Беседовали мы как-то с бичом Горюхой на несколько избитую, но столь любимую нами классическую философскую тему. А именно: «Что такое хорошо и что такое плохо». Надо сказать, что Игорь Святославович является не только большим знатоком различных философских течений, но и счастливым обладателем лёгкого и в чём-то даже жизнеутверждающего характера. И, по большому счёту, все наши споры основывались не столько на различных взглядах на мировые философские течения, сколько в хорошем варианте являлись битвой различных характеров. Ничего не поделаешь, видать, мне со своим чисто юношеским максимализмом (столь удивительным для моего далеко не юного возраста) на роду были написаны горячие споры с великим дипломатом Горюхой.
Вот и тогда я убеждённо доказывала, что грех есть грех, дело это нехорошее и, тем более, не богоугодное, а поэтому допускать его не стоит и карать за него необходимо строго и без эмоций, по принципу: «Нагадил – убери». А Горюха, соглашаясь в основном, не соглашался в частностях. А именно – любой ли поступок, который можно классифицировать как грех, является таковым.
- А как же иначе? – удивилась я, - как есть, таковым и является.
И тут наш господин профессор печально и снисходительно улыбнулся и рассказал нам одну очень поучительную историю…
Кочевал он тогда, противу всяких правил, не по азовскому, а по черноморскому побережью – видать, искал разнообразия в смене морей. А на Южном берегу Крыма уже в те времена основные градообразующие предприятия – санатории работали сезонно, только в тёплое время года и не более шести месяцев, а некоторые так и по два – три. Горюха, тогда ещё бывший в трудоспособном возрасте и возжелавший подработать, устроился в один из них на должность матроса-спасателя. Санаторий находился на горке прямо над набережной и имел, как и положено классическому климатическому курорту, с десяток небольших уютных корпусов, окруженных не столько парком, сколько полудикими лесными зарослями. Были там: отделение физлечения, ванны, озокерит, лечебная физкультура, а также – как же без него – хрустальная мечта практически всех недоласканных дам бальзаковского и постбальзаковского возраста – массажик. В штате было ещё достаточно медсестёр, врачей – терапевтов и узких специалистов. И поскольку санаторий на тот момент только-только начали разворовывать, то работал он всё ещё по установленным десятилетиями правилам.
Особенно нравились Горюхе правила местного пищеблока. Воспользовавшись, что греха таить, своим врождённым обаянием, он питался в санаторской столовой, взамен помогая поварихам выполнять грубую мужскую работу, поскольку грузчики – они завсегда в дефиците. Посиживая и покушивая в малом зале столовой с изящной лепниной на стенах и потолке, Горюха наблюдал местные нравы. В том числе и местных несунов.
- И что, много их было? – спросили мы.
- Да как вам сказать, - задумчиво ответил Горюха, - грузовиками никто не вывозил, кроме, разумеется, главврача. Тогда всё-таки оставался относительный порядок. Но на работу в пищеблок люди устраивались не ради нищенской зарплаты и отнюдь не с альтруистскими целями. Шли на ту каторгу в основном мамки, которым надо было кормить малолетних детей, и шли за еду…
Каждый вечер заведующая столовой, тётка отпетая, но не злобная, вручала каждому из сотрудников по свёртку с продуктами, сопровождая свои действия любимым нравоучением: «Мы не воруем, а берём то, что нам недодаёт государство»…
- Как по-вашему, была мадам права или нет? – задал нам вопрос Горюха.
- И что, докторам тоже давали продукты? – ответила я своим вопросом на его риторический.
- Я нигде и никогда больше не видел, чтобы столовские работники делились с дежурными врачами. Особенно много любил покушать парторг санатория. Носил домой литровые банки с готовой мясной продукцией.
- И что, никто не отказывался? – не сдавалась я.
- Нет, почему, - ответил Горюха, - было и такое. Правда, делал это только один человек…
Работала в санатории молодая женщина – врач. Распределилась она туда на работу в самом начале перестройки. Была она вдовой, - муж, молодой и перспективный доктор неотложной помощи, угодил вместе со всей бригадой, реанимобилем и пациентом с тромбоэмболией лёгочной артерии, под колёса крутого джипа. А поскольку врачи не относятся к категории, имеющей право на получение полумиллионной компенсации по причине гибели при исполнении своего врачебного долга, то семья и получила традиционное ничего. Пенсия по потере кормильца им тоже не была положена. Да ещё и чудом избежала оплаты крупной суммы за испорченный джип – благородный крутяк вначале выставил 100 тысяч за разбитую фару, но потом почему-то передумал. Всё, чем была почтена память преждевременно ушедшего из жизни прекрасного специалиста – это скромный венок, на который скинулись такие же небогатые коллеги. Женщина воспитывала малолетнюю дочь. Получала зарплату немного меньше 100 рублей и принципиально не брала продукты из столовой.
- Что ж так? Неужели действительно из принципа?
- Похоже на то.
- Человеку с мизерной зарплатой предлагали еду, а она отказывалась? Она что, происходила из очень богатой семьи?
- Как раз наоборот. Родителями её были очень милые интеллигентные старички скромного достатка. Некоторые считали её гордячкой, но была она просто не очень общительной, какими обычно бывают умные и красивые люди. Да и досталось ей от жизни. Попробуй в смутное время воспитывать ребёнка, да ещё девчонку, в одиночку.
- А продукты не брала.
- Не брала. Тогда.
Горюха после одного сезона в разоряемой курортной системе Крыма перебрался в более сытое и спокойное на тот момент Приазовье и долго не общался с крымскими знакомыми.
- Интересно, долго ли прожила та принципиальная докторша? – подумал вслух мой муж, - и долго ли прожили её принципы в наше подленькое время, если она осталась-таки в живых?
- Вы не поверите, но она жива и по сию пору. Я встретил её этим летом у нас в городе. И сразу узнал. Конечно, время берёт своё и юность не вечна, но это была она. Всё ещё достаточно мила, несмотря на прожитые годы и пережитые трудности.
Мы сидели здесь, на пляже, и не спеша беседовали. Вспомнили мою работу в Крыму. Наш бывший санаторий, как и большинство других, уничтожен до основания. На территории в двадцать гектаров остались развалины корпусов, среди которых как поганки в срубленной роще торчат свежепостроенные помпезные «хатыночки».
Поинтересовался Горюха также судьбой столовой – кормилицы. Построенная ещё в пятидесятые, если не в тридцатые годы метростроевцами по уникальной методике, по сути дела встроенная в скалу, столовая лежит в руинах. Сотрудники, естественно, разбежались кто куда. Среди прочих задал он доктору и обсуждаемый нами вопрос…
Доктор, на тот момент проработавшая в санаторно-курортной системе уже десять лет и неделю назад вышедшая из полугодичного отпуска за свой счёт, сидела в кабинете дежурного врача столовой и думала свою тяжкую думу. Она заполнила необходимые документы и доела пробу на насыщаемость. Пережёвыванию пищи мешал дискомфорт в области припухших дёсен. Передние зубы как-то странно люфтовали. Хлеб показался солоноватым на вкус. Доктор поднесла носовой платочек к губам и с удивлением заметила на нём пятна крови. Не будем произносить слово «цинга», но было о чём подумать. В дверь постучали. Вошла бригадир поваров, села.
- Доктор, нам надо поговорить серьёзно.
- Надо – поговорим. О чём?
- Вы жить хотите?
- А что случилось?
- То и случилось. Вы десять лет не брали «тормозки» с продуктами. Но тогда можно было без них прожить. А сейчас – повар кивнула головой, указывая на лежащий на столе платок, - Вам что, жить надоело? О дочери подумайте.
- Я сама всё понимаю. Кроме одного – что же мне делать? – врач действительно не представляла, как ей выжить в сложившейся ситуации. Заняться челнокованием не позволяло отнюдь не богатырское здоровье. Санатории почти все мертвы. Для того чтобы попасть на работу в единственную в районе больницу, надо было пройти кастинг у не боявшейся бога и люто ненавидящей медиков кадровички. А если ещё учесть сумму необходимой за вступление на каторгу взятки, то нечего было и мечтать. Врача с удовольствием брали на работу научным сотрудником в городской краеведческий музей на малооплачиваемую, но постоянную работу, но вышестоящее начальство свирепо цыкнуло на директора музея. Мол – нечего дохтуришке прохлаждаться. Пущай працюе по спэцияльности…
- Давайте сумку, - решительно сказала бригадир поваров.
После этого памятного разговора врач приходила почти с каждого дежурства с наполненной сумкой на плече. Звонила в дверь. Дочь выходила навстречу и улыбалась, ожидая кодовую фразу: «Снимите с меня ЭТО». И обе они остались живы только благодаря тому, что хотя бы летом могли более-менее питаться, невзирая на микроскопическую зарплату и традиционные вынужденные полугодичные отпуска за свой счёт.
- И чем же весь этот кошмар закончился?
- Санаторий, как и ожидалось, умер вместе с ворюгой – главврачом, доктор сменила за эти годы не одну такую здравницу, и везде было одно и то же. Потом, правда, появилась служба трудоустройства, которая помогла справиться с некоторыми проблемами.
Время шло, любимая дочь выросла. Теперь она уже замужем в Германии за глуповатым, но добрым бюргером из наших переселенцев и в услугах матери не нуждается. Женщина не произнесла вполне заслуженную дочкой фразу «чёрная неблагодарность» - мать есть мать, но глаза у неё были невесёлые.
Несколько лет назад врач вышла замуж за хорошего человека, тоже доктора, теперь они лечат друг друга сами, не испытывая, слава богу, нужды в консультациях своих измученных жизнью коллег. Живут дружно. Не миллионеры, но и не нищие. Еда и работа есть. (И эта фраза доконала нас окончательно).
Мы помолчали, переваривая услышанное, и в результате так и не смогли найти ответ на свой вопрос. Правильно ли поступила женщина и есть ли на ней грех? Никто из нас так и не смог ответить. А в памяти всплыли строки из песни классика отечественного рока: «Ты не был там, откуда она – считай, что тебе повезло»…
Не нам её судить.
19.12.16г. – 24.12.16г.