- Сил моих больше нет! - я тихо страдаю, маясь в палатке на льду Истринского водохранилища рядом с Трусово, в ожидании утреннего выхода мерной подмосковной плотвы. Подо мною шесть метров глубины, под палаткой напарника - она рядышком, и того больше. Денёк серенький с размазанным по горизонту ощущением близкого снегопада. Солнце на больничном или в отгуле. Ветер не сильный, но больной на всю голову - сам не знает чего хочет: крутит. Как на родине в Казахстане: то с одного борта зайдёт, то с другого.
- Понедельник! Одна радость - мороза почти нет!
- Весь год ждал - ждал! И вот - получите, распишитесь! - мысленно распаляю я себя, чтобы глубже прочувствовать настигшее меня разочарование.
В палатке три лунки. Они все как попало прикормлены: не люблю прикормкой заниматься - вроде как маленьких обманываешь. В ловле задействованы только две лунки: взгляд все разом не охватывает. Блеклые пенопластовые поплавочки слегка притоплены в ожидании драйва.
- А я всё сижу - глаз не отвожу!
Пойманные за пару дорогостоящих утренних часов четыре прогонистые плотвички и один худощавый подлещик - не основание для оптимизма: все наши рыбалки прошлого сезона были куда более уловистыми.
-Эх, ребята, всё не так! Всё не так ребята! - с этой мыслью я на корточках вылезаю из палатки, которая нагло цепляется за пухлую куртку и норовит пойти следом.
- Я к берегу! На окушка! - докладываю я громко старшему на рейде, когда палатка товарища оказывается в двух шагах.
- Я на окуня не пойду!- уверенно отвечает напарник.
- Значит, всё моё! - думаю я, оглядываясь: рыбаки далеко и распределены равномерно по видимой части акватории.
- Что и требовалось доказать! - успокаиваюсь я, получив подтверждение, что нынче плотвиного дефиле на выбранном мною подиуме, скорее всего, не будет. По пути к крутоватому берегу с озябшими деревьями, за которыми угадываются дачи, бурю четыре лунки. Мой училищный товарищ Виктор Сергеев назвал бы их "поисковыми".
- Каждая новая лунка - маленькая жизнь. Не проект! Именно жизнь! Это моё стойкое убеждение. Две первых лунки с глубиной более двух метров: лень пыжиться на них при ловле бойкого, но мелкого местного окушка, и я надолго зацикливаюсь на двух прибрежных. На метровой глубине у самого дна "шустрит" кто-то с моей вольфрамовой мормышкой золотого цвета.
- Есть контакт! - я чувствую всем телом, что жизнь вот-вот наладится: на мою противоречивую в начале сезона игру, тем не менее, некто отважный откликается на другом конце "провода".
- А окунь-то, клюёт! - радуюсь я, вытаскивая одну рыбёшку за другой. Тут, вдруг, товарищ по телефону сообщает, что плотва подошла - надо идти обратно в палатку. Ко мне, как устанавливается прямым экспериментальным путём, плотва не подошла - сменив насадку на крючках для очистки совести, я вновь возвращаюсь к ловле окуня, который весь остаток дня добросовестно поддерживает интерес к рыбалке.
Вид нависающих заснеженных елей, заваленная снегом ледяная гладь водоёма и всякий раз чёткое, как звонок будильника, срабатывание кивка возвращают мне душевное равновесие: всё под контролем!
Короток декабрьский день: следуя в кильватер за санками товарища, на секунду обернувшись то ли на опору линии высоковольтных передач, то ли на купол храма, что едва виднеется в отдалении на берегу, я думаю: "Как хорошо, что в этом мире что-то повторяется вновь и вновь!"