...Меня вызвали, среди ночи, в приемное отделение неотложной хирургии...
В этом не было ничего необычного, так как я находился на очередном дежурстве. В приемном покое меня ожидал больной ребенок. Операция прошла успешно. Родители сильно волновались. Но вот все уже позади, пришло время выписки. Девочка улыбалась и благодарила меня за помощь. Отец смущенно повторял слова, что не забудет меня, пожимал и тряс при этом мне руку. Прошло некоторое время. Была осень, "бабье лето", когда приятно и спокойно в природе, когда убирают урожай и золотом покрывается лес. На душе наступает покой от суеты лета. В дверь позвонили. На пороге стоял человек, он сбивчиво стал говорить, что у него есть предложение ко мне. Трудно было понять сразу, что он хотел. Я пригласил его войти. Мне стало постепенно понятно, с каким предложением он пришел. Суть всего заключалась в том, что он решил окрестить ребенка, ту девочку, которую я оперировал когда-то. Мне предлагали стать крестным отцом ребенка, которому, по словам отца, я дал вторую жизнь. Я был тронут таким предложением, отказаться я не мог в силу традиций и обычаев того народа, к которому принадлежала эта семья... У армянской диаспоры, живущей на побережье Черного моря, есть примета, что если тебе предлагают стать крестным отцом, но ты откажешь в этом, то судьба ребенка будет несчастливой. Зная это, я согласился. Я понимал, как сложно было принять такое решение родителям, когда отцом их ребенка становился человек другой национальности. Крестины прошли с волнением и слезами. Мы сидели за праздничным столом, подавались национальные блюда, звучала музыка.
Хозяин дома пригласил меня пройтись по саду, ему хотелось показать сад и заодно поговорить о некоторых сторонах происходящего события. Мы медленно двигались по тропинкам сада, он бурно пересказывал, что уже было, не забывая показывать и рассказывать о деревьях, сортах яблок и груш. Перед нами стояло строение, это был маленький домик, покрашенный в зеленый цвет. Мы вошли в него. Михаил, так звали хозяина, пояснил мне, что эта его летняя кухня. Здесь перерабатывался тот урожай, который был собран в этом саду... Передо мной открылась картина: множество полок, заполненных различных размеров стеклянными банками, русская печь, старый стол, табурет, лавка и пианино...
Он с радостью стал мне объяснять, что после войны его матери была необходима швейная машинка, и она решила купить ее у своих соседей. Сосед, бывший военный, был серьезно болен и уже не мог самостоятельно принимать решения. Жена распродавала вещи и на вырученные деньги поддерживала мужа. Она сказала, что продаст швейную машинку, но при одном условии, что заберут в придачу клавир, который стал ей мешать, так как его трудно передвигать. За ненадобностью в семье Михаила пианино переехало на летнюю кухню. Миша сетовал, что вот оно проломило пол и вообще он не знает, как от него избавиться.
Я стоял перед инструментом, мои руки дрожали, сердце билось учащенно... Открыл крышку, тронул клавиши, полился серебряный звук. Хозяин суетился и вдруг сделал неожиданное предложение, он знал, что моя супруга по профессии музыкант, ему хотелось убить два зайца, сделать мне приятное и избавиться от ненавистного пианино.
Я позвал жену. Мы переглянулись и тут же приняли решение срочно перевезти инструмент. Все произошло так быстро и неожиданно, что уже через час клавир стоял у нас дома. Он стоял посреди комнаты, так как одно пианино у нас уже было.
Мы рассматривали Мишин дар. Каковы были наши восторги, когда мы открывали все новые и новые замечательные качества этого пианино! Цвет его был натурального дерева, светло-желтого с коричневым и слегка розоватым отливом. И та грязь, которая десятилетиями прилипала к инструменту не могла скрыть благородство его происхождения и породу. Открыв крышку клавира, мы определили, что клавиши желтовато - матового цвета, покрытые слоновой костью, красовались прохладно, величественно и строго. На передней стенке клавира, покрытые эмалью и глазурью располагались три медали, на которых были запечатлены флаги, львы, даты и еще много мелких деталей. Но главное было в надписях, которые гласили, что данный клавир был победителем различных выставок среди домов, производящих музыкальные инструменты. Даты поражали не меньше, они указывали на годы конца восемнадцатого столетия. Механика была выполнена из серебра и звучала просто божественно! После таких страданий и скитаний инструмент практически не требовал настройки! Мы были счастливы такому приобретению.
Мне долго пришлось потрудиться, приводя инструмент в надлежащий вид. Надо было шлифовать некоторые поврежденные места, точнее убирать старый слой лака со всего пианино. Я покрыл его специальным воском и оно, заблестев, заняло место в нашем зале. Когда я перебирал каждую клавишу, вытаскивал ее и чистил от пыли и грязи, то я видел даты, написанные химическим карандашом, готическим шрифтом. Даты и надписи гласили о времени настройки инструмента, первая датировалась октябрем 1889 года, последняя октябрем 1939...
Можно было бы и закончить данную историю, но, как у всякой неординарной вещи есть продолжение и в истории нашего клавира…. Шло время, события девяностых принудили нас сделать выбор, он был нелегким, нам предстоял переезд в Германию. Сколько пришлось перенести забот и хлопот, все требовало внимания и нервов. То, что было нажито с таким трудом, необходимо было куда-то определить, что-то нужно было продать, просто отдать или подарить.
Пришла очередь принимать решение по клавиру... Я выяснил, что фирма "Фогт" находится в Германии, на территории Баварии. Эта фирма, которая выпускала музыкальные инструменты в восемнадцатом веке, продолжает выпускать их и сегодня. Мое желание перевезти в Германию пианино сталкивалось со множеством проблем. Прежде всего, оно весило не менее четырехсот килограмм. Конечно, можно было отправить его почтой, но куда? Это ещё было не самое главное. Пугала возможность столкнуться с проблемами на таможенных службах, как России, так и Германии, потому что данный клавир нес на себе печать: "Раритет". Какова его настоящая цена сказать нам никто не мог. У меня было много знакомых, которые приезжали во Всероссийский лагерь "Орленок" со всех концов страны. Мне повезло. В то самое время на отдыхе были люди из Московской консерватории, которых я пригласил к себе домой. После осмотра и игры на инструменте мои гости были поражены качеством инструмента и историей его происхождения. На мой вопрос, сколько оно может стоить, ответить им было сложно, так как в то время денежные знаки, согласно девальвации, не имели истинной цены. Ответ был образным, один из моих гостей обвел все вокруг пальцем и сказал: "Все что здесь есть, включая дом, не стоит и десятой части цены данного инструмента!".
В городе открывался дом - музей одного известного деятеля края и для интерьера требовалось пианино того времени. Дом принадлежал частному владельцу, "новому русскому"... Я поехал по адресу. Встретил меня респектабельный человек, выслушав всё об истории клавира, предложил встретиться и осмотреть предложенный мной инструмент.
Встреча состоялась. Предложенные мне деньги повергли меня в шок. Я стал отказываться от сделки, но мне было ясно дано понять, что я могу потерять все... Я был поставлен перед фактом грабежа и насилия. Я согласился, но пытался выговорить кое-какие условия. Эти условия были мелочью, но мое самолюбие и тщеславие были так оскорблены, что я решился на такое. Мое решение было таковым, я продаю свой клавир, но в доме музее, рядом с пианино, появится табличка, что инструмент получен в дар от такого-то лица... Хозяин музея улыбнулся, он понимал, что получает бесценный дар, а моя прихоть, видимо, показалась даже забавной.
Сделка состоялась. Я заплатил государству причитающийся налог, а все что я выручил, хватило на приобретения сувенирного самовара в Шереметьево, как последнего напоминания о России.
Мне приходилось быть позже у дома – музея.Музея не было... Домом владел человек, который получил большие деньги от мэрии города и под видом сохранения музея, все прибрал к своим рукам.
Я не знаю, закончится ли на этом история удивительного инструмента, возможно, он был продан за его истинную цену кому-то другому. Мне было приятно ощущать себя причастным к этому пианино, а с другой стороны горько, я осознавал, что великое всегда имеет трудную историю. Сколько довелось пережить этому бриллианту! Где ты, мой друг, которому я вернул жизнь? (говорили, что совсем недавно, похожий инструмент видели в одном московском ресторане... )
Я закончил рассказ. Конрад улыбался, он гладил инструмент рукой по открытой крышке, а мне виделся мой инструмент. Разговор продолжился, Конрад рассказал историю своего инструмента, она была не менее интересна, чем та, которую я рассказал им.
Мы пили чай, ели прекрасное пирожное. Это был дом, в котором жили прекрасные люди, способные понять и сопереживать. Они, как и все, имели свои проблемы, они, как и все, волновались, о чем-то жалели, радовались. Было спокойно, казалось, что нет всего того, от чего мы оторвались, забылись. Кристина вдруг спросила, обращаясь ко мне, что я намерен делать, что хочу предпринять? Все вернулось. Я понял, что это и есть истинная причина нашего приглашения. Ангел был в своей роли. Господи, прости! Это не роль, это ее нормальное состояние души. Она живет этим постоянно и не задумывается над тем, что делает, она само естество, она не знает и не может по - другому! Это было мое открытие, теперь я полностью понимал, что люди, они везде одинаковые! Есть добро и зло. Понимал, что многое зависит от тебя самого, от того, кто тебя окружает, кто твои друзья и недруги. Ты! Прежде всего, ты сам!
В городке был праздник! Все не случайно. Мы ходили среди людей, наблюдали за их действиями, отмечали то или иное сходство с тем, что было ранее у нас... Покажется странным, но праздник был не совсем праздник. Это было учение по гражданской обороне. Что тут от праздника? Это было учение вполне серьезное, но оно было обставлено параллельно так, что люди, которые выходили из «огня» и из-под «завалов», тут же находили столы, которые были уставлены пивом, закусками. Здесь пели, играли, танцевали. Трудно было сравнить с тем, что происходило там, в прошлом, в России.
Я смотрел на Кристину, обдумывал мой ответ. Что я хочу предпринять и делать дальше? Мне было трудно, я и сам не знал этого ответа. Она заметила это, точнее, она понимала, что мне трудно ответить ей. Решение, которое она нашла, было очень простым, но для меня звучало, как песня. В моих ушах звенело, это были такие сладкие, такие желанные слова. Она предлагала свое содействие в поиске для меня работы! Она уже писала на почтовой открытке текст. Смотрит на меня, улыбается, протягивает мне письмо. Читаю медленно, трудно разбираю почерк, который написан рукой ангела. Ранее я сталкивался только с печатным текстом на немецком языке. Здесь, совсем другое, что-то живое и очень ценное. Сердце понимало, оно волновалось, оно не вмещало той радости, которая переполняла и разливалась, растекалась теплом по всем клеточкам уставшего тела. Чувствовал, как сдвигается мертвенный камень-плита, которая погребла меня под своей тяжестью проблем, придавила.
Домой вернулись поздно, засыпали с надеждой на лучшее будущее. Снился ангел.
Среди листов дневника сохранилась и та почтовая открытка. Всматриваюсь в текст, перечитываю, подношу ближе к лицу, чувствую запах... Закрываю глаза. Ангел, он здесь! Продолжаю читать дневник. Ездил за триста километров. Обратился к человеку, к которому было письмо. Читает вслух... Подателю этой записки... и так далее... Принят на работу. Я врач в очень уважаемой организации, название ей «Красный крест». Отделение - служба, отвечающая за донорство. В обязанности мои входит обследовать обычных доноров, пришедших сдать кровь. Работа, на первый взгляд, простая, но она налагает большую ответственность. Ты отвечаешь за многие судьбы, и моя ошибка может стоить кому-то жизни. И снова учеба. Справляюсь. Донорство отличается значительно от того, что я знал ранее в России. Удивлению не было предела, как все четко и слаженно работает. Поражался высокой активности населения. Отметил одну особенность - сосед пошел сдавать кровь. Он здоров! Другой смотрит на него и делает то же самое. Он тем самым показывает, что он также здоров!
Снова взошло солнышко над моей семьей. Вернулся Константин после лечения. Новые надежды затеплились в наших сердцах. Мы смогли наконец-то выдохнуть, набрать полные легкие свежего воздуха. Ветер надежд расправлял наши паруса.
Долго не делал записей. Новый год! Фейерверки, наступил 2004 год. Все за праздничным столом. Смущенные улыбки невестки, мальчики басят. Галина несет праздничного гуся с запеченными яблоками. Тепло и уют пришли в дом.
Зигзаги, зигзаги... Февраль, и снова в зимнем "небе" гром... Он раздался среди ясного неба, было чудно, как и откуда он взялся! Незнание закона, не освобождает тебя от ответственности. Истина простая, как этот сложный мир. Ты попадаешь туда, куда и представить себе не мог еще день назад. Ты снова в больших долгах. Тебя разом сделали должником и непросто должником, а злостным. Смешно, но больше грустно. Оказалось, что "донорство" ведет давний спор с государством, и те, кто работают там, задолжали... Ранее работники Красного Креста не платили налоги с дохода, но пришло время и нашлись люди, которые доказали в международном суде, что мы должны платить, как и все остальные. Суд длился пять лет! И вот, теперь нам всем начисляют суммы за прошедшее время, пока шла тяжба. Слава богу, что меня задело только краем... Мой труд оплачивался не так высоко, но долг и будущие вычеты ставят меня вновь перед огромной проблемой. Неужели вновь нищета, концы с концами. Другие, они работают на других местах, донорство это, как подработка, неосновное. А что у меня, крохи...
Путь один - биржа. Искать новое, дополнительное рабочее место. Мне 53 года. Унылая пора, свесившаяся голова и снова ожидания. Понимаю, что не дождусь. Я уже чему-то научился. Опыт ошибок трудных... Иду стучать в двери. Стучу, открывают, но вежливо выпроваживают, улыбаются, желают успеха. Стучу в очередную дверь. Забрел случайно, мало что понял на вывеске. Приемная, беседа, документы. Происходит странное со мной. Чувство бесстрашия граничит с наглостью. Я уже требую, вежливо так... Намекаю, что мне остается только повеситься. Ну, не откажите же... Улыбаются, а в душе понимают, что человек, доведенный до отчаяния, может выбросить такой фортель, а что потом... Люди подспудно имеют страх. А, как повернется дело, если мне откажут, а на самом деле есть свободная вакансия...
Мои записи пополнились такими рассуждениями, я так думаю. Я шантажист, а вдруг сработает. Странно, может быть, начальник стал рассуждать таким же манером, как и я. Моя логика действий совпала с логикой лица, от которого зависела моя судьба. Можно верить или нет, но судьба иногда играет с нами. Ей забавно смотреть на удивленные лица тех, с кем она забавляется и радоваться вместе. Ох, уж эта судьба! Нет, она не злодейка, она затейница, шалунья! Я вновь держу в руках предложение на работу 8 марта! Что это? Слезы текут у нас от счастья. Понимаю, что вновь нас неведомая рука вернула на путь благополучия! Я сотрудник института крови! Я буду заниматься тем же, что и в Красном Кресте, только несколько на другом уровне. Что-то "перло" из меня, сволочная гордость лезла. Я был горд за себя, но в душе уже "двоилось", знаю, что не все так радужно, работа практически рутинная, мало в ней творчества... Хотя, с другой стороны, как сказать, и здесь нужна голова не дурака. Перечитал еще раз. Рассмеялся. Захлопнул дневник.
Восьмое сентября 2004, замечательный день! Закончился срок испытания. Позади шесть месяцев, шесть месяцев тревог, волнений, ожиданий. Что тут особенного, привык. Это "нормальное" состояние, в котором я живу последние десять лет, с момента переезда в Германию. Я улыбаюсь, улыбка кислая... Усмехнувшись, приписываю, год идет за два... Да, брось ты! Ты, что на крайнем Севере или в шахте работаешь? Странные сравнения, нет же... Могу ли я сравнить крайний Север или шахту с моей психической „крайностью“ или глубиной падения в шахту "беспросветной" борьбы? Нет, конечно же. Что за глупости, это ерунда по сравнению с физическими пытками Севера или шахты...
Восьмое сентября, в руках договор на два года. Два года, когда я должен буду доказать, что могу работать, доказать, что меня можно взять в постоянный штат института. Радость и одновременно постоянная тревога. Ох, уж эта тревога! Два года постоянного давления "неясностью", два года неопределенности. Это значит ждать и надеяться. Мне 53 года, это последний шанс ухватиться за колесницу, которая прокатывает мимо тебя. Смотри, вот она рядом! Дотянись, вскочи, удержись! Эх! Дух захватывает! Я обязательно должен! Какая мелочь ждать, терпеть, мучиться, перед тем, что может открыться, если вскочишь в эту колесницу.
Я жду, терплю. Глупо стонать и жаловаться. Два года, всего-то...
Долго не писал. Приближается восьмое марта 2006 года. Закончилась вторая зима. Можно вздохнуть с облегчением. Господи! Услышь мои молитвы! Помоги! Это крик отчаяния. Мой дневник стерпит все... Он знает. Совсем короткие записи... Два года вставать в половине пятого. Короткая зарядка. Обливание холодной водой. Весна, лето, осень, зима. Дорога в один конец 110 километров. Ежедневно, в дождь и снег, туман и гололед, когда моросит дождь и моментально замерзает коркой льда на ветровом стекле... Нескончаемая лента в три ряда автомашин на дорогах медленно, по-черепашьи несет тебя к половине восьмого утра, к работе, в другой город. Сколько раз, в эти часы, посылал проклятия погоде и судьбе.
... «у природы нет плохой погоды, всякая погода благодать»... Да, материться хочется, кто это написал, тот не знает "прелестей" той благодати... Галина оценила, брал ее с собой, чтобы она поняла, что я испытываю на дороге зимой. Поняла.
Восьмое марта 2006. Новый договор у меня в дрожащих руках. Я получил права быть узаконенным в постоянном штате, до моего пенсионного возраста. Господи! Ты слышишь меня. Решено, мы переезжаем в город Ингольштадт.
Поиск жилья. Июнь, невыносимая жара. Все местные отмечают, что давно не помнят такого. Володя заканчивает школу в конце августа. Надо ждать окончания учебного года. Ждем и продолжаем поиск. Нашли, устраивает все. Назначена дата переезда, конец августа. Тревожимся, будет ли хозяин жилья ждать нас два месяца. Они будут нас ждать, заверили, что мы им по душе... Малость, а приятно. Переезд, очередной раз "погорели"... Всякий переезд сродни пожару. Все так, сам убедился в этом многократно.
Мы счастливы, улыбки на лице, покой в сердце, но, что-то не дает полностью расслабиться. Вероятно, человек так устроен, ему всегда мало, ему всегда необходимо новое стремление. Всегда он недоволен достигнутым, начинает копаться в себе и окружающем. Не могу понять плохо это или хорошо. Вроде вскочил, успел, только из под пера выползают такие строчки...
Какая длинная дорога... Карета плавно, с лёгким шумом катилась по каменистой, местами совсем гладкой, местами ухабистой дороге. Километры пути утратили своё значение, счёт шёл на дни, месяцы, годы. Лесные пейзажи сменялись полями, вот показалось море, горы закрывали горизонт, а карета всё катит и катит… Идут дожди, метут метели, то летнее солнце в зените, а то летят мимо весенние сады и золотые листопады осени. Как длинна дорога! Карета – как птица, и белые кони грациозно и величественно уносят в уходящее «далеко»... Мимо мелькают люди, их разноцветье, разноголосица не могут замедлить полёт этого сказочного, манящего кортежа. Кто-то машет руками, другие пытаются ухватиться за карету, колесо, упряжку, но больше тех, кто стоит и, молча, провожает её взглядом. Карета проносится мимо меня. Примериваюсь, поравнялся, запрыгиваю на заднюю ступеньку. Стою твёрдо, видимо, повезло. Ливрея сидит красиво, белый, напудренный, завитый парик слегка развивается на встречном ветру. Я «вырвался», но ощущение того, что я только «паж» и место моё «рядом», точнее, сзади на приступке, гасит моё восторженное настроение. Мимо проносится моя жизнь. Я только рядом, я далёк от тех, кто в карете... Проснуться, надо проснуться! Запахи, звуки летящей колесницы, краски… Или это только иллюзия? Где я? Почему я всегда только рядом, на приступке, и только в «ливрее»?
...какая длинная дорога...
Продолжение следует.