Закончил небольшой эксперимент и делюсь им с читателями.
Два непутевых купеческих сына приезжают с отцом на Большую ярмарку, устроенную князем Держимиром, да только вместо того, чтобы заниматься делом, отправляются в загул. «Нагулявшись» до беспамятства, братья по глупости записываются от имени княжеских витязей на турнир между лучшими иноземными воинами. Только вот самим им справиться с такой задачей будет не под силу. Благо, в город прибыл загадочный богатырь…
Глава 1
Случилось это давно, вряд ли кто подтвердит, было то вообще или какой чудак выдумал. А начинается сия история во славной стране Святоруси, в деревне Бородачи, что спряталась за леском близ стольного города Златоглавца, названного так, потому что весь в золоте горел. Жили в нем люди крайне богатые, вот и ставили себе на домах купола золотые, а те, кто все же победнее был, деревянные в золотую краску вымазывали. Прозвали село так, дескать, оттого, что основали его три мужика с бородами в две косые сажени длиною, да никто в эту чушь не верит. Мужики везде бородаты, а чтобы такие бородищи отрастили, еще не бывало, разве в каких краях заморских. Жил в той деревне старик Жиробуд с женой своей Переславой, которая была на тридцать лет его моложе и пригоже тоже. И было у него два сына еще от предыдущей супруги, которая лет пять назад околела. Старшой Вячемир и младший Хотебуд. Вячемир уродился повыше, а Хотебуд поширше, пожалуй, с них и этого хватит. И вопреки сказкам, оба были балбесы.
Сам Жиробуд являлся зажиточным купцом и, хотя рассказывал в городе всякие байки о дальних странах, торговал в основном тем, что у него на полях росло, да в мастерских делалось руками батраков. Перекупал, правда, бывало, товары у чужеземных гостей, тех, кто попроще да пооткрытее, на подходе к Златоглавцу-граду всякие диковинки, потом втридорога толкал на ярмарках. Еще дружил он с деревенским старостой крепко. Сам мог бы старостой стать, да отчего-то не захотел. В народе говорят, не пожелал лишнюю работу на плечи брать, у него, мол, и без этого дел полно, да дом – полная чаша. Но при таком богатстве ездить на ярмарку в Златоглавец купец любил сам, не доверял он работничкам-тунеядцам, а уж детинам своим и подавно. Как-то раз отправил их по этому заданию (сам занемог тогда), так больше зарекся. Эти двое товар-то сбыли с горем пополам, да только половину выручки пропили, а вторую под хмелем на медвежьих боях в княжьем дворе просадили. Как об их зады хворостины ломались, во всех окрестных селах слышали.
Подходила летняя ярмарка, Жиробуд суетится начал, а годы свое берут: то спину заломит, то нога подвернется, то пузо за угол стола зацепится… Пришлось думать, кого с собой брать. Стоит тут отвлечься ненадолго и указать, что жаден был купец, только всю свою братию зазря дискредитировал. Чужому человеку не дозволял и глянуть косо на свое добро, коли тот его покупать не собирался. В тот раз, когда батраки за него поехали (купец тогда о свинью споткнулся и ногу подвернул), он же весь день на постели ерзал, доводя жену-молодуху нытьем, не давал ей ни с подругами через окно похихикать, ни с молодцом Милославом, княжьим лесничим, поболтать. И чего его только тут носит?
- Эх, - вздохнул Жиробуд, хлопнув пухлой ладонью о стол. – Надо брать этих лободырных, к семейному ремеслу приобщать, а то ведь все по ветру пустят. Лучше сейчас начать, потом совсем… эх.
- Угу-угу, - отозвалась Переслава. Ее сейчас куда больше заботило красоту на ногти навести, да гребнем перламутровым волосы причесать.
- В конце концов, не могут же они настолько бестолковыми быть? – словно самого себя спросил разочарованный отец.
- Угу-угу. И маслица душистого для серег прикупи, а то на улицу выйти стыдно.
- А, да что с тебя взять, что с ветром говорить и то проку больше, - купец махнул рукой, встал и выковырял пузо из-под столешницы. Накинул кафтан бархатный с медными пуговицами и протиснулся в дверь.
На дворе солнышко припекало, тихий ветер дул на яркие подсолнухи, а те едва ему в ответ головами качали. С плетня загорланил петух, как обычно не ко времени, такой же ленивый и раскормленный был, как хозяин. Понапрасну пугал всех своим поздним скрежетом. Жиробуд схватил валяющийся у скамейки лапоть, только его свил кто-то, и зарядил в петуха.
- Опять все продрых, каплун жирный! Что толку от тебя, зажарить да слопать.
Тяжело топая красными с золотом сапогами, купец направился на шум голосов развеселой компании, поругиваясь по пути то на подвернувшийся камушек, то на наглую ворону, скачущую у него перед носом и клюющую зерна, разбросанные для кур.
Братья сидели на дворе перед теремом, вторым после старостиного да и последним, и играли в карты на щелбаны, взяв третьим щербатого пастушка. Втроем-то оно веселее, больше шансов самому щелбан отвесить. Жиробуд, широко размахивая при ходьбе руками, в два шага смерил двор и одарил сыновей звонкими затрещинами.
- Эх вы, божедурье великорослое, на что мне только свалились? – пораздумав с секунду, купец треснул подзатыльником еще и пастушка, да так, что тот с колоды, где сидел, свергся. – Вы разве не должны повозки добром грузить? Князь нынче большую ярмарку затеял, позвал гостей немчурских с рожами напудренными. А у них золото, что для нашего брата семечки, - он махнул на покачивающееся подсолнуховое поле. – Чего ж вы расселись, а ну за работу!
- А чего это мы, батюшка, будем кули таскать? – встал в позу Вячемир. – Для того у нас работнички имеются.
- Работнички, - недовольно повторил купец. – Не будь вы такими дурнями, я бы их вообще к своему имуществу близко не подпускал. Ишь, глазенки какие жадные, только отвернись, сразу чего-нибудь стащат.
Для острастки он погрозил работникам кулаком, те начали закидывать тюки быстрее, а потом отойдут за телегу и давай Жиробуда на все лады раскладывать и казать всякое неприличное. У того аж уши огнем загорелись. Но сыновей все же встряхнул да погнал к телегам.
- Хотите наследство получить, так нечего лясы точить, - прибавил купец в рифму, подгоняя детин пинками.
Управились только после полудня, караван через полдеревни протянулся на диво мужикам. Те, привалившись к плетням, мусоля колосья и почесывая бороды, забивали спор, чего да сколько там в этих телегах нагружено. Не забывали и купца Жиробуда «добрым» словом помянуть. Не любили его за жадность, да и как можно? Он и батракам-то своим платил вдвое меньше, чем надобно, а уж если кто помочь попросит – хорошо еще собак не спустит.
Наевшись ватрушек на дорожку, Жиробуд уселся в самую большую повозку, что впереди остальных стояла, а сыновей в дальний конец поезда отправил, «чтобы следили, кабы кто не своровал». Так и поехали в престольный Златоглавец-град.
Глава 2
Путь до стольного града лежал недлинный и живописный, дорога проходила между изумрудными лугами с одной стороны и светлыми березовыми рощами с другой. Но Жиробуд умудрился заснуть, раскачиваясь на горе тюков да кулей, куда залез, как басурманский идол. Иногда только он подскакивал, тряся щеками, и вопил: «А ну положь!», после чего снова принимался распугивать воробьев громогласным храпом. Уже почти у самых ворот его разбудил шум огромной толпы: в Златоглавец тянулось столько пестрого люда, да повозок, да ослов и волов с товаром, что едва арка не трескалась. Тут и торгашей со всего света набилось, и гостей важных со свитой во сто человек, и мужиков из окрестных и дальних деревень. Скоморохи с медведями нагло лезли к людям, скакали, на руках ходили, музыку играли и собирали гонорар. Купец сразу вооружился длинной палкой, которой отбивался от всякого рода попрошаек, вяло махая этим дрыном, словно корова хвостом. Над ним только потешаться стали, а он знай, палкой махает, да шлет всех, откуда вылезли.
В таком столпотворении даже не было времени облапошить всяких темноликих челмоносцев из далекой Тфундии, на них у Жиробуда особые уловки имелись, они народ бесхитростный. А как прошли в город да более-менее выбрались на простор, вокруг одни еллины околачиваются. С этими лучше делов не иметь, сам того и гляди без портов останешься. Ох, и хитры же эти еллины, мало кто с ними тягаться станет, вот и купец наш не стал.
А вокруг благолепие, все в красках ярких, крыши золотом горят, на стене головы конские деревянные с гирляндами. Весь город украсили по высшему разряду. Ярмарка от края до края раскинулась, яблоку упасть негде, всюду шатров да прилавков понаставлено видимо-невидимо, и чего на них только нет!
Наперво Жиробуд нашел место на ярмарочной площади поудобнее, а ежели кто хотел туда первым влезть, того пузом выталкивал. Расставил батраков вкруг горы товаров, которые прямо так и свалил, заодно свистнул пяток дружинников княжьих и заплатил тем, чтобы за батраками следили, а сам начал за ними приглядывать, с такой иерархией оно удобнее. До такой вот дурости у него порой доходило. Сыновей тоже к работе пристроил, Вячемир зазывалой сделался, он длинный и орать громко умеет, что самому Великому князю Держимиру в тереме слышно будет. А Хотебуд каждого любопытного, кто у кучи остановится, хватал так вежливо за руку, за плечо или за грудки и чуть в руки всяких товаров не совал. Тут уж хочешь, не хочешь, приходилось покупать. Так и торговали. Только народ поприличнее и поважнее купец на себя брал, сразу всю желчь выплевывал, начинал елейным голоском напевать, хвалить наряды да щедрость людей, которых впервые видел. Но работал такой прием удачно.
Однако братьям-лоботрясам быстро надоело драть глотки и цеплять зазевавшихся покупателей. Вокруг ярмарка кипит, а они тут торчат, слыханное ли дело?! Но из-под зоркого взгляда Жиробуда просто так не улизнешь. Вот и стали они, чтобы развлечься хоть чуть-чуть, понемногу таскать из батюшкиных коробов то сливу, то персик. Сгрызут фрукт, а косточку запульнут в толпу. Стоит выскочить разгневанному мужику с шишкой на лбу (чем братьев Бог не обделил, так это силушкой, хоть и тратили ее понапрасну), то охальники тут же примут премилый вид и снова покупателей окликают. Так они почти до вечера развлекались, уже под конец даже начали народ от своих прилавков оплеухами и пинками отгонять, чтобы не мешали «полезным делом» заниматься. Старик Жиробуд тоже их выходки не замечал. У него оба глаза по сторонам скосились, да шею заломило от постоянного зырканья и поворачивания то туда, то сюда. И за товаром следить надо, и за работниками, и за стражей, и за сыновьями, а уж клиентов упустить, Господи сохрани! Теперь он, как заморская кукла заводная только тараторил заученные «заманухи», кивая, словно посол из Иппонии. Говорят в народе, один такой посол бывал проездом пару лет назад, так пока со всем княжьим двором поздоровался, у него от кивков голова-то и отвалилась. В этом году тоже должна была делегация пожаловать, Вячемиру с Хотебудом страсть как хотелось поглядеть, когда у послов головы поотваливаются, вот только сбежать пока никак не выходило. Купец, может, и осоловел уже вконец от такого пестрого хоровода, от свиста флейт и переливов гуслей, да побаивались его сыновья.
И тут Хотебуд с досады как стрельнет большой персиковой косточкой в самую гущу народа, кость кому-то в лоб треснула, аж звон колокольный раздался. Раскидав мужиков, выскочил к жиробудову прилавку поп с кадилом наперевес, пыхтит от злости совсем не по-христиански. Рыжая борода кверху торчит, пудовый золотой крест на животе не висит, а лежит, сам здоровый, как два медведя.
- Это кто здесь безобразит?! – кричит. – У-у, нехристи! Развели тут пляски бесовские!
А поп могучий был, хоть пузо не меньше, чем у Жиробуда торчит, видно, что силы под ним много накопилось, набродилось. Начал подряд крестьян за шкирки хватать и трясти, да с тех спросу нет. И тут заметил он двоих парней-бездельников и прямо к ним.
- Э, брат, да это ж Поп-Боголеп никак? – толкнул Хотебуда Вячемир. – Батин товарищ. Не хорошо ты ему по лбу треснул, вона шишка какая вспрыгнула. Сейчас бить будет, у него суд короткий.
И стоит тут отметить, что Боголеп был известен на целый Златоглавец не только своими проповедями и примерной жизнью, но и суровым норовом. Чуть не по нему, даст кадилом увесистым золотым, не пожалеет… кадила. Одному бедолаге так вмазал, что того из лаптей выкинуло, а все потому, что сказал что-то нелицеприятное. Только поп все по чести объяснил: увидал он у мужика на плечах черта, который всякие безобразия на уши нашептывал, вот и решил доброе дело сделать, исцелить от напасти. И помогло ведь! Тот мужик после удара все зубы растерял, а заместо их деревянные вставил. И чтобы над ним по этому поводу не потешались, рот на замке держит и непотребств не говорит более. Таких историй много по базарам и питейным заведениям гуляло, иные и выдумывали, кто для смеху, кто для того, чтоб народ больше духовных лиц уважал.
Надвинулся Боголеп на братьев, как туча, только что молний из глаз не мечет, те в коробы с тюками вжались, за громоздким кадилом на цепи (ни дать, ни взять – кистень!) следят, моргнуть боятся. Поп посмотрел, посмотрел да и признал парней.
- Эй, а вы не купца Жиробуда сыновья будете?! – радостно воскликнув, он положил тяжелые ручищи им на плечи.
- Ага, - дружно кивнули братья.
- И где же родитель ваш, давно я его не видел? Даст Бог памяти, - поп показательно перекрестился, - с конца осени…
- Дык вон он сидит, - кивнул Вячемир. – Делами увлекся, ничего не видим окромя золота. Вы, батюшка, его по лбу щелкните, он враз опомнится.
- Ты про отца так не говори, - Боголеп погрозил парню пальцем. – За такое тебя черти в яму уволокут. А, кстати, коли я чертей вспомнил. Вы не видели, что за шлында тут косточками кидается? Уж я его окрещу так, что на Небеса без досмотра пропустят.
Переглянулись братья, думая, чего бы соврать. Хотебуд только репу почесал, но Вячемир, будучи все же посмекалистее (хоть тут сказки не соврали) нашелся:
- А это, батюшка, - говорит, - один тфундус своего мартыша выпустил погулять. Вот он тут и наводит беспорядок да лихо всякое.
- Ах, ведь вельзевел чумазый! – разозлился поп. – Понатащили всякой нечисти с елефантами этими, как будто у нас своего такого добра мало, только в кучи смердючи вляпаешься, тьфу! Ну, ничего, Бог ему судья, - сделав блаженное лицо, Поп-Боголеп взглянул на небо. – Пойду я с Жиробудом потолкую.
Распрощались они с попом, вздохнули облегченно и наблюдают. Боголеп сначала звал купца, звал, никак не дозовется. Опосля осмотрелся, перекрестился да как треснет того по лбу палкой, выдернув ее из рук какого-то хромого. Жиробуд и впрямь опомнился, обрадовался давнему другу, обниматься полез, даже покупателя оттолкнул, сунув деньги в карман, а товару не дав. Да только стоило им сойтись, пузами уперлись друг в друга и аж отскочили. Попробовали с другого бока, все одно, потом с разных. Так и толкались, как иппонские воины-толстуны.
- Э, эдак они до завтрашнего утра бодаться будут, - присвистнул Вячемир. – Айда в город, чего нам тут сидеть.
- И то верно, - Хотебуд плечи расправил, почесался, где нужно было, пересчитал вырученные за день деньги и заухмылялся. – Ох, и погуляем!
Глава 3
Вырвались братья на волю из-под батькиного присмотра, сразу задышалось легче. Пошли они по ярмарке бродить, скоморохов смотреть, да зверей заморских. Гости князю на потеху много разной живности привезли, тут тебе и коркодилы зубастые, и елефанты длинноносые, и мамони всякие. Скоморохи с собой медведей привели, да необычных – дрессированных. Они у них на передних лапах ходили, плясали, еще на каком-то чуде двухколесном катались. Вертят чего-то там лапами и едут, а народ радуется! Братья тоже все дивятся и чудным фокусам тфундийских магов, плюющихся огнем и змеями, и птицам радужным, и нарядам пестрым. Раньше-то ярмарки не такие были, скромнее, а нынче государство расширилось, богатства приумножились, вот Великий князь и надумал показать соседям, чего стоит. Свои чудеса показать, чужие посмотреть, да гостей удивить. Весь мир сюда стянулся на праздник.
Ближе к вечеру у Вячемира с Хотебудом глаза начали кругами ходить от зрелищ и магии всяческой, а чего-то не хватает. Думали-думали, чего именно, тут Хотебуда осенило. Толкнул он брата в бок и говорит:
- Слышь, Вячик, а что ж мы трезвые гуляем, как дураки? такое веселье вокруг. Давай-ка меду! А то совсем нас эти диковинки с панталыку сбили.
- И верно, сбили, - Вячемир затылок потер, словно сам не понял, отчего забыл про главное.
Без этого дела у братьев ни одно посещение стольного города не обходилось, окромя тех случаев, когда батюшка рядом был. А тот, если надо, сразу за уши хватал да тащил к телегам. Мог и батогом отходить. А сейчас – раздолье!
- Надо бы наверстать, - предложил Вячемир. – Я от этих тфундусов и сарацин с их фокусами совсем дурной сделался, такое одной чаркой не решить. Пойдем к княжьему терему, и в каждом встречном кабаке выпьем по кружке крепкого меду. Так оно веселее будет на гостей иноземных смотреть.
На том они и согласились. Золотых рублей в карманах у обоих было предостаточно для хорошего загула, а питейных заведений по такому торжественному случаю открылось видимо-невидимо. И все такие разукрашенные стоят, в окнах огонь уютный так и зазывает. Как тут не заглянуть на пару ковшиков? В первом кабаке братья развеселились, во втором разогрелись, в третьем вместо одной чарки сгоряча выпили по три, в четвертом проиграли в карты шапки и дорогие рубахи, шелковые, золотом расшитые у цареградских торгашей купленные. Спьяну не так у них игра шла, как по трезвости. В пятом кабаке драку затеяли, вышли с фонарями под глазами, у старшего под правым, у младшего под левым, зато веселые! Денежки тем временем поубыли, было решено сделать передышку и посетить площадку, где медведи боролись. Занятие это рисковое, но можно было хорошо озолотиться, коли твой медведь победит. В прошлый раз братьям как-то не свезло, но теперь они решили на удачу не надеяться.
Как начали медведи друг друга по рингу (слово такое аглицкое, завезенное) валять да катать, Хотебуд незаметно подкрадется в шумной толпе и хвать противника за хвост. Тут, конечно, изловчиться нужно, только под медовухой у младшего Жиробудовича хватка особая просыпалась, что в картах, впрочем, не помогало, как мы видели. Пока чужой медведь на наглеца отвлекался, лапой замахивался, ихний его на лопатки и уложил. Появилось еще золотишко, но братья решили деньги приберечь и в шестой забегаловке расплатились серьгами золотыми. Узнай старый купец, как сыновья-блудяшки его подарками распоряжаются, вбил бы их в землю, как колышки. Дальше они еще во что-то играли, потом сами не помнили во что, только проигрались знатно, остались в одних портках и исподних рубахах из овечьей шерсти, сапоги сменили на лапти, а рубликов осталось разве на пару кружек. Поскольку эдаких тюрюхайлов никто к себе пускать не захотел, да и выпитое уже назад просилось, пошли братья к терему князя Держимира, властителя Святоруси.
По дороге все кликуны созывали народ на большое Позорище, назавтра князь готовил турнир для лучших витязей со всех краев земли, дабы показать, что святорусичи самые сильные. И заранее можно было посмотреть на приехавших бойцов, да как они мечами машут. Все ж развлечение, братья как услыхали о такой возможности, мигом к выстроенной из бруса стадиёну (еще такое словечко из-за моря завезли) побежали. Когда в следующий раз на чужеземцев посмотреть выпадет да посмеяться над ними?
Глава 4
Стадиён, он же и Позорищем в народе прослыл, в честь самого позорища (не очень чужеродные слова у святорусичей приживаются), выстроили прямо напротив княжеских хором, терем в десять ярусов стоял так, что с высокого балкона можно было смотреть на состязание внизу. Хотя для Держимира со свитой особую ложу пристроили все равно. Ох, и хорош же был терем! В яркие цвета выкрашен, с витражными окошками, с соколиными головами на коньках, с золочеными крышами и куполами. На высоких шпилях знамена червленые реют. С любого края Златоглавца-града его видать было, а в солнечный день так и за две-три версты вокруг – так светился. Но туда двух выпивших, похожих на бродяг парней крепкие богатыри с бердышами и близко бы не подпустили, зато на стадиён войти дозволялось всякому желающему. Поднялись братья повыше, почти на самый верхний ряд, и увидали там мужичка в буром зипуне и стоячей шапке. Держал он в руках перо гусиное и толстый свиток, поглядывал на воинов заморских, что по Позорищу ходили, да записывал что-то. При этом вид у него такой был, будто ему на рассвете голову отрубят – так утомился. Ну а пьяному скучно тихо сидеть, купеческих отпрысков к мужику на разговор и потянуло.
- Эй, друже, чего пригорюнился? – Вячемир еле языком ворочал. Плюхнулся он рядом с писарем и обнял по-товарищески.
- Да, тут ведь такие вещи делаются, - поддакнул Хотебуд, падая по другую сторону скамьи.
- Усмяг, хоть в гроб ложись, - вздохнул мужичок. – Вы бы, молодцы, лучше мне налили медку, чем духом своим с ног валить.
- Рады бы, да у самих только на поправку осталось, - пожал плечами старшой. – А с чего ты уработался, вроде дело не хитрое?
- Не хитрое, - кисло улыбнулся писарь. – Я тут с утра сижу, как проклятый, того и гляди седалище корни пустит, так и прирасту тут. Этих чертей иноземных целый табор понаехал, а мне их отмечать, да расписывать для потомков.
Переглянулись братья за спиной у мужика, захотелось им побольше про гостей узнать.
- А не покажешь нам чертей этих? – предложил Хотебуд. – Мы б тебе чарочку потом поставили.
- Отчего ж не показать, - оживился тот. То ли ему скуку развеять захотелось беседой, то ли чарочку опрокинуть. – У меня тут все указаны, вон они, голубчики, собрались. Спросите, а я вам скажу, кто есть кто. Меня, кстати, Прохором кличут.
Жиробудичи тоже представились, побратались с Прохором, как у пьяных заведено издревле. Затем начали выбирать, про кого бы первого спросить, и ведь каждый немчур диковиннее предыдущего.
Тут затрубили рога, засвистели дудки и вошел на стадиён князь со свитой пышной. Весь в золоте да каменьях, как иконостас, аж светится, на голове шапка с большим рубином и крестиком на верхушке. Скипетр с державою стоят, как весь стольный град. Под руку Держимир супругу свою Ладу ведет, та серебрится, что Луна. Идут, друг друга дополняют. За ними дружина во всеоружии, в кафтанах нарядных, потом бояре толпятся, только шапки, как лес из одних пней, торчат. И потом уж прислуга бежит с собаками вперемешку. Гости князя увидали, сразу поскакали к нему навстречу, кланяются, льстят, как положено, руки жмут, Держимиру жезл пришлось подмышкой держать, чтобы не мешался.
- Эх, как их князь всех понимает? – подивился Вячемир.
- Да, может, и не понимает, - сказал писарь. – Но в политике так заведено: никто никого не понимает, но делает вид, будто совсем наоборот. Разве кроме тех случаев, когда надо друг друга осрамить. Тут ужо все сразу ясно.
- Так, - протянул Хотебуд, всматриваясь в первого подошедшего к князю, вернее, к двоим: худого мужчину с тонкими усиками, голова которого торчала из пышного жабо, как из цветка, и его супруги. Та превосходила мужа в ширину раза в четыре и обладала громадной «кормой», с трудом ее перетаскивая. – Вот про этих расскажи-ка!
Прохор вперся в свиток, разбирая собственные записи, при этом раскрыл рот и поднял палец.
- А это будет маркиз мусье Говнюсь де Шампиньон, из какой-то Фракции, - объявил он, поглядывая на немчура через край бумаги. – Вредный тип, вечно чем-то недоволен. Вон, гляньте, и сейчас… возмущается.
Писарь ткнул перок на маркиза. Тот и, правда, негодовал, жалуясь князю, на что, отсюда слышно не было, только гнусавый голос, как у капризного ребенка, доносился.
- Рядом его жена, мадам Сижу. Да по ней и так видно. Он с собой привез лучшего государева мышкотера, во как! Мусье Батона де Бульон.
- И чего, он мышей трет что ли? – моргнул от удивления Вячемир.
- Надо думать. Только как он в состязании участвовать будет, не знаю. У нас и тереть-то нечего, князь велел накануне всех мышей да крыс из города гнать.
- И как эта корова его еще не задавила? – заржал Вячемир, чуть не свалившись со скамьи, увидав, как мадам Сижу проглотила сразу десяток петушков на палочке. – А то ведь еще и слопает ненароком.
- Ну, а следом кто? – продолжил младший брат.
- Этот-то, важный? – Прохор потер красный нос и шмыгнул. – Это сосед маркизов, можно сказать, агличанин. Граф сэр Кейкербейкертон звать, - выговорил по буквам писарь. – Как его подопечного именовать, не сказали, а сам он требует, чтобы к нему обращались не иначе, как сэр Лыцарь. И ежели кто откажется, он бьет ему по роже своей железной перчаткой и куда-то зовет.
- Куда это? – разом выдохнули оба брата, обдав Прошу перегаром с обеих сторон, на чудо удержался он на месте после эдакого залпа.
- Шут его знает, никто не ходил пока.
Третьим испросили братья про невысокого мужика в халате, судя по тому, как он поклоны отвешивал, прибывшего из Иппонии.
- Это господин Лясиваси, - пояснил писарь. – Очень вежливый, но с головой у него нелады, все падает да падает.
- Не-е, - с видом знатока встрял Вячемир. – У них так заведено, кланяться всем. Айда проследим за ним, а то как голова вконец отвалится.
- Пока не отвалилась, - скептически заметил писарь. – Впрочем, мне и некогда, я бы выпил лучше. Ну так, вон тот толстый, с трех столичных купчин, будет его богатырь Горо, или его Гора звать надо, вишь здоровый, я так не разобрал. С этими немчурами сам леший запутается.
Далее утомлять читателя списком гостей княжьих не стану, ибо он еще длинный был, на поединок (хотя какой это поединок будет?) не меньше сотни воинов выставили. Сказать только стоит, что прибыли на состязание бойцы со всего света. И из северных краев суровый голый мужик с топором, и ханич-богатур из далеких степей, и тфундус со змеей на шее, и желтолицый человечек из страны Наднебесной – эк ее занесло! Мелкий такой, что братья никак представить не могли, как он тут вообще бороться будет, но Проша охотно пояснил:
- Да он зато ловкий, как пять чертей. А еще, говорят, может задницей валун надвое расколоть. Вроде монах, хотя по мне мелковат для монаха. Где это видано, чтоб у монаха пусть маленького, а пуза не было?
- Это да, не видано, - закивали Жиробудичи. – А камни колоть, тут умение особое нужно, да и по жизни пригодится, коли в темницу, например, угодишь.
Занесло даже какого-то совсем дикого человека с совсем уже неведомых островов. Он весь в рисунках был и скалился страшно, чего-то рычал и себя обхлопывал. К такому и подступиться не всякий решит. И что за ветер ему клич княжий донес только? Со своей стороны Держимир троих богатырей привел.
- Такое правило, - рассказал писарь. – Кто турнир принимает, может троих выставить. Сейчас они еще записываться пойдут. Вон там стол видите?
Глянули братья, и впрямь стол у входа на стадиён стоит, а за ним мужичок, точь-в-точь как Прохор одет. Даже лицом похож.
- Этим делом Прокоп заведует, второй писарь.
- Брат твой что ли? – сравнивая писцов на глаз, спросил Хотебуд.
- Да какой брат! Совсем на меня не похож. И что же выходит, друзья-товарищи, я свое исполнил, теперь с вас чарка!
Глава 5
К счастью Вячемира и Хотебуда прямо на улице рядом с Позорищем продавали мед из большущей бочки, причем всем подряд, так что их прискорбный вид не стал помехой. Налили они Прохору за свой счет и выяснилось, что у того у самого в кошеле монеты звенят. Опорожнив чарку, он начал с братьями обниматься и целоваться, вывалил кошелек и купил еще медовухи. Так они еще крепче напились, раздухарились и потянуло на какие-нибудь подвиги. Писарь тут с ними распрощался, его быстро в сон потянуло, а купеческие отпрыски побрели вокруг стадиёна, шатаясь, как молодые березки на ветру. У входа снова задержались, как раз начались среди бойцов всякие упражнения. Каждый покажет, во что горазд, на радость своему представителю, и записывается. Оружием размахивали, куклы деревянные рубили и лупили под возгласы небольшой гурьбы зрителей на трибунах. Князь, на это глядючи, тоже кивает одобрительно и с улыбкой на богатырей своих косится. Вокруг ворот потихоньку толпа собралась, девицы набежали, от восторга визжат при виде мастерства воинского да силушки заморских чемпионов. Тут Хотебуд ухо почесал-почесал и начесал идею, он на это вообще горазд был.
- А что, брат, - говорит, - если и мы запишемся вперед богатырей? Ты подумай, сколько нам почестей будет, всякая боярская дочка за нами бегать начнет.
Призадумался Вячемир, только напрасно, под хмельным туманом ничего хорошего от этого не выходит, как правило. И начали они вдвоем фантазировать, смеяться над гостями иноземельными, какие они, дескать, нелепые, да как они их одним ударом в лоб укладывать будут. Чем больше выдумывали, тем больше сами верили, что сумеют хоть всех разом одолеть. И тут как по заказу ватага скоморохов налетела, вломились они на стадиён, в свистульки дуют, в барабаны и бубны бьют, шумят да гудят. Спутались все, богатыри глазами хлопают – ничего понять не могут. Великий князь не вытерпел, рукава закатал и сам кинулся шутов пинками гонять, тогда-то братья и выступили.
Подскочили к Прокопу, оттолкнули рослого белокурого лыцаря, которого Проша назвал барон Фиц фон Фриц из Фрицландии. Сами гыгыкают, словно дураки, быстро записались как славные богатыри святорусские Вячемир и Хотебуд, притом заявили, что по княжескому указу велено больше никого от Святоруси не выставлять. Еще делиться славой да бабами, ага! Когда до настоящих богатырей очередь дошла, писарь уже свиток с именами официальной печатью скрепил и показал всем гостям под бурные аплодисменты. Переглянулись витязи, да и пошли пировать. А братья тем временем от благодарного люда денег насобирали «на самую прочную броню и самые тяжелые палицы», а, мол, до чего нужда честных героев довела, пришлось в лохмотья перелезать. Заодно и иноземцев давай дразнить. Кому зад покажут, кому слово матерное выкрикнут (тут Прохор прав оказался – все понимали, куда и зачем посланы!), а кому и леща треснут, пока отвернулся. И непременно каждому вызов бросили. Прокоп даже специально отмечал в записях каждого по порядку и все приговаривал: «Ай да богатыри у князя нынче, целую сотню вдвоем бить будут!». У него после нескольких часов ковыряния с пером и бумагой, да от рож бесконечных глаза так замылились, что он даже не рассмотрел, какие перед них стоят «богатыри».
После того с хохотом выбежали братья на улицу, чуть запыхавшегося князя с ног не сшибли. Лада его под руку вела и веером иппонским, что в подарок посол привез, обмахивала. Держимир раскраснелся, как из печи вылез, растрепанный весь, рукава выше локтя закатаны, зато немало шутов и скоморохов от его могучих ударов по подворотням разлетелось. Увидел он, что документ уже всеми подписан и на ворота приколочен и в терем отправился, костеря негодяев, отвлекших его от государственных забот. Вячемир же с Хотебудом на радостях снова к той бочке воротились, заказали сразу по ведру меду и разом в себя влили. Дальнейшие события несколько ускользнули от сознания двух братьев, так что вспомнить их позже они не могли. Мелькали только какие-то огни, слышался задорный женский смех, кружил хоровод. Как стемнело, наднебеснецкие артиллеристы ракеты пускать начали, такие, что весь свод ночной искристыми цветами замело. Потом и вовсе все померкло…
Глава 6
Хотебуд на миг раньше брата проснулся от неприятного мокрого холода и чувства, будто у него по лбу скребут чем-то. Первой на ум пришла извечная похмельная мысль, что надо было вчера раньше остановиться, но ее быстро сменила вторая: «где бы поправиться?». Да только Жиробудич веки разлепил, так и заорал, как резаный. Перед ним красовалась рожа черта в колпаке с тремя бубенчиками, мерзкая и пакостная. Потом, правда, стало ясно, никакой это не черт, а шут-карлик из бродячей шайки. Высунув язык, он старательно выводил на лбу Хотебуда слово, судя по ощущениям на коже от писчего инструмента, неприличное, угольком, довольно хмыкая. От ора своей жертвы, карлик ахнул, скорчил издевательскую гримасу и с гадким смешком удрал.
Тут и второй брат проснулся, да тоже как заголосит. Всполошились купеческие отпрыски, вскочили, а сами голы-голешеньки, последнее исподнее с них стащили, деньги и подавно «ушли». У обоих на лбу слово ругательное красуется, оказались они закинуты в тухлом закутке меж домов в канавке, куда лужей стекалась дождевая вода, продрогли, проголодались. Вот дела! Прикрыли они ладонями срам, стоят, головами вертят.
- Делать-то чего теперь? – застонал Вячемир.
А делать и впрямь нечего. Подкрались братья к резному углу высокого терема, глядь на улицу, а там народу видимо-невидимо. Совсем им худо сделалось, эдак впросак попасть угораздило, еще и башка трещит от выпитого. Но смилостивился Господь над дурнями, проходил мимо Поп-Боголеп, песенку насвистывал да кадилом помахивал.
- Батюшка, выручай, - заскулили хором братья громким шепотом.
Поп остановился, прислушался, не почудилось ли, на небо глянул, перекрестился и хотел уже дальше двинуться, как они его снова позвали:
- Батюшка Боголеп, выручай!
Догадался поп в закуток посмотреть, да так и обомлел с открытым ртом.
- Это что же за непотребство такое? – придя в чувства и трижды осенив себя крестным знамением, спросил он. – Вы как сюда попали и что это у вас на лбах такое? Негоже в таком виде появляться.
- Конечно негоже, - жалобно ответил Вячемир, но выкрутиться сумел. – Лихие люди нас обобрали и обидели, вишь чего намалевали. Ты нас не бросай, отец тебе потом благодарен по гроб будет.
- Ага, будет, - усмехнулся поп, еще разок сверив написанное на лбах. – Он вас по всему Златоглавцу с раннего утра ищет, хворостин нарвал гибких, говорит, так выпарю их, что в баню до седых бород ходить не надь будет. Но как оставить христианские души погибать? Погодите-ка меня тут, а я вам чего-нибудь из богадельни принесу, нам давеча для нищих шмотья разного пожертвовали.
Посмеялся немного Боголеп и пошел к церквушке, рядом с ней как раз богадельня пристроена была. А Вячемир с Хотебудом остались на сырой земле переминаться едва живые от стыда и страха – отцовских хворостин отведать не хотелось, оно ясно. Стоило чьей-либо тени показаться, они в самую стену вожмутся и дрожат. Сколько там времени прошло, неведомо, для братьев словно вечность канула, вернулся-таки поп с лохмотьями, каких не жалко было у бедняков отобрать. Нарядились в это рубище Жиробудичи, ну чисто пугала огородные, все, что голыми идти – стыдоба сплошная. Но пришлось на свет показаться, Боголеп их по плечам ободряюще похлопал, а сам все прихрюкивает от смеха, чтобы не показать. Сан расхохотаться не велит.
- Ну, теперь к батюшке отправляйтесь, - сказал. – И не забудьте про Боголепа ему передать, пускай все знают, как надо благие дела делать.
Кивнули братья, хотели уж убежать подальше от больших улиц и от пышных нарядных горожан. Не тут-то было, по городу клич разлетелся, гонцы бегут и кричат: «ищет Великий князь Держимир двоих храбрых богатырей, что взяли на себя честь стоять за Отчизну вместо троих избранников!». Пущай, дескать, явятся Вячемир и Хотебуд ко двору княжьего терема за благословлением. Ждут их князь с княгинею тот же час. «Богатырей» прямо к месту и приклеило, глаза выкатили, рты раззявили, ни слова выдавить не могут.
- Чего мы вчера натворили-то? – выдохнул, наконец, Вячемир.
- Ты, небось, такую чушь предложил, - буркнул Хотебуд.
- Да, а ты, брат, поди, поддакивал, - не остался в долгу Вячемир. – Нет, чтобы одернуть…
Начали они спорить, вконец перепутали, кто за что в ответе. Порешили в итоге из города сбежать, дабы не пришлось за пьяные выходки отдуваться, но Боголеп надумал все же вмешаться.
- Никак нельзя вам убегать, - сказал поп, оглаживая живот. – С вас князь потом три шкуры сдерет, а то и отцу вашему достанется. Подумайте хоть о старике.
- Так чего делать? – схватились братья разом за головы, с перепуга не за свои.
- Чего-чего, к Держимиру идите да объясните все, как оно есть. Князь у нас мудрый и почти святой, - на этих словах Боголеп значительно перекрестился. – Возможно, поймет и простит, дело молодое, он и сам, бывало, по юности лет с дружиной так напивался… - откашлявшись, поп прервался. – Короче, совет вам мой – покайтесь.
Решив, что свой долг исполнил, Боголеп засвистел песенку и важно, вразвалочку двинулся по улице, кивая знатным боярам. Братья еще постояли, похлопали глазами, только выхода нет: либо идти к князю на поклон, либо в леса с медведями и кабанами в обнимку спать в земляных ямах до седых бород. Взглянули на наряды, что на них висели, стало совсем тоскливо, но пошли все ж к Держимиру во двор. По пути и попа обогнали, Боголеп им вслед глянул, хохоча, кричит: «Вы хоть утритесь!», тыча себе в лоб. Да братья его не расслышали.
Князь как раз на высоком крыльце сидел, птичек слушал, воздухом свежим дышал. Для него и Лады троны вынесли, стол поставили с яствами – крыльцо у знатного терема подобающее имелось, там даже плясать можно было. Вокруг свита толпится, кое-кто из гостей, писарь Прохор по бумаге чего-то скрепит. Жиробудичи столь переволновались, что прямо так, без приглашения влетели во двор и давай кланяться. Усердствовали изо всех сил, аж господин Лясиваси обеспокоился, кабы у них головы не отвалились.
- Вы кто будете? – выронив яблоко, вопросил Держимир, а сам на стражу косится.
- Богатыри мы, - выпалил Хотебуд, а брат ему затрещину тут же всадил.
- Заткнись ты, дурень, - шикнул он вдобавок. – Богатырь выискался.
- Богатыри? – князь подавился откусанным яблоком, так что пришлось рослому витязю его по спине лупить. – Да какие вы к черту богатыри?! Это вы что ли Вячемир с Хотебудом получаетесь?!
Балбесы закивали, краснея от стыда.
- Вы чего наделали, божедурье королобое?! – сорвался на визг Держимир. На троне его едва Лада удержала, а то пришиб бы обоих посохом.
Великий князь нервными жестами попросил вывести гостей заморских, с трудом удерживаясь, чтобы не взорваться.
- Это хорошо, что хоть уже подписано, кто каждый из вас есть, - пыхтя и сжимая кулаки, выдавил он, трясясь, как в лихорадке.
Только теперь братья опомнились и давай лбы тереть, сажу размазывать.
- Не богатыри мы, купца мы сыновья, Жиробуда. Гуляли, выпили, а там… - замялся Вячемир, а Хотебуд подхватил:
- Дурость вытворили, признаем. С кем по пьяному делу не бывает?
У князя же от их речей лишь огонь в очах ярче разгорается, купеческие сыновья взмокли, точно в бане, и побелели.
- Не серчай, отец! - взмолились они хором. – Давай твоих хлопцев воротим и забудем об этом. Больше мы от своего родителя ни на шаг.
- Воротим?! Воротим?! Да они со вчерашнего вечера как расслабились, что им замена подошла, пьяные валяются. Сегодня поутру уже по бочонку меда опорожнили! Куда им драться? Им перед гостями явиться – те решат, будто у нас в Святоруси одна пьянь живет! У меня много витязей, но эти лучшие были, вы ж не себя срамите, на то ваша воля, вы Родину позорите!
- Неужто никак нельзя переиграть? – удивился Вячемир. – А коли захворает боец?
Князь под напором жениных ласк поостыл, расслабился, вздохнул глубоко, потирая виски.
- Есть одно только решение. Скажем, что писарь попутал кое-что, а вы записались не биться, а представлять своего поединщика. Будете, как агличане говорят, ме-не-джо-рами. Только придется вам хорошего воина подыскать. Я тоже по терему пройдусь, посмотрю, кто из трезвых сильнее будет. Но помните, вы виноваты, вам в первую очередь и отвечать.
- А не найдем? – осторожным шепотом спросил Хотебуд.
Князь добродушно улыбнулся и елейным голосом заговорил:
- Тогда велю вас, песьих детей, раздеть, дегтем окатить, перьями извалять и гнать палками из города. А потом и из Святоруси выставлю. А батюшку вашего, Жиробуда, в крестьяне разжалую, будет мне поля пахать. Теперь пошли вон!
Огорчились братья пуще прежнего, теперь еще и воина искать. Где ж его сыщешь?! Со двора поспешили убраться поскорее, пока их сразу не отходили дубьем, а вышли на улицу и уселись на обочине, думают-кручинятся. Один выход на ум пришел, снова молить Попа-Боголепа, глядишь, чего и сообразит. Он в Златоглавце-граде каждый закоулок знает, по базарам да трактирам бродит... Встали Жиробудичи, рукавами сопли утерли и бегом к церквушке.
Глава 7
В церквушке как раз в это время служба подходила к концу, Боголеп только народ распускать собрался, вдруг кто-то заорал на весь храм:
- Батюшка, к тебе одержимые! – то голосил хромой дьячок, стоящий в дверях с выпученными глазами и устремленным на выход крючковатым пальцем.
Люд по сторонам шарахнулся, крестятся, словно самого Сатану увидели, дальше от одержимых теснятся. Поп, однако, не растерялся, схватил свое кадило увесистое да крест, во всеоружии выступил супротив нечистых. Ужо у него рука набита была, и немало набито лбов и спин у прихожан, в ком бесы заподозрены. Едва не вышиб Вячемира из дверей кадилом, тот вовремя бухнулся на колени и взвыл: «Господи, помилуй!». Тут уж бить не пристало, коли одержимый не побоялся имя Вседержителя произнести. Хотебуд чуть позже сообразил как шишки избегнуть и тоже повторил за братом, только Боголеп и без этого понял, никакие то не одержимые. Утер он лицо, выразившись совсем не по-божески, сперва, правда, народ жестом спровадил.
- Ну и чего вы честных людей стращаете, изверги? – спросил он погодя. – Я вам велел к князю идти, а вы?..
- Пошли, - хором выдохнули братья.
- И?
- Теперь другая у нас беда, - продолжил сетовать Вячемир, подползая на коленях. – Надо нам богатырей наместо себя найти, а не то…
- Что «то»? – подбоченился поп, скорчив такую мину, что, казалось, на него все горести святорусские разом навалились, а ему недосуг их разгребать.
- Тогда, батюшка, худо нам будет, - отозвался Хотебуд, затем подумал еще и добавил: - Очень.
- И куда ж вы приперлись за богатырями? У меня тут одни старики да хромые сегодня были. И вряд ли намечается что-нибудь получше.
- А может, ты знаешь кого? – поинтересовался Вячемир, но брат его тут же перебил с радостной улыбкой на устах:
- Давай ты, Боголеп, нашим богатырем будешь, а?! Ты вон сильный какой, кадилом можешь быка свалить, говорят. Ты этих немчуров мигом на лопатки уложишь!
- Совсем сбрендил, баламошка? – возмутился поп, топнув ногой. – Где такое видано, чтобы святой отец в драку лез, да еще и на чужую потеху?
- Да ты всем подряд по харе лупишь, коли кто глянет косо, - вступился за брата Вячемир.
Зыркнул на него Поп-Боголеп сурово, бедняга побледнел пуще прежнего и на всякий случай перекрестился – авось рука у священника не подымется. Но Боголеп чуть помолчал, вздохнул и разъяснил:
- Так я не просто бью, я чертей из людей христианских гоняю. Тут разница весомая существует.
- Ну эти немчуры сами, что черти, - пробубнил Хотебуд.
- Нет, говорю, что до вас не доходит никак, - поп задумался, потер бороду, отчего она аж встала кверху. – Начудесили вы, молодцы, даже не знаю, как и вытащить вас. А еще Жиробуда мне жалко, получит от князя ни за что, если вы перед честными гостями осрамитесь, а вы осрамитесь.
- А не знаешь ли кого? – взмолился Вячемир, хватая Боголепа за руку и пытаясь ее поцеловать.
Поп дурню крестом по маковке стукнул и отмахнулся.
- Верно, - загорелся Хотебуд. – Ты ведь каждую собаку в Златограде знаешь, а они тебя.
- Сам ты собака! – рассердился поп. – Вздуть бы вас самому да вышвырнуть, но вон, новые прихожане идут. Негоже перед народом из вас дурь выколачивать. А вообще, - вдруг вспомнил Боголеп. – Слыхал я от одной расщеколды на базаре, будто приехал к нам в стольный град некий богатырь. Шириной с троих княжеских дружинников, конь у него больше быка, а палица, что ствол дубовый. Но он угрюмый и молчаливый, так сказала баба та, и еще, что он не то колдун сам, не то его ведьма какая прокляла и теперь он каждую ночь в черта оборачивается. Так что никому с ним говорить не рекомендуют, а я особенно. Еще нам колдунов не хватало.
- Да шут с ним, с колдунством с этим! – радостно возопили Жиробудичи. – Где его искать-то?! Такой аккурат троих витязей Держимировых заменит!
- Обычно его в трактире «Седой медведь» видят, хотя он, вроде как, хмельного меда не пьет, - припомнил Боголеп.
Раскланявшись попу, братья вылетели из церквушки, оглашая радостными воплями и махая руками. Опять прихожан, что на благословение уже подходили, перепугали, те первым делом решили – отважный батюшка опять нечисть гонит Христовым словом да своим верным кадилом. Уж что у него на первом месте стоит, еще вопрос. У одной старушенции от вида чумазых и голосящих «одержимых», облаченных в грязное рубище, чуть сердце не выскочило, насилу откачали потом. А братья, не помня себя от радости, понеслись к медведю к этому седому, в дверь влетели, да с грохотом повалились, ибо она на себя открывалась. Там так и написано было, но куда уже читать чушь всякую! На стук вышел сам хозяин в мятом фартуке и клокастой бородищей до пупа, что хвост у бродячей собаки.
- Э-э-э, нет, - говорит, – вы куда намылились, голытьба подзаборная?! А ну-ка прочь отсюда! Одной вонищей всех посетителей сдуете! - и тряпкой на них мокрой машет.
Тут уж действовать надо было решительно, тем паче, что за плечами сердитого трактирщика можно было различить сгорбленный силуэт могучего человека. Не иначе тот самый богатырь и есть. Переглянулись они и как ломанут вперед, подхватили несчастного бородача, пронесли немного и на пол уронили. Он с руганью за ними кинулся, схватив за ножку табурет, тяжелый такой, дубовый, каким и дух вышибить можно. Да только видит, эти ненормальные прямиком к богатырю двинули. Остановился хозяин, почесал румяные щеки и назад потихонечку отполз. А вокруг богатыря никто не сидит за большущим столом, всех людей от него словно какая-то сила отталкивает, прямо, как ураганом расталкивает. Страшно сделалось братьям шибко, но иначе им все равно несдобровать, уж лучше их колдун сразу убьет, чем княжьи слуги с позором палками окрестят и вышвырнут из страны.
Подкрались к нему, едва дышат. И ведь не осудишь. Богатырь тот ростом на две головы выше Вячемира, славного в Бородачах ростом, и втрое шире Хотебуда, славного не менее шириною. Настоящий великан перед ними сидит, голову тяжелую склонил, волосы цвета спелого колоса лицо закрывают, одну лишь окладистую бороду видно. Перед ним на столе ведро с кашей стоит пустое, только на донышке малость осталось, да кувшин с медовым молоком, который он как кружку использует. Купеческие сыновья оторопели, замерли, будто вкопанные, слова молвить не могут, витязь спокойно трапезу продолжает, к кувшину то приложится, то на место вернет. Наконец опорожнил полностью, отставил и подниматься собрался. Тут Жиробудичи спохватились, обежали его с разных сторон, пали на колени и руки в мольбе сжали.
- Вам чего надобно, ребята? – низким голосом спросил богатырь.
Тогда братья сумели его лучше рассмотреть: и брови густые, и лоб высокий, усы ровные, бороду знатную. Лицо суровое, но доброе-предоброе, даже сложно в колдовстве такого человека обвинить. Глаза, что отражение вешнего неба в чистой речушке.
- Ох, - начали они, - и не спрашивай, добрый человек, беда у нас!
И понесло их, наперебой свои горести пересказывают, а у богатыря на лице жалость с возмущением так и скачут, меняются. Выслушал он плач этот, поднял обоих за шкирки, как котят нашкодивших, и сказал:
- Ну и чего вам теперь угодно? Сами заварили кашу – сами расхлебывайте.
- Куда нам! Помоги, отец, выручи дураков! А коли не за нас, так за Родину, за Святорусь-Матушку вступись!
- За Родину значит? Что ж, Родина не виновата, что на ней такие белебени родятся. Ладно, выручу вас на первой, но вы мне должны будете. А что именно, я позже скажу. Согласны вы на такие условия?
- Что угодно, все выполним! – не задумываясь (не было это в их порядках заведено) выпалили братья.
- Ну что же, добро, - рассмеялся богатырь, хлопнув Вячемира и Хотебуда по плечам тяжелыми ручищами, они аж присели. – Звать меня Велебором, а вы, стало быть, купца Жиробуда сыновья, - припомнил он из сбивчивого рассказа братьев.
- А можно вопрос задать? – робко спросил Хотебуд, с опаской оглядываясь. Думал никого не заметить рядом, но натолкнулся взглядом на раскрасневшегося трактирщика, похлопывающего табуретом по ладони – только того и ждал, когда охальники от богатыря отойдут.
Велебор кивнул ему, давай-де, не трусь.
- А верно говорят, что тебя, витязь, ведьма прокляла? И что ты по ночам чертом становишься?
Расхохотался богатырь, даже стены затрещали и закачались.
- Никак Боголеп вам это наплел, - сквозь смех выдавил он. – Ох, и чего он под каждым кустом ведьм да чертей ищет?! Не ведьма то была, а ведунья, и не прокляла она меня, наградила за помощь. Я ее от разбойников спас, схватили, пока травы в лесу рвала, утомилась и вздремнуть прилегла, так что не успела и слова волшебного сказать. Хорошо я невдалеке проходил. Вот она мне в дар и дала силу такую, чтобы пока я сплю, меня никакой супротивник подстеречь не мог. Оттого меня по всей земле Святорусской Сон-богатырем зовут.
Услышали братья это имя и вспомнили, что тоже не раз слыхивали про чудного воина, кто во время сна в гору неприступную превращается. Вообще много всякого о нем говорили, порой в самые чудесные истории ударялись, потому никто в Бородачах в такие сказки не верил, особенно Жиробуд. И стоило кому из батраков или даже сыновей того упомянуть, хватал розгу и по двору гонял, как козу.
- Ладно, пойдем к Великому князю на поклон, - молвил Велебор, подняв свою палицу толщиною с сосновый ствол и шелом примерив.
Глава 8
Кабы не Велебор, братьев, конечно, и близко к княжьему терему не подпустили бы, он стоило стражникам завидеть богатыря (а видать его было за версту, тут уж дело ясное), они прямо на месте замирали, хорошо не падали еще. Такое чудо! как не заглядеться? Держимир в тот самый момент, когда к нему заявилась странная компания, метался перед неровным строем подвыпивших качающихся взад-вперед витязей, хватаясь за голову, никак ему решение не давалось, а состязание вот-вот начнется, к стадиёну бы поспеть. Лада за супругом едва поспевала утешать да гладить по плечам, чтобы успокоился, сама уж выдохлась, испариной покрылась под пышным сарафаном и чепцом. Великий князь все что-то бормотал, после чего громко объявлял, какую расправу учинит над Жиробуда-купца сыночками и с каждым разом все больше изощрялся. А как вошел Сон-Богатырь в палаты, что свет из окон затмился, Держимир так и встал с открытым ртом, а в глазах уже от радости искры запрыгали. Вот уж не ожидал он такого увидеть.
- Здравствуй, князь! – громко пробасил богатырь, отвесив земной поклон.
Князь же только и сумел кивнуть, а по лицу улыбка прямо растекается, что масло еллинское. Замахал он руками, выдворяя пошатывающуюся дружину, прыгнул на трон и ногу на ногу закинул.
- Говорят, - Велебор взор метнул на скромно жмущихся за ним братьев, - тебе нужно честь страны отстоять. Так вот он я, готов.
- Ох, вы, нашли-таки достойную замену, - присвистнул Держимир. – Скажите спасибо этому славному витязю, что он вообще на свете живет, а не то вам бы хороший урок на будущее преподали мои молодцы. Батоги они даже пьяными держать умеют, а уж отходить кого… Так кто ты будешь, богатырь?
- Велебор я…
- Чудно, чудно! – вскочив с трона, воскликнул князь, не позволив закончить. – Эй, Прокоп, запиши от нас славного богатыря Велебора! – окликнул он писца в буром зипуне.
- Я – Прохор, - недовольно, но так, что бы Держимир этого не понял, буркнул мужичок.
- Да какая мне разница, запиши просто, потом Прокопу передашь.
Приплясывая и напевая от радости, Великий князь покинул палаты, а Прохор, кончив скрипеть пером, подошел к братьям и богатырю.
- Значит так, - старательно выговорил он, почесывая пером у себя за ухом. – Наши святорусские воины должны были идти против победителей первых четырех кругов, чтобы, так сказать, побить самых лучших. Но в связи с тем, что твои, богатырь, товарищи бросили вызов всем сразу, причем оскорбительный, то и драться со всеми надобно, а там никак не меньше сотни наберется. Увы.
Покачал Велебор головой и глянул на братьев с укоризной.
- А что же, друг, переменить правила нельзя, коли боец сменился? – попытался исправить дело Хотебуд.
- Не выйдет, теперь все гости заморские подумали, что в Святоруси такие могучие люди живут, раз готовы в одиночку против стони идти, хотят взглянуть. Это какой срам будет, если мы на попятные пойдем?
- Ну а как проиграет наш богатырь? – шепотом поинтересовался Вячемир.
- А тогда, - также шепотом отозвался Прохор, подсунувшись ближе, - вас обоих с братом из города палками погонят. Князь себе уже дубину потяжелее выбрал, вперед всех побежит.
На улицу Жиробудичи выходили ничуть не веселее, чем прежде. Сон-богатырь, конечно, и ростом велик, и силой, только сотня-то мужиков кого угодно сшибет да под собою попросту похоронит.
- Скажи, богатырь, - обратился к Велебору Вячемир, - сколько человек ты зараз укладывал?
- Бывало, с полсотни степных ханичей бивал, может чуть больше. Они особо лезть на меня не торопились. Только ханичи мелкие обычно, редко среди них великий богатур сыщется. Одна у меня будет подмога, за честь Отчизны сражаюсь.
- Да как одна, а ведьмин подарок?! – воскликнул Хотебуд.
- Нельзя его на такие пустяки использовать, не по правде будет. Потом во время боя разве заснешь? – витязь улыбнулся во все лицо.
- О правде ты не придумывай, сам сказал, за Отчизну бьешься, куда еще больше нужда. А со сном мы тебе поможем. Пойдем щас в кабак!..
- Догулялись уже по кабакам, - строго оборвал его Велебор. – Я хмеля не пью, он с разумом вечно спорит, а богатырь богатырем не от одних мышц и палиц становится. Чтобы мне спалось крепче, я молоко с медом теплое пью, но тогда оно мне прямо на месте нужно будет подавать. Вы что ли отважитесь на стадиён лезть посередь драки?
Переглянулись братья, понурили головы и кивают:
- Придется нам, все рано битыми будет.
- За это хвалю, - воскликнул богатырь, потрепав парней по головам. – Хорошо, что готовы за свои проступки ответ держать, будет вам такое искупление.
И отправились они втроем к месту состязания, народ уже собирался и поднял шум до небес. Вереницы пестрых гостей, на неясных языках балакающих, тянулись со всех концов Златоглавца, за ними крикливые торгаши всякие закуски продают и вопят громче зевак. Видно, обсуждали все они (торгаши не в счет, конечно) того силача, что обещал одним махом уложить лучших иноземных поединщиков. На тесных улочках и широких дорогах столицы зависло напряжение, город затаился в предвкушении славного зрелища, особенно волновались святорусичи, им самим интересно стало, кто это среди них такой герой выискался?
Глава 9
Пока глашатай орал на весь Златоглавец, представляя всех гостей с их чемпионами (уже голос сорвал, две стони человек озвучивать-то), Велебор в последний раз у выхода на Позорище братьев наставлял.
- Чтобы вы знали, спать меня клонит с трех кувшинов молока. Один я уже выпил, когда вы меня потревожили, так что осталось вам только пару донести. И оно непременно должно быть теплым, а то никак.
- Дык тут выпей, - предложил «смекалистый» Вячемир.
- А на стадиён вы меня потащите? Я еще должен выйти и Великого князя с его гостями поприветствовать, такой порядок. Его, правда, иноземцы наши предложили, мне Прохор рассказал, - богатырь кивнул на вездесущего мужичка в зипуне.
- Я – Прокоп, - фыркнул тот, пробежав мимо, как мышь.
- Ну да, - Велебор затылок почесал, шелом поправил. – Так вот, должен заиграть какой-то химн, мне его послушать дали, чтобы знал и не попутал, тогда я пойду и буду левой рукой махать, а правую на сердце положу.
- Это что еще все такое? – ахнули братья.
- Говорю же, эти заморские немчуры сказали, что так в приличном обществе положено, раньше-то у нас ни химнов никаких не было, ни хождений. Уж если решит кто кому в репу дать, так просто в лицо все и выскажет как есть. А потом треснет, само собой. Быстро и доходчиво. Но сейчас порядки новые, иначе меня к состязанию не допустят. Еще запрещено над всякими арапами смеяться и показывать им фрукты. Будто оно мне надо было, - задумчиво добавил великан.
Как заиграла нужная мелодия, он подтолкнул братьев, сунул им в руки несколько рублей золотых на молоко медовое – с таким «пропуском» не важно, во что ты одет, - и ступил на стадиён. Жиробудичей мигом как ветром сдуло, благо до ближайшей лавчонки пути было пару минут. Богатырь обошел круглую арену вдоль трибун, махая рукой, чувствовал себя преглупо, но куда деваться? Князь вскочил, в ладоши хлопает и тычками подгоняет окружающих его бояр, чтобы активнее болели за «наших». Одного ленивого прямо за шкирку поднял и затрещину отвесил. Иноземцы и те зааплодировали такому смельчаку, да и по правде сказать, не встречались им раньше люди таких выдающихся пропорций, даже самым северным северянам. А поединщики, напротив, насупились, глядят из-под бровей гневно, все обиды, братьями-наглецами нанесенные, припоминают. Да и завидно им стало, досадно, они ж сюда приехали силушку показать, а выходит, что святорусичи уже ее навидались куда больше, чем у них есть.
Стоило Велебору появиться, оживился даже глашатай, незадолго до того висящий на перилах своей особой будки и глотающий воздух, как рыба, на берег выкинутая. Начал он на все лады распевать о силе и доблести богатыря княжеского, хотя и не знал толком ничего о его подвигах. Тому аж неловко стало, столько нового о самом себе узнал.
- Давайте начинать! – возгласил Держимир, только глашатай так увлекся, что никак замолкнуть не может.
Фантазия уже разыгралась, он больше сочинять какую-то сказку пошел, чем работу выполнять. И о том, как Велебор Змея-Гаврилыча бивал, рассказал, и как флот драккаров ярла Самовара одним веслом потопил. Много всякого наплел. Так и чесал бы языком до заката, не кинь ему в ухо державу князь.
- Заткнись уже, черт бредкий! – крикнул Держимир вслед пущенному снаряду, потрясая кулаком.
Под всеобщие овации контуженного глашатая вынесли под руки со стадиёна, а он все бубнить продолжал.
Князь дал новую отмашку, и тут началось… Всей толпой ринулись воины на нашего Велебора, первую волну он палицей опрокинул, да на ней люди повисли, что водоросли на том знаменитом весле, каким флот ярла топили. Так и вытянули оружие. Богатырь навалился на эту живую стену, один сотню держит, только одолеть никак не выйдет. Самые сильные немчуры в первые ряды выступили, кто борется, опрокинуть силача хочет, иные ему по бокам колотят, кто чем. Народ на трибунах бесится, скачет, орет, как толпа погорельцев. Поп-Боголеп даже перекрестился и молитву прочел, потом, правда, сам начал голосить громче всех, богатыря подбадривать.
Вернулись братья в самый разгар, запыхались, едва кувшины в руках держать могут. А еще надо сквозь целое войско прорваться. Помолились они об упокоении своих грешный душ на всякий случай, и побежали напролом, зажмурившись со страху. Увидал Горо, богатырь иппонский, кувшины, облизнулся, кричит чего-то по-свойски. Братья решили, что он их убить обещает, вспомнил, как они над его шириной потешались, и еще пуще припустили круги наматывать. Горо за ними, по пути других бойцов боками сносит, полную неразбериху учинил.
- Вот ведь напасть! – хлопнув себя по коленям, вскочил Держимир. – Опять эти треклятые скоморохи вернулись! Ох, всех выпороть прикажу… крапивой!
Вячемир, поскольку выше брата вымахал, быстрее носился между пролетающих тел и пыхтящих раскрасневшихся мужиков, держа кувшин на голове, как тфундусская баба. Только успел к Сон-богатырю протиснуться и передать сосуд, его тут же смел мавр здоровенный, рожа, как из чертова котла выпрыгнул, в кольцах весь, что купеческая жена. Вячемир только хотел ему это высказать, но подумал, вдруг мавров тоже оскорблять запрещено. Жаль, святорусичей эти правила не затрагивают, отвесил Жиробудичу мавр пинка под зад, прикрикнув что-то грозное по-своему. Так братья на себя кое-кого из бойцов отвлечь умудрились, Велебора чуть слабее давить стали, сумел он поданный ему кувшин опрокинуть. Выпил, усы утер, кувшин о голову рослому ханичу с длинным чубом расколотил. Наклонило его в сон, тело все тяжестью чугунной налилось, а удары все, можно сказать, почти не ощущаются.
Потянулся богатырь – человек двадцать от него чудесным образом прямо брызнули по сторонам. Расправил плечи, еще десяток повалился, словно от ветра. Зевнул Велебор – покатился Горо от него, словно мяч. Еще десятка два воинов подавил так, что только лежат, стонут, скрючились все, перемялись. Увидал это Хотебуд, подняпрягся, приналег, сам ломится сквозь строй немчуров. Под обоими глазами фингалы горят, щеку одну вздуло, но не сдался парень, за брата-то обиженного да за Родину! На последнем вздохе сунул кувшин сонному витязю и свалился. Сглотнул богатырь все молоко одним махом, сел и голову повесил. От первого же храпа от него волна ударная пошла, раскидало тут всех супостатов, всего несколько на ногах устояли, самые выносливые.
Подскочил мышкотер мусье Батон де Бульон, ткнул своей тоненькой шпагой Велебора в грудь, острие сквозь колечко кольчужное-то прошло, а толку нет. Надавил мышкотер, шпажонка изогнулась, как выстрелит им назад, до самой стены стадиёна долетел и прихлопнулся. Мусье Говнюсь так и изошел весь, давай скакать на месте, за волосы себя дергать и орать:
- Это что же такое?! Настоящий безобразие?! Мой персон жалоб подавать! – много еще высказал, в том числе и князю. Его уж не заткнуть было.
Держимир кивает-кивает, а сам от восторга едва сдерживается, губы поджимает, чтобы не расхохотаться в лицо гостю. Тем временем на богатыря Фиц фон Фриц нападает. Огрел его по макушке моргенштерном, шелом сбил, ну а Велебор хоть бы хны. Булава от его головы отскочила и как заедет промеж глаз сэру Лыцарю аглицкому. От удара у него забрало отвалилось, а сам плюхнулся на копчик и свалился с задранными ногами. Самого Фица тоже отбросило неведомой силой, на лету он пару очнувшихся бойцов сшиб, вынес ворота стадиёна и застрял в тележке с вяленой рыбой, что невдалеке от Позорища стояла. От увиденного безобразия у Кейкербейкертона монокль из глаза вывалился, и прямо в чай. Остался один монах наднебеснецкий. И так он превратившегося в валун богатыря лупил, и эдак, все конечности себе отбил уже до синяков. Разогнался он тогда сильнее, подскочил и нанес свой смертельный удар задницей… да так и улетел обратно, как раз над небесами его подкинуло. Потом поговаривали, до самой родины таким Макаром долетел и потом еще месяц не то чтобы камни ломать не мог, спал на животе. Правда, другие отвечали, дескать, брехня это. Упал монах тот неподалеку в болото, оставив после воронку и все деревья вокруг сложив, его еще за небесный камень приняли.
А Велебор тем временем единственный на Позорище стоял, то есть сидел. Хотя после последнего удара он проснулся, зевнул встал, спину почесал. Тут его захлестнуло волной аплодисментов, князь прямо с балкона спрыгнул с кубком подмышкой. За ним еще десяток слуг с медалями, цветами и золотом бежит. Братья тоже оклемались, ушиблены с головы до пят, но подняться смогли.
- Ну, теперь героем будешь! – радостно заявил Держимир, схватив богатыря за руку. – В дружину тебя беру, станешь вторым после меня! Золото вот бери, сколько унесешь!
Посмотрел на это все витязь, бороду погладил и покачал головой.
- Прости, князь, не могу. Мне одному человеку служить никак нельзя, сколько еще народу на Святоруси в моей подмоге нуждается. Но если беда придет, кликните по миру Сон-богатыря, откуда-нибудь да отзовусь.
- Вот есть же люди, - прослезился Великий князь, погрозив одновременно братьям. – Не то, что вы, у-у-у…
- Сегодня и эти парни в победу вложились, - улыбнулся богатырь, только Держимир его уже дослушивать не стал.
Веселая толпа челяди и народа все вместе повалили на гулянья, братьев же на выходе ждал родитель с хворостиною.
Глава 10
Ты уж их не тронь, - снова попросил Велебор.
Он сразу Жиробуда утихомирил и отвел все семейство на ярмарку. Купец почти все распродал, от горы до небес осталась маленькая кучка, скоро домой ехать собирался вот и отправился сыновей искать. Угадал, однако, на Позорище их нашел, где и ожидал.
- Я вижу, они много поняли.
Братья закивали.
- Да что им понять, бестолочам? - начал было Жиробуд, но богатырь на него глянул грозно, как умел.
- Ты бы, купец, на себя посмотрел сперва. От жадности про детей забыл, думал, они сами настоящими мужами станут. Не бывает так. Если хочешь, чтоб из них толк вышел, брось свои кули да золото хоть на минуту, поговори с ними, как только отец может. Ты же даже не спросил, хотят ли они твоим делом по жизни заниматься, может им сподручнее будет поле вспахивать, вон здоровые выросли. Или к князю в дружину пойдут. А чтобы за добро свое не трястись, делился бы с батраками, праздники им иногда устраивай. Они тебя сами на руках носить будут.
Замолчал купец престыженно, обдумывая совет и плечо потирая. Богатырь к братьям обратился:
- А вы мне обещали кое-что за помощь.
- Чего ж ты с нас хочешь? - робко переглянулись парни.
- Хочу, чтобы вы за ум взялись. Негоже молодцам по канавам пьяными валяться и в лохмотьях ходить, последнее пропив. Далеко вы так зайти надеетесь, у вас ведь жизнь только-только началась? Чего в забулдыг превратились уже? А как стране помощь нужна будет, под каким забором вас искать тогда? Впрочем, как по мне, так жизнь вас уже уму-разуму хорошо поучила. В другой раз не выберетесь так легко, одними синяками дело не кончится. Тут и с честью и даже с жизнью распрощаться можно.
Заулыбались тут братья, рассыпались в обещаньях, обнялись с богатырем. Увидел в их глазах Велебор, что не прикидываются. Распрощался с купеческим родом, да и пошел своей дорогой. За воротами свистнул громовым посвистом, что небо зазвенело, к нему конь подскочил ростом с двух быком. Сел на него витязь, последний раз поклонился Златоглавцу-граду и унесся по дороге вдаль. Больше его в столице как-то не видывали, хотя, может, он сам показываться без надобности не захотел.
Братья Вячемир и Хотебуд с тех пор действительно как переменились. Пить если и пили, то совсем помалу и по большим событиям, работали усердно. Вячемир егерем при князе заделался, Хотебуд коров разводить взялся, да молоком и сыром торговал. Особенно у него в почете молоко с медом оказалось. Как уж Жиробуд переделался судить трудно, мужик он упрямый и самолюбивый был, но известно доподлинно, что воротившись с ярмарки, он устроил для всех Бородачей большой пир, с гуляньями, хороводами, песнями, игрищами, венками и столом пышным. И я там был… но пить не стал. А то мало ли чего, проснешься потом в канаве без последних порток, а на лбу слово матерное написано…