Ритка есть Ритка. Не успев явиться домой, звонит и требует отчёта.
- Голова не болит?
- Нет.
- А не кружится?
- Не кружится. А должна?
- Не говори глупостей. Ты платок не сняла? Не снимай. В нём так и ложись спать. Поняла?
- Поняла.
- А ты не плачешь?
- Нет, не плачу. Надо?
- А почему у тебя голос такой?
- Рит, а какой у меня должен быть голос в одиннадцатом часу ночи? Как на спортивном соревновании?
- Нет, ты мне скажи: ты ничего? Ты спокойно уснёшь? Я же переживаю. Ты же будешь одна ночевать.
- И что?
- Что-что... Ты не привыкла.
- И что? Думаешь, я отравлюсь в печали от одиночества.
- Лиль! Если что – звони. Поняла?
- Да поняла, поняла…. Целую, горе ты моё…
- Это ты моё горе… буду за тебя завтра кулаки держать. Чао.
Я натягиваю платок и медленно хожу туда-сюда. Ритка права – мне странно ночевать одной. Я даже не могу припомнить такого за последние ряд лет. Юлька, всегда со мной была Юлька…
Пусто в доме. Мёртво. Жизнь ушла из жилища. Где-то сбоку в душе словно разбили окно, и там свищет ветер и задувает снег. Как же жить с таким разбитым окном?
Она придёт завтра. Всё будет как всегда.
А потом? Почему я решила, что Юлька будет со мной всю жизнь? Нет, ничего я не решила. Я просто об этом не думала. А теперь вот думаю. А теперь вот пришлось.
И всё может быть именно так: в один прекрасный день она совсем вырастет. И выйдет в эту дверь не на два дня, а на всю оставшуюся жизнь. А я останусь без неё. С разбитой форточкой в душе… Юлиана, дитя тумана…
Почему-то я не могу сидеть. Мне нужно ходить, и я тихо хожу по квартире, повключав везде свет. Хожу как челночок – три шага по прихожей, три по коридору к Юльке, по Юлькиному кирпичному коврику, потом снова через коридор к себе – хожу с пустотой в душе, пока не останавливаюсь перед стеллажом, и что-то меня заставляет сесть на пол к самой нижней полке.
Зачем я это делаю? Я же не усну. И если не сейчас, то когда? Когда Юлька дома – это же невозможно… пусть хоть сейчас… Ох, всё завёрнуто, запрятано, запаковано, чтобы она не добралась… А может, уже и добралась, коза-дереза…
Я вытаскиваю плотную увесистую перевязанную стопочку общих тетрадей, вытаскиваю одну светло-серую красивую, остальные запихиваю обратно. С тетрадкой в руках обхожу комнаты и гашу иллюминацию. Хватит дурака валять, завтра трудный день. Завтра приедет благородный король, увезёт в замок…
Притаскиваю Юлькин плед и ныряю под него вместе с тетрадкой. Ну-с…. Предадимся ностальгической волне, иронизирую про себя - и открываю тетрадь.
Аккуратный разборчивый, прозрачный Риткин почерк.
В уголке на внутренней стороне обложки скромно стоит автор – Маргарита Воложинская.
Крупно посреди первой страницы: Свадебный велосипед, ниже мельче: Учебное пособие для начинающих жён – в стихотворениях, ассоциациях и ретроспекциях.
Дуры. Какие мы были дуры… боже… Надо же было двум дурам придумать такую глупость. Ритка это с тех пор так и не читала. Тетрадь, вон, совсем новая, просто чуть пожелтели страницы за 17 лет.
Моя отчаянно-счастливая, оборвавшаяся внезапно громом среди ясного неба жизнь...
Оборвавшаяся внезапно на полуслове красивая аккуратная Риткина рукопись…
Как всё блестяще задумывалось. Как всё кошмарно закончилось.
17 лет не открывалась эта тетрадь. Ни мной, ни Риткой.
Ну и что теперь – сидеть над ней, как над святыней? Да пошло оно всё к чёрту….
Я устраиваюсь поудобнее, уютно кладу голову, открываю первую страницу. Ничего не боясь. Даже с любопытством. «Стихотворение первое», читаю я сквозь сон. И вдруг – мне становится одной неожиданно тепло, неожиданно уютно… легко-легко… плед пахнет Юлькой – ирисками, жвачками, духами моими… я блаженно улыбаюсь – впервые за весь день, - роняю тетрадь на пол и едва успеваю погасить бра над головой…
Стихотворение первое.
Из неопубликованной повести Маргариты Воложинской «Свадебный велосипед»
Я открываю глаза, и в них, ослепляя, ныряет яркое солнечное небо. Солнце дрожит в нем, нацеленное в воду, в опрокинутое свое отражение. Семь часов вечера. Мы пришли сюда и дожидаемся заката. Нет, не так, не мы пришли, а ты меня сюда привёл. «Сегодня вечером назначается ответственное мероприятие, - объявил ты мне и таинственно выдержал паузу, - ожидание... праздничного…» «Салюта!» - крикнула я, не удержавшись. «Умница, - засмеялся ты. - Только не салюта, урбанистическое ты моё дитя, а заката».
Дорога к реке бежала вниз между заборами, мы понеслись по ней, взявшись за руки, и во все стороны от нас кидались перепуганные куры и разномастные кошки. Какая нескончаемая здесь дорога - сначала асфальт, потом булыжник, потом мелкий хрустящий гравий, а потом по ногам захлестала длинная трава, и здесь ты остановил меня, поймал мои волосы, потом виски, потом губами – глаза… Трава пахла и восхитительно звучала: посвистывала, стрекотала, тикала… Пахли солнцем твои руки, и шея, и волосы… нет, волосы пахли рекой, да, рекой… или нет, это просто вообще очень сильно и свежо пахло рекой, и она была рядом, невидимая за густой таволгой. «Дай руку, - прошептал ты, - и не открывай глаза» Я протянула тебе руку, шагнула смело, зная, что ты рядом. И тут же испугалась, запищала, услышала, как ты засмеялся тихо, - я знаю, это было смешно – приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не споткнуться в траве, - и была жуть, щекочущий страх, пустота вокруг – и только запах реки и тепло и сила твоей руки.
«Открывай» - шепчешь ты. Я открываю – и в глаза мне, ослепляя, ныряет яркое солнечное небо, солнце дрожит в нём, нацеленное в воду, в опрокинутое своё отражение. Семь часов вечера. Ещё жарко. Я снимаю блузку, вешаю через твоё голое плечо, и тело обнимает чистота и свежесть речного воздуха. Как же здесь легко и привольно после раскалённой зноем олимпийской Москвы! Жаль, что не звучит музыка. Хотя нет, здесь есть тихая музыка мелких волночек, мелких всплесков, далёких го-лосов, кузнечиков... Чудесно... Я смотрю на тебя – ты чувствуешь то же, что и я? Ты только что закурил и отнимаешь лицо от сложенных вместе ладоней. «Ожидание заката объявляю открытым» - говоришь ты. Садишься по-турецки на песок и делаешь мне страшную рожу. Я смеюсь.
Мой муж... Это смешно и странно. Это слово совсем на тебя не похоже. «Муж» - это что-то скучное, нудное, скрипучее, в стоптанных тапочках. А ты – лёгкий, весёлый и босой. Моя блузочка чалмой повязана у тебя на голове. Вот так муж!..
До заката ещё целый час. Мы проведём его вместе. Опять вместе, и нам не надоест, потому что вместе даже молчать прекрасно. Я тихо вхожу в реку. Мои ноги в воде, в подвёрнутых джинсах. Ты считаешь: красивые. Я разглядываю и вижу: обыкновенные. Тихо. Из воды на меня глядят розовые, зелёные и золотистые камни. Я наступаю между ними и вижу словно со стороны: полоска берега, ослепительная вода и женская фигура силуэтом, узкая, гибкая, с пронизанными солнцем волосами. Такой меня должен видеть ты. Я оглядываюсь – ты смотришь на меня издали. Ага, значит, ты всё это видишь: берег, ослепительная вода, женская гибкая фигура, светящиеся волосы лёгкой охапкой...
продолжение - http://www.proza.ru/2016/12/25/1705