой отдельно стране. Я-бы о нем и не вспомнил может. Да, тут смотрю по телеку, по кабельному, знакомые все лица. Петр Петрович наш уже видный бизнесмен. Приехал в гости на Родину. Снова хочет поднимать наше производство, желает делится богатым опытом капиталистической экономики и инвестициями. Говорит, коммунисты все делали не правильно, достичь всемирного счастья можно только в условиях капиталистической экономики.
- Петька на моей памяти, гвоздя забить в стену не мог. Ну, что Жулька смотришь? Ладно, дам тебе зайчатины.
Николай, бросил Жульке кусок мяса, разлил остатки водки по стаканам. Он положил пустую бутылку у крыльца, и протянул Льву Ивановичу его стакан. Собачонка облизнулась, и снова смотрела на них преданным и жалобным взглядом. Николай хмыкнул:
- Во, скорость. А, еще говорят - Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит. Ни в какой лес она не смотрит. Сидит и ждет своего куска с общего стола. Хорошо, что водку не пьет, а то бы нам не досталось. Иваныч, что там наука по этому поводу говорит?
- По какому? Почему собаки алкоголь не употребляют?
- Да нет. Почему волк в лес смотрит, а собака нет?
- А, да я не биолог Коль, я инженер. Ты извини, что я тебя просто по имени зову. Ты же старше меня.
- Да, ладно тебе. Все нормально. Ну, Лева, ты тут посиди. А, я к тетке Любе за самогоном сгоняю.
- Я с тобой.
- Че, испугался наедине с Жулькой оставаться?
- Нет, чего ее боятся, она не дура, понимает, что я от нее мокрое место могу оставить, просто тебя обижать не хочу. Я же не татарин, в чужом дворе хозяйничать. Нет. Не хочу на халяву пить. Что, я жлоб что ли? Деньги у меня с собою есть, заплатить и за выпивку и за закуску в состоянии.
- Эт, че, ты меня жлобом выставить хочешь? Чтобы я с гостя деньги брал. Не будет этого.
- Нет, Коля я понятия имею. Но ты-же мне не запретишь к тебе с гостинцем в гости прийти.
- Ладно, пошли, а то не дай бог подеремся еще. Вроде выпили немного, а уже чуть не за грудки друг друга берем. Ну, так чего какие мысли на счет волка и собаки?
- Коль, дался тебе этот волк. Ты мне лучше скажи сколько самогон здесь стоит. А, то обижу ненароком тетку Любу.
- Да, не боись. Не обеднеешь. Для тебя думаю это ерунда. Так, ты мне про волка объясни.
- Подожди ты с волком, Николай. Сядем с самогоном, обещаю, выложу про волков все, что знаю, как на духу. Скажи, что здесь почем. Не хочу попасть в просак.
- Иваныч, у тебя сколько с собою денег? Впрочем, не надо. Я в магазине, когда ты водку брал, видел. Ты на эти деньги здесь год можешь жить припеваючи.
- Чего? На семь тысяч можно год прожить? Шутишь?
- Ну не год. Но, пару месяцев, можешь как сыр в масле кататься. Вспомнишь все радости сельской жизни.
- Как же вы здесь живете?
Николай схватился за калитку от двора, к которому они подошли и закричал:
- Теть Люба, выйди. Теть Люба.
Потом он повернулся к Льву Ивановичу:
- Так и живем. Нормально живем.
Из двери дома высунулась женская в по-старушечьи повязанном платке:
- Тебе чего, Колька?
- Теть Люба, самогону продай!
Тетка Люба вылетела к калитке:
- Колька, ты что, меня посадить решил? Чего орешь как оглашенный?
- Да, ладно, тебе теть Люб, кому ты нужна в нашей глухомани. Давай тащи самогон, Лева у тебя купить хочешь.
Женщина встала, уперла руки в бока и насупилась:
- Нету у меня ни какого самогона. Ты кого привел, ко мне?
- Лева это Феоктистов, дяди Вани сын. Не помнишь его.
Женщина смягчилась:
- Не сдаст ментам?
- Тащи, не боись.
Женщина вскоре вернулась пряча под передником руку, оглянулась и достала бутылку без этикетки заткнутую бумажной пробкой:
- Держите.
Лев Иванович протянул женщине тысячу. Она опешила:
- А, помельче то денег нет? У меня с тыщи сдачи не будет.
- Сдачи не надо тетя Люба.
- Что еще самогону дать? У меня столько нету. Завтра нагоню.
- Да, нет. Это я долг отдаю.
- Какой еще долг?
- Да, выходит должен я, что долго в родную деревню не приезжал.
Женщина стала рассматривать купюру:
- Она, что меченная что-ли?
- Меченная тетя Люба, а я сотрудник НКВД.
Вмешался Николай:
- Ты, Лева, кончай так шутить. Здесь, такие шутки не понимают. Не боись теть Люб, бери деньги. Все нормально. Если есть еще самогон давай, нам сегодня мало будет.
Вернулись Николай с Львом Ивановичем к дому Николая с тремя бутылками в руках. Зайчатину, которую Николай опрометчиво оставил на крыльце, как корова языком слизнула. Жульки нигде не было видно. Николай подвел итог:
- Вот стерва, Жулька, решила, что нам с тобой соленых огурцов хватит. Пошли в дом, завязывать надо с этими посиделками на крыльце. Тем более скоро стемнеет.
Лев Иванович устраивался на табурете за столом. Ностальгия снова, вытерев себе сопли, гладила Льва Ивановича по голове. Николай, стоя, наливал самогон. Самогон тихо побулькивал в граненых стаканах:
- Лева, ты обещал меня просветить насчет волков и собак. Не забыл?
- Дались тебе эти волки, Коля. Ну, ладно обещал, буду в памяти рыться. Значит почему, волк в лес смотрит, сколько его не корми? Ну, тут все просто. Дом его там. Семья его. А, человек ему никто. Ну, как-то так.
- Э, нет, Лева. Так просто, ты не отделаешься. А, собака. Вон Жулька. Почему она в лес подалась, после того как нас с тобой с носом оставила? Э, нет, врешь, приползет завтра на пузе, и будет хвостом вилять. Потому, что в лесу ей - хана. Ее там волки если ждут, то только чтобы пообедать ею. Это, как, Петька Михальченко. Он в деревню не спешит, да, и на ваш завод он тоже не спешит. Что ему там делать? Работать? Не смеши меня. Давай еще думай.
- Ну, волки не лают. А, собаки лают и на людей и на волков.
Николай поднял вверх указательный палец:
- Во! Это уже ближе. Ну, давай! Чего самогон в руке держим? И закусывай, закусывай. Не боись закуси найдем. Значит говоришь волки не лают? Может не умеют лаять, в отличии от собак?
Лева помолчал, смакуя самогон и выдохнул:
- Классная штука.
- Понравилось? То-то. Но, ты не уходи от разговора. Может не умеют волки лаять?
- Не знаю. Я – технарь, а не биолог. А, вот еще. Ни один волк не будет охотится на волков вместе с человеком, а собака будет.
Николай снова поднял указательный палец:
- Во, а вот это - прямо в точку. Знаешь, я снова вспомнил Петьку Михальченко. Он как собака, готов был охотится на колхозников, искать виноватых, предлагать на собраниях как их наказать, а сам палец о палец не ударил, чтобы что-то толковое сделать.
- Слушай Коля, а кто отец был у Петьки?
- В смысле?
- Ну, кем он в колхозе был?
- Фиг его знает. Партийным секретарем он был. В правлении все время сидел с председателем.
Лева опьяневшим голосом проговорил:
- Понял, я Коля. Это гены.
- Какие еще на фиг гены?
- Ну, в смысле наследственность.
- А, у нас эта наследственность, что другая?
- Выходит другая. У нас нет их гена. Гена то ли приспосабливаемости, то ли приручаемости. Наливай.
- Лева, выходит мы недоделанные, что ли?
- Фиг его знает. Вот, ты мне скажи, кто лучше – волки или собаки?
- Ну и вопросики у тебя.
- А, ты думал, только ты вопросики хитрые можешь придумывать? Э, нет, Коля, мы тоже народ любопытный.
- Хочешь сказать, что мы с тобой похожи на волков?
- Не знаю. Наверное, не все так просто. Но, мы на своих не охотимся, и своих не сдаем. Вот и думай.
Как уснул, Лев Иванович вспоминал на следующий день с трудом.