Дамский угодник

Георгий Прохоров
Из одного письма-ответа. Немножко с добавлениями.

 Здравствуй! Спасибо! Я захожу на почту далеко не каждый день - одни спамы и уведомления, которые приходится безжалостно, как клопов, уничтожать в каждый приход. А то будет туча. Вот были бы только письма!
  Их уже почти нет. Новый год, день рождения, для женщин ещё – 8 марта. 23 февраля для нас – это уже излишество, особенно в Азербайджане. Старый практически позабыли, новый, как раньше, не празднуют. Да, вроде, уже и не защитник Отечества. А так.

 "...радостных дней на очень долгие годы. А у нас уже завтра заморозки..." - это хорошо. По-домашнему. Всегда бы так. Как? – Красиво.
  Когда-то, читая японские драмы старые, пытался разобраться в красоте, вывести формулу. Увидел, что самая красота бывает как бы от маятника: ты, близко от тебя -- потом далеко –- потом опять близко.
(Например. «...радостных дней на очень долгие годы», - это общее, красиво и далеко. – Потом: «А у нас уже завтра заморозки...", - это рядом и просто, как ситцевый халатик. Например. «Вечор, ты помнишь -- вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась – и ты печальная сидела – А нынче погляди в окно… блестя на солнце снег лежит – приятно думать на лежанке… кобылку бурую запречь – скользя по утреннему снегу… поля пустые, леса недавно… и берег, милый для меня».)

 А у нас в квартире кондиционер на тепло, горящие ночью конфорки (или как там их) на кухне, и вчера сын потащил к себе в берлогу масляную батарею. Теперь счётчику будет веселее, а то затих совсем. Холодноватое время года пришло месяца на полтора раньше.
 Так что в целом я не умер. А то, из-за моего неответа на твоё поздравление, ещё придёт в голову что.... Залезла бы ты в Одноклассники, было бы веселее, так как я только там.

 А вчерась мне была выволочка... Недели четыре назад, до дня рождения моего, шёл мелкий дождь, был сквозняк и у нашей главбухши с открытого окна (она любит свежий воздух) унесло метра на три ниже, на другую крышу, вместе с крышкой от картонной коробки, две красивенькие вилочки для насадки всякой несуразицы в виде нарезанных кусочков. Она и попросила меня посодействовать.

 Я пошёл, взял одну секцию алюминиевой лестницы Краузе на ступеньках у котельной (кто мне нужен, когда сам могу?), и в другом месте, где можно выйти, вылез на мокрый рубероид. Выбрал подходящее место, не спеша поставил лестницу и только хотел спускаться, как лестница подо мной спеша сразу поехала как по льду. В обчем я довольно сильно нае.... «Упал! Упал-с, Ваше превосходительство!». Но боцман Каузер достал свой маузер, и на пол грохнулся гигант-француз. Даже брюки из секонд-хенда, с такими карманами у колен (карго?), которые я лелеял мыслями как никого последнее время (сделаны в штате Теннесси), лопнули на заднице. Но тогда мне было не до лопнутостей, это потом обнаружилось, я просто не мог вздохнуть, и было не очень.

 Потом из окна 5 этажа высунулась другая женщина (не главбух с 4-го, та вместе с подружкой тряслись и думали, что с ними дальше будет), и спросила, не нужна ли мне какая помощь. Я смотрел на неё, но сказать ничего не мог, хотя Донатас Банионис, сидя примерно в такой же позиции у раскорёженной машины в "Мёртвом сезоне", мог.

 Потом пришли за мной монтировщик и один парень из ТЮЗа, оказавшийся у нас. Иса, я о нём писал в "Счастье". У него травмирована уже давно спина. Монтировщик Рауф (он такой квадратный громила и лысый, ещё в спектакле для детей подрабатывает, играет Шрека, его мажут зелёным и делают оттопыренные уши, а в остальном больше ничего не надо подправлять), Рауф прихрамывал, так как совсем недавно ему на ногу упало что-то из декораций. Они помогали мне вылезать по лестнице наверх на свежем воздухе. Потом по ступенькам, уже внутри, вниз. Я вспоминал русскую народную сказку про то, как битый битого везёт. «Правда, милая, правда». Трое битых перемещались в пространстве. Без аппаратов для передвижения. Сами по себе.

 Здоровые за мной не пришли. А может, их и не было. Не откликнулись, в общем, на призыв. Еле-еле по лестнице вниз, двумя руками за перила, потом я лежал какое-то время в комнате отдыха монтировщиков (она по дороге, дальше не мог), и принимал делегации, которые приходили попрощаться и выразить тут же соболезнование жене, которой уже сообщили, спросив у меня разрешения. Я вспоминал Бубликова и 50 копеек.  Замдиректора мне сказал, что он даже рубль даст.

 Сейчас я уже почти нормальный, переломов не было. Только упал на копчик, крестец. Ещё головой (там была приличная шишка, которую жена мочила холодной водой). Опасался за внутр. органы. Но моча оказалась прозрачной, без крови. Велосипед пока отдыхает. Да и холодно.

 Спустя дня четыре я стал выходить на работу понемногу. Не на весь день. На день своего рождения я позвал, как и всегда, одних баб с нашего околотка в театре. Двух бухгалтерш тоже. Пили за вечное здоровье. Целовались. "Дамский угодник", - так говорила жена. Я был согласен.
Целую, Юра.

 Да, забыл сказать. Вилочки я же достал. Докондылял (кординал, кар…), ещё будучи один, без вздоха, кое-как нагнулся и подобрал их с мокрой от слёз крыши. Положил в карман. А то же непонятно, зачем лазил. Потом присел на грязный приступок и стал ждать помощи. Или ещё чего. «Помощь идёт» - была такая тоненькая книжка хорошего советского писателя Бориса Житкова, которую я взял в библиотеке им. Короленко классе в первом (самая моя первая библиотечная книжка!) и не возвратил. Почему-то. Да мы вскоре и уехали с мамой из Баку. «Помощь идёт» ещё долго лежала с укором. В Воронеже. Тоже как будто немая. Вот и вспомнил.