Жизнь неумолимо спешит вперед. Вот уже и дети подросли и внуки из пеленок выросли, а о жизни что пролетела как ветер нигде ни слова. И вот я подумал, а может черкануть пару строк будущим поколениям. Может интересно будет узнать, как жили мы в свое время. Как любили, мечтали, строили новую счастливую жизнь для наших внуков и правнуков. Ведь жизнь стремительна и неповторима. Она как ураган пронеслась, сметая всё на своем пути, бросая нам в лицо эпохи, страшные войны, разрушенные города, первые полеты в космос и конечно же развал великого государства, Советский Союз, о котором будут помнить тысячи лет наши потомки.
Я тесно соприкоснулся с этим, потому что жил в этой жизни. Я слушал волнующий душу рассказ матроса с крейсера Аврора, с этого легендарного крейсера, с выстрела, которого началась новая коммунистическая эпоха в России.
Я сидел за одним столом с космонавтом Горбатко в президиуме, когда мне вручали переходящее красное знамя ЦИК ВЛКСМ. Я был в гостях у героя Советского Союза Неустроева, который брал рейхстаг, а из его батальона Кантария, Егоров и Берестов водрузили знамя победы НАД РЕЙХСТАГОМ. Я с упоенною страстью слушал Александра Семенова, мужа моей сестры Вали, как он ходил в штыковую атаку на Сахалине и Курилах на японские батальоны, и как мой друг, Иван Иванович Небогин, четыре раза бежал из концлагеря, а его ловили и рвали собаками. Вы скажете, а причем же здесь я? Нет дети мои, все тесно связано в этой жизни. Я с ними жил, я с ними работал, я с ними строил новую жизнь, я стал их продолжением. Я строил БАМ, и положил не одну сотню тысяч кубов грунта в железнодорожную насыпь, по которой идут сейчас поезда. Я построил город АДЫГЕЙСК, в котором сейчас живу. Пережил развал великого государства и смену эпох, где социализм ушел со сцены истории и снова пришел капиталистический строй с полной разрухой всего, что создавалось десятилетиями. Я это прожил, я это прочувствовал, я с этим соприкоснулся, потрогал эпоху руками, а она как ураган пролетела вместе с моей жизнью, вспыхивая иногда яркими воспоминаниями. Я хочу подарить вам дети мои и внуки отрывок из моей жизни, который документален и правдив, как первый крик новорожденного ребенка.
Нина глянь! Опять БАМ показывают. Смотри, как пролеты укладывают. Да ты только посмотри! Какие горы, тайга. Я показал на экран телевизора. Во бы куда махнуть! Нина отмахнулась рукой. Ни куда я не поеду. Ну куда ты опять собрался! Все время по командировкам, да в разъездах, то каналы, то котлованы, то в горах, то в Сочах, то на Сахалине, то в Сибири. Мало тебе здесь работы на Кубани. Нина укоризненно посмотрела на меня. Целый город с водохранилищем построили, а тебе опять неймется. И что ты на месте не сидишь, как все нормальные люди. Да никуда я не собрался. Успокойся, улыбнулся я. Просто смотрю телевизор. Там где то Шевченко Николай работает на Баме, может покажут. Нина подошла и почти шепотом сказала.
Знаю я тебя. Если уж задумал на новую стройку ехать, то тебе бесполезно говорить. Все равно уедешь. Ну а что тут делать то, воскликнул я!
Водохранилище построили, вон какая дамба, до самого Краснодара? Водозаборный, судоходные шлюза построили, да и городу слава богу уже пятнадцать лет! Что тут делать, мусор подметать на улицах?
Нина тяжело вздохнула, ну куда я с двумя ребятишками? Ты уедешь, а я что тут буду делать без тебя? Она тихонько подошла и ласково попросила, давай никуда не поедем а? Пускай они там, эти реки, текут себе сами куда хотят. Эти любимые глаза так лучезарно глядели на меня, что я тонул где то в глубине их бездонного голубого неба Я любовался искринками этих прекрасных глаз, и не мог оторвать взгляд. Я готов был целовать их бесконечно и счастливо, упиваясь своей любовью и не упоенною страстью. Какая ты у меня красивая шептал я улыбаясь. И за что мне такое счастье подвалило? Ты была создана для какого ни будь принца, а совершенно случайно досталась мне, шептал я. И может, все так и осталось бы как было и БАМ и тайга и горные реки. Все это было бы, в какой - то другой жизни, поговорили о далекой всесоюзной стройке и забыли. Но случай изменил всю мою жизнь на долгие годы. Я работал крановщиком на зоне строгого режима уже пять лет. И у меня собралась бригада стропальщиков, врагу не пожелаю таких уродов. Была бригада как бригада, уволились. А эти, ну шашку им дай и на коня. Одним словом казаки кубанские и алкаши все как один. Я уже и по хорошему и орал на них и объяснял как мог, ничего не помогало, бесполезно. И вот после очередной погрузки машин, я с ожесточением набросился на Костю. Ухватив его за воротник, я заорал. Ты что падла, не знаешь как стропить груз! Вы что, цепляете пятитонные пачки за проволоку, а не подводите троса. Ты что, гад, хочешь в этот вонючий лагерь меня засунуть? Что за команды давай тяни, давай тащи, козел! Ты кого придурок козлом назвал? Я зло оттолкнул Костю и пошел в бытовку. Еще раз назовешь козлом, башку проломлю арматурой. Ну, уроды. Ну что за бригада! Только и знают квасят, квасят каждый день. Ну хоть бы раз трезвыми были. Я поднялся на крыльцо с перилами и пихнул ногой дверь. Ну не могу я так работать, груз с большим перекосом, да еще за проволоку. У меня руки от напряженья дрожат . Ну упадет пять тонн на машину, на тебя, на него кто будит отвечать? Кто я спрашиваю? Меня же посадят в эту гребаную зону. Костя зашел следом и сел на табурет. Да хорошь базарить, что разорался? Не порвется эта долбаная проволока. Я что, первый год на погрузке? Толик, Мишка и Леха с ухмылкой молча глядели на меня. Я разозлился конкретно, и надо было с этим кончать. Так, пацаны, я опустил ладонь на крепко сбитый стол. Пить пейте хрен с вами. Горбатого могила исправит, но цеплять груз и подавать команды будете как положено. Заводите подхватные троса и команда вира или майна, по другому не будит. С минуту все молча смотрели на меня и Костя тихо проговорил, да пошел ты на хер. Как грузили так и будим грузить. Я задохнулся от ярости. Будете работать как положено заорал я! Здесь не детский сад! Но Костя опять послал меня на хер. Я ухватил его за редкие волосы и, что есть силы, ударил в переносицу. Удар был такой силы, что на стол струей брызнула кровь, и Костя спиной опрокинулся на пол. Я подлетел к нему и пнул керзовым сапогом в морду. Костя, выплевывая сопли и кровь с зубами, со стоном полез в дальний угол. Это тебе за козла гнида! Десять лет на ринге, боксер сраный! Я не мог унять бешеный гнев и не знал, куда деть себя. Толи выйти на улицу, толи остаться в бытовке с этими алкашами. Леха, медленно вылез из за стола и схватил меня за горло. Я не сопротивлялся. Он заломил мне левую руку и придавил в углу. Ты что падла, наших бьешь! Прохрипел он, выдохнув мне в лицо зловонный перегар. Его толстый прыщавый нос был как раз на уровне моих глаз. Самое то, чтобы врезать ему в переносицу головой. Но я не хотел больше драться. Мне было уже на все наплевать и момент был упущен. Леха вытащил меня на крыльцо и спиной перевалил через железные перила. Я ухватился за поручни. Отвали, прохрипел я, свободной рукой вцепившись в его штанину между ног. Сука поймаю за яйца, оторву, выдохнул я. Он перевалил меня через перила и я с ободранной спиной упал на бетон. Присев на корточки я увидал, как Костя с окровавленным лицом пошел в сторону штаба зоны. Все ясно, к начальнику лагеря побежал гнида. Но одним заявлением у директора это не обошлось, Костя лег в больницу и оформив справку медицинской экспертизы на полученные травмы лица и носа, пролежав месяц, отнес в прокуратуру. Толик Мишка и Леха написали заявления и пошли как свидетели
Следователь Иван Алексеевич, прочитав заявление, мягко улыбнулся и тихо сказал. Да плохи твои дела парень. Если он не заберет заявление, мне придется передать дело в суд. Сходи к этому потерпевшему, уговори забрать заявление, и я закрою дело. А так, он почесал переносицу, слегка задумавшись, так пару годов тебе светит. Ни хрена, вырвалось у меня. Давай иди, я подожду пару дней. На следующий день я пришел к следователю. Вот характеристика с организации, я подал Ивану Алексеевичу. Половину зарплаты высчитали на бюллетень Кости, сказал я тихо. Ну а что потерпевший? Я опустил голову. Он не будет забирать заявление. Понятно. Я так и думал, глядя куда-то мимо меня, тихо сказал он. Характеристику ты принес хорошую, судимости нет. Что я тебе посоветую. Уезжай, выпишись с места жительства и подумай куда лучше и подальше уехать. И чтобы через пару дней я тебя больше не видел в Адыгейске. Он, сморщив лицо, исподлобья посмотрел на меня. Это не тот случай, чтобы подавать на тебя всесоюзный розыск. Подписки о не выезде на тебя нету. Так что посоветуйся с женой и счастливого пути. Я пожал следователю руку и через два дня , лежа на верхней полке, с тревожным наслаждением слушал перестук колес плацкартного вагона.
Я приехал на БАМ в июне восемьдесят четвертого года. Это была жизнь беспримерного героического труда. Все напряженно шли к намеченной цели, к стыковке западного и восточного Б.А.Ма. Помню Куанда. Огромный карьер десятки экскаваторов сотни машин кипела бурлила как горный поток отлаженная работа механизаторов, шоферов, итээровцев. И чья- то невидимая рука, направляющая этот бурлящий поток в нужное русло. Ни кто не хитрил, ни кто ни кого не подгонял, не было ни какой суеты. Но все куда- то спешили. Каждый хотел загрузить и вывести как можно больше кубов грунта. Шло не гласное соревнование всех и каждого в отдельности. У всех была одна цель - стыковка. Я помню, как шел ремонт экскаватора Като. За считанные часы разобрали до гусениц, откатили тележку, заменили поворотный венец и во вторую смену уже вышли в забой давать кубатуру
Кто работал на экскаваторах, тот знает, что такое разобрать экскаватор до гусениц, собрать за одну смену и выйти в забой работать в ночную смену. Передо мной прошел отряд укладчиков. Вот они. Я с восторгом смотрел их по телевизору. Из теплушек вышли крепкие, здоровые парни и огромные пролеты шпал с рельсами точно легли на размеченный путь уже укатанной железнодорожной насыпи. Красиво работают, посмеивались мужики. Да красиво! Но я им уже не завидовал. Я видел, как поток магерусов, КрАЗов, мазов, моазов шел на развалку груженый грунтом и скалой и такой же поток машин шел обратно, но уже на погрузку и это была моя работа напряженная, тяжелая и не менее значимая.
Прихлебывая горячий чай с пирожками, я с восторгом глядел на бурную горную реку, откуда я зачерпнул эту чистую как слеза воду, на вершины скалистых гор, на дикую не проходимую тайгу и душевная радость и не описуемый восторг ласкал мое сердце и шептал, Я среди этих людей, Я среди этих гор! Среди дремучей тайги, пью крепко заваренный чай с пирожками у костра и жду команду, по коням. И мы опять устремляемся к стыковке Западного и Восточного БАМа. Нет ребята, это не передать словами. Это надо почувствовать, это надо делать самому. Это надо быть среди героев первопроходцев, сильных и смелых, простых и искренних людей. Я вспоминаю, и слеза катится по горячей морщинистой щеке. Эта не прошенная далекими воспоминаниями слеза старого семидесятилетнего бамовца. Я прошел с экскаватором от Янчукана, Северомуйска, Таксимо, Куанды и до Кадара. Мы перегоняли технику через горные перевалы, бурлящие потоки рек, через болота, через не проходимую тайгу. По зимнику, на паромах. И когда шли проливные дожди и стояли трескучие морозы. В теплушках, в палатках а то и под звездным небом у костра. Мы шли, шли и шли к намеченной цели. Тех, кто строил Байкало-амурскую, надо помнить и не забывать. О них надо писать и знать их в лицо. Ведь те, кто работал на Байкало - амурской трассе не только отсыпали железнодорожную магистраль, мы строили дороги во всех направлениях огромного дальневосточного и сибирского региона. Там, куда отправляли технику на разработку полезных ископаемых. Прокладывали автомобильные дороги к поселкам золотых приисков и урановых рудников. Мне довелось отсыпать тридцати километровую железнодорожную и автомобильную трассы к месторождению огромных запасов асбеста, строил аэродром в Богдарино. Мы отсыпали дороги в Бадайбинском направлении, в верховьях Лены. Строили железнодорожные узлы и станции. То есть осваивался огромный сибирский регион во всех направлениях. И если бы не бардак в 90-х годах, построили бы Витимскую Грэс и железную дорогу в Якутию.
Я уже не помню фамилию, но помню, что мы звали его Лукич. Он работал на двух кубовом японском погрузчике в Северомуйске. И он мог так отлажено и быстро грузить машины, что давать больше его кубатуру никто не мог, как ни старался. Даже Шевченко Николай, даже Тимофеев Виктор. Он выскакивал на гусеницы погрузчика и кричал шоферам. Груженая машина отходит, чтобы через секунду стоял под погрузкой! Это был автомат. Две с половиной тысячи кубов за смену. А Затолокин Михаил или Приданников Николай! Эти парни загоняли свои тяжелые бульдозера на такую высоту, что сердце сжималось от страха. Это была смелость и колоссальный опыт, который как говорят старые механизаторы, не купишь и не пропьешь. Двенадцать часов по кручам резать скалу, резать вечную мерзлоту, вести заготовку грунта под экскаватор и чтобы хватило на всю смену и еще осталось на завтра. Ну, как не поклонится таким людям до земли.
Я помню случай, и воспоминания вызывают улыбку. Перегоняем погрузчик, Таксимо - Кодар. Ну, все вроде бы как положено. Заехал на трал, заглушил мотор. Другой раз под гусеницы что-нибудь сунешь. Едем, поем. Тепло. Лето. Дорога хорошая. Оглядываюсь на заднее стекло, а погрузчика на трале нет. Стой, кричу погрузчик сперли! Остановились. Но с тралом не так-то просто развернуться. Нашли все таки разворот, едем. Десять километров проехали, нету, пятнадцать проехали нету, двадцать проехали, стоит по среди дороги как ни в чем небывало. Хохочем. Я шлепаю его по гусенке. Ну, на каком же подъеме ты чертяка такая съехал с трала, и как мы умудрились двадцать километров проехать без тебя! Прошли сотню километров, задымило колесо трала и появились первые языки пламени Хватаем огнетушитель, а он не фурычет. Я кричу туши! Все сгорит на хрен! Тральщик бросил огнетушитель под ноги. Чем тушить! Кинулись вправо, влево от дороги ни одной лужи, ни одного водоема. Сушняк
кругом. У тебя в рюкзаке вода есть? Нету, обреченно махнул рукой
тральщик. Только в мочевом пузыре, пошутил он. Так чего ждешь,
туши!
Пар шел неимоверно вонючий, жуткие испарения смешанные с горелой резиной не давали дышать но мы попеременно отбегая вдохнуть свежего воздуха все – таки сбили пламя и открутили гайки. Отсморкав черную копоть резины, и утирая глаза от слез, я улыбаясь спросил. Что колесо то загорелось? Тормозные колодки заклинило, застегиваясь объяснил тральщик. Дай бог, ЧТОБ ОПЯТЬ не ЗАКЛИНИЛО, а то мне уже нечем тушить. Трансбой не работает.
Декабрь 1993 года мы шли колонной с Мороканского прииска через Бодайбинский перевал. Десять магерусов, грейдер, два моаза, трал с экскаватором, заправщик. Забрались на самую вершину и встали. Впереди груженые машины, занесенные снегом. Дорога уже местами покрылась сугробами. Ветер, трескучий мороз. В тусклом свете луны, подошел к первой машине. Спросил, обратившись к шоферам. Сколько машин впереди? Да кто их считал. Вон смотри ! Впереди одна, занесенная снегом. Вон другая, там третья. Поперек дороги вон одна. Пытались выдернуть КА 700, не берет. А мороз, носа не высунешь. Прикрывая лицо воротником, мужик полез в кабину заснеженной машины. Сейчас полночь, рассветет, а там видно будит, как выбираться, обернувшись, крикнул он. Ну что делать будим? Я подошел к тральщику. Что Василий, попробуем?
Не встречать же новый год на перевале. Жданов кивнул. Надо ребят подтянуть, трос с трала снять. Мне может с трала слезть, крикнул я? Василий махнул рукой, кутаясь от лютого ветра. Не надо, пока так попробуем! Ну что славяне! Помогай! Я прыгнул в одну кабину в другую. Домой хотите? Ну, кто домой не хочет! Тогда за лопаты. Отгребай снег, цепляйте троса. Сейчас подойдет магерус с песком, подсыпай под колеса. Вперед славяне! Фауна подошла передом. Зацепили первую, почти занесенную наполовину. Ну, с богом! Фауна на пониженной скорости с тралом, с экскаватором, да еще с машиной, занесенной по уши снегом, напряглась. Потом три моста стали рвать скалу колесами, обутыми в стальные цепи. Взревели моторы. Напряглись крепкие руки мужиков. Замелькали лопаты с песком. Ну, давай! Давай, родимая, кричали простуженные глотки!. Поддай песку под колеса! Еще! Еще! И пошла, пошла из снежного плена, накрытая брезентом груженая машина. Ну и силища у этой фауны кричали мужики! И закипела, забурлила стылая кровь. И уже никакая сила не могла остановить. Нет силы сильнее воли людей. Отцепляй троса, кричали мужики!
Заводи другую, третью, четвертую! Ночь была на исходе. Мороз крепчал. Я подошел к шоферам, прикрываясь воротником полушубка. Все, братва, еле слышно прохрипел я. Дорога свободна. Мне кто – то сунул в карман бутылку водки. Теперь как раз к праздничному столу приедем. Спасибо мужики. В далекой дали нас ждали любимые дочери и сыновья, горячие объятия жен, родные очаги далекого сибирского поселка Таксимо.
Хорошо бы подумал я, в календаре был праздник покорителям севера. Люди бы находили друг друга, закипела бы переписка, устраивались бы вечера и страна гордилась бы нами. Я с огромным желанием хочу рассказать вам про подвиг бамовца. О котором, даже ни кто не вспоминает, которого забыли и многие не знают, как его звать. А ведь он действительно совершил настоящий подвиг. Ценой своей жизни, он спас целый поселок строителей 136 й мехколонны и страна должна знать своих героев. Это случилось в феврале 1994 года. Сережа Баженов заправлял цистерны с бензином на складе ГСМ мехколонны 136. Это был огромный склад бензина, соляра и горюче смазочных материалов. 16 цистерн и десятки механизмов. Автопарк, ангары, мастерские, управление работников итр и вокруг жилые дома. Сливной механизм автозаправщика дал искру и загорелась автозаправочная машина. Сережа заскочил в кабину и включил скорость. Единственное правильное решение, которое принял Сережа Баженов, было как можно дальше отогнать горящую машину от цистерн с бензином. Предотвратить взрывы огромной силы, от которых загорелись бы жилые дома, экскаваторы, краны, бульдозера, автомашины и самое главное в бушующем огне оказались бы люди. Объятый пламенем Сережа выгнал машину на безопасное расстояние и как горящий факел побежал по территории гаража. Механизаторы и все кто был рядом, повалили его на землю и стали тушить, кто, чем мог куртками, телогрейками песком. Ожег тела был 60 процентов. Это был смертельный исход и в больнице Таксимо только развели руками. Такого больного мы не спасем, заявили врачи. Общее заражение крови, смерть. И тут снова подвиг. Подвиг невероятно страстного и горячего сердца. Невероятной силы материнской любви и яростного стремления спасти совсем еще юного мальчика, которому было всего - то 23 года. Как это не спасете! Гневно и со слезами обратилась к врачам сопровождающая больного Нина Анкудинова. Он еще совсем молод. Ему только 23 года и вы его не спасете! Что нужно сделать? Говорите! Требовательно обратилась она к врачам. Его срочно нужно отправить в Улан- Удэ, в один голос заявили врачи. Тогда немедленно вертолет. Нужны деньги? Деньги будут, звоните в аэропорт. Скорая помощь доставила больного к вертолету и через два часа больного встречали в Улан - Удэ. Но в больнице республиканского центра тоже развели руками. Мы с такими ожогами больных не спасаем нужно в ожоговый центр, ответили врачи. Это Чита и нужен самолет, нужно заказать место, заказать рейс, нужны деньги и звонок соответствующих инстанций. Так в чем же дело? Звоните, требуйте самолет, спасайте человека. У вас у всех дети и любой из них мог оказаться на его месте. Ее решительная и требовательная активность, подняла на ноги всех и заставила принять участие в спасении Сережи. Были перечислены деньги с мехколонны 136 Анатолием Григорьевичем Дергачевым. Срочно выделен самолет и Баженова отправили в Читу. В аэропорту встречала скорая помощь. Была выделена спец - комната с температурным режимом и началась борьба за жизнь. 60 процентов ожогов. Обгорело лицо, руки, ноги, грудь. Живая обгоревшая головешка. Лечащий врач грустно сказала, с такими ожогами больные не выживают. Не забинтованы были только рот и глаза, которые с болью смотрели в самое сердце. Это был тяжелый больной и такого мог спасти только Господь Бог. А Нина верила в Бога. Верила в его целительную силу. Она верила в силу молитвы, в силу материнской любви, обращенной к Богу. Нина с мольбой посмотрела в глаза. Я буду ухаживать за ним. Врач, прикрыв за ней двери, тихо сказала. Он все равно не выживет, делайте с ним что хотите. Глубокой ночью, напоив с трубочки больного теплой водой, сидя у изголовья, она, проваливалась в тяжелый, тревожный сон, вслушиваясь в бесконечный, глухой стон и прерывистое дыхание. Вскакивая от первого крика, Нина успокаивала и уговаривала больного набраться сил и терпения. Ты выздоровеешь, ты поправишься, шептала она, гладя его обгоревшие руки. Я молюсь за тебя. Бог нам поможет. Потерпи. Потерпи. Слушай мою молитву и повторяй. Сидя на старом больничном стуле, она урывками закрывала глаза, устало привалившись к стене. Кровати не было. Была материнская любовь и сила воли. Были процедуры, горшки и бесконечные перевязки. Прошел месяц и к удивлению врачей, с груди и рук отпала черная обгоревшая корка. Кризис миновал, и Нина вздохнула спокойно. Ну, оставайтесь, ухаживайте. Я уезжаю. Самое страшное позади, а меня ждут три сына и любимый муж. Она пробыла дома всего неделю, когда на планерке начальника мехколонны Дергачева А. Г. раздался звонок. Это мама Баженова со слезами просила, умоляла Анкудинову Нину приехать и спасти ее сына. Нина вопросительно посмотрела на Анатолия Григорьевича. Сколько нужно денег? Триста тысяч. Хорошо перечислим, поезжайте срочно. Открылись глубокие раны, началось загноение и воспаление. Снова перевели в спец - палату. Снова началось лечение маслом яичных желтков, промывание ожоговых участков тела дезинфицирующим раствором, процедуры врачей, уколы. И через две недели Нина вернулась домой счастливая, с сияющей улыбкой искрящихся глаз. Мы спасли его, гордо сказала она. Все что я могла, я сделала для него. Главврач больницы ожогового центра на планерке заявил медперсоналу. Учитесь, как надо спасать больных! Она мягко улыбнулась и добавила. Ему Бог помог. Я молилась за него. Как бы нам не было тяжело, Бог не посылает испытаний, которые мы не смогли бы преодолеть, тихо сказала она.
Но все это было уже потом. А в Северомуйске, совсем не далеко от того места, где начинается пятнадцатикилометровый тоннель, у нас был песчаный карьер. Это было дай бог памяти в 1985 году в Тонельном. Мы отсыпали железнодорожные насыпи для порожних вагонов. Я работал, тогда на драглайне. Это, 652 экскаватор и я стоял в ремонте прямо в карьере, не далеко от того места, где взрывники бурили скважины под взрывчатку. Экскаватор стоял за поворотом и его не было видно с того места, где бурили скалу. Утром я прошел мимо взрывников, которые бурили не обращая на меня ни какого внимания. Я поздоровался, подошел к экскаватору и начал снимать тормозные ленты с лебедки. Работал один, без помощника, и не заметил, как пролетело время. Не пора ли обедать, подумал я и выглянул из кабины. В небо взметнулись три ракеты. Автодорога внизу была пуста, видимо движение машин перекрыли. Бурильщиков не было, стояла ужасная тишина. И я подумал, неужели взрывать будут. Я побежал прямо на то место, где бурили скважины и заложили взрывчатку. Его хорошо было видно с дороги, и я подумал, меня увидят. Не взрывайте, кричал я! Не взрывайте! Я махал руками и кричал. Но меня ни кто не слышал, и я решил бежать к экскаватору. В висках стучало, сейчас будит взрыв, сейчас будит взрыв, и я не добегу до экскаватора. Оставалось три метра, два метра, метр и тысячи тонн камня земли и песка взметнулись в небо. Меня подбросило, и я упал на четвереньки между гусениц экскаватора. Не помню, как я заполз под него. Стояла кромешная тьма. Все грохотало, сотрясалось и рушилось. Судорожно вцепившись руками в железо, я шептал, взорвали, взорвали, меня взорвали. По железной крыше прошел град камней. Вокруг падали, падали и падали огромные камни, а я все вжимался и вжимался от тяжелых ударов. Я взлетел бы на сотни метров, как эти камни, разорванный в клочья. А я все лежал под экскаватором и не верил, что остался жив. Тьма постепенно рассеялась. Наступила тишина. Я вылез из под экскаватора и с удивлением посмотрел вокруг. Сопки, за которой стоял мой сломанный экскаватор, не было.
Здесь прожита жизнь. Здесь чувства и боль и разных имен без именная повесть Я люблю все настоящее, не придуманное и серьезное. Смех скомороха и клоуна меня не впечатляет. Я не люблю людей, которые не могут тонко чувствовать. Не понимают, что творится в душе, заставляя делать и говорить банальности. В особенности плох человек тот, который дал слово тебе и не сдержал. Или сказал и тут же забыл о том .Такой продаст, опозорит, унизит не чувствуя перед собой ни какой вины.
Я смотрел на огромные глыбы, покрытые мхом и серой плесенью. Может миллионы лет назад, а может в ледниковый период они покрыли все это пространство до самого горизонта, разбросанные какой - то невероятной силой. А скорее всего, подумал я, здесь когда то были высоченные скалы и они разрушились. Я шел уже больше часа по этому гигантскому полю, пока не уперся в отвесную стену, сурово смотревшую на меня холодным гранитом. Шершавая и мрачная, покрытая трещинами и поросшая лишайником, она дышала глубиной веков неприветливо и сурово. Ну, здравствуй, горестно сказал я! Не часто к тебе приходят вот так. Может тысячи лет назад а может быть миллионы с копьями и дубинами подходили первобытные люди. А теперь вот я. Пустишь меня на вершину? Тебе наверняка одиноко! Поиграй со мной в русскую рулетку. Я один и мне ни кто не поможет. У меня нет снаряжения и нет страховки, только злость и обида, а это плохой помощник. Ну как, согласна? Я опрокинул голову и посмотрел на вершину. Она уходила под облака, где едва виднелись вековые сосны, пологим склоном уходившие в горы. Ты согласна? Давай заключим договор, тебе ведь нечего терять! А я уже все повидал в этой жизни. Я посмотрю на просторы с твоей вершины, на домики, которые разбросали люди на этом высоченном перевале, на дикое поле, на белые облака на твоей вершине. Я готов, я готов! И вершина отозвалась эхом, готов, готов, готов. Я поднимался стремительно и упорно, без страха и сожаленья. Подтягивался то тут, то там, чуть ли не делая шпагат ногами. Отталкивался, прижимался к холодной, шершавой стене, переводя дух с тупым упорством, я лез, лез и лез. И сознанье душевной обиды толкало вперед, не останавливаясь не перед чем. Усталость давала о себе знать. Прошел час или два. Я чувствовал, что вершина уже где - то рядом. Я протянул руку к облакам. Привет! Привет! Облака улыбались мне, обнимали, лаская и успокаивая. Ну что же ты остановился, собери силы, осталось немного. Посмотри вверх - вершину уже видать. Я подтянулся, перенес ноги на широкий уступ, осмотрелся, поднялся еще на несколько метров и перевел дух. Куда же я забрался? Уступ, за который я мог хорошо ухватиться, был чуть выше вытянутой руки. Если только подпрыгнуть. Но тогда я теряю опору под ногами. И если не ухвачусь, как следует, полечу как птица, орошая кровью скалы \
и рваные трещины. Я посмотрел вниз, и жуткий страх сковал мое горячее тело. Я вдруг почувствовал безнадежную усталость. Как же я забрался сюда, прошептал я?
Ведь даже сумасшедший сюда не полезет.
Я опять посмотрел вниз. Я уже ни за что не спущусь. У меня просто не хватит сил. И здесь, на отвесной стене я не могу даже присесть, чтобы набраться сил. Ну что, испугался? Ты же говорил, что ни чего не боишься! Где твои силы и ловкость? Где самолюбие? Ну соберись же, докажи себе, что ты можешь, чего не могут другие. Скажи, я голыми руками покорю эту скалу. Ну, скажи же, черт тебя подери. Скажи, я возьму вершину, и плевать мне на эту собачью жизнь, пропади она пропадом. Я прыгнул и крепко ухватился правой рукой, но левую подтянуть, не было сил. Что же держит, прошептал я. Ведь нельзя терять не минуты, не секунды, ни одного мгновенья. Выступ скалы. Он уперся в одежду, когда я прыгнул и на уровне груди крепко держал меня над пропастью. Надо было оторваться от скалы. Я застонал, как раненый зверь, зная, что это конец и пальцы скоро разожмутся. Раздирая горло и легкие, я орал подтягиваясь из последних сил и на последнем дыханье крепко ухватившись левой рукой, разрывая одежду и упираясь подбородком в поросшую мохом скалу, я перевалил тело по пояс на вершину. Я ее взял, хрипло шептал я. Я ее взял.
Человек не может быть одиноким, если он обладает пытливым
умом. Если он находится в постоянном поиске
ответов на вопросы, которыми
будоражит свой ум.
Пожалуй, для старого экскаваторщика впечатлений ни так уж и мало, подумал я. И в семьдесят лет есть что вспомнить и рассказать внукам. Мы лежали в карьере, уткнувшись мордами в горячую землю. Нас спасло то, что бульдозера, катарпиллер и стотридцатый, расчистили большую площадку для разворота машин. И лавина огня прошла стороной. Все горело, гудело и гибло. И трава, и тайга, и звери, и птицы. Ну что жарко? Мишка Авчинников, посмеиваясь, протянул сигареты А вертолет тот помнишь? Как же, забудешь его. Прикуривая, я мотнул головой. По страшнее будит, чем этот огонь. Да хрен редьки не слаще. Я серьезно посмотрел на Авчинникова. Слыш, Мишка, а что ты тогда рюкзак не выбросил? Командир же приказал выкидывать все. И бочку с маслом, и запчасти, и рюкзаки. Мы теряли высоту, а под нами голые скалы. Какие- то метры оставались. Да понимаешь, он глубоко затянулся сигаретой. Ну, в общим я подумал, что он весит, а там все таки три бутылки водки. Я усмехнулся. Какая нахрен водка! Что бы от нас осталось, если бы влетели в эти гольцы! Молчаливые и бледные, еще не веря что остались живы тогда, мы выпрыгивали на зеленую траву и целовали ее .
Толик Журавлев подъехал на магерусе и залез в кабину. Там мужики в болоте утонули, меня прислали, нужно выдернуть. Кто утонул то? Да сто тридцатый и вахта. Я разочарованно мотнул головой. Нет, ты что Толян, у меня сорок три тонны и я полезу в болото. Да вы меня потом тяжелым бульдозером не выдернете. Там понимаешь, со стороны лес. Ну ты посмотришь, вроде грунт твердый, метров сорок не доедешь, троса навяжем. Он вопросительно посмотрел на меня. Что мужикам то сказать? Сколько километров до развалки? Да где - то семь будет. А троса, где троса возьмем сорок метров ? Так вон драглайн в карьере стоит. Я выматерился. И на какой хрен вы полезли в это болото. Дорогу еще не отсыпали, а вы уже в болоте сидите Я с досадой махнул рукой. Скажи, сейчас приеду. Я подъехал к развалки дороги, которую мы отсыпали через болото, и увидал не вдалеке вахту и бульдозер в черной болотной жиже. Колес и гусениц не было видно. Я пошел по мокрой траве, чтобы посчитать шагами, сколько метров до вахты. А стотридцатый то, что тут сидит, спросил я у Толика? Так, он пытался вытащить вахту. Здесь же дорога была в поселок. Какая на хрен дорога! Сдесь же ни одна машина не пройдет! Так на лошадях же ездили. Пошел дождь. Грязь по колено. Под ногами стала прогибаться земля. Точно болото. Как же здесь люди ходят? Из вахты выглянул Мишка Воронин. Паха заходи! Он держал в руках литровую алюминевую кружку. Отведай Паха, настоящей бурятской бражки на бруснике. На переднем сиденье сидел Гришка бульдозерист. Привет! Привет братан! Гришка широко улыбнулся. Паха, мы тут немного вмазали. Брага класс. Черпай вон из фляги. Так вы что, в поселок за брагой ездили? Ну да. А куда же за ней еще поедешь. Целую флягу, 38 литров обменяли на унты. Ты только попробуй какая брага, Паха. Ты, такую ни когда не пил. Я заглянул в открытую флягу. Вы что, вдвоем целое ведро выпили, изумленно воскликнул я? Да когда же вы успели? День то только начался! Так мы же всю ночь тут сидим, в этом болоте чертовом. Перед рассветом только и вздремнули. Ну и вот за тобой Журавля послали, весело объяснил Гришка. Не тяни резину Паха, пей и гони сюда своего железного коня. Если подъедешь, пойдем снимать троса. Я съехал с грунтовой дороги и, прижимаясь к небольшим деревьям, медленно прошел метров сорок. Ну, друг не подведи, надо вытащить этих бродяг. Вдруг, правая гусянка наклонилась, и, ушла метра на полтора в топь Я даже не дал задний ход, просто не успел. Приехали. В кабине захлюпала болотная жижа. Бесполезно дергаться. Я крепко выматерился. Из вахты выглянул Гришка. Паха, иди к нам! Подумаешь утонул, с кем не бывает! Жизнь Паха, это большой театр, вот как это болото. И хочешь ты или не хочешь, все равно лезешь в него, тонешь, буксуешь, опять тонешь, снова буксуешь и так всю жизнь. Он разинул рот, и выпучил на меня хмельные глаза. Понял Паха? Понял, понял, буксуешь и тонешь. Трудно такую философию не понять, глядя на твое мудрое лицо. Я приложился к большой кружке и с наслаждением выпил почти литр чуть сладковатой прохладной браги. Ууух, прям напиток богов! А то! Журавлев взял у меня пустую кружку. Вон Сашка Македонский, тоже говорят, в болоте тонул, с каким - то тигром. Еле вытащили. А потом он заболел лихорадкой и помер. Ух, ты! А тигр то, что утонул что ли? Воскликнул Гришка. Что они в болото то залезли. Да ни кто, в болото не лез. Тигра, это речка. Мы уставились на Мишку Воронина. Ты откуда знаешь? В школе читал букварь. Там еще одна речка есть, не то Ифрантинка не то Евфратка, а по
средине болото. Он сделал умное лицо. Ну, там эти мошки, летали лихорадошные и одна укусила Македонского. Ну а дальше то, что было? Что было, что было. В мед его засунули и в Македонию утащили. Гришка, разинул рот. Что, живого, что ли засунули? Да я же говорю, помер он. От мошки, что ли помер? Что мошка укусила и сразу помер? Гришка не мог поверить.
Македонского и в Македонию бурчал он , ЧТО ЗА МУЖИК, НЕ СЛЫШАЛ НИ КОГДА. вот брешет, букварь он читал
В какую Македонию то потащили его? В мед то его, зачем засунули? Это сколько ж надо меда, чтобы мужика в мед затолкать. Он хотел еще что - то спросить, но передумал.
А Македония то, это где, все же спросил он? Зачерпни Паха еще чуток, а то от этого болабола мозги закипят скоро. Журавель!
Крикнул Гришка! Лети на базу, пусть гонят тяжелый бульдозер. Троса захвати да и пожрать чего-нибудь. А то со вчерашнего дня одна брага с брусникой, прямо аж прямую кишку свело совсем. Ээээ подожди, пернатый! Ты там сапог правый прихвати, сорок третий размер и он сунул мне ногу в грязном носке под самый нос. Во! Смотри Паха, какая жизнь! Сапог, где то в болоте утонул. Выдергивал, выдергивал и вот только ногу выдернул. Где его в темноте искать, а сейчас и забыл уже. Он шлепнул себя ладошкой полбу во, забыл совсем. У меня же в бульдозере тапочки есть. Паха, дай правый сапог, сбегаю. Тяжелый бульдозер утонул сразу же, как только слез с насыпи. И мы горестно развели руками. Вертолет надо, посоветовал Гришка. Будет приподнимать, а мы будем подсыпать под гусянку. Если бы не вечная мерзлота утонул бы вместе с кабиной, деловито заявил бульдозерист. Вон на Баранчеевом озере бульдозер ушел аж на пять метров. Уже второй год достают. Затолокин отжался клыком, потом лопатой, потом опять клыком. И так три часа мы таскали камни и кидали то под перед гусениц, то под зад. Наконец разворошив всю насыпь, тяжелый бульдозер вылез на отсыпанную дорогу. Привезли с базы троса. Выдернули погрузчик прямо с дороги. Потом стотридцатый прямо с вахтой в одной упряжке. Скалу возили на отсыпку дороги до глубокой ночи. На следующий день Журавель подъехал и заорал, Паха, грузи магерус и поехали! Куда опять? На развалку. Прыгай ко мне, посмотришь там кое - что. Он хитро подмигнул. Проехали километров пять и остановились. Толик потянул за рукав. Пошли! Пробирались через валежник, густые заросли, через овраг и вот показалась, прикрытая зелеными ветками фляга. Литровая кружка стояла на крышке, кругом дремучий лес и не проходимые заросли кустарника. Как ты ее тут находишь? Почему то шепотом спросил я изумленно. Так там у меня метка на дороге. Толик расцвел в улыбке. А Гришка, он знает? Так мы ему сейчас нальем, у меня фляжка есть. Ну, Толян, пять минут не больше, а то нас потеряют. Все, допивай и погнали. Через два часа мы снова подъехали, но фляги уже не было. Журавель разочарованно развел руками и яростно и подозрительно посмотрел на меня. Ты один знал, где фляга стоит. Нет Толян, ты что, я же все время грузил машины. Ушла фляга, горестно сказал он, кто - то ей ноги сделал.
Около часа мы летели уже над голыми серыми скалами. Глубокие пропасти, гигантские гранитные утесы, мрачные, покрытые трещинами и уступами, отвесные стены. Казалось, им никогда ни будет конца. Глядя с высоты полета на эту дикую земную природу, ты ощущаешь непреодолимый холодок, где то там внутри под сердцем и думаешь, быстрее бы засверкали ярким солнечным светом озера и реки, показалась бы полоска зеленого леса. А там и до базы рукой подать. Еще час и мы будем рассказывать друг другу, как отработала смена и как там, в поселке, где мы оставили своих жен и детей. Все как обычно, мы на базу, они домой. И тут, кто - то крикнул, пацаны! Под нами скалы! Мишка Авчинников неожиданно дернул меня за рукав. Паха, смотри! Кто - то крикнул. Ни хрена! Мы же падаем! Уже не проплывали глубокие темные пропасти не уходили постепенно вдаль серые мрачные скалы, кое - где покрытые бугристым холодным снегом. Они мелькали с невероятной скоростью у нас под ногами, И дикий, жуткий страх сковал молчаливые лица. Открылась дверь летной кабины. Что сидим, парни! Заорал командир. Все за борт! Бочки, рюкзаки, запчасти. Приданников потянулся к рюкзаку, Гришка бульдозерист обнял бочку с дизельным маслом, как будто навсегда прощался с ней. Но дверь ни кто не открыл. И все сидели, молча глядя в иллюминаторы. Вспомогательный двигатель из последних сил тянул тяжелую, загруженную людьми машину. Одна разряженная яма подумал я и конец. Все! Заорали мужики. Проскочили! Гряда черных холодных скал вдруг неожиданно осталась позади и под нами заблестели ручьи и реки, озера и болота не обозримой зеленой долины.
Работать на 652 экскаваторе зимой, да еще на севере! Я вообще не пойму, кто придумал эту канитель, но я работал и давал приличную кубатуру. Но это летом и на сыпучих грунтах или на песке. Но грузить скалу да еще зимой, это лучше не вспоминать. Даже трудно поверить, что под сорок температура и я в не отапливаемой кабине двенадцать часов грузил машины. Врагу не пожелаю таково. Лобовое стекло закроешь, сразу обмерзает, как грузить? Хочешь, не хочешь надо открывать. Иначе машины не видно. Я сейчас вспоминаю и думаю, как я работал в таких условиях. Ведь сдохнуть можно от холода, а я даже ни разу не заболел. Однажды приезжаем в карьер, а от экскаватора только одна стрела торчит из под снега. Шофера смеются. Паха, ныряй в свою гробину! Внутри все в снегу. Обледенелые двигателя, обледенелые фильтра, компрессор, золотники управления, дохлый аккомулятор, коллектор, патрубки, реверс - все обледенелое и в мерзлом мазуте. Но надо работать, база тридцать километров от карьера. Шофера ждут, им нужна кубатура. Она и мне нужна. Но как ее взять, как дать тысячу кубов этой калымагой. Сметаю с двух цилиндрового двигателя снег. Откидываю с реверса. Лезу под дизель, там висит выварка заложенная дровами. Их надо разжечь, чтобы разогреть поддон с маслом, иначе не прокрутишь вал двигателя. Солярка не горит при сильном морозе. Вспомогательный двигатель работает на бензине. Сливаю с бочка на ветошь и в выварку. Этих дров должно хватить, чтобы разогреть дизель. Поднимается густой \дым. Выгорает мазута, солярка, тает снег ни чего не видно, от гари перехватывает дыхание, черный снег, черная вода течет на голову, становится скользко под ногами. Разжигаю паяльную лампу, надо разогреть фильтра, двухцилиндровый двигатель, трубки, патрубки. Откручиваю свечи и заливаю прямо в цилиндры бензин. Ручкой начинаю маслать. Это у нас такой жаргон. Маслаешь до посинения. Разов сто крутанешь, схватится а может и не схватится. Это как крутить будешь. Хорошо маслать будешь, может через час заведешь вспомогательный двигатель. Но заведешь это ясное дело. Машины то стоят и шофера ждут. Свечи опять откручиваешь, снова заливаешь бензин. То схватит, то заглохнет, то опять схватит. И до тех пор, пока не прогреется. И вот тут то и начинается самое главное .Это раскачегарить надо дизель. Выворка уже около часа горит и масло надо разболтать в двигателе, он все ни как ни схватывает .Отворачиваю окно во всасывающем коллекторе, сую паяльную лампу. Рук не хватает. Надо держать рычаги обеими руками, чтобы раскрутить маховик и держать лампу. И вот тут как в цирке: одной рукой держишь рычаг, другой рычаг ногой и свободной рукой лампу. Начинает схватывать, маховик раскручивается все сильнее. Пламя с паяльной лампы заглатывается в поршневую, двигатель молотит, но еще не завелся тах, тах, тах, тах, тах, тах. Но по оборотам вижу, что не схватился. Грязный, в мазуте, в саже, мокрый от талого снега. Паяльная лампа гудит, раскалилась. Пламя всасывается в коллектор, горячий воздух поступает в поршневую. Становится жарко, все кругом подсыхает. Только бы вспомогательный двигатель не заглох. Если заглохнет, опять ручкой маслать. И так проходит часа полтора. Топливные и масляные фильтра прогреваешь лампой, иногда разбираешь, выкидываешь и ставишь новые. Все вроде бы уже горячее, а двигатель все ни как не схватывает. Наконец набирает обороты. Завелся, ну, слава богу. Но тут опять проблема. Золотники управления. Они в кабине на морозе и их надо прогревать или разбирать. Компрессор гонит холодный воздух, а от прогревания в воздушных трубках образуется конденсат - лед и вода и воздух не идет к лебедкам. То нет поворота платформы, то нет хода гусениц, то ковш не идет, то подъема нет, и вот бегаешь с лампой. Выварку уже снял. Дрова сгорели и нужно заготовить на завтра, а я все экскаватор ни как не загоню в забой. Гришка бульдозерист расчистил подъезды для машин и залез в кабину. Ну что ты Паха, погнали что ли. Шофера заждались. Да вот конденсат замучил гад. То подъема нет, то хода. Грунт то как? Да, тяжелый натолкал вроде ни чего. Ну, давай с богом! Я тоже сегодня еле завел. Мороз наверно тридцать пять, не меньше. Я пошутил, так это тепло. Холодно когда за сорок. Гришка расхохотался. Ты что ржешь? Да ни чего, на рожу свою посмотри. Я разозлился. Пошел ты на хрен Гришка. Иди, вон в свой чертов бульдозер и скаль зубы на него, а мне еще десять часов пахать. Если грунт хороший кубов восемьсот дадим. Ну, давай. Давай. Пошутили и будет. Ты как пригнал то его сюда? У нас что, в гараже чего ни будь получше не было скалу грузить? Ты что забыл что ли, в Багдарине аэродром два года отсыпали, а я обводной канал капал. А теперь куда его, кто на него сядет. В Таксимо на платформу залез, в Чите с платформы слез и по горам на трале с Сотниковым. Все, поехали, и я набрал первый ковш. А летом попрощался с ним, где то в лесу, аж слезу пробило. Забрал ключи и уехал. Может и сейчас там стоит.
Вечером на базе Вовка Гебель травил анекдоты. Мужики сотрясали стены щитовидного дома матерным хохотом. Хохотали до слез. До икоты. Хватались за животы и жутко выли. Гебель, передразнивая хохочущих мужиков, закурил сигарету. Все мужики, пора укладываться в люлю. Вовка Човпило вцепился в подол промасленной куртки. Травани еще чего ни будь. Завтра вертолет, дома выспишься. Гебель солидно встал. Не, пацаны, хотите вон Паха расскажет вам как он казаха или узбека катал на экскаваторе. Мишка Авчинников подсел ко мне. Паха, расскажи, кого ты там катал. Я посмотрел на притихших мужиков. Да чего рассказывать то, давно это было, уже лет восемь прошло. Давай, давай Паха рассказывай. Я начал вспоминать. Я только приехал тогда на Б.А.М., начал я. Главный механик внимательно посмотрел трудовую и показал на огромный экскаватор у забора. Вон сарай, двух кубовый, ремонтируй и выходи в забой. Я пошел в отдел кадров, написал заявление и подошел к экскаватору. Внутри разобранные лебедки, золотники, реверс, тяжелые шестерни. Все это лежало в куче. На двигателе не было топливного насоса, фильтров, блока. Прокладка висела с шайбами на крючке. Мазута и пыль толстым слоем говорила о том, что хозяина этого сарая уже давно нет в живых. Да, подумал я удрученно, стыковка видимо произойдет без меня. Я вылез на огромную гусянку экскаватора и почти рядом увидал вахту, в которую загружались рабочие. У них были рюкзаки, котелки, ведра и даже удочки. Пожилой бурят тащил рейку с нивелиром и какими - то прибамбасами. Все суетились, весело усаживались, помогали друг другу, кидали рюкзаки в вахту, куда то бежали, кому то кричали и снова возвращались, по удобнее усаживаясь в кресла. Я спросил у молодого парня. Куда это вы собрались? На Куанду. А где это? Да сто километров от сюда. И что там? Да участок там. Смена отработала пятнадцать дней, теперь мы едем. Что, по пятнадцать дней работаете? А потом что делаете? Да ни чего, дома сидим с бабами. Слушай, это мне нравится. Как бы это мне с вами? Да садись, а то уже трогаем. Через два часа мы вылезли возле огромной палатки, коек на тридцать и двух вагончиков, видимо для мастеров и прораба. Я спросил механика, и мне показали симпатичного молодого парня, который все время улыбался, пока я врал ему кто и зачем меня прислал. Ремонтировать сломанный экскаватор? Да вон он стоит. Напарник ушел в отпуск, а тебя видно вместо его прислали. Давай подключайся, как раз вовремя. У японского экскаватора стояли два мужика. Один старый и хромой, другой по моложе .Тебя к нам ? Ага. Бери трубу и ключ вот эти семьдесят три болта на поворотном винце открути. Давай, вперед! Знакомиться потом будим. Надо поворотный венец поменять и выйти в ночь. Ты понял? Да, понял. Хорошо. Я старался изо всех сил. Пока откручивали поворотный венец, подошли два крана. Цепляй платформу! Я полез на верх. Очень медленно подняли платформу и бульдозером откатили тележку .Затем вторым краном сняли старый венец и поставили новый. Бульдозер уже стоял с другой стороны, и мы нырнули под висевшую платформу, цеплять тележку за трос. Бульдозер медленно подкатил тележку на старое место. Опустили платформу, подсоединили трубки патрубки насосы. Затянули поворотный круг и уже в пять часов стояли в забое. Я пожал руку хромому татарину. Что такое, удивился он. Я пожал плечами. Все нормально. Мне очень понравилось, как мы работали. Татарин заулыбался. Сегодня в ночь отработаем и завтра в день сядешь на погрузку. Ни хрена, подумал я, а когда же спать. Татарин грузил играючи. Экскаватор плавно и быстро выполнял все движения с ювелирной точностью. Три ковша и полный магерус отходил и вставал другой под погрузку. Перед обедом он вылез из кабины, махнул мне рукой и крикнул, грузи! Прихрамывая он сел в груженый магерус и уехал. Я растерялся. Да я, на японских ни когда не работал. Как я буду грузить. Я залез в кабину, огляделся. Те же два рычага, педаль торможения, рычаг реверса вроде все так. А управление, совсем по другому! Ни чего, ни чего сейчас найдем. Я успокоил себя. Потянул рычаг на себя,стрела поднялась, нажал педаль, опустилась. Набрал первый ковш, высыпал. Хорошо .Так. Добро. Машин нет, подумал я, потренируюсь малость. Забой около пяти метров высотой, грунт сыпучий и я уже начал улавливать движение ковша, неуверенно набирая и высыпая грунт. Внизу подошел бульдозерист с ведром воды. Эй, крикнул он. Я поставил ковш. Чего надо? Эй, подними меня! Его бульдозер стоял на верху за моим экскаватором и ему нужно было залить воды в радиатор. Подними меня и хорошо опусти. Не русский, подумал я, казах наверно, а может узбек. Лень ему подняться самому. Я, не долго сомневаясь, кивнул головой. Садись. Он залез в ковш, держа в одной руке ведро, другой ухватился за толстый край ковша. Улыбаясь, кивнул головой. Стрела как ветер взлетела на всю высоту, и я понял, что он сейчас выпадет как минимум с пятнадцатиметровой высоты. Я начал закрывать ковш. Ковш уже почти закрылся, когда я увидел искаженное страхом лицо. Он просунул между зубьев руку и стал надсадно кричать. Опусти! Опусти! Казах махал ладошкой в низ. Оооо! Ни надо так, опусти! Я мотнул его раза два в право, потом в лево и начал раскрывать ковш. Я увидал, как разжались побледневшие от страха пальцы и через несколько секунд он снова вцепился в верхний край ковша. Опусти, опусти! Не надо так .А.а.а.а! Орал он на весь карьер. Закрой меня. Упадуууу! Я закрыл ковш, и он опять вцепился в край ковша. Движения на Като были очень быстрые и чтобы мягко и плавно работать, нужно было совмещать одновременно два движения, но я все перепутал. Нажал педаль, стрела полетела в низ, отпустил педаль, и стрела резко остановилась. Я повернул пару раз стрелу в право, потом в лево. Казах отлетел сначала в право, потом в лево и его не стало видно. Наверно он ударился головой и лежал на дне ковша. Я нашел движение, которым подтянул ковш к экскаватору и набрал немного грунта. Казах, обезумев от этого маневра, визжа и матерясь, подскочил к зубьям пытаясь выпрыгнуть, но я быстро закрыл ковш и стрела снова взметнулась в верх. Безумный вой и проклятья полетели над карьером до самых далеких гор. Он дико выл и просил пощадить. Ведро выпало с большой высоты, из ковша посыпались камни, но казах или узбек не успел выпасть, я снова быстро закрыл его в ковше. Господи, как мне его высадить! Я все перепутал. Здесь золотники управления под рычагами поставлены по другому. К тому же последние пять лет я работал на кранах. И дернул же его черт, залезть в этот ковш, шептал я. А ведь когда то же я легко делал это, промелькнуло у меня в голове. И вот когда стрела в очередной раз взметнулась на всю высоту, я повернул платформу экскаватора и увидал стоящий неподалеку тяжелый бульдозер. Я закричал, сейчас я тебя выпущу прямо к бульдозеру! В ответ была тишина. Я опускал закрытый ковш рывками, потому что как ни старался плавно нажимать педаль, стрела тут же летела в низ. Так рывками, с небольшими перерывами я все же опустил его до самой земли и стал кричать. Ты живой? Чего молчишь? Сейчас я тебя раскрою. Слава богу, я нашел это движение сразу. Ковш, встал на зубья, и казах выпал мокрый и грязный на землю. Безумным взглядом он посмотрел вокруг. Определив, в какую сторону бежать, он рывками поскакал на четвереньках. Потом держа одной рукой штаны, пригибаясь, петляя и оглядываясь, быстро пробежал мимо кабины экскаватора. Смотри, как бежит пригнувшись! А что петляет то? Это он от ковша удирает, следы путает. А штаны то, штаны то, что держит рукой? Так, ты посмотри, как отвисло сзади, не меньше полведра, видно боится потерять! Я выглянул из кабины. Толпа мужиков гоготала и материлась, хватаясь за живот.
На следующий день ко мне подошел мастер с нивелиром. Мне его лицо сразу, почему то не понравилось. Это ты вчера катал бульдозериста в ковше, тоном высокого начальника спросил он? И добавил, зачем ты так делал? Это плохой поступок. Ни когда больше так не делай или будешь привлечен к административной ответственности. Он посмотрел на меня узкими недовольными глазами. Тебя как зовут? Я тупо, глядел на его резиновые сапоги, потом скривил рот. Ну, Паша, и что? Будешь сегодня работать со мной Паша. Вот тебе рейка. Пойдешь, куда я скажу. Я покачал головой. Нет, не могу. Вон начальник хромой в экскаваторе сидит, сказал мне мазать экскаватор каждые полчаса. Скажи ему. Я мастер, понимаешь? Я старше его. Он мне подчиняется. Нет, не могу, он ни кого ни боится. Мужики говорят, он в тресте двери пинком открывает, а на твой резиновый сапог он может просто плюнуть или даже харкнуть. Бурят бешено засверкал глазами. Смотри сюда! Я прямо при тебе ему скажу. И он побежал к экскаватору. Хромой татарин кивнул головой и показал рукой, чтобы я шел с ним. Я взял рейку. Будешь делать, что я скажу. Понял? Тебя как зовут, опять спросил он? Паша. Хорошо, иди Паша вон к той сосне и поставь рейку впереди себя. Поставь ее на какой ни будь камень и держи. Понял? Я пошел. Сосен было много, по этому, я прошел ту, что ему нужно было метров на двадцать и, оттопырив правую руку с рейкой, водрузил ее на большой валун. Он укрепил треногу на насыпи, закрепил нивелир и стал смотреть в мою сторону. Правой рукой он показал идти вправо. Я пошел вправо, он замахал левой рукой, я отошел влево. Он поднял руку вверх, я поднял рейку вверх. Он стал, что - то кричать, но было далеко, и я ни чего не мог понять, чего ему надо. Он долго кричал, размахивал руками, но я твердо держал рейку на большом валуне, потом повернул ее задом, а потом перевернул к верх ногами. Мастер спустился с трех метровой насыпи и побежал ко мне. В это время подошел магерус задом, и высыпал на нивелир огромную кучу камней. Опустил кузов и уехал. Тут быстренько, откуда ни возьмись, появился Гришка бульдозерист, и пока мастер бежал назад, размахивая руками, бульдозер столкнул кучу камней в отвал и разов пять переехал через нивелир. Ооооо, орал мастер! Что ты наделал! Мой новый нивелир! Ты его раздавил! Проклятый Паша, ни чего не понимает! Иди сюда Паша, кричал он! Не подходи больше ко мне. Иди, иди куда хочешь! Уходи совсем! Как я без нивелира сделаю разметку? Он плевался в разные стороны. Тупой, тупой, глупый Паша! Совсем ничего не понимает!
Меня охватывает теплое чувство к талантливым писателям. Я преклоняюсь перед великими мастерами. Я убежден, что занятие литературой дело святое, не терпящее баловства. И по этому, только хочу передать внукам своим повесть о том, как жил их дед, и не более того. Конечно, было бы здорово, если бы кинорежиссеры создали захватывающий фильм о БАМЕ. Именно захватывающий. Именно о жизни простых русских людей, живущих на необъятных просторах Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера. О жизни тех, с кем мне довелось жить и работать. Которые прошли через огонь, стужу и горные перевалы. И те, кто был рядом со мной тогда, грустно улыбнутся и скажут, да это было. Это было Паха! И мы прошли через это.
Я орал изо всех сил Хазбулат удалой, бедная сакля твоя, золотою казной я осыплю тебя. Я пил ледяную водку и закусывал килькой в томате. Был мокрый нос, щеки и даже брови. Кабину подбрасывало, мотало, мелко трясло. Стакан бренчал о зубы, водка плескалась, но я не обращал ни какого внимания на эти неудобства. Мы прошли Витим. Главное мы здесь на дороге, а не там подо льдом. И эта тряска и жратва на ходу и килька в томате, это все до фени. Мы прошли самый опасный участок Угрюм реки, и идем в верховья Лены, строить дорогу. Шоферюга, разбитной мужик, скупо улыбался, иногда остервенело подхватывал песню, мотал головой, подпрыгивал в кресле и если бы не рычаг и баранка, он бы точно пошел плясать по кабине. Настроение было приподнятое. За нами шла колонна. Магерусы, моазы, грейдер, бульдозер, заправщик. Мы подходили к Кропоткину. Это старый, маленький городишко. В нем жили золотари и где то не подалеку, еще до революции, здесь расстреляли Ленских рабочих. Что - то наши при отстали! Шоферюга косо посмотрел на меня. Может, подождем? Я пожал плечами. Хочешь, жди куда им деться, дорога одна. Шоферюга подъехал к огромному развороту. Вот здесь и подождем. Ну стой, коли охота. Дааа, многозначительно протянул шоферюга. А машины то под лед ныряют. Дорогу намораживают, ответил я. Ну и что? Толщина льда то поди с метр будит. А вес! Сколько твой экскаватор? Сорок три. Ну и трал шестнадцать, и магерус четырнадцать. Во, семьдесят три тонны. А я и говорю, вес то говенный. Под лед уйти запросто. Да еще по темноте шли. Тут не успеешь какнуть в штаны и привет окуни! Глубина там девять метров и течение. Летом на пароме переправлялись, мужики говорили. Да я знаю, сам переправлялся не раз. Мы стояли минут сорок уже и шоферюга начал беспокоится. Давай развернемся, помочь может что надо. Я выматерился. Ну что ты дергаешься! Стой! И не булькати. Там народу, как грязи, без тебя обойдутся. Простояли еще два часа. День стал клониться к вечеру. Я решил перекусить. Нож дай, кильку открою. Ты будишь ужинать? Слышь, Павел, давай подъедем к ним и назад вместе а. Ну что - то тревожно на душе. Понимаешь? Не понимаю, не понимаю, чего ты жопу рвешь!Где разворот по темноте искать будем ?А может они заночевать там решили, резонно заметил он. Я молчал минут десять. Ладно, разворачивай, черт с тобой. Поехали к ним. Уууух, прорычал я, примета плохая возвращаться. Мы шли навстречу колонне уже минут тридцать. Подморозило. Впереди показался большой, обледенелый бугор с поворотом. Шоферюга дал руля в право, трал с экскаватором наклонило вправо потом в лево и небо и земля полетели к каким то чертям. Я заорал. Стой, падла! Летим! Грохот и скрежет, не понятно от куда взявшийся дым. Кабина наполнилась выхлопными газами. Я оказался на шоферюге и мазутными валенками топтал ему голову и плечи. Какая тяжелая дверь, орал я. Убери ноги! Орал шоферюга. Я с трудом поднял дверь над головой и кое-как вылез на дорогу. Следом выбрался шоферюга. На лице у него была кровь смешанная с мазутой. Я воскликнул. Вроде не кувыркались, рукав оторвало! Ну, только получил на складе полушубок. Какой рукав! Какой рукав! Посмотри, какая куча железа! Вокруг растекалась гидравлика из пробитого патрубка. Он то стонал, то приседал, то бегал вокруг, то матерился. Оооо, если бы экскаватор упал на кабину! Он остервенело завыл. Показалась колонна. До полночи поднимали перевернутый экскаватор и трал с магерусом. Экскаватор волоком тяжелым бульдозером притащили в гараж мехколонны золотарей и уже где то в час ночи пошли искать коменданта общежития. В общаге, где комендант разместила всех наших мужиков, было тепло. И мы первым делом умылись и поели. Началась пьянка, Пили за то, что притащили сломанный экскаватор, за то, что остались живы, за то что тепло в общаге. И уже часа в три ночи, крепко выпивши и уставшие как собаки, завалились спать кто куда. Я спал как убитый, но сквозь сон все же услышал недовольные матюки и ругань. Освободи мою койку! Освободи падла пьяная! Я на ней уже три года сплю. Здоровенный мужик в замусоленном вотнике тянул за ногу Гришку, моего соседа по койке. Тот с закрытыми глазами, бормоча не суразные маты и цепляясь за матрас, сполз на пол. Вали от моей кровати, он пнул Гришку под зад. Как ты сюда попал, козел! Я с ночьной смены, отдай мой матрас и он опять пнул Гришку под зад. Тот наконец проснулся хватаясь за ушибленный зад и оторопело глядя во круг. Тускло мерцал утренний свет. Еще двое наших храпели. Пахло водкой, табаком, стоял дым от накуренных сигарет, за окном скрипел подмороженный снег от чьих то шагов. Ты кто, пьяная рожа? Отдай мой матрас! Пошел хер, на хер. Я спать хочу! Гришка скрючился на матрасе и закрыл глаза. Чумазый наклонился, чтобы поймать Гришку за ногу, но тот не долго думая, пнул его в морду. Мужик хрюкнул и повалился на голую кровать, держась за разбитый нос. Аааа, казлина, ты меня ударил! Назревала серьезная драка. Я сел на кровати. Слышь, мужик, ты бы свалил от сюда по хорошему! Я вас порву сейчас, взревел он! Леха, грейдерист и Серега перестали храпеть. Кто тут жопу морщит на нас, одевая штаны спросил Серега? Вот этот чумазый? Мы уже оделись, когда влезли еще две незнакомые рожи. Мужик заорал в коридор. Наших бьют! Влетели еще двое и потом наших человек пять. Завязалась драка. Я уже успел обуть валенки и с низу в верх засадил первому от меня в подбородок. Со стола полетели пустые бутылки, стаканы, кружки. Мелькали кулаки, хрипели глотки. Наших было явно больше и драка вдруг неожиданно прекратилась. Начались разборки. Он пнул Гришку в жепу, орал Леха, зажимая разбитый нос. Вот этот козел чумазый! Уууу, бычара! Чумазый тяжело поднялся на четвереньки. Лицо было разбито и распухло. Левый глаз заплыл и правый смотрел красным зрачком. Трое на одного падлы! Трое на одного! А ты как хотел! Мы чумазых только в троем месим, подскочил к нему Серега. Я заорал, заткнитесь все! Сами виноваты! Вот этот чумазый бычара первый ударил Гришку! Кто еще видел? Я видел, заорал Леха! Он пнул его по почкам! Гришка, что молчишь? Да, ударил! Ударил. Я спал, а он пришел и пнул меня в жопу. Ууух как жопа болит, взвыл Гришка. Ну, прилег бы на пол, нет падла, пинается! Народу было битком. Валялись стулья, перевернутый стол, по стенам краснела размазанная кровь, и у всех еще сверкали глаза. Так хорош! Завязали! Хватит базарить! Ты чумазый, тут в общаге давно живешь! Найди где ни будь койку, а мы тут все вместе. Я вытолкал мужиков за дверь и повалился на кровать. Спать уже не хотелось. Было не понятно, как делать ремонт экскаватора и трала в чужой мехколонне кто даст запчасти, гидравлику, топливо.
И через пару часов я уже стоял в гараже перед главным механиком.
Накормили в столовой то? Да, накормили. Ну и орлы! Механник покачал головой. Сейчас вот кое - кому шею намылю, и пойдем на рацию звонить твоим. Я остановил механика. Вы им это, про драку то ни чего не говорите. Может, договоримся так. Как это не говорите? А что я должен говорить? Вы такую драку устроили. Ну, это, у меня там, в экскаваторе есть главный насос на 51 – 24. Совсем новый еще, в масле. Механник остановился. Запасной что ли? Это другое дело. Так бы сразу и сказал. А то комендант тут про вас нагнала страху. Гидравлику я тебе дам, топливо тоже дам. Если конечно твои перечислят деньги, а вот с запчастями туго. Тут выкручивайся сам. Через два дня экскаватор был практически на ходу. Механник, как и обещал, дал гидравлику и саляр, но патрубок от бака с гидравлическим маслом я найти ни где не мог. За триста километров проехал на участок, где наши отсыпали автодорогу в верховьях Лены, объездил золотарей, все напрасно, патрубок ни кто не дал. Шел 1993 год. Поставки запасных частей и с России и с Японии и с Германии на БАМ прекратились,
а у кого если и было что - то, приберегали для себя. Оставался только один вариант, ехать за 600 км. в Таксимо. Почти через сутки я уже сидел у начальника мехколонны - 136 Дергачева.
Анатолий Григорьевич смотрел на меня, удрученно покачивая головой. Такого патрубка у нас нет. Механник объездил уже все мехколонны. Казалось бы, такая простая вещь, гафрированный патрубок, а ни у кого нету. Или ни кто не дает, добавил я. Ты вот что, налей на складе пару литров спирта,
возьми у глав меха машину и поездий еще по мехколоннам. Вечером, как стемнело, я остановил машину невдалеке от поселка и пошел в направлении экскаватора, который едва виднелся в сумерках уходящего вечера. Под ногами хрустел снег, и я шел не спеша, поглядывая по сторонам, иногда останавливаясь и вслушиваясь в зимнюю тишину. Вроде бы все тихо. Я подошел к экскаватору, нащупал в кармане нужный ключ и стал откручивать боковую крышку. Через пятнадцать минут оставалось только ослабить хомут и выдернуть патрубок. Я снял полушубок, засучил рукава, рассовал по карманам ключи и отвертки, слегка покрутил патрубок и рванул его на себя. Темной струей полилась гидравлика и я едва успел отскочить в сторону.
Ну вот, а кто - то говорил хрен ты его найдешь, и ни кто тебе уже ни чего не даст. Даст, если сам захочешь взять , сказал я в пол голоса. Шестьсот литров масла коту под хвост. Ну а что делать, завтра на колеса и опять почти сутки по грунтовой дороге. Пацаны уже заждались.
Катарпиллер в связке с тралом шел с пробуксовкой, из последних сил преодолевая крутой подъем. Фауна работала тремя мостами, рывками преодолевая метр за метром. Я сидел в кабине экскаватора, отталкиваясь ковшом. Но это не помогало. Дорога была обледенелая, зубья скользили, и я едва успевал поднимать стрелу, чтобы не слететь с трала. Все! Ну, ее на хрен! Не буду больше рисковать Если слечу с трала, вы меня найдете только у подножия гор. Я заглушил экскаватор. Ну ни черта не видно, сплошная ледяная гора. Паха, посмотри с лева, обрыв дна не видно. Я еще с того поворота заметил что с лева дороги пропасть. Некогда смотреть Леша! Подойди своим грейдером, упрись клыками в зад трала, попробуем в три тяги. Трал с катарпиллером потянуло назад. Паха прыгай, прыгай! Лешка, испуганно заорал. Из магеруса перестали бросать песок. Все оторопело глядели, как фауну с тралом и тяжелым бульдозером потащило назад Гусеницы катарпиллера гребли изо всех сил. Колеса с цепями рвали обледенелую дорогу. Но трал с эксковатором тянуло в низ, набирая скорость. Нельзя было терять не минуты. Надо было остановить. И тут подоспел грейдер. Он уперся клыками в зад трала и заработал огромными колесами, обутыми в стальные цепи. Взревели моторы. Мужики в четыре лопаты кидали песок. Из под гусениц и колес летели тысячи искр Трал с экскаватором остановился у самой бровки пропасти. Мужики налегли на лопаты. Больше песку. Давай, давай. Ну, еще сыпь под колеса. Черт бы ее побрал, эту гору! Когда же она закончится! Я спрыгнул с трала и побежал вверх посмотреть, что с тросом. Если лопнет все, ни чего не поможет. И грейдер и трал и бульдозер и экскаватор, все улетит в пропасть. Но трос, натянутый как струна, был в норме. И тяжелый бульдозер медленно пополз вверх, а за ним и вся вереница людей, упирающихся из последних сил.
Показалась, наконец, лысая вершина перевала. Луна ярко светила огромным диском, озаряя путь упрямым, измученным людям. Крепчал мороз. Из темной дали надвигались громады гор, нависая молчаливыми утесами и дикой непреодолимой тайгой.