Из блокнота - 3
Среди людей
Иду мимо Михайловского рынка. На тротуаре в снежном заносе у бордюра вижу крохотный серо-коричневый комочек. Нагнулся – воробей!
«Да ты не замёрз ли, дружок?»
Не похоже – день не морозный, тихий, безветренный. Стайка воробьёв на ближайшей яблоньке – бодрая и шумная, с синицами перебранку ведёт.
Вгляделся в своего найдёныша - лапки целы, крылышки, на первый взгляд, тоже целы. Но перья на брюшке в крови…
«Кто же тебя так? Кошка? Собака?»
Вроде, не наблюдал в своём микрорайоне безнадзорных собак. Все собачки у нас воспитанные, зимой в жилетиках на поводке с хозяевами прогуливаются. Воробьи, как и голуби, их не боятся – по соседству живут, все друг дружку знают…
Посадил подранка на ладонь, накрыл сверху другой. Стою, дышу на него – согреваю. Тёпленький комочек дрожит всем тельцем.
«Что же с тобой делать, бедолага? Куда тебя этакого? Домой бы отнёс, да ведь далековато возвращаться».
Невдалеке - магазин «Красное-белое». Не долго думая, захожу в тёплый тамбур, сажаю воробья в картонную коробку из-под вина…
«Погрейся пока тут, а я по делам сбегаю и вернусь!»
Часа через два-три возвращаюсь тем же путём мимо того же магазина.
Воробей в коробке. Крылышки распустил, головкой туда-сюда вертит. Хлебные крошки и пластиковая тарелочка с водицей перед ним...
- Жив, бедолага? - спрашиваю.
- Чив-чив! - отвечает.
Надо же, зачирикал голубчик!
- Чив-чив!
Кажется, смотрит на меня чёрными бусинками из-под жёлтых надбровий и благодарит (не зря говорят - воробьи видят мир в розовом цвете):
«Спасибо, мил человек!»
- Да чего уж там, среди людей живём… Среди людей и беда – не беда!
Свистун
После трёх лет добровольной разлуки вернулся в село Васятка Кутырёв по прозвищу Свистун. Вернулся. Отоспался. Надел костюм в полоску, повязал яркий галстук и в парадном виде вышел за ворота, просвистел раздумчиво. В надежде на нечаянную встречу со старыми дружками направился к сельпо.
Навстречу – Акулина. В одной руке – кошёлка, другую козырьком приставила к надбровью.
- Ба-а, никак, Васятка?
- Он самый, бабка Акулина!
- Сходу не признаешь – э-эвон обмужал! Да при таком кустюме. Будто и не нашенский. Иде ж тебя носило?
- Где Макар телят не пас! – хохотнул Васятка.
Бабка не расслышала.
- Робил, што ли, где-то?
- Пахал, бабусь. Пахал!
- Так ведь и нашенские пашут. Пашут, сеют, косют… На кой прах мотался на край света?
- Бабки, бабушка, сшибал! – невольно скаламбурил Васятка Кутырёв. Высвистнул колено, пошёл своей дорогой.
Акулина проводила его долгим мягким взглядом.
- В бабки, вишь, играл! Не-е, не жди путя, не будет. Свистуном останется. Хочь при каком кустюме!
«Звёзды реанимации»
Странный случай был со мной лет 20 тому назад…
После операции в одной из московских клиник прикатили меня в палату, в которой, кроме меня, было ещё двое прооперированных. Отхожу от наркоза. К вечеру заглянул хирург, поинтересовался самочувствием. Присел на краешек кровати, разговорился со скучающими пациентами. О том, кто и как «выходил» из наркоза…
- Ну, Витя, ты мастер материться! – с добродушным упрёком обращается к соседу слева.
- А что, я матерился? – испуганно приподнимается на локте москвич Витя.
- Ещё как! Трёхэтажным с завитушками! Всем сёстрам досталось!
- Да ну!
- Вот тебе и «ну»!
- А я? – интересуется сосед справа. - Что я?
- Ты? А ты, Слава, пел.
- А что пел-то?
- «Марину»: «Прекрасная синьора синьорина, ты как надежда мне всегда нужна…». Хорошо, кстати, пел. Душевненько! – смеётся хирург.
- Странно… Что это меня на Шуфутинского вдруг потянуло? – недоумевает Слава.
- А я? – Мне тоже интересно, что мог я под воздействием наркоза…
- А ты читал. Стихи.
- Стихи? Чьи стихи?
- Пастернака. Что-то там: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе…»
- Не может быть!
- Читал. Причём, с чувством… Ну ладно, звёзды реанимации, поправляйтесь!
Хирург встал и ушёл по своим врачебным делам, а я, как, впрочем, и Витя и Слава, долго ещё не мог поверить в его слова… Как это я мог читать Пастернака, если я ничего, кроме «Доктора Живаго», у него толком не читал? Не заучивал же концовку романа!
Первым делом после возвращения из больницы я нашёл томик стихов Пастернака и впервые в жизни прочёл его по-настоящему. Он, этот томик, и по сей день у меня на глазах в книжном шкафу.