Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/11/29/1410
- Если женщина забывает про своего собственного мужа, пускай и бывшего, ей пора на свалку, - провозглашает Ритка, раскладывая пирожные на блюде. – Ну что ты снуёшь туда-сюда. Сядь!
Стол очищен от чёрныя и белыя магия. Ритка собирает на стол. Всё кончилось. Можно спокойно сесть и попить чаю. Всё кончилось благополучно.
- Я надеюсь, ты теперь-то поешь?
- Чаю, - вяло говорю я.
Во мне пусто и тупо. Я чувствую себя после тяжёлой болезни. Но это неважно. Юлька нашлась – это главное. Юлька жива-здорова и в полной безопасности со своим родным отцом.
- Надо же, - переваривает новость Ритка. – Как снег на голову. Откуда он взялся, Лиль?
- Прилетел из Испании, - говорю я и отхлёбываю чай. У чая совершенно нет вкуса. Так бывает, когда переволнуешься.
- И ты ничего не знала? – Ритка делает глаза.
- Ничего не знала.
- А Юлька почему знала?
- Не знаю. Может, он ей позвонил…
- Что значит, он ей позвонил? Он должен был сначала тебе позвонить как порядочный человек. А потом уже вместе с тобой решать, можно ли ему видеться с дочерью. Разве не так?
Ритка, как всегда, права. Конечно, так. И это вообще не похоже на Валю – решать вопросы за спиной другого человека. Странно всё это…
- Странно всё это, - бубнит своё Ритка. – Не видевшись сто лет, приехать и вести тайные переговоры, тебя в известность не ставить… ну ладно, Юлька, дурочка малолетняя, но он-то, взрослый, интеллигентный человек…
- Рит, - устало говорю я, - я при тебе разговаривала две минуты. Что я могу тебе сказать, кроме того, что услышала? Он прилетел вчера, собирается пробыть до Рождества. Если получится. Сказал, что много работы. Что он хотел бы встречаться с Юлькой. И со мной.
Я выбираю розовое пирожное, обсыпанное кокосовой крошкой, откусываю – и снова не чувствую вкуса. Да, здорово меня шарахнуло… Ритка выжидающе смотрит на меня. Информации для неё явно недостаточно, но я ничего не могу добавить к сказанному: отец и дочь где-то встретились, и теперь вместе на даче. На той самой даче, где у меня когда-то началась, а потом так быстро кончилась моя сладкая жизнь. Где 17 лет назад я была самой счастливой в мире, а потом стала самой несчастной на свете.
- Он, случайно не женат? – не выдерживает, наконец, Ритка.
- Случайно женат, - я жую, не чувствуя вкуса. – На испанке с тремя детьми.
- Ты шутишь! – Ритка даже чашку ставит обратно на стол.
- Вот-те крест! – дурашливо говорю я. – На испанке с тремя детьми. А почему нет? Комо но, как говорят испанцы?
- Вот так благородный король.., - произносит Ритка медленно, и я вижу, что ей хочется сказать примерно следующее: вот если бы ты не выпендривалась, не фокусничала, а жила бы как все нормальные бабы, то есть, сидела бы замужем и молчала бы в тряпочку, то и жила бы сейчас как королева в своей обожаемой Испании. При муже, при дочери и при аппартаментах евро. А так как ты дура бестолковая, то у тебя кроме разбитого корыта, нет ни фига.
Но поскольку всё это в своё время говорилось неоднократно, Ритка молчит.
- Ломит голову, - я морщусь и тру виски.
- Перенервничала, - говорит Ритка. – Мог бы и пораньше позвонить, папочка, людей не нервировать.
- Юлька его обманула, - говорю я. – Сказала, что я в курсе.
- Выдери её, - советует Ритка, совсем как Рая. – Спокойно, без эмоций выдери. Это очень полезно.
- Она потом созналась, - оправдываю я. – Они стали звонить, я трубку не брала. Правильно, не брала, я же в это время по чужим дворам бегала. Потом они ездили в магазины, готовили ужин… поэтому так всё поздно…
- Всё равно выдери, - не сдаётся Ритка.
Наверное, они правы. Но я не могу выдрать ребёнка, которого вымолила у Бога. Я ждала её четыре года, дождалась, свою принцессу, свою звёздную девочку, и вдруг выдрать. Немыслимо.
- Это немыслимо, - говорю я. - Ждать ребёнка четыре года, родить, растить и драть ремнём. Да ещё спокойно и без эмоций.
- О-о-й…, - стонет Ритка. – Ну опять!!! Ну как ты не понимаешь? Сколько я тебя учила: она – не твоя дочь!
Да. Вот так я тогда и сказала. Выпалила прямо Вале в лицо. Зачем? Не знаю. Просто себя не помнила от отчаяния. До сих пор помню, как в считанные секунды менялось его лицо. Я никогда раньше не видела, как человек бледнеет на глазах. Я даже испугалась, мне показалось, он меня сейчас ударит. Но он стоял, не шевелясь, и только губы становились белыми. Надо было кончить игру, смягчиться, признаться, что наврала, мириться, искать выходы. Но меня уже несло. Хотелось сделать больно себе, ему, всем. Всем отомстить. А ему особенно. За ту безумную ночь, когда разбилось моё сердце. Я хочу это забыть, выдираю из памяти, но память не отпускает, сопротивляется, словно живое существо. Это вцепилось в мозг, проросла корнями, - тот вечер, те тучи, чёрные и рваные – и откуда они тогда взялись, был такой тихий вечер. Может горе моё, выплеснувшееся вон, и собрало на пустом месте эти тучи, этот рухнувший вмиг ливень?...
Это я сейчас так думаю. А тогда, семнадцать лет назад, я ни о чём не думала, просто схватила велосипед, ничего не соображая, с треском распахнула калитку. До сих пор помню георгины в росе, хлестнувшие по лицу. Помню их густой, осенний аромат. И помню, как вылетела на шоссе, и только здесь, вдалеке от дома, прошли слёзы и осталось сухое, пустое отчаяние, близкое к помешательству, и осталось ещё какая-то тёмная сила, которая требовала: не чувствовать, не чувствовать, не чувствовать! Не жить, не жить, не жить… А потом – слепящий свет – и всё. Я только успела удивиться, что асфальт сухой. Это было последним впечатлением: моя рука на асфальте - и асфальт в такой дождь сухой… Это потом мне рассказывали, что я вылетела из зоны дождя и обогнала его на целый километр. Дождь так и не дошёл сюда, на поворот, где всё и случилось. ГАИ как раз по моему мокрому следу установила, как я летела посреди дороги, ничего не видя, ничего не соображая. Юлька – не твоя дочь…
продолжение http://www.proza.ru/2016/12/24/1664