Апатия

Данила Вереск
Нас настолько упрямо убеждают, настолько нам лгут, выворачивают, выкручивают, стягивают и прочее, что когда наступает момент решительности, когда нас готовы рубать и растаптывать, мы уже отрешенны и простили обидчикам все, любую жестокость. Мы устали и хотим умереть ниже травы-муравы, главное ведь, чтобы другие не знали, и тише воды-ворожбы, ведь звук - ворота в жизнь, значит выходить необходимо в молчании. Не знаю, когда человеку по настоящему стает безразлично, что там в новостях, за окном, за поворотом, но этот момент неизбежен. Ощущается ли он особенно, с треском, с лихорадочным жаром или это холодный блеск рассудка, отразившийся в хроме операционной, где хирург Лобная Доля решает, что забыть в пациенте? Воткнуть в меня иглу? Пожалуйста, вот рука. Вам правую или левую? Хотите забрать все, что имею. В подарочную упаковку завернуть? Страшные, страшные вещи приводят к этой апатии. И смешно, когда ее рядят в смелость. Апатия - это ничто, щелчок, перед концом завода смыслового механизма. Апатия - это разновидность взаимоисключеного смысла, замкнувшегося на себе, это замок в замке, ключ в ключе и двери в дверях. Апатия - погасшее пламя и отдавшаяся на волю течения старость, машина без тормозов и птица с подрезанными крыльями, вода в перемешку с мазутом, которую пьешь жадно и быстро, проглатывая комками черные сгустки обиды и вранья. Человека не уничтожает мир, болезни, война и даже сам себя он не уничтожает, только другие люди, гонящие медленно свою живность в бетонный тубус апатии, и тут же загоняемые следом, поглубже, к слепым божествам земляного богатства, раскинувшихся на подушках из снежных грибов и мерцающего фосфором мха. Идите к нам - зовут они. Идем, в брод, разрезая теплом ног ледяные ручьи. Спотыкаясь, марая ладони. Ибо голос земляных богов с их покоем в салатовой тьме - выше апатии и выше тех, кто седлает наши мозги, управляя нами. А значит они, слепые твари, нежнее и добрее того, что довлело на протяжение жизни? Как же тут не вспомнить багряную сытость солнца, зефирное касание ветерка, шелест листвы, капли дождя на кувшинке. Да, да. Все это ярче, чем мох и грибница, но, под землей все твое и ничье единовременно. Взгляд и знание слова дарят власть над предметом. Посмотри на меня, ты знаешь мое имя, а значит я - твой предмет? Нет. Меня зовут не так, как назвали родители и написано в паспорте. Мое имя не дал мне бродячий мудрец с взглядом Гэндальфа и бородой Мерлина, я не вычитал его в шумерских клинописях или на стенах гробниц фараонов, мое имя придумано мной, а значит быть предметом я могу только по отношению к самому себе. Ты тоже можешь так поступить, кто мешает? Назови себя сам и апатия не будет властна над тобою, земляные боги утихнут, ты покинешь цикл и станешь чем-угодно, хоть бочкой с звездами, в которой умывался Мандельштам.