Курбаши

               
(курбаши – в Средней Азии главарь или атаман разбойничьей шайки.)

   История эта произошла в тот знаменательный для спортивной общественности и для всего человечества в целом год, когда две страны, -  одна европейская, а вторая, в Европу стремящаяся до зуда в пятках, вызывающего стойкое желание скакать на месте, - разделили, как муж и жена нажитое имущество при разводе, право провести на своей территории международный футбольный чемпионат. 
   Что заставило взяться за перо не тогда, когда были свежи воспоминания, как весенняя листва, а сейчас, когда туман времени пал на долины сознания? Одно слово, услышанное в беседе двух азиатов, я возвращался домой на автобусе – курбаши.
   И закрутилась, и завертелась карусель воспоминаний…
   Хорошо известно, из прожитого нами в копилке памяти откладываются большей частью положительные события, сыгравшие в нашей жизни определённую роль.
    Субботний августовский сладкий сон прервала сорвавшаяся с поводка злой собакой трель квартирного звонка.
   Вспомнив родословную человечества от той самой рыбы, что в доисторические времена покинула водную стихию, выползла на сушу, чем дала эволюции новый толчок к развитию новых форм жизни на планете земля, я босиком прошлёпал к двери и посмотрел в глазок.
   - Долго глазеть будешь или впустишь? – раздался снаружи забытый знакомый голос.
   Это был он – Курбаши, уехавший много лет назад в Америку.
   Логику Судьбы, как и логику женщины, общепринятыми вербальными клише и формулами не объяснить. Исходя, из каких умозаключений она соединяет нити разных людей, живущих по разные стороны Уральского хребта, и сплетает в загадочные арабески?
   Познакомились мы с Курбаши в августе 1990 года. И я, и он трудились в одном крупном золотодобывающем предприятии Якутии в разных подразделениях.
   Рандеву всех курящих работников предприятия, особо выделенное место, называемое в просторечии курилка. И в этом случае Судьба распорядилась так, что мы с ним в курилке были вдвоём. Слово за слово завязалась беседа. Сигареты истлевали, закуривали новые. Вдруг в процессе общения возникла неожиданная пауза, когда мы легко преодолели барьер знакомства, но не знали, как друг к другу обращаться. Из затруднительного положения вышел первым; протянул руку: «Сергей!» Весело вспыхнули его глаза. Рот едва открылся, как со стороны гаражей послышался окрик с характерным украинским акцентом завгара с Западной Украины: «Курбаши! Годи смолыты, працюваты треба!»
   Курбаши виновато улыбнулся, пожал плечами и побежал к гаражам. «Курбаши, - прошептал я, докурив до фильтра сигарету, и повторил, чтобы запомнить: - Курбаши!»         
   Вот и вся короткая история знакомства.
   Вторая встреча произошла в сентябре.
   Грозовые тучи легли на город плотным ватным серым покрывалом. Из него, как из прохудившегося резервуара, мелкими скупыми каплями сочился вторые сутки холодный дождь. Пугливо дрожала под ветром листва, чудом удерживающаяся на искривлённых ревматизмом ветвях деревьев. Пришла пора осенняя, пришла пора прекрасная…
   К себе поднимался, второпях перепрыгивая через две ступеньки. На площадке второго этажа меня окликнули. Это был Курбаши. «Серёнь, у меня завалялась пляшка водки, - спиртное в магазинах отпускали строго по талонам, но бойкие бабушки-старушки возле магазинов свободно торговали спиртным под неусыпным оком нарождающейся новой преступности и легальной крышей милиции. – Обмоем знакомство?» Поднимаю сетку с картошкой и с кое-какими продуктами. «Ничего против не имею».
   Самая вкусная закуска состряпана на скорую руку. Жареная картошка с салом и лучком. Солёненькие вьетнамские огурчики, финская салями, венгерский бекон, безвкусные малазийские шампиньоны в жестяных банках, длинные сосиски из Голландии – всё то, чем радовало время того периода жителей огромной страны. Это далеко не полный ассортимент продуктов, кои яркими упаковками украшали прилавки ларьков и лотков торговцев-предпринимателей новой коммерческой формы торговли. Да. забыл упомянуть крабовые палочки, но у нас они не были в первой десятке потребляемых продуктов.
   Пока ели-пили, говорили. Как все пути мира ведут в Рим, так и беседы людей, отдавших Родине священный долг, постепенно свелись к взаимному обмену впечатлениями о службе в армии. Без моего надоедливого напоминания, Курбаши рассказал о происхождении своего прозвища.
   Служил он в САВО, в Среднеазиатском Военном Округе, где в районе мыса Кушки, далеко от цивилизации нынешней, но близко от районов, узнавших на себе всю прелесть цивилизации Древнего Мира.
   В его части, а я так подозреваю, что и в остальных частях, только с разными интерпретациями, ходил анекдот между солдатами и офицерами, пользующийся огромнейшей популярностью об узбеке, решившем вступить в КПСС. Если коротко: вступает узбек в партию. Старшие товарищи инструктируют его, как нужно вести себя, когда члены приёмной комиссии будут задавать вопросы: разделяешь политику партии, читаешь решения пленума и так далее, отвечаешь «Ха (да)!»; спросят, служил в банде, отвечаешь: «Йук(нет)!» «Яхши понял?», - спрашивают. «Яхши (хорошо)», - отвечает. Наступил торжественный день. Приёмная комиссия сидит в красном уголке за покрытым красным бархатом столом; посередине стола – бронзовый бюст вождя мирового пролетариата; на стене, драпированной тем же красным бархатом – портрет дедушки Ленина, который и сейчас живее всех живых. Задают члены комиссии вопросы, узбек отвечает. Всё яхши. Тут глава комиссии спрашивает, мол, ответь, положа руку на сердце, перед своими товарищами, а служил ли ты в банде. И тут настал для узбека час истины, загорится ли звезда нового коммуниста на небе партии или он останется прозябать в светлой темноте. Его подбадривают, мол, отвечайте; узбек оборачивается. Ему из-за двери машут «йук!», не служил. Помялся узбек, покрутил в руках тюбетейку и отвечает: - Да, служил. Ему члены комиссии говорят, яхши, узбек, иди, мы думать будем. Вышел узбек за дверь, на него набросились, тебе что, сын шакала, говорили отвечать, не служил в банде! А узбек им отвечает, как же я скажу, не служил, когда сам курбаши спрашивал!
   - А так как я этот анекдот чаще всего рассказывал, - гордо произнёс Курбаши, - то ко мне так намертво и приклеилось это слово!
   Честно говоря, что в общаге, что на работе, только и было слышно «курбаши», будто собственного имени у него не было.
   Время шло. Мы взрослели. И на его нелёгком пути устланном камнями и изобилующем рытвинами старались сохранить себя, делили пополам и радости и горести, и счастье и печали…
   В 1993 году посчастливилось Курбаши попасть в команду работников российско-американской экспедиции. В задачу учёных-биологов входило исследовать тундру где-то в устье реки Лена у самой кромки земли, на которую накатывают суровые стальные волны Ледовитого океана. Его же работа была проста – знай, крути свою баранку.
   Эта командировка стала невидимым барьером, разъединившим нас на много лет.
   Стараюсь писать коротко, конспективно. Дабы не отягощать текст длиннотами и мелкими подробностями, но, как получится…
   Сидим на лоджии. Продуктово-питьевой набор почти такой, как во время первого знакомства.
   - Наливай, Серёнь, беседа у нас будет долгая, - сказал Курбаши и заверил: - Домой вернулся навсегда… - и усмехнулся. – Вопрос в твоих глазах так и просился наружу.
   Выпили. Курбаши раскрыл створку окна. Дышит свежим утренним воздухом и вопрос в лоб, а не хочу ли я узнать причину отъезда и возвращения, если да, то должен приготовиться, так как начнёт издалека, как это водится у русских писателей-классиков.
   Мелани Эдвардс Грей была руководителем американского состава экспедиции. С нашей стороны профессор Юрий Ксенофонтович Спиридонов. Перезнакомились ещё в Якутске, во время следования к месту исследований дружба только укрепилась. Одни руководители контачили между собой плотно и редко уделяли внимание обслуживающему персоналу, водителям и поварам.
   Не успели прибыть в лагерь, как американцы с восторгом начали бегать по тундре, как дети малые, восхищаются по-своему красотой сурового пейзажа, пальцами тычут то на небо, то в сторону океана. Началась работа. Мы учёную братию возим на машинах, они собирают материал для исследований – пробы грунта, мха, воды берут в пробирочки-мензурочки, что-то пишут в блокнотах.
    Руководство, курировавшее экспедицию, позаботилось о моральном облике советских граждан, и лагерь устроили по принципу американцы налево, русские направо. Жили мы в шестиместных палатках. Только одни руководители были удостоены чести жить в индивидуальных палатках повышенной комфортности, что-то типа номера люкс в природных условиях. Но для сближения наций разделение помехой вовсе не было. Встречались вечерами. Пели песни под гитару. На лету схватывали английские слова. Американцы упражнялись в русском. Поэтому дня через три общались все между собою на прекрасной смеси англо-русских слов. И представь себе, Серёнь, понимали друг друга отлично.
   Моё нравственно-патриотическое падение произошло день этак на пятый.
   Ещё со школы выработал привычку просыпаться с первыми петухами. Нравилось встать утром, когда остальные спят, и когда над лагерем висит тишина, прогуляться по окрестностям. После очередной прогулки и тесного общения с природой возвращаюсь в лагерь. На душе и в теле легко. Обычно возвращался со стороны наших палаток, а тут изменил маршрут и пошёл со стороны палаток руководителей, стоявших особняком. Смотрю, в палатке американки свет, ну, думаю, тоже, как и я, птичка ранняя. И разобрал меня интерес, чем же она занимается. Тем более, полог в палатку трепался на ветерке. Раздвигаю полог, просовываю голову внутрь, и мотор мой глохнет. Кровь, чувствую, приливает к вискам, лицо пылает, дыхание участилось. Стоит Маша, так мы называли Мелани между собой, в одних трусиках ко мне задом на четвереньках и что-то ищет под раскладушкой. Не поверишь, Серёнь, нашло на меня что-то в тот момент, накрыло с головой. Пробираюсь осторожно в палатку, ремень расстёгиваю. Всё произошло быстро. Я дышу часто, не в силах от неё оторваться; она телом подрагивает. «Уходи, - говорит мне она по-русски, владела им хорошо, - пока все не проснулись». Уже в Америке не раз задавал Мелани вопрос, почему обратилась по-русски. Однажды не вытерпела и ответила, что в их группе были одни женщины. «Видишь, Серёнь, как всё просто. А я голову ломал!»
   Шли дни. Работа сменялась отдыхом. Тундра уже в печёнках. А у наших друзей американцев эйфория не проходит. «В какой замечательной стране живёте! Столько вокруг красоты!» И невдомёк им, что посреди этой красоты жить долго нельзя.
   Время спустя ситуация повторяется один в один. Только брюки с меня Маша сняла сама. И так несколько дней подряд. Днём командует, злится на что-то, отчитывает своих подчинённых. Нам перепадает. С русского переходит на английский и обратно. А прихожу ранним утречком – Машенька девочка послушная и хорошая, паинька.
  Как-то устроили выходной. Сидим у костра, чаи гоняем, делимся впечатлениями. Песни кто-то затягивает. Вдруг Маша отзывает в сторону Юрия Ксенофонтовича и шепчется с ним. Подходит он ко мне и говорит, мол, так и так, Курбаши, хочет американка, чтобы ты её прокатил по тундре. Смотрит мне в глаза испытующе. «Прокати её так,- просит он, - Чтобы на всю жизнь запомнила!» Позже узнал, вышел у них конфликт на научной почве, не разделили что-то в своих теориях и не нашли взаимопонимания. «Есть, - говорю, - Юрий Ксенофонтович, прокатим, с ветерком!» «Именно, с ветерком, чтобы ветерком ей…» - и дальше понятно как.
   Отъехали мы километров на сорок от лагеря. Остановились. Маша из кабины выскакивает, говорит, Курбаши, посмотри красота какая. Думаю, далась тебе эта красота, но поддакиваю, да, красиво, до офигения. А она распалятся всё больше. Смотрю, щёчки раскраснелись, глазки огоньком горят, ветерок в волосах купается. Залюбовался ею незаметно. Смотрю,  сколько же в ней женственности и природной притягательности… Подхожу, сзади обнимаю, целую в шею. Она обмякает и шепчет, мол, идём в кабину…
    Знаешь, Серёнь, что удивило, а затем забавляло, она перед сексом зажимала зубами свёрнутый трубочкой лист бумаги. Объясняла, привычка со времён учёбы. Уточняю, она и дома поступала также. зачем спрашиваю, живём-то в частном доме. Чтоб соседи стонов не услышали, говорит она, и не вызвали шерифа за нарушение порядка. Во как блин! Мои доводы, что до ближайшего дома не меньше ста футов, ею в расчёт не брались. Привычка вторая натура.
   На обратном пути, после всех наших чудачеств, она возьми и заяви, мол, есть у меня предложение, Курбаши, от которого ты не сможешь отказаться. Потерпи возвращения в Якутск.
   В Якутске нас симпатичные дяденьки в серых костюмах быстро так оттеснили от иностранных граждан; сказали, спасибо за работу, дальнейшие отношения переходят под нашу юрисдикцию.
   Не поверишь, впервые в жизни затосковал по бабе, пусть и по иностранке. Неделя проходит. Вторая на исходе. Окунаюсь в работу, будто в спасительный омут с головой, стараюсь вычеркнуть её, паскудину американскую из сердца. И не могу. Как закрою глаза ночью, вижу Мелани. В итоге решил, что не хрен зазря убиваться. Надо жить по-новому. Тут завгар приглашает на день рождения. Субботний полдень не слишком жарок. Под навесом стол накрыт. Бутылки с самогоном вперемешку с импортным пивом в банках на столе гармонично уживаются. Тарелки с закусью, миски с салатами. И вот где-то посередине этого веселья завгар вдруг шлёпает меня по плечу и говорит, дыша перегаром в лицо, мол, прости, Курбаши, звонила в четверг какая-то баба нерусская, протягивает листок бумаги с цифрами. Сказала, если помнишь, позвони. «Слышь, Курбаши, - завгар прищурил глаза, - поделись секретом, где подцепил иностраночку? В экспедиции?» А я уже его не слышу. Смотрю на цифры и голова кругом идёт. «В четверг звонила! – хмель испарился сразу же, – в четверг! Наверняка улетела!» Но нашёптывает что-то внутри, что не всё потеряно. Срываюсь с праздника и бегом в общагу…
    Встретились с Мелани у меня. Слёзы-вздохи, причитания. Утром она говорит, мол, привязалась к тебе, Курбаши, всем сердцем (это я сейчас так говорю, тогда же всё намного проще было), думала минутное увлечение, так сказать, побалуюсь и успокоюсь. «Ошиблась я, Курбаши, - от слёз грудь моя стала, как берег озера в дождливую погоду. – Если тебе не безразлична, если чувства мои взаимны, поехали со мной в Америку. Поженимся. Тебя здесь что-то держит? Нет? Посмотри вокруг, грязь и преступность! Или старая для тебя?» Меня самого от её слов чувства расшибли, разволновался, отвечаю, что не старая, мне уже двадцать семь лет. Она смеётся сквозь слёзы, а мне, говорит, пока тридцать два. Совсем небольшая разница, бывают браки, где женщина на двадцать лет старше мужа. Испытали мы ещё раз диван прочность, и во время рефракции подумал, а действительно, что я теряю?.. Почувствовал очередной прилив нежности и оседлал ретивую лошадку.
   В ноябре девяносто третьего был в Америке. Мелани помогла с оформлением документов, дальний родственник работал в эмиграционной службе. Получил лицензию на вождение и начал трудиться водителем, как и дома. Как дался английский? Курбаши на минуту задумался. Да легко, я же в школе немецкий изучал. Какая связь между языками тогда спросить у него постеснялся.            
   Время незаметно перешагнуло границу полдня. Набежали тучки, с сопок Хатынг Юряха ветерок знобящий потянул.
   - Куришь?
   - Бросил, - отвечаю, - лет десять назад.
   - Я тоже. В Америке, – сказал он, поёживаясь, - и не потому, что сигареты не дешёвые. Просто надоело.
   После очередной рюмки Курбаши продолжил.
   Заторнов зря зубоскалит, что американцы тупые. Чушь! Дураков всюду хватает. Но приличных, хороших и отзывчивых людей всё же больше. Со временем открыл автосервис. Машины начал ремонтировать. Без работы не сидел, с ума сойти можно. Всегда удивлялся, как эти африканос всю жизнь живут на пособие, ни дня не запачкав рук каким никаким делом. Мелани в университете преподавать начала, учёную степень получила, на семинары ездила, где была и слушателем и ведущим. Всё в нашей жизни нас устраивало. Угнетало отсутствие детей. Проверялись, анализы сдавали. Нам маститые доктора отвечали, мол, всё у вас в порядке. Работайте усерднее над вопросом деторождения. В итоге, предложил взять ребёнка из детдома. Она ни в какую, мол, зачем чужой ребёнок? Вдруг у него плохая генетика? Махнул рукой и думаю, на нет и суда – нет. А вот за несколько недель перед миллениумом, случился один курьёзный случай.
   Курбаши подобрался, ждёт реакции. Молчу, ему есть что сказать. Пусть и говорит.
   Отмечали в баре чей-то день рождения. Набрался по самый картер. Нет бы сидеть и пить, но дёрнула нелёгкая сорваться домой. Сел за руль и на малой скорости, пешком быстрее, поехал. Еду, на улице пусто. Навстречу шериф. Ему моё поведение показалось подозрительным. Останавливает. «Хай, Курбаши!» «Хай, Мишаня (вообще-то он Майкл, но я его звал Мишаней)!» Он принюхивается, просит дохнуть ему в лицо; дохнул. Его чуть не вывернуло. «Да ты пьян Курбаши! – чёрная морда шерифа посерела, - пьяному нельзя садиться за руль!» И давай байду прогонять всякую. Заканчивает, предлагая на выбор, или штраф, или он меня отведёт домой, а машину пригонит позже. «Ты не прав, Мишаня, - доказываю ему и показываю пальцами расстояние: - Я выпил всего сто грамм! Виски с колой! Чтобы ты знал, мы у себя в России пьём больше и ничего!» «У себя в России, Курбаши, – отвечает он, – можешь делать всё что угодно. В Америке этого делать нельзя». Что-то же зацепило меня за язык. Нет бы промолчать, ан нет – распинаюсь. «Хорошо, - говорю ему. – Я пьяный». «Да!» «Ты трезвый, - перечу ему, - сможешь спеть гимн моей страны?» Шериф Мишаня задумался. «А я могу, - бью себя в грудь и начинаю петь: - Союз нерушимый республик свободных…» Исполнил куплет с припевом и умолкаю. «Постой-ка, Курбаши, - подумав, произносит Мишаня. – Это чьей страны гимн?» «Нашей», - нацепив маску послушания, отвечаю Мишане. Он снова задумывается, слышу, как скрипят его извилины, видно, никогда прежде он так много не думал. «Ты ошибаешься, Курбаши, - выдаёт он на гора мелкого угля. – Это гимн не нашей страны». «Китая?» - интересуюсь у него. Шериф Мишаня растерян. «Нет, я не знаю гимн Китая». Добиваю Мишаню. «Тогда, сэр, как вы можете утверждать, что я исполнил гимн не моей страны?» Мишаня снова изобразил Роденовского мыслителя. Он напряжённо думает. «Я тебя, Курбаши, оштрафую не за вождение в пьяном виде, - говорит он. – А за распевание гимна своей страны на чужом языке! Встретимся в суде!»
   Дожидаюсь понедельника. Судья Дональд Фокс зачитывает рапорт шерифа Мишани. «Что можете сказать в своё оправдание, Курбаши?» «Ваша честь, - говорю, - задам встречный вопрос, Конституция Америки запрещает петь гимн моей страны?» Старик Фокс чуть из мантии не выпрыгнул. Парик сбился на левое ухо. «Нет такой статьи в нашей Конституции!» «Но шериф Майкл, ваша честь, утверждает обратное». Судья Фокс снова обращается к рапорту Мишани. Перечитывает его раз, другой, третий. «А, Курбаши! – вдруг торжествующе восклицает он, - шериф отражает в рапорте, вы пели гимн на чужом языке!» «На каком?» - я спокоен как йог, очутившийся в Нирване. Судья поворачивается к шерифу. «На каком языке Курбаши исполнял гимн своей страны?» Мишаня смутился было, но быстро нашёл выход. «Ваша честь, спросите об этом у Курбаши!» И смотрит стервец на меня как победитель. Поднимаюсь со скамьи, кладу правую руку на сердце. «Как и все граждане моей страны, ваша честь, я его пел на родном языке». Судья Фокс снова вчитывается в рапорт. «Нет, Курбаши, вот тут американскими буквами американский шериф Майкл пишет, что вы пели гимн своей страны на другом языке». «На каком я его должен был петь, на американском?»  Судья Фокс чувствует подвох. Никто раньше его не ставил в букву «z», не прогибал при большом стечении любопытствующих граждан нашего городка. Снова утыкается в рапорт, стараясь, как крот, раскопать в нём что-то важное, ранее не увиденное. Не найдя убедительного довода, он тычет пальцем в бумагу. «Шериф пишет, вы пели гимн на чужом языке!» Голос у судьи Фокса срывается на петушиный крик. «Господин судья, ваша честь, - обращаюсь к судье Фоксу. – Спрашиваю вас повторно, конституция нашей страны запрещает мне петь гимн моей страны?» «Нет!» - судья Фокс вскочил со стула. «Конституция нашей страны запрещает петь гимн моей страны на чужом языке?» «Нет! – судья Фокс на сей раз, непреклонен. – Такой статьи тоже нет в Конституции США! Америка свободная страна». «Ваша честь, значит, я могу петь гимн на любом языке, и это не будет идти вразрез с нашей конституцией?» Судья Фокс колеблется, то снимет парик, то наденет. «Да, - неуверенно отвечает он. – Можете». «Объясните, в чём меня обвиняет шериф Майкл?»
   - Что ответил судья? – спрашиваю Курбаши.
   Он вынес решение, что шериф должен передо мной извиниться. Мишаня обжаловал, вот же неугомонный, решение судьи Фокса в суде штата. Молва, Серёнь, летит впереди нас. Дело о распевании гимна получило резонанс. К нам домой зачастили гости. Первыми приехали китайцы. «Мы можем петь гимн нашей страны на родном языке?» «Можете!» Затем прикатили мексиканцы. «Сеньор Курбаши, мы можем петь гимн нашей страны на родном языке?» «Валяйте!» - благословляю и их. «Уточни, сеньор Курбаши!» - просят они. «Пойте хоть на испанском, хоть на мексиканском, кто вам мешает!» приезжает негритянская делегация. Что мужики. Что бабы все в чёрных костюмах, на мордах очки с чёрными стёклами, губища, как вареники. «Мистер Курбаши, мы можем петь гимн нашей страны на родном языке?» Встречным вопросом озадачиваю членов делегации. «На родном, – спрашиваю, - на африканском, что ли?» Задумались негры, покрутили носами плоскими и, не попрощавшись, укатили восвояси.
   Написала обо мне городская газета. Потом статейку тиснула газета штата. Следом приехали журналисты из самой популярной радио-корпорации. «Мистер Курбаши, хотим взять у вас интервью». «Берите, если хотите». И началось… Ни дня без отдыха. Встречи, ток-шоу, выступления по радио и на телевидении. Встречи со студентами. «Мы приветствуем ваше право петь гимн своей страны на родном языке!»
   - В итоге, вот, я здесь, дома, - Курбаши посмотрел на сопки, сиреневой дымкой их затянула вечерняя мгла. – Вот ты мне, Серёнь, ответь, могу я петь гимн своей страны на родном языке?
   - Ты их, Курбаши, подловил на игре слов: гимн нашей страны на родном языке. И так далее. Заморочил голову.
   Курбаши указал пальцем на рюмки.
   - Раз понял, Серёнь, тогда наливай! – говорит Курбаши, улыбаясь. – Наливай, а то уйду!
   
   Он ушёл на рассвете. Пообещал позвонить и придти снова. Но я знал. Что эта встреча была, как говорят на службе, дембельским аккордом. Он будто бы принёс на алтарь памяти воспоминания прошлого, которое не отпускало его ни на минуту, воспоминания, мирное жертвоприношение.
   Неделю спустя меня снова разбудили утром.
   За дверью стоял взлохмаченный парнишка лет десяти. На мой вопрос, что ему надо, он ответил, что Курбаши просил передать слово в слово следующее: Обещания всегда исполняю.
   Мальчуган ушёл. Я закрыл за ним дверь, всунув ему в руку тысячную купюру. Сам же вышел на лоджию и долго-долго неотрывно смотрел на сопки. Что-то ёкнуло, защемило в груди. Я понял отдалённым участком сознания, что Курбаши уехал. И что наши стёжки-дорожки впредь не пересекутся в этом мире. По крайней мере, в этой инкарнации…
                Якутск. 25 декабря 2016г.