14.1. О первой пушкинской Царь-Девице. Гвидон и Салтан.
Сначала Царь-Девица была белоснежной Царевной-Лебедью: «Сказку о царе Салтане» Пушкин сначала хотел назвать – «Царь-Девица». (Почему-то официальное пушкиноведение об этом предпочитает умалчивать»).
Надо сказать, что «Сказка о царе Салтане», - как мы теперь понимаем, - напрямую связана с Н.М. Карамзиным и декабристами.
Мы давно уже пришли к выводу, что остров князя Гвидона – это остров Голодай, где были похоронены декабристы. (Ведь при прибытии на него царевичу и его маме и пришлось как раз голодать: "Не тужи, что за меня Есть не будешь ты три дня,..").
Весь вид этого острова напоминает кладбище, да ещё на нём «рос дубок единый» – «дерево предков», дерево, из которого делают гробы… Так же остров этот напоминает и кладбище, на котором похоронили Самсона Вырина, - но на нём не росло вообще ни единого деревца… И мы, интерпретируя «Станционного смотрителя», пришли к выводу, что и Самсон Вырин (за образом которого стоит Н.М. Карамзин) похоронен как бы в одной могиле с декабристами. И – может быть – дубок успел там вырасти именно из его могилы. В 1831 году исполнилось пять лет с его (Карамзина) смерти (22.05.1826), - как и со смерти пяти декабристов.
Летом 1831 года А.С. Пушкин с Натальей Николаевной жили в Царском Селе, в доме Китаевой. Из-за холеры там же оказался и царский двор во главе с самим Николаем I и его семьёй. Случилось так – не без участия, по-видимому, В.А. Жуковского (это предполагал П.Е.Щеголев), - что Николай, встретив Пушкина с супругой на дорожках царских садов, предложил поэту место историографа, - вакантное после смерти Карамзина. То есть, это все подумали (и даже сам Пушкин), что царь предлагает ему место историографа; на самом деле Николай только дал поэту задание – написать историю Петра I, - и разрешил работать в архивах. Официально звания историографа Пушкин не получил никогда.
Тем не менее, формально получалось, что Пушкин занял место Карамзина.
Получалось, что Русская Душа, найденная в древней истории Карамзиным, - та душа, за которую страдали и гибли декабристы, - попадала прямо в его, пушкинские, руки. Ему давали официальное право на неё.
К тому же, он был уже официальным мужем прекрасной Натальи, - физического воплощения уже его, пушкинской, прекрасной души.
(Думаем, что Александр Сергеевич назначал своей жене именно такую роль: быть зримым символом своей души. Мы зачастую не отдаём себе отчёта в том, сколько страдания доставляла ему собственная некрасивость. В этом была дисгармония: такая прекрасная , такая богатырская душа была облечена в смешное, маленькое «арапское» тело… Сколько насмешек он терпел всю жизнь! Союз с Гончаровой гармонизировал этот диссонанс.)
Помните, -
Как жениться задумал царский арап ,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышен арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он арап чернешенек,
А она-то душа белешенька. - ?
Вот и выбрал – «белую лебёдушку».
И в то лето, когда царь пообещал сделать его историографом, стал он писать свою самую светлую сказку – «Сказку о царе Салтане, сыне его славном и могучем богатыре Гвидоне Салтановиче и прекрасной Царевне-Лебеди».
Многие гадают: отчего в этой русской сказке – нерусские имена?
Имена взяты Пушкиным из сказки о Бове-королевиче, которая была переложением французского романа о подвигах рыцаря Бово д’Антона, - что не помешало ей стать русской народной сказкой, любимой несколькими поколениями наших предков.
Но – конечно, - Пушкин ничего не делал «просто», «формально», без привязки к себе-любимому.
Собственно, мы думаем, что Гвидон – это тот же Бова. Бова – сын короля Гвидона, но что такое Гвидон, - родовое имя, фамилия? Вот, например, Гамлет – что такое? (А история Бовы очень похожа на историю Гамлета, - только со счастливым концом). Почему отец – Гамлет, и сын тоже – Гамлет? Значит, Гамлет это – фамилия. Почему Гвидон не может быть фамилией? А Бова – просто младенческое имя-прозвище мальчика?..
(По-калмыцки, - например, - «боова-боова» - аналогично русскому «баю-баюшки-баю». Бова ведь в сказке ребёнок – только богатырский.)
Загвоздка у нас получается в том, что отец нашего Гвидона – не Гвидон, а Салтан, - это имя так же из «Сказки о Бове-королевиче», - так зовут враждебного Бове царя, который хочет обратить его в латинскую веру; - при помощи дочери своей Мильчигреи.
Но, - почему загвоздка? Ведь приняв в своё владение «чудный остров», царевич явно взял новое имя, - не своё родовое. «И нарёкся – князь Гвидон». Царевич взял сказочное имя, имя из русской сказки, - неведомое его отцу. «Царь Салтан – так же имя из русской сказки», - возразите вы. Да, но салтан – это так же и султан, - турецкий правитель, - или – арапский… Помните, в «Арапе Петра Великого»:
« – Он роду не простого, – сказал Гаврила Афанасьевич, – он сын арапского салтана . Басурмане взяли его в плен и продали в Цареграде, а наш посланник выручил и подарил его царю. Старший брат арапа приезжал в Россию с знатным выкупом и…..
– Батюшка, Гаврила Афанасьевич, – перервала старушка, – слыхали мы сказку про Бову Королевича да Еруслана Лазаревича.»
«Сын арапского салтана», - пишет Пушкин. Вот и Гвидон – сын Салтана…
Не та же ли эта пара?
Если за прадедом Пушкина, арапом Петра Великого, проглядывает он сам, то ведь и в Гвидоне мы чувствуем самого Пушкина. Если Ибрагим - "сын арапского салтана", то и Гвидон - сын Салтана... Если маленького арапа увезли из родной Эфиопии по волнам Индийского океана, то и бочку со сказочным царевичем и его мамой - "пустили в окиян".
А при чём здесь Бова?
Но Пушкин говорит, что история его предка - это та же сказка про Бову-королевича (да ещё и про Еруслана Лазаревича!)
Вот теперь многие пустились в разоблачения; пишут, что Пушкин то сказал неправильно, этого не знал, а "немецкая биография" Ганнибала - якобы, вообще - миф.
Но - кто сказал, что миф - это - плохо? И что Пушкин не знал, что это - миф, - если он сам говорит о том, что история царского арапа - это та же сказка про Бову-королевича?
Непопулярный нынче писатель Максим Горький, например, считал, что сказка (миф) - это хорошо, а отсутствие сказки сопутствует бессмысленно прожитой жизни. Помните?..
А вы на земле проживёте,
Как черви слепые живут:
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют! / "Легенда о Марко".
Сказка ( миф) - это ведь не ложь, - а как бы облагороженная правда. Мы не знаем, и - может быть - никогда не узнаем достоверно, в каком году, какого возраста, кто именно (Савва Рагузинский или сам Пётр) выкупил арапчонка из турецкого плена и привёз в Россию. Но мы знаем, что несомненно арапчонок был привезён в Россию, крещён самим Петром в православие, всю жизнь служил России и стал прадедом Первого российского поэта. У нас есть миф об арапе, - и этого нам должно быть достаточно.
Вернёмся же к нашему Гвидону. Уговорив волну выплеснуть бочку на сушу, царевич вступил в область сказки. Волна его послушалась, - и в этом послушании волны был ответ Бога на обращение мальчика, - на смелость такого обращения, на доверие к миру, а значит - к Богу. И уже в следующих строках и появляется слово "Бог":
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Здесь уже и сомнения нет, что - не покинет.
Сказки без чуда нет, а чудо - оно имеет божественную природу.
14.2.Остров Царевны-Лебеди
Следующее чудо - Лебедь-птица, говорящая русским языком.
К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон...
Видно, на море не тихо;
Смотрит - видит дело лихо:
Бьётся лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней...
Это "средь зыбей", - похоже, - взято Пушкиным у Карамзина:
"Одна из блистательных ошибок Петра... основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных породою на бесплодие и недостаток".
Коршун - символ смерти. Белая Лебедь - символ Души России. Коршун хочет погубить только недавно найденную Карамзиным Душу России.
Но - является на этот остров Смерти царевич с мамой - Орлица с Орлёнком, - и царевич убивает Коршуна - Смерть. Полная смерть - это забвение. Гвидон спасает Лебедь-птицу от забвения.
И открывается тогда всё, что уже найдено Н.М. Карамзиным - как Америка Колумбом:
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он всегда был, этот чудный город, - просто не был виден - как Китеж.
Белые стены с частыми зубцами, за которыми - "маковки церквей и святых монастырей" - да это же - Московский Кремль! (При Пушкине он был белым.
Получается, что на петербургском острове находится московский Кремль?
Да, Душа России живёт в московском Кремле, в московском слове. Русская литература - это московская литература. Помните, у Пушкина странное определение Онегина: "Москвич в Гарольдовом плаще"? При том, что родился он (Онегин) - "на брегах Невы". Это, конечно, не об Онегине, а о самом Пушкине, он сам до определённого времени был - "москвич в Гарольдовом плаще", - пока был романтиком и находился под влиянием Байрона. (А ведь "картинка" эта - москвича в Гарольдовом плаще - есть в "Коньке-Горбунке":
.....................................
Что Иван, не зная как,
Прикорнулся на кулак, -
это всем знакомый портрет Пушкина-подростка в байроновской позе – подпершись кулачком, в накинутом "его", Байрона, плаще (вернее, шотландской шали).
То есть, при пенье Царь-Девицы была большая опасность впасть снова в тот же байронизм-романтизм.
А что такое этот романтизм? Это противопоставление себя - государству, обществу, выдвижение себя как революционера - и жертвы. То есть, это - путь, по которому шли декабристы. Вообще, революционеры всегда - романтики... )
Но - вернёмся пока что к "Царю Салтану". В этот период в Пушкине - может быть, - как никогда, - жила надежда на сотрудничество с царём. В царе Салтане соединились отец и царь, - на наш взгляд. То есть, в этот период Пушкин был наиболее далёк от революционного романтизма. Он надеялся, что царь увидит истинную, исконную Русь, найденную Карамзиным и укреплённую им, Пушкиным, - прежде всего - "Повестями Белкина", - в которых он наиболее полно слился с Душой Русской. Потому и первое чудо, о котором Гвидон просит Лебедь - перенести в Новый град чудо-белочку, грызущую золотые орешки с вынимающую изумрудные ядрышки. Это - золотые (божественные) орешки Истины (изумруд - камень Исиды-Истины.) Вынимает их белочка под русскую народную песню "Во саду ли, в огороде..." . Орешки эти - так же взяты Пушкиным - по эстафете - от Карамзина, - который оставил свой труд ("Историю...") на фразе: "Орешек не сдавался". И - если - как мы думаем, - прототип Самсона Вырина - так же - Карамзин, то и к Самсону Вырину ребятишки обращались за орешками: "Дедушка, орешков!"
Карамзин писал о крепости Орешек (швед. - Нотебург), которую шведы в конце концов взяли измором в мае 1612 года. Из трёх тысяч защитников крепости в живых тогда осталось тридцать человек, которые от голода уже не могли держать в руках оружие. И тогда они замуровали в стену икону Казанской Божьей Матери в надежде на то, что когда-нибудь она поможет вернуть эту русскую землю. И Она помогла - через девяносто лет эту землю отвоевал у шведов Пётр Великий.
«Правда, что зело жесток сей орех был, однако же, слава Богу, счастливо разгрызен…, - писал Пётр Первый, - Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила». Крепость получила новое название — Шлиссельбург, что означает «Ключ-город». Ибо с этого времени была открыта дорога к устью Невы и получена возможность для строительства Санкт-Петербурга.
Так что, первым, кто "разгрыз орешек", - был Петр Первый. Он объединился с легендарными тридцатью защитниками Орешка, не сдавшимися в мае 1612 года. И - конечно, - это он стал дядькой Черномором, предводительствующим этими именно тридцатью, ставшими былинными богатырями. (Число "три" добавлено, видимо, как символ "Троицы", - чтобы подчеркнуть божественность этих богатырей.) А Царевна-Лебедь - это Богородица с Казанской иконы, - сохранившая эту землю для русских.
"До нас дошли свидетельства о том, что в 1702 году в Шлиссельбурге часовой, стоявший на карауле, заметил исходящий из стены свет.
Наутро в стене появилась трещина, и когда раскрыли кирпичную кладку, увидели, как появляется из стены Младенец, простирающий руку для благословения, увидели Богоматерь, склонившую к Сыну свою голову". / Николай Коняев. Шлиссельбургский след. - Север. - №9.
Это был замурованный здесь в 1612 году образ иконы Казанской Божией Матери.
«Эта местная святыня, – писал последний настоятель Шлиссельбургского крепостного храма Рождества Иоанна Предтечи протоиерей Иоанн Флоринский, – оставшаяся в иноверческой земле, могла бы исчезнуть бесследно, как исчезли сами православные церкви в Орешке с их украшениями и утварью, если бы заботливая рука одного из оставшихся в Орешке ревнителей православия не скрыла эту духовную ценность от глаз иноверных. Икона была замурована в стене древнего русского крепостного храма, и здесь-то она сохранялась в течение почти целого столетия. Православные ореховцы надеялись таким образом предохранить драгоценный образ небесной Владычицы от поругания иноплеменных, твердо веря, что Царица небесная Сама освободит свой образ от временного заточения и возвратит принадлежащий Ей храм и покровительствуемую Ею древнерусскую область в руки православных».
Когда шведы заняли крепость Орешек (по шведски – Нотебург), - ещё долгие десятилетия они, видя летящих бабочек-подёнок, говорили, что это – «русские души».
Вот Казанская Божья матерь с этими бабочками-подёнками и хранили эту древнюю русскую крепость – для лучших времён, - когда сюда вернутся русские люди. Это – та же Царевна-Лебедь с братьями-богатырями.
(А кукольный вариант этих же "персонажей" – это Мальвина с кружащими вокруг неё бабочками, - в уединённом её лесном домике.)
Но - как мы сказали, - остров Гвидона - это не тот остров, где крепость Орешек (Шлиссельбург), а - остров Голодай, где - могила декабристов. На новом витке истории, в пушкинской современности, другие герои умирали за Душу России. Теперь она, Душа, обитала там, где была пролита их - свежая - кровь. И тридцать богатырей Орешка переместились вверх по реке Неве - к этому острову. Они и есть - "родные братья" Царевны-Лебеди - Души-Богородицы.
Корабельщики, которые, как послы, ведут переговоры между отцом и сыном, всё время проезжают "мимо острова Буяна". Мы полагаем, что остров Буян - это Сенатская площадь; если ехать с Голодая – вниз по Неве - к царскому - Зимнему- дворцу, то не миновать проезда мимо Сенатской площади с памятником Петру Великому (Медным всадником). (То, что это - не остров Гвидона, для нас очевидно с четырёх лет, - с тех пор, как мы впервые услышали эту сказку.) Остров Буян - это место, где выступили буяны-декабристы. Он маячит перед глазами какой-то важной метой, - символом разрыва отца с сыном. "Мимо острова Буяна" - Эта строка повторена в сказке 8 раз. "8" - число Сатурна, а Сатурн - Бог Времени. Пока есть привязка к Буяну, герои привязаны к времени. Но, решившись ехать на Чудный остров, Салтан преодолевает инерцию "восьмёрки", - выходит из под власти Сатурна, - в Новое время, - или во Вне Времени, - в Вечность.
Когда навстречу Гвидону едет сам его батюшка – царь Салтан, - этот остров уже не упомянут, - разрыва больше нет, есть - связь. Вместо строчек: «Мимо острова Буяна, К царству славного Салтана», даны торжественно-ликующие строки: «По равнинам Окиян Едет флот царя Салтана».
А кто такая Царица-мать? Думаем, это тоже Душа России - современная Пушкину (тогда как Царевна-Лебедь - Душа России исконная). Каждый русский царь обручался с Россией, венчаясь на царствие (обычно - по традиции - в Москве.)
Пушкин тогда ещё мог мечтать о том, что царь захочет обратиться к Душе России, - захочет увидеть Царевну-Лебедь, - и он - как князь Гвидон, - посвятит царя-отца в Своё сказочное царство, - которое и является Настоящей Россией.
Ну, и троица отрицательных персонажей – две сестры царицы и – по-видимому, мачеха Салтана – Бабариха (поскольку в черновых записях Пушкина значилась именно мачеха), - это – вероятно – антиподы святой Троицы - в женских образах – Вере, Надежде, Любви: Безверие, Безнадежность, Ненависть.
Они повинились, разрыдались. Может быть, перестанут быть такими, переродятся?.. Вряд ли...
Не откажем себе в удовольствии заметить, что эти дамы очень похожи на трёх фурий в сказке Клингсора у Новалиса... То есть, трёх парок, - как они названы в романе "Гейнрих фон Офтердинген" (похожи только на фурий). Но - так ли, иначе, - они - те, в чьих руках земная жизнь человека. Царь Салтан отпустил всех трёх "домой", - откуда пришли, - в прошлое. А у них теперь, на острове, - Смерти нет, и человеческая жизнь уже не зависит от трёх парок (или фурий).
И смерти - нет, и всем - свобода!..
Ах, Вашими устами, Александр свет Сергеевич, только божественный мёд пить!.. А в земных делах Вы, - прав Антон Антонович, барон Дельвиг, - "малое дитя".
14.3. А. С. Пушкин - историограф.
Малое дитя...
Впрочем, дитя это было - божественное, - и хитроумное не менее, чем его покровитель Меркурий!
Но, - действительно, до сих пор есть люди, которые как-то несерьёзно относятся к Александру Сергеевичу Пушкину.
Когда мы говорим о исторических изысканиях Пушкина, об его взглядах на историю России, - нам возражают: "Пушкин - поэт, а не историк!"
Неправда. Пушкин - историк. Даже его современники, - относящиеся к нему совсем не с таким пиитетем, как мы, - поверили, что Николай Первый летом 1831 года официально пожаловал поэта в историографы, - на место покойного Н.М. Карамзина.
Вот что писали современники А.С.Пушкина по поводу назначения его историографом. Судя по их высказываниям, все эти люди восприняли это назначение всерьёз.
"Государь сказал Пушкину:"Мне бы хотелось, чтобы король Нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме". - Пушкин ответил: "Государь, в таком случае я попрошу Ваше Величество назначить меня в дворники". Государь рассмеялся и сказал: "Я согласен, а покамест назначаю тебя его историком и даю позволение работать в тайных архивах". /Смирнова, с 566.
О.М. Сомов пишет из Петербурга сотруднику "Литературной газеты" М.А. Максимовичу (20 августа 1831): "Скажу вам приятную новость: Пушкин сделан историографом Петра Великого, причислен к Иностранной Коллегии, и велено открыть ему все возможные архивы. Он живёт покуда в Царском Селе, в котором покуда не было холеры. Спасибо Царю за Пушкина; а желал бы я видеть рожу Свиньина, когда он услышит эту новость. Он уже двенадцать лет корпит над какою-то историею Петра Великого; думаю, налгал в ней донельзя!" / РА, 1908, кн. III, с. 264.
О.М. Сомов - А.С. Пушкину. (31 августа 1831).: "Давно собираюсь я Вас поздравить, с тем, что по слуху мне известно: именно с званием Историографа Петра I,..".
Н.М. Языков в письме Комовскому из Москвы (09 сентября 1831) спрашивает: "Правда ли, что Пушкин пожалован в Историографы Петра Первого. Здесь много об этом толкуют". / ЛН, т. 19-21, с.46.
П.А. Вяземский пишет своему другу, московскому знакомому Пушкина, Ф.И. Толстому (13 сентября 1831): "Сказывают, что Пушкин назначен историографом Петра Великого". /ЛН, т.58, с.105.
А.И. Тургенев - В.А. Жуковскому (13 сентября 1831): "Обними историографа Петра I-го, так прошёл здесь о нём слух, но только слух..."
А.И.Тургенев - Н.И.Тургеневу (из Москвы) (15 сент. 1831): "Жуковский и Пушкин (коего слышно, сделали биографом Петра I и положили ему оклад) написали стихи на взятие Варшавы..." /ЖМНП, 1913, №3, с.19.
П.Я.Чааадев (из Москвы) - Пушкину (18 сент.1831): "Я узнал, что вы получили назначение, или как это назвать? что вам поручено написать историю Петра Великого. В добрый час! Поздравляю вас от всей души..." /Пушкин, т.14, с.225-228.
А.Я.Булгаков - К.Я.Булгакову. (19 сент. 1831). "Лестно для Пушкина заступить место Карамзина, ежели только правда это. Пусть употтребит талант свой, ум и время на дело полезное, а не на вздорные стишки, как бы ни были они плавны и остры!. /РА, 1902, кн.I, с.87.
В.А. Муханов - Н.А. Муханову (23 сент. 1831.): "Правда ли, что Пушкин сделан историографом и что ему поручено писать историю Петра Великого?" /Щукинский сборник. Вып.5, с. 344.
А.И. Тургенев - Н.И. Тургеневу. (26 сент. 1831.): "Александр Пушкин точно сделан биографом Петра I и с хорошим окладом, но ни он, ни Жуковский мне об этом не пишут, а слышу здесь от других. Ему открыты архивы о Петре, и это не одно сходство будет у него с Вольтером. Участь Петра Великого иметь историками - первых поэтов нации в их время". /ЖМНП. Новая серия, вып. XI, 1913, №3, с. 21-22.
А.В.Веневитинов - Е.Е. и С.В. Комаровским. (5 окт. 1831): "Я расскажу вам кое-что, что вас насмешит - Пушкин пишет историю Петра Великого, а Погодин написал трагедию о нём, вы подумали бы наоборот". /ЛН, т.58, с.105.
В.Д. Комовский - Н.И. Языкову. (14 окт. 1831): "Через неделю должны появиться баллады Жуковского и прозаические повести Пушкина под именем Белкина. Это, верно, титло на историографство". /ЛН, т.19-21 с.50.
Источник: "А.С. Пушкин в Царском Селе". 1831 год. Хроника в письмах, воспоминаниях, документах. Сост. Т.И. Галкина. - С-Пб.: GENIO LOCI, 2006.
14.4. Историографство. Три пути Пушкина
Интересно вот это замечание Василия Дмитриевича Комовского (брата товарища Пушкина по Лицею, историка, литератора): "Белкин - это титло на историографство".
Почему?... Может, - белка грызёт орешки, Пётр тоже "разгрыз Орешек (крепость)", - прежде чем смог приступить к строительству Санкт-Петербурга, "получив "Ключ" к Балтике... Такой смысл? (Поскольку Пушкина назначили историографом именно Петра Первого).
Или - что Белка снуёт туда-сюда по Дереву Рода?.. Или - и то, и другое?
Что думал, интересно, об этом сам Александр Сергеевич, когда придумывал фамилию для своего автора?
Причём, придумал он её ещё в 1829 году, впервые набрасывая "Историю села Горюхино".
Вы ведь помните, что Иван Петрович Белкин сначала мыслился Пушкиным как историограф? Впрочем, он и стал им - в неоконченной повести о селе Горюхино, которое очень напоминает - всю Россию... И птичка-виньетка была там на титульном листе нарисована, которую Т.Г. Цявловская - совершенно верно, на наш взгляд, назвала "какой-то Царь-птицей". Царь - птица и есть: Петух, вернее - Тетерев. А Тетеревом (Турухтаном), - хотя бы бесшабашный Д.В. Давыдов в басне своей, - а не такие смелые - заглаза, тихонько, - называли глуховатого царя Александра Первого. Эта же птичка нарисована и на листке с Александром Первым - мальчиком с кнутом и Карамзиным; эта птичка царапает историку глаза. (Почему-то Цявловская на этот рисунок внимания не обратила).
Да и Белкин - автор пяти повестей - "сызмала до историй охотник", - как Митрофан. И в самих пяти повестях - ведь отражена История России - ближайшая для Пушкина, - современная, - но История.
И потом, только ли фонвизинский Митрофан имелся поэтом в виду? А может, и Митрофан - святитель Воронежский, благословивший Петра Первого на строительство Петербурга?..
Потому что, - уж не знаем, как, но В.Д. Комовский догадался совершенно верно: Белкин ( и горюхинский, и пяти повестей) - это титло Пушкина на историографство.
К своим тридцати годам Пушкин очутился, как сказочный богатырь, на перепутье.
Во-первых, он мог уехать за границу, - царь его не отпустил.
Во-вторых, он мог (и решил, что - должен) - жениться.
И вот, мы уж так и подумали, что, женившись, - и даже ещё не женившись, - а только собираясь, - Пушкин сразу решил стать жертвой, - и ждать, когда за его жену-красавицу какая-нибудь "Белая голова" вызовет его на дуэль ( то есть, наоборот, - он вызовет "её" на дуэль, и "она" его застрелит)...
Подумав, мы поняли, что Пушкин гибнуть вовсе не торопился, что у него был ещё запасной - спасительный - путь: стать историографом. Именно к этому в Болдинскую осень 1830 года Поэт и готовится.
Ну не серьёзно было в тридцать лет продолжать быть поэтом! Надо было стать солидным человеком, уважаемым всеми человеком. (Каким был Н.М. Карамзин).
И теперь мы догадались, - кажется, - верно, - что сам Пушкин и инспирировал (вероятно, через В.А. Жуковского) своё назначение историографом Петра I! Что он именно для этого и выбрал на лето Царское Село, - зная, что из-за холеры царь переедет на лето туда. (Может быть, - от того же Жуковского). Это было осуществление Плана, - а вовсе не бегство от "московских тёток"!
В то лето ещё всё шло по его, пушкинскому, Плану: царь обещал открыть перед ним архивы для того, чтобы он писал "Историю Петра Великого".
Именно это Пушкин предвкушал в своём "Арапе Петра Великого", - следовать за мыслями великого человека, чтобы действовать на благо России.
Пушкин в своей "Сказке о царе Салтане" выразил надежду на сотрудничество и с потомком Петра, - и его Белочка (о которой говорится в сказке 5 раз), - это так же историограф, - (а вовсе не поэт), - щёлкающий "орешки" исторических загадок. Зная свою историю, следуя ей, избегая повторения ошибок, - народ будет богат и счастлив.
Так мечтал Пушкин.
Но был у него и альтернативный вариант событий: видел он уже, что за царь правит Россией. Надежда у него ещё была, но здравый смысл Пушкина тоже никогда не оставлял. Он сам познакомил царя со своей женой. И он понимал, что угроза получить "рога" у него была прежде всего - от царя. Он надеялся на царя и проверял его: как его Моцарт надеется на Сальери и проверяет его...
Пока что он честно и добросовестно исполнял обязанности историографа. Но - историографом его так и не назначили. Он не стал тем уважаемым всеми человеком, тем "князем Гвидоном", - каковым видел себя летом 1831 года...
Потом случилось самое страшное: вместо звания историографа он получил кафтан камер-юнкера - шутовской кафтан. И, в общем-то, мы думаем, что надел его император на Пушкина потому, что поэт был уже "рогат"*... Так счастливый любовник смеётся над опозоренным мужем...
И тогда Пушкин понял, что царь его испытания не выдержал, - и что у России - недостойный царь. И он сам захотел теперь стать царём, - а не царским историографом. Зацепиться ему было уже не за что: судьба выталкивала - в жертвы, в цари, - на распятие...
И тогда он пишет сказку о "Коньке-Горбунке", - о своём оскорблённом и униженном Гении. На земле ему места не было, - надо было перебираться на небо - в терем Царь-Девицы...
И - опять заметим, - очень верно догадался С.Е. Шубин, - что именно с рассказа о Царь-Девице и начинается по-настоящему сказка, - а до этого всё шло вступление.
Именно Царь-Девица была для Пушкина животрепещущей темой (поскольку в чём-то она - и Наталья Николаевна), - и поскольку - только она и могла его теперь спасти - Душа России. И - мы думаем, - что именно поэтому Пушкин напечатал тогда стихотворение "Красавица" одновременно с отрывком из "Конька-Горбунка" - в журнале "Библиотека для чтения", майский номер 1834 года. В Красавице было всё дело, - и всё упование было - тоже на Неё! И сказка "Конёк-Горбунок" - это сказка о Царь-Девице, - прежде всего, - потому что она главнее и дурака-Ивана, и даже его Горбунка.
*В этом месте обязательно кто-то должен выступить "за честь" Наталии Николаевны. Как будто у неё был выбор! Женщины, имевшие гораздо более самостоятельный характер - и те покорны были царской воле. Насколько известно, "ускользнуть" от "внимания" царя удалось только прекрасной Элизе Воронцовой. Но у графини Воронцовой были и характер, и прочное положение в обществе, и муж - властелин Крыма. У Наталии Николаевны - извините - муж был "какой-то стихотворец" с сомнительной репутацией, а характер был мягкий и податливый. И вообще мы теперь - видно, - совсем не понимаем, что такое был - Царь. Это же - не человек, а - бог земной. Можно ли возражать - богу? Так что, мы абсолютно солидарны с предсмертными словами Пушкина, обращёнными к жене: "Ты ни в чём не виновата!"
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/01/08/2201