From loneliness to love to black holes, by way of Neil Gaiman, Annie Dillard, and Mary Oliver. BY MARIA POPOVA https://www.brainpickings.org/2016/12/15/best-books-2016/
( перевод с английского)
Если вы хотите оглянуться назад в прошлое и вспомнить, что вы читали раньше и какими книгами жили, то это любопытство можно удовлетворить с помощью машины времени. Для этого необходимо зачерпнуть память былого и процедить книги через сито будущего. Таким образом можно будет выявить, какие книги оставили след в этом мире и продолжают свою жизнь среди читателей.
В 2016 году я прочитала шестнадцать книг, которые затронули меня и не оставили равнодушной.
Познакомившись с американской писательницей Сьюзан Зонтаг, я узнала от неё, что чтение- это акт перерождения. Я призываю вас окинуть взглядом ежегодные бестселлеры 2015 , 2014 и 2013 годов.
Пустынный город "Вы родились в одиночестве".
Ты умрешь в одиночку.
О важности и значении пространства между доверием и любовью писала художница Луиза Буржуа в своем дневнике, подводя итоги долгой и знаменитой жизни. Она также подчеркивала, что уединение обогащает творчество.
Одиночество- прекрасное состояние, расширяющее творческие возможности. Как это важно для разобщенных людей, готовых принять своё одиночество как неизбежность. Такое состояние души важно особенно для тех, кто по воле судьбы попал в жернова пенитенциарной системы.
" Когда находишься в изоляции, -писал новеллист Уэнделл Берри,- начинаешь слышать внутренние голоса , [и] во время диспута один из этих голосов приближается к смыслу жизни и начинает управлять тобой». В одиночестве один внутренний крик становится оглушительным, мертвящим и разрывает связь с другими жизнями.
Как освободиться из этой тюрьмы и восстановить пространство доверия и любви? Это как раз то, о чём пишет Оливия Ленг, исследуя одинокий город:
" Приключения в искусстве одиночества"(публичная библиотека) — это больше, чем мемуары; значительный объем произведения, чем-то похожего на работу Хелен Макдональди и дневник Вирджинии Вульф. Опираясь, на творчество этих писательниц, Ленг изображает интимный портрет одиночества, где город живет сам по себе, превращаясь в населённый пункт.
После внезапного краха романтики, наблюдается некоторая приподнятость настроения. Ленг покинула родную Англию и взяла своё разбитое сердце в Нью-Йорк, который оказался островом из бетона и стекла, битком набитым людьми.
Ежедневное глубокое одиночество, которое она испытала там, парализовало её волю, лишая живости восприятия жизни.
Её решение покинуть родной дом и бродить по незнакомому городу, открыло для неё парадоксальный характер одиночества. Человек в таком мире превращается в затворника, бомжа, но в тоже время становится живой лабораторией для самопознания.
Яма разобщенности, которую она нашла в Нью- Йорке способна привести к переосмыслению действительности.
Она пишет:
Случались события, которые сжигали меня и заставляли рассыпаться на множество частей.
Что значит быть одиноким?
Как мы живем, если мы не связаны тесно с другими людьми?
Как мы можем общаться, если не умеем спокойно и просто говорить?
Является ли секс лекарством для осиротевших душ? Что происходит, если мы начинаем воспринимать свои тела и сексуальность как отклонение и болезнь? Что случится, если мы будем воспринимать красоту как абсолют?
Помогает ли модернизация бороться с этими проблемами?
Сближает ли нас техника, или мы просто прячемся каждый за свой монитор?
Терзая себя острыми душевными страданиями, Ленг ищет утешение среди идеологов одиночества в искусстве XX века.
Из этого эклектичного племени, порождающего разобщенность, вышли Жан-Мишель Баския, Альфред Хичкок, Питер Худжар, Билли Холидей и Нан Голдин. Ленг выбирает четырех художников, как своих спутников с их диаграммами непознанных осиротевших душ.
Эдвард Хоппер, Энди Уорхол, Генри Денжер и Давид Войнарович тоже увлекались познанием смысла жизни через одиночество.
"О дневных видениях в искусстве Изола"
Ленг исследует элементы одиночества в водоворотах городской жизни:
представьте себя, стоящим у окна в ночное время на шестом или семнадцатой, или сорок третьем этаже здания.
Город проявляет себя как набор живых клеток, сто тысяч окон: в одних -темнота, в других сверкают зеленые, белые, золотистые огоньки.
Внутри, за стеклами мы видим странных существ, которые перемещаются туда сюда, занимаются разными делами, ведут свою неведомую частную жизнь.
Вы можете наблюдать за ними, но вы не можете связаться с этими силуэтами. Такое ощущение разобщенности является обычным в условиях урбанизации и не важно в какой части света находится ваш город. Именно в такие минуты мы ощущаем себя потерянными и забытыми.
Одиночество хватает вас за горло где угодно и когда угодно. Его беспощадная хватка наиболее остро ощущается в огромном городе среди миллионов жителей.
Можно подумать, что это состояние противоречит общественной городской жизни, однако это не так. Присутствие множества горожан и даже просто их физическая близость наоборот усиливают ощущение внутренней самоизоляции.
Кто- то полагает, что легко чувствовать себя одиноким в толпе, будучи окруженным множеством сограждан.
Города оказываются местами для уединения. Добавим, что одиночество не является только физическим, порой оно становится духовным. В словаре "Одиночество" определяется, как отсутствие общения.
Апофеоз одиночества всегда наблюдается в толпе.
Есть разница между одиноким и одиночеством. Два разных психологических состояния имеют одно общее, а именно отсутствие общения.
Порой мы говорим о пользе одиночества, так как оно может подтолкнуть к творчеству и тем самым увеличить интеллектуальный потенциал личности. Однако разобщенность может стать бесплодной и разрушительной для внутреннего мира индивидуума.
Ленг рассматривает одиночество как экзистенциальное клеймо.
Человеку трудно признаться в своем одиночестве, а ещё труднее его классифицировать.
Оно может проникать в ткань человека как инфекция, еще хуже, когда оно пересекается с государством. Одиночество бывает разным, порой напоминая смеющуюся девушку-ведьму с рыжими волосами.
Одиночество может быть временным, становясь ответом на внешние обстоятельства. Отчуждение осиротевших душ иногда рождается из скорби, а также при выпадении из социального слоя.
Одиночество приводит к депрессии, меланхолии и даже к психическим заболеваниям.
Считается, что разобщенность не служит ни какой цели... Возможно, я ошибаюсь, но жизнь в социуме не всегда приводит к позитивным результатам.
Х Х Х
To look back on any period of reading with the intention of selecting one’s favorite books is a curious two-way time machine — one must scoop the memory of a past and filter it through the sieve of an indefinite future in an effort to discern which books have left a mark on one’s conscience deep enough to last a lifetime.
Of the many books I read in 2016, these are the sixteen that moved me most deeply and memorably.
And since I stand with Susan Sontag, who considered reading an act of rebirth, I invite you to revisit the annual favorites for 2015, 2014, and 2013.
THE LONELY CITY“You are born alone.
You die alone.
The value of the space in between is trust and love,” artist Louise Bourgeois wrote in her diary at the end of a long and illustrious life as she contemplated how solitude enriches creative work.
It’s a lovely sentiment, but as empowering as it may be to those willing to embrace solitude, it can be tremendously lonesome-making to those for whom loneliness has contracted the space of trust and love into a suffocating penitentiary.
For if in solitude, as Wendell Berry memorably wrote, “one’s inner voices become audible [and] one responds more clearly to other lives,” in loneliness one’s inner scream becomes deafening, deadening, severing any thread of connection to other lives.
How to break free of that prison and reinhabit the space of trust and love is what Olivia Laing explores in The Lonely City:
Adventures in the Art of Being Alone (public library) — an extraordinary more-than-memoir; a sort of memoir-plus-plus, partway between Helen MacDonald’s H Is for Hawk and the diary of Virginia Woolf; a lyrical account of wading through a period of self-expatriation, both physical and psychological, in which Laing paints an intimate portrait of loneliness as “a populated place: a city in itself.”
After the sudden collapse of a romance marked by extreme elation, Laing left her native England and took her shattered heart to New York, “that teeming island of gneiss and concrete and glass.”
The daily, bone-deep loneliness she experienced there was both paralyzing in its all-consuming potency and, paradoxically, a strange invitation to aliveness.
Indeed, her choice to leave home and wander a foreign city is itself a rich metaphor for the paradoxical nature of loneliness, animated by equal parts restlessness and stupor, capable of turning one into a voluntary vagabond and a catatonic recluse all at once, yet somehow a vitalizing laboratory for self-discovery.
The pit of loneliness, she found, could “drive one to consider some of the larger questions of what it is to be alive.”
She writes:
There were things that burned away at me, not only as a private individual, but also as a citizen of our century, our pixelated age.
What does it mean to be lonely?
How do we live, if we’re not intimately engaged with another human being?
How do we connect with other people, particularly if we don’t find speaking easy?
Is sex a cure for loneliness, and if it is, what happens if our body or sexuality is considered deviant or damaged, if we are ill or unblessed with beauty?
And is technology helping with these things?
Does it draw us closer together, or trap us behind screens?
Bedeviled by this acute emotional anguish, Laing seeks consolation in the great patron saints of loneliness in twentieth-century creative culture.
From this eclectic tribe of the lonesome — including Jean-Michel Basquiat, Alfred Hitchcock, Peter Hujar, Billie Holiday, and Nan Goldin — Laing chooses four artists as her companions charting the terra incognita of loneliness:
Edward Hopper, Andy Warhol, Henry Darger, and David Wojnarowicz, who had all “grappled in their lives as well as work with loneliness and its attendant issues.”
Art by Isol from Daytime Visions
Laing examines the particular, pervasive form of loneliness in the eye of a city aswirl with humanity:
Imagine standing by a window at night, on the sixth or seventeenth or forty-third floor of a building.
The city reveals itself as a set of cells, a hundred thousand windows, some darkened and some flooded with green or white or golden light.
Inside, strangers swim to and fro, attending to the business of their private hours.
You can see them, but you can’t reach them, and so this commonplace urban phenomenon, available in any city of the world on any night, conveys to even the most social a tremor of loneliness, its uneasy combination of separation and exposure.
You can be lonely anywhere, but there is a particular flavour to the loneliness that comes from living in a city, surrounded by millions of people.
One might think this state was antithetical to urban living, to the massed presence of other human beings, and yet mere physical proximity is not enough to dispel a sense of internal isolation.
It’s possible – easy, even – to feel desolate and unfrequented in oneself while living cheek by jowl with others.
Cities can be lonely places, and in admitting this we see that loneliness doesn’t necessarily require physical solitude, but rather an absence or paucity of connection, closeness, kinship: an inability, for one reason or another, to find as much intimacy as is desired. Unhappy, as the dictionary has it, as a result of being without the companionship of others.
Hardly any wonder, then, that it can reach its apotheosis in a crowd.
There is, of course, a universe of difference between solitude and loneliness — two radically different interior orientations toward the same exterior circumstance of lacking companionship.
We speak of “fertile solitude” as a developmental achievement essential for our creative capacity, but loneliness is barren and destructive; it cottons in apathy the will to create.
More than that, it seems to signal an existential failing — a social stigma the nuances of which Laing addresses beautifully:
Loneliness is difficult to confess; difficult too to categorise.
Like depression, a state with which it often intersects, it can run deep in the fabric of a person, as much a part of one’s being as laughing easily or having red hair.
Then again, it can be transient, lapping in and out in reaction to external circumstance, like the loneliness that follows on the heels of a bereavement, break-up or change in social circles.
Like depression, like melancholy or restlessness, it is subject too to pathologisation, to being considered a disease.
It has been said emphatically that loneliness serves no purpose… Perhaps I’m wrong, but I don’t think any experience so much a part of our common shared lives can be entirely devoid of meaning, without a richness and a value of some kind.
Dive deeper here.